Старуха негромко, самодовольно хохотнула, тут же поперхнулась и стала задыхаться. К счастью, приступ быстро прошел. Один хриплый, судорожный вздох, другой, затем дыхание выровнялось, побагровевшее, мучительно искаженное лицо стало приходить в норму. Чиновник, испугавшийся было за жизнь своей информантки, подал ей стакан воды — не получив за это ни слова благодарности.
— Надула я этого засранца, сделала как маленького. Деньги лежали в пидмонтских банках, дитятко его драгоценное было при мне, места на Миранде много, разве угадаешь, куда я спряталась? Он не мог устроить открытый, официальный розыск, не мог, а скорее всего, и не собирался. Думал, наверное, что сдохла я, утонула в тех болотах, где-нибудь рядом с Араратом.
— Удивительная история, — заметил чиновник.
— Вы, наверное, думаете, что я его любила. Расскажи все это кто-нибудь другой, я бы и сама так решила. Только ничего подобного. Он явился сюда не знаю откуда и купил меня на свои внепланетные деньги. Он смотрел на меня как на пустое место, как на вещь, которую можно взять, использовать и выкинуть. Он — все, а я — ничто. И он был абсолютно прав — что меня, собственно, и взбесило. Вот я и сперла его сыночка — чтобы папаша не слишком много о себе думал, — Старуха коротко хохотнула, на этот раз без драматических последствий. — Красивый номер, правда?
— У вас сохранились с того времени какие-нибудь снимки?
Чудовищная рука указала на стену, плотно увешанную плохими, работы местных живописцев портретами и старинными фотографиями.
— Вон та, в черепаховой рамке. Несите ее сюда.
Получив фотографию, старуха гордо улыбнулась.
— Хотите верьте, хотите нет, но эта высокая, стройная богиня — я, собственной своей персоной, А рядом со мной — Альдебаран.
Чиновник взял снимок в руки и начал его изучать. Высокая-то высокая, но чтобы богиня… Деревенская рохля, возомнившая себя первой красавицей, горделиво демонстрирует свои роскошные телеса. А чего тут, собственно, иронизировать? Поклонников у нее, скорее всего, хватало. Зато уж ребенок — нечто эфемерное, почти бесплотное. Кожа да кости, да огромные, почти как у лемура, глаза.
— Но это же девочка.
— Да нет, просто я его так одевала, на случай, если папаша разошлет шпионов. А к семи годам Альдебаран совсем испортился, стал упрямым, как осел, и решил, что не будет больше ходить в юбках и платьицах. Пришлось сдаться, а то он снимал с себя одежду и разгуливал по улицам нагишом. Три дня я это терпела, а потом пришел священник и сказал, что так нельзя, неприлично.
— Он получил внепланетное образование; как это вышло?
Старуха пропустила вопрос мимо ушей.
— Я хотела девочку. С девочками легче. Девочка не сбежит на поиски своего папаши. Пошарьте под кроватью, — неожиданно скомандовала она, — там у меня ящик.
Отодвинув свисающий край покрывала, чиновник вытащил из темных глубин невысокий резной сундучок. Старуха со стоном перекатилась на бок и взглянула на крышку, украшенную получеловеческими-полузвериными фигурами.
— Откройте. Вот там, под зеленым шелком. Коричневый пакет. Да, этот. Разверните.
Чиновник выполнял все команды деревенской колдуньи, превратившейся с годами в чудовищную глыбу жира, с непристойной для себя легкостью. В его руках оказалась потертая записная книжка с какими-то выцветшими непонятными значками на обложке.
— Альдебаран. Он потерял ее перед тем, как сбежать из дома. — Мать Грегорьяна усмехнулась, словно намекая, что не так все просто с этой «потерей». — Возьмите себе, только там трудно разобраться.
Тяжелые веки опустились, мучнистое лицо обмякло, превратилось в прежнюю болезненную маску. Женщина дышала тяжело, словно собака, изнывающая от июльской жары, только не так громко.
— Спасибо за помощь, — осторожно сказал чиновник. (Ну вот — сейчас. Сейчас она потребует плату за свою информацию.)
— Он считал себя шибко умным. Он, видите ли, убежал. Он думал, что от меня можно убежать! — В приоткрывшихся глазах вспыхнули злобные, мстительные огоньки. — Так вот, передайте ему пару слов. Скажите ему, что как бы далеко ты ни ушел, чем бы эта даль ни измерялась — хоть милями, хоть годами, хоть ученостью, — от матери не скроешься.
