– В сущности, она очень застенчива, – сказал Освальдо.
– Да у тебя все застенчивые. Ты же мне сказал, что если она придет сюда, то сейчас же пришлет электриков и штукатуров. Никого она не прислала. Пальцем не шевельнула. Единственное, на что ее хватило, – сказать, что здесь сортиром пахнет. Как будто я без нее не знаю.
– Она сказала не «сортиром пахнет», а «пахнет, как во дворе» или что-то в этом роде.
– Я с этим запахом ничего не могу поделать. Есть такие дома, где воняет, вот и здесь воняет. Я на хлорку и соляную кислоту кучу денег истратила. И ничем она мне не помогла, только посоветовала купить сушилку для посуды в УПИМе. Тоже мне, совет!
– А ты купила?
– Нет. Времени не было. Больше недели я пробыла у этих проклятых Перони. Они, в общем, неплохие, добрые даже, но из-за их тресковых обедов у меня молоко пропало. Вернулась сюда, а здесь крыша течет. Я вызвала мастера. Сама, между прочим, вызвала, а не твоя жена. А потом пошли всякие напасти. Боюсь, мне придется съехать с этой квартиры. Моя подруга – та, что меня сюда пустила, – явилась однажды со своим дружком-японцем и сказала, что хочет устроить здесь «boutique» в восточном стиле. Я сказала, что, по-моему, эта квартира не годится – последний этаж, без лифта, да еще сортиром воняет. Японец оказался довольно обходительный, говорит, я смогу стать «vendeuse» в этой «boutique». A подруга сказала, что «boutique» или не «boutique», но квартиру мне все равно придется освободить, потому что ей нужны деньги. Мы повздорили и расстались холодно. Только японец, такой обходительный, пообещал подарить мне кимоно, потому что я рассказала ему о сгоревшей жакетке. Так что, если она меня отсюда выставит, мне деваться некуда. Правда, я могу пристроиться в том знаменитом подвальчике. Ведь Микеле возвращаться вроде не собирается.
– Подвальчик принадлежит Аде. И я не знаю, какие у нее планы. Может, она хочет сдать его.
– Господи, как вы все жадны до денег. Я не смогу платить за квартиру. Может, потом. Этот подвальчик темный и наверняка сырой, но для меня сойдет. Было бы удобно – ведь ты живешь этажом выше, и я могла бы позвать тебя ночью в случае чего.
– Сплю и вижу, чтоб меня ночью будили! – сказал Освальдо.
11
29 декабря 70
Дорогой Микеле!
Ко мне приходила твоя сестра Анджелика. Я ее раньше никогда не видела. Симпатичная и очень красивая. Дала мне денег. Шестьдесят тысяч лир. Конечно, на шестьдесят тысяч не больно-то разгуляешься, но все-таки это очень мило с ее стороны. Я знаю, это ты попросил ее дать мне денег. Спасибо. Я сказала твоей сестре, что как-нибудь хотела бы повидаться и с вашей матерью. Анджелика говорит, что мать последнее время в депрессии, но потом, когда она немного придет в себя, я, конечно, смогу ее навестить.
Анджелика дала мне твой адрес, так что я могу выразить тебе соболезнование по случаю смерти твоего отца. Посылаю также наилучшие пожелания к рождеству и Новому году. Правда, рождество уже прошло. Я на рождество была одна и грустила, у ребенка заложило нос, и он плакал, но потом к вечеру зашел один японец, мой знакомый, и принес мне кимоно. Оно черное с двумя большими подсолнухами, один спереди, другой сзади.
Сообщаю тебе хорошую новость: я нашла работу. Уже приступила. Утром я отношу ребенка к одной синьоре, у которой под присмотром еще шестеро. Забираю его вечером. Плачу двадцать тысяч в месяц. Работу мне подыскала жена Освальдо, Ада. Она же нашла и няньку. Эта Ада, на мой взгляд, полная кретинка, но в любезности ей не откажешь.
Я работаю у одного издателя, которого зовут Фабио Колароза. Это друг Ады. Кажется, она с ним спит. Кто их знает! Освальдо говорит, что она спит с ним уже два года. Он такой маленький, худой, с большим длинным крючковатым носом. Похож на пеликана. Его контора на виа По. Я сижу одна в большой комнате. У Коларозы другая большая комната, и он там тоже один. Сидит за письменным столом и думает, а когда думает, морщит нос и кривит губы. Время от времени он говорит в диктофон, закрыв глаза и легонько приглаживая волосы. Я должна печатать на машинке письма и то, что он наговаривает в диктофон. Иной раз он записывает на диктофон свои мысли. Это трудные мысли, и я их смысла не понимаю. Еще я должна отвечать на телефонные звонки, но ему никто не звонит, только иногда Ада. А в третьей большой комнате сидят два парня, которые упаковывают книги и рисуют обложки. Мы будем издавать также книгу твоей тети Матильды. Она называется «Полента и вино» или что-то в этом роде. У них уже готова обложка. Там солнце и комья земли с воткнутой мотыгой, потому что это история про крестьян. Парни говорят, что эта обложка похожа на манифест социалистов. Деньги на издание книги дает твоя мамаша. Лучше бы она дала эти деньги мне, они мне так нужны. Я на этой работе получаю пятьдесят тысяч лир в месяц. Попробуй-ка прожить на пятьдесят тысяч! Но Колароза обещал прибавить. Он сказал, что ему совершенно неважно, знаю ли я английский или нет.
Освальдо говорит, что два дня уговаривал Аду пристроить меня к этому ее дружку Коларозе. Она наконец согласилась, но предупредила его, что я полоумная. Он ответил, что ничего не имеет против полоумных. Блестящий ответ, правда?
В полдень я хожу в бар выпить капуччино с булочкой. Но позавчера Колароза перехватил меня у входа в бар и пригласил в ресторан. Он вообще молчалив, но не из тех молчунов, с которыми делается не по себе: вдруг задаст какой-нибудь короткий вопросик и слушает тебя, морща нос и кривя губы. Но мне было весело. Не знаю, почему мне было так весело, ведь он почти не говорил со мной. Объяснил, что из этих мыслей, которые он наговаривает на диктофон, он намерен сделать книгу. Я спросила, хороша ли книга твоей тети Матильды, а он сказал – жуткая муть. Но он печатает ее, чтоб доставить удовольствие Аде, которая хочет доставить удовольствие Освальдо, который хочет доставить удовольствие твоей тетке и так далее, и так далее. К тому же все расходы оплачивает твоя мать.
Ребенок похож на тебя. Волосики у него темные и гладкие, а у тебя рыжие и кудрявые, но у новорожденных волосы потом вылезают и вырастают другого цвета. Глаза у него темно-серые, а у тебя зеленые, но ведь у младенцев меняется и цвет глаз. Мне бы хотелось, чтоб ребенок был от тебя, но, к сожалению, я в этом не уверена. Однако ты не думай, что я буду просить тебя усыновить его, когда ты вернешься. Я же не идиотка, чтоб тебя об этом просить, и не сволочь, ведь я не уверена, что он твой. Если учесть эти обстоятельства, мой ребенок – безотцовщина, иногда мне это кажется ужасным, но когда я в хорошем настроении, то думаю: ну и ладно.
Мне с тобой было весело. Не знаю почему, но разве вообще можно понять, почему с кем-то скучаешь, а с кем-то веселишься? Ты иной раз бывал не в духе и не разговаривал со мной. Я говорила, а ты в ответ только мычал, не открывая рта. Теперь, чтобы вспомнить тебя, мне довольно промычать на твой манер, и я сразу как будто вижу тебя. Ты при мне последнее время всегда бывал не в духе. Может, считал, что я слишком за тебя цепляюсь. Но мне ведь ничего не было нужно, только быть с тобой рядом, и все. Если хочешь знать, я никогда не думала, что ты должен на мне жениться, сама мысль выйти за тебя была смешной, а то и жутковатой. Если мне когда и приходила такая мысль, я ее быстренько выбрасывала из головы.
Мне стало так жалко тебя в тот раз, когда у нас было назначено свидание и ты прибежал бледный-бледный и сказал мне, что сбил монахиню. А потом, уже в подвальчике, сказал, что она умерла. Ты лежал, уткнув голову в подушку, а я тебя утешала. Но на следующий день ты уже не разговаривал со мной и, когда я гладила тебя по голове, мычал по-своему и отворачивался. У тебя очень скверный характер, но я не поэтому не хочу за тебя замуж. Не хочу оттого, что в тот раз и в другие мне было тебя жалко, а я хотела бы выйти замуж за человека, которого бы мне никогда не надо было жалеть, потому что мне на саму себя жалости не хватает. Я бы хотела выйти замуж за человека, которому могла бы завидовать.
Целую тебя и время от времени буду писать.
Мара
12
6 января 71
Дорогой Микеле!
Так приятно было поговорить с тобой по телефону. Я тебя прекрасно слышала. Со стороны Освальдо было очень мило приехать за мной, чтоб я позвонила тебе из его квартиры. Таким образом, и он смог сказать тебе два слова.