Слова старухи не требовали ответа — да и что тут ответишь? Чиновник низко поклонился и направился к двери.
— Еще, чуть не забыла. Не беспокойтесь о блюдце. Сервиз и так был неполный — доченьки мои драгоценные постарались.
— Потрясающе, — восхитился чиновник. — А как вы узнали?
Бессильное и одновременно напряженное движение старухи напоминало попытку утопающего дотянуться до поверхности воды. Вялая ладонь пересекла невидимый управляющий луч, и спальня погрузилась в полную темноту. Полную — если не считать пятна на потолке, своеобразной розетки, составленной из тусклых, налезающих друг на друга кружков света. Чиновник опустил глаза и увидел на полу еще один световой круг, поменьше и поярче.
— Трепоуловитель, — донесся из темноты торжествующий голос. — Когда эта штука открыта, я слышу все, что говорят внизу, каждое слово. Я слышала, как хрустнуло блюдце, а потом — как Эсме бегала к буфету и назад. — Хриплый, довольный смех. — Ну что, разочарованы? Слишком уж просто? Вы, внепланетные, все такие умные и хитрые. Где уж вам засорять свои гениальные головы такой ерундой, как обычная наша вентиляционная система.
Импозантный, консервативно одетый мужчина держал в руке хрустальный стакан, наполненный, надо думать, той самой лошадиной мочой. Густо напомаженные волосы гладко зачесаны назад — последняя пидмонтская мода.
— Вы, наверное, оценщик, — улыбнулся чиновник, протягивая руку.
— Да, я прихожу сюда раз в две-три недели, чтобы проставить новые цены. Год назад эта мебель стоила целого состояния, но потом грузовые тарифы пошли вверх. Теперь за такие вещи много не получишь, половину их дешевле выбросить, чем тащить в Пидмонт. У меня здесь все записано. — Оценщик сочувственно вздохнул и указал на пачку потертых бумажек. — Не верите — можете проверить. Я и хожу-то сюда не ради заработка, а из уважения к вещам — нельзя же все-таки, чтобы погибла такая красота.
Амбрим и Ленора здесь, а где же Эсме? Забилась в какую-нибудь норку и выглядывает, поблескивая глазками-бусинками, нервно подергивая усиками…
— Эсме, — сказала Ленора. — Проводи, пожалуйста, маминого гостя. Нам нужно посмотреть ее гардероб.
Как только темное чрево дома поглотило оценщика и старших сестер, в гостиной появилась Эсме. Чиновник взглянул на вентиляционную решетку и тут же, почти против своей воли, схватил девушку за руку. Вытащить эту блеклую, невзрачную дуреху из удушающей, насквозь пропитанной злобой и ненавистью атмосферы на чистый воздух, хоть что-нибудь спасти от неминуемой катастрофы. Оценщик хочет спасти вещи, а здесь — человек, живая душа.
— Послушай. Мать вычеркнула тебя из завещания, — торопливо сказал чиновник. — Она не оставит тебе ничего, ровно ничего. Уходи отсюда. Уходи сегодня же, прямо сейчас. Я помогу тебе, отнесу вещи. Уходи, ничего хорошего ты здесь не дождешься.
Тусклые, словно припорошенные пылью стеклышки сверкнули дикой злобой, всесжигающей ненавистью.
— Я увижу, как она сдохнет! — по-кошачьи ощерилась Эсме. — Пусть эта сволочь подавится своими деньгами, зато я увижу, как она сдохнет!
Время шло уже к полуночи, но высоко в небе сиял полный Калибан, яркий ломтик Ариэля не успел еще спрятаться за горизонт, каждый бугорок, каждая рытвина дороги вырисовывались с фотографической отчетливостью, даже лучше, чем днем. Каждое дерево отбрасывало две тени, длинную и , короткую. Бледные, почти призрачные, они разбегались под тупым углом друг к другу. Лесные звезды покинули верхушки деревьев и ковырялись в земле, в прелых листьях — отыскивали какую-то неведомую добычу. Воздух был теплым, как парное молоко, дорога — легкая, чиновник шел, не особенно торопясь, и пытался разобраться в своих впечатлениях. Этот дом и все его обитательницы словно застыли, окаменели, бросили вызов времени. Прилив изменит всю эту землю. Изменятся даже окостеневшие, утратившие способность изменяться — они превратятся в безжизненный камень.
Не мешало бы, кстати, узнать, кто он такой, этот папаша. Ясно как божий день, что деньги свои внепланетные он менял на черном рынке, по спекулятивному курсу, но даже эта поправка не меняет главного факта: отец Грегорьяна — человек богатый, скорее всего, влиятельный.