Меня обрадовало то, что ты гуляешь по лесу с этими собаками. Представляю себе, как ты бродишь по лесам. Хорошо, что я догадалась послать тебе сапоги, потому что в лесу, должно быть, грязь и трава мокрая. Я тоже могла бы здесь побродить по лесу, если подняться на один из холмов; Матильда иной раз предлагает мне пойти туда прогуляться. Но одна мысль, что рядом со мной будет развеваться эта ее тирольская пелерина, отбивает у меня всякую охоту к прогулкам. В одиночку мне не хочется забираться туда наверх, в этот лес, а близняшки никогда не изъявляют желания пройтись со мной. Потому на лес я смотрю из окна, и он мне кажется таким далеким. Может быть, для того, чтобы гулять по лесам и полям, нужно спокойствие, благополучие, и я очень желаю и надеюсь, что у тебя они есть.
И все-таки не пойму, что ты намерен делать. По мнению Освальдо, я должна оставить тебя в покое. Там ты учишь английский и занимаешься домашним хозяйством, а от этого, по его мнению, только польза. Но я хочу знать, когда ты думаешь вернуться.
Я ходила с Освальдо в подвальчик, чтобы забрать твои картины. Видела твоего друга Рея, который, как ты знаешь, теперь там живет. С ним была некая Соня, подруга Анджелики, с черным конским хвостом. И еще другие. Человек двенадцать. Сидели на твоей постели и на полу. Когда мы вошли – дверь была открыта, – они не сдвинулись с места и продолжали заниматься своим делом, то есть ничем. Соня помогла нам перенести картины в машину. А остальные и не пошевелились. Приехав домой, я развесила все твои картины. Мне они совсем не нравятся, но в известном смысле даже лучше, что они нехороши, раз ты забросил живопись. Освальдо говорит, что это, вероятно, окончательно. Один черт знает, что ты теперь будешь делать. Освальдо советует мне об этом не думать. Чем-нибудь да займешься.
Мне было ужасно грустно снова увидеть этот подвальчик. По-моему, и Освальдо как-то загрустил. Постель была вся сбита, и я увидела одеяла, которые покупала для тебя. Мне плевать на эти одеяла, но я сказала Анджелике, чтоб она взяла их себе. Ей они наверняка пригодятся.
Рождество мы провели вдвоем с Матильдой. Девочки уехали кататься на лыжах в Кампо-Императоре. Анджелика с Оресте были у каких-то своих друзей по фамилии Беттойя – не знаю, кто такие. Виола и Элио – в деревне у его родителей. Матильда тем не менее приготовила нечто вроде рождественского обеда, хотя мы вдвоем с ней ели его на кухне. Клоти отправилась к себе домой, и мы думали, что она больше не вернется, так как забрала с собой почти все свои платья. Матильда приготовила каплуна, фаршированного изюмом и каштанами, а кроме того, шоколадный крем. Поэтому в кухне было полно грязной посуды, к тому же у нас сломалась посудомойка. После обеда Матильда отправилась спать, заявив, что посуду вымоют близняшки, когда вернутся. Она их переоценивает. Я вымыла и перетерла всю посуду. Под вечер явился Освальдо со своей дочкой Элизабеттой и с собакой. Я их угощала остатками крема, но девочка до крема не дотронулась, а стала читать журналы близняшек. Освальдо починил посудомойку. Когда они уже собрались уезжать, вылезла Матильда и начала кричать, почему ее не разбудили. Она, дескать, пошла спать со скуки, потому что нас в этом доме никогда никто не навещает. Она настаивала, чтоб они остались поужинать, и они остались. Поэтому пришлось опять мыть гору посуды, так как посудомойка, как только я ее включила, тут же снова сломалась, извергнув потоки воды на пол. На следующий день против всяких ожиданий явилась Клоти. Она принесла нам сумку яблок, которые Матильда жадно грызет, утверждая, что ей обязательно нужно съедать каждые полчаса по яблоку, чтобы чувствовать себя в добром здравии.
Освальдо приезжает к нам почти каждый вечер. Матильда считает, что он в меня влюблен, но Матильда – бестолочь. Я думаю, он приезжает по инерции, поскольку взял себе такую привычку. Сначала он приезжал, чтобы слушать роман «Полента и отрава», но теперь чтение, слава богу, закончено. Матильда читала вслух своим хриплым низким голосом, а я и Освальдо покорно слушали и клевали носом. Теперь Освальдо подсунул этот роман одному издателю, другу Ады. Я оплачу расходы, потому что Матильда попросила меня об этом и я не сумела ей отказать.