Деньги, богатство… Чиновник вспомнил трех сестричек, трех наследниц, водящих хороводы вокруг смертного одра своей матери. Жалкие существа, лишенные возраста и пола, насухо высосанные, обескровленные алчностью и инертностью.
— Тут и не хочешь, — сказал он вслух, — а начнешь уважать Грегорьяна. От такой мамаши убежать — это ж какую надо иметь решимость. Ну так что там?
— Судя по рисункам и диаграммам, — заговорил чемоданчик, — это — магический дневник. Рабочий журнал, помогающий волшебнику следить за своим духовным прогрессом. Записи велись гибким, непрерывно изменяющимся шифром, основанным на древней алхимической символике. Простенько, но остроумно — чувствуется рука очень способного подростка.
— Расшифруй.
— Хорошо. — Чемоданчик на мгновение задумался и сказал: — Начало первой записи. Сегодня я убил собаку.
4. КАМЕННЫЕ СИВИЛЛЫ
Человека, объявившего себя бессмертным, не уличишь во лжи: пока есть обвиняемый, нет доказательств его вины, когда есть доказательства — их некому предъявить. Мадам Кампаспе превзошла все ограничения человеческой природы, в том числе и смерть; теперь же эта знаменитая колдунья, никогда не расстававшаяся со своей ручной ондатрой, словно в воду канула. Одни говорили, что она уехала под чужим именем в Пидмонт, чтобы предаться уединенному самосозерцанию за высоким забором строго охраняемого, загодя купленного имения. Другие утверждали, что дамочка эта и вправду в воду канула — не без помощи ревнивого любовника. А ее одежду, найденную на речном берегу, отнесли в местную церковь и там сожгли. На возвращение мадам Кампаспе не надеялся никто — ни ярые ее сторонники, ни прожженные скептики.
Со всех сторон доносился веселый перестук молотков — рабочие снимали стены домов и развешивали над улицами Роуз-Холла гирлянды бумажных цветов. Маленький речной поселок находился в полуразобранном состоянии. Пол да крыша — вот и все, что оставалось от зданий, превращенных в импровизированные танцплощадки; вечером здесь вспыхнет свет, зазвучат веселые голоса, но сейчас ободранные скелеты человеческих жилищ, окруженные холмами хлама, производили тягостное, даже жуткое впечатление.
Дом, принадлежащий мадам Кампаспе, тоже не избежал общей участи — от него не осталось ничего, кроме угловых столбов и крыши. Крыша эта, высокая и остроконечная, сильно смахивала на ведьмин колпак. (Случайно? Или намеренно?) Работяги успели уже завалить интерьер (а достойно ли пространство, лишенное стен, такого громкого названия?) грязными досками и прочим горючим хламом.
— Ну и бардак, — с отвращением сказал чиновник, глядя на гору перекореженных диванов и комодов, на засаленные одеяла, рваную бумагу и грязные, до дыр протертые половики. Чучело морского ангела, распахнувшее пасть в зловещей, далеко не ангельской ухмылке. Вся эта рухлядь хранилась в дальних углах, на чердаках и в чуланах, а теперь, в момент панического бегства, грязной, мутной волной выплеснулась наружу. Остро пахло керосином.
— Зато какой будет костер. — Чу отступила на шаг, давая дорогу женщине в рабочих рукавицах, прикатившей тачку с ворохом каких-то досок и палок. — Послушайте, уважаемая! Да, да, вы. Вы здешняя?
Голым запястьем, высовывавшимся из рукавицы, женщина откинула со лба короткие черные волосы.
— Да, здесь и родилась. — Зеленые, как трава, глаза смотрели холодно, скептически. — Вы что, спросить что-нибудь хотите?
— В этом доме жила одна женщина, колдунья. Вы ее знали?
— Кто же о ней не знает. Мадам Кампаспе была самой богатой женщиной Роуз-Холла. Крутая особа, баба с яйцами. Каких только слухов о ней не ходило. Но сама-то я никогда ее толком не видела. Далеко живу, на другом краю поселка.
— Ясненько, — сухо улыбнулась Чу. — В таком большом городе со всеми не перезнакомишься.
— Правду говоря, — вмешался чиновник, — нас интересует не сама мадам, а один ее ученик. Некто по фамилии Грегорьян. Вы, случаем, его не знали?
— Извините, но мне…
— Тот самый Грегорьян, который во всех этих рекламах, — пояснила Чу. Лицо женщины не шелохнулось, она словно ничего не слышала. — По телевизору. Те-ле-ви-зор! Вы слышали когда-нибудь про телевизор?
«Сейчас они в лохмы друг другу вцепятся, — подумал чиновник. — Надо что-то делать».
— Извините за вопрос, — широко улыбнулся он, — но у вас такой красивый амулет. Это что, работа оборотней?
Побагровевшая от гнева женщина непроизвольно опустила голову, пытаясь поймать глазами предмет, свисавший с ее шеи на тонком шелковом шнурке.
Это был продолговатый, гладко отполированный камешек размером примерно с большой палец, плоский с одного конца и заостренный с другого. Неолитическое орудие — но какое именно? Не грузило — слишком уж этот булыжник тяжелый, а наконечник копья должен быть поострее.
— Это устричный нож, — сказала женщина и покатила свою тачку дальше.
Проводив ее взглядом, чиновник повернулся к своей напарнице:
— Вы, вероятно, заметили, как неохотно и уклончиво отвечают туземцы на наши вопросы?
— Значит, им есть что скрывать, — пожала плечами Чу. — Эта публика издавна приторговывает налево археологическими находками. Черепки, каменные наконечники и прочая дребедень. А по закону, любая вещь, относящаяся к эпохе оборотней, принадлежит правительству. Вполне возможно, что ведьмы тоже занимаются этим промыслом. Они же всегда шныряют по древним курганам и погостам. Ямы там какие-то роют.
— Неужели на этой археологической дребедени можно заработать деньги?
— Дребедень не дребедень, а в наше время таких вещей уже не делают, — криво усмехнулась Чу.
«Вот и у меня сейчас такая же морда, — убито подумал чиновник. — Двое хищников, учуявших запах крови, обмениваются хитрыми, грязными ухмылками». На него накатило непонятное, ничем не обоснованное чувство вины. Какая вина? Перед кем вина?
— Что же все-таки скрывают от нас эти ребята?
Они направились к гостинице, С пустыря доносились восторженные крики — дети поймали в кустах наутилуса. Они забирались на несчастного моллюска по двое, по трое, и тот покорно катал своих мучителей, медленно перебирая по земле длинными гибкими руками. Трудно было себе представить, что вскоре неуклюжее это существо станет ловким и подвижным, будет весело резвиться в безбрежных океанических просторах.
То там, то сям попадались кучки ярко размалеванных фургонов — местные бизнесмены пригласили в городок балаганщиков и владельцев передвижных аттракционов. Скинулись на прощальный подарок менее обеспеченным землякам. Пузатый, почти шарообразный мужик возводил сцену кукольного театра. Чуть подальше группы рабочих кончали уже монтировать колесо-обозрение. Вся эта аляповатая дешевка наводила глухую, свинцовую тоску.
Гостиничный бар. Полумрак, прохлада и — ни одного посетителя. Светящаяся реклама незнакомых, сто лет как снятых с производства марок спиртных напитков, рядом — клыки, а может, и бивни каких-то местных чудовищ, крошащиеся от древности, насквозь пропитанные дешевым пивом. Грязные, заляпанные жиром голографические постеры, на которых знаменитые боксеры год за годом, как проклятые, все лупят и лупят друг друга, увешаны гирляндами пыльных, добела выгоревших бумажных цветов.
Жирный, похожий на борова бармен стоял, привалившись задом (необъятным задом) к стойке, и смотрел телевизор. Бледное, пучеглазое отражение его лица выплывало из тусклого, захватанного грязными руками зеркала, словно диковинная рыба — из океанских глубин. Чиновник поставил чемоданчик на одну из табуреток; Чу коротко кивнула и исчезла в направлении туалетов.
Чиновник негромко откашлялся. Бармен подскочил как ужаленный, развернул свою тушу и зашелся утробным смехом.
— Так вообще испугать можно! И давно ты здесь? Вошел, понимаешь, сел, а я хоть бы хрен чего слышал.
Абсолютно лысая, испещренная темно-коричневыми, в ноготь размером пигментными пятнами голова напоминала шляпку мухомора. Бармен подался вперед, раскинул по стойке короткие, заплывшие салом пальцы и глумливо усмехнулся.
— И какого же хера прикажете вам… — Он резко осекся, а затем продолжил, совершенно другим, неожиданно охрипшим голосом: — А вот эта штука, сколько она может стоить?
Чиновник коротко взглянул на чемоданчик, задумчиво посмотрел на бармена. В жизни своей он не встречал еще личности более омерзительной. Веки обсажены старческими бородавками, длинными и тонкими;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29