Я этого Освальдо не понимаю. Человек он неплохой, но мне надоедает. Сидит тут до полуночи, листает журналы. Говорит мало. Обычно ждет, когда я с ним заговорю. Я делаю над собой усилие, чтоб поддержать беседу, потому что говорить мне с ним, в сущности, не о чем. Когда мы еще слушали «Поленту и отраву», то хоть и дремали, но все же был повод сидеть вместе. А теперь я не вижу никакого. И все-таки должна сказать, что я довольна, когда он появляется. Привыкла как-то. И когда вижу его, то чувствую странное облегчение, смешанное с тоской.
Целую тебя.
Твоя мать
Я спросила Освальдо, была ли эта девушка, Мара Пасторелли, в подвальчике, когда мы ходили туда забирать картины. Он сказал – нет: она с теми не дружит, она из другой компании. Я ей послала денег через Анджелику. По словам Анджелики и Освальдо, деньги послать было необходимо, потому что она с этим несчастным ребенком в отчаянном положении. Теперь ей нашли работу у того же издателя – друга Ады. Эта Ада поистине небесное провидение.
13
8 января 71
Дорогой Микеле!
Вчера вскрыли завещание твоего отца. Оно хранилось у Лиллино. Отец написал это завещание, как только почувствовал себя плохо. Я об этом ничего не знала. Все собрались в нотариальной конторе: я, Лиллино, Матильда, Анджелика, Элио и Виола. Оресте не пришел – был занят в газете.
Твой отец оставил тебе картины, написанные им с 45-го по 55-й год, дом на виа Сан-Себастьянелло и башню. У меня создалось впечатление, что твои сестры получат гораздо меньше, чем ты. Им отходят земельные участки близ Сполето; многие из них распроданы, но кое-что еще осталось. Матильде и Чечилии твой отец отказал буфет в стиле пьемонтского барокко, и Матильда тотчас же заявила, что не знает, куда его девать, и потому уступает Чечилии. Представляешь, какая радость для Чечилии, которая выжила из ума и почти ничего не видит.
Сообщи, пожалуйста, что ты собираешься делать с домом на виа Сан-Себастьянелло – продать, сдать внаем или поселиться там. Что касается башни, то, как тебе известно, тот архитектор уж было начал там работы, но теперь все застопорилось. Проекты, одобренные твоим отцом, требуют огромных затрат. Лиллино говорит, что мне с ним следует съездить посмотреть эту башню и что там сделано. Сам Лиллино этой башни не видел, но говорит, что ее нельзя считать выгодным капиталовложением, так как, чтобы проехать к ней на автомобиле, необходимо пробить дорогу в скале. Сейчас туда можно добраться только пешком, карабкаясь по горной тропинке. А у меня мало охоты лазать по этим скалам вместе с Лиллино.
Хорошо бы ты приехал и решил сам. Я за тебя решать не могу. Как мне решать, когда я не понимаю, где и как ты собираешься жить.
Твоя мать
14
12 января 71
Дорогая мама!
Спасибо тебе за письма. Пишу второпях, ибо уезжаю из Сассекса в Лидс вместе с девушкой, с которой познакомился здесь. Она там будет преподавать рисование в школе. А я, думаю, устроюсь мыть посуду и топить котельную в той же школе. С котельной и с посудой я научился управляться быстро и ловко.
Эта пара, у которой я здесь работал, профессор с женой, – славные ребята, и мы расстались без обид. Он отчасти педик, но только отчасти. Выучил меня играть на Кларино.
Лидс как город, вероятно, не бог весть что. Я видел открытки. Девушка, с которой я еду, тоже не бог весть что, неглупа, но немного зануда. Я уезжаю с ней, потому что здесь мне надоело.
Было бы хорошо, если б ты прислала мне в Лидс немного денег, по возможности срочно. Я, правда, еще не знаю, где буду жить в Лидсе, но ты можешь послать деньги матери этой девушки, адрес прилагаю в конце письма. На тот же адрес пришли мне, пожалуйста, «Пролегомены» Канта. Они мне тоже срочно нужны. Книгу найдешь в подвальчике. Здесь она тоже есть, но на английском, а я и по-итальянски ее прочел не без труда. Наверно, она есть в библиотеке, но я не любитель библиотек. Спасибо.
Вернуться пока не могу. Впрочем, если честно, не столько не могу, сколько не хочу. А насчет дома на виа Сан-Себастьянелло, то почему бы тебе самой там не поселиться, ведь, судя по твоим письмам, ты сейчас в растрепанных чувствах и деревня тебе осточертела.
С башней решайте сами. Не думаю, чтоб я когда-нибудь поселился в этой башне – ни зимой, ни летом.
Если не хочешь сама жить на виа Сан-Себастьянелло, может быть, там устроить ту девушку, мою знакомую, Мару Касторелли, которой ты послала деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51