Вся его злость, все недавнее напряжение куда-то исчезли. Он переложил трубку в левую руку и пожал узкую твердую ладонь.
Перед продолжавшей наступать толпой вспыхнули плотные шарики грязно-оранжевого дыма — эвакуаторы применили смирительные гранаты; ровный, почти мирный гул голосов резко взмыл, превратился в угрожающий рев. Мысль о том, чтобы спуститься туда, по своей доброй воле, приводила чиновника в ужас.
— А тебе не понадобится помощь? У меня не очень много времени, но если…
— Тебя учили подавлять беспорядки?
— Нет.
— Ну и гуляй.
Чу вытащила из кармана сигару, направилась было вниз, но тут же обернулась:
— Не забыть бы поставить свечку. За упокой твоей души.
Она смотрела на чиновника и не двигалась, словно не желая порвать последнюю ниточку.
Чиновник понимал, что нужно что-то сделать, что необходим какой-то жест. Что другой на его месте догнал бы Чу, облапил бы ее на прощание…
— Передай привет этому самому твоему супругу. Скажи ему, что я сказал, что ты очень хорошая и послушная девочка — пока спишь зубами к стенке.
— Сучий ты кот.
Чу коротко улыбнулась, сплюнула и ушла.
Флаер снова летел на юг.
— Так что, нужен тебе еще этот карандашик? — поинтересовался чемодан.
Чиновник недоуменно взглянул на металлическую трубку, пожал плечами и закинул ее в чемодан. Он немного поворочался, устраиваясь в кресле поудобнее. Болели плечи, дико гудела голова.
— Как будет город, скажешь.
Они летели над заброшенными полями, безжизненными поселками, дорогами, по которым никто не ходил и не ездил. Эвакослужба прочесала эту землю под гребенку, оставив после себя только блокпосты, брошенные грузовики и огромные, абсолютно невразумительные знаки, ярко намалеванные на дорожном полотне и крышах. Потом пошли болота, следы человеческой деятельности стали попадаться все реже и в конце концов совсем исчезли.
— Начальник? Тут с тобой хотят поговорить.
Чиновник пребывал в том неопределенном состоянии, когда сны пытаются выплыть на поверхность, но никак не могут. И слава Богу, что не могут. Голос чемодана вытащил его из дремотного болота:
— Это еще что?
— В мозгу флаера висит какая-то посторонняя программа — нечто вроде квазиавтономного конструкта. Не то чтобы совсем агент, но независимости побольше, чем у обычных интерактивников. Проявилась и возжелала с тобой побеседовать.
— Выпускай.
— Привет, ублюдок. — Вместо обычной деловой скороговорки флаера — злобный, преувеличенно жизнерадостный голос. — Надеюсь, я ни от чего тебя не оторвал.
У чиновника перехватило дыхание, волосы на затылке зашевелились.
— Вейлер! Ты же умер.
— Да. И самое паскудное, что я умер из-за такого, как ты, ничтожества. Из-за тебя, который и представить себе не может всего богатства утраченной мной жизни. Из-за полного идиота, осмелившегося путаться у волшебника под ногами.
Над головой проплывали тучи, темные и четко очерченные.
— Можешь переадресовать все свои претензии Грегорьяну, ведь это он…
Чиновник оборвал себя на полуслове. Какой смысл вступать в дискуссии с записанным в машинной памяти огрызком личности умершего человека.
— Это все равно что спорить с океаном, в котором тонешь. Волшебник — не человек, его прозрение, мотивация его поступков огромны, безличны, лежат далеко за пределами нашего понимания. Неисповедимы.
— И все же она есть, эта мотивация. Вот, скажем, зачем ты здесь?
— Грегорьян попросил рассказать тебе некую историю.
— Валяй.
— В некотором царстве, в некотором государстве…
— Господи, спаси и помилуй!
— Понимаю. Ты много раз слышал эту историю и хочешь рассказать ее сам. — Чиновник молчал. Через некоторое время лже-Чу начал снова:
— В некотором царстве, в некотором государстве жил да был портняжный подмастерье. Он таскал рулоны ткани, мерил их, если надо, а когда мастер садился ткать — качал ткацкий станок. Они жили в королевстве дураков и жуликов. Король этого королевства был дураком, а мастер, на которого работал мальчик, — жуликом. Мальчик никогда не видел нормальных людей и был вполне доволен таким существованием.
Король жил во дворце, которого никто не мог увидеть, — однако все восхищались королевским дворцом, называли его самым прекрасным дворцом в мире. Король обладал сказочными сокровищами, до которых было невозможно дотронуться, — однако все его подданные говорили, что сокровищам этим нет цены. Законы, издаваемые королем, почитались за мудрейшие со дня сотворения мира — хотя никто не мог понять в них ни слова.
Однажды портного вызвали к королю. «Я хочу, чтобы ты сшил мне новое платье, — сказал король. — Самое прекрасное платье на свете».
«Слушаю и повинуюсь, — ответил жуликоватый портной. — Мы, — он шарахнул мальчишку по уху, — не будем ни пить, ни есть, не будем знать ни сна, ни отдыха, пока не сошьем для Вашего Величества наряд, равного которому нет и не было в мире. Мы соткем: для королевского платья ткань, такую нежную и прозрачную, что дураки попросту не смогут ее увидеть».
Сгибаясь под тяжестью гарантийных писем и наиценнейших опционов на товарные фьючерсы, мастер и подмастерье вернулись в портняжную мастерскую. «Принеси мне этот изумительный лунный шелк, — скомандовал мастер, указывая на пустую шпульку, валявшуюся в заросшем паутиной углу. — Только осторожнее! Если ты замараешь своими грязными лапами нить, я выдеру тебя как Сидорову козу».
Мальчик удивился, однако не посмел спорить.
Мастер сел за ткацкий станок. «Качай! — приказал он. — Нам предстоит огромная работа. Сегодня мы не будем спать».
И какие же страдания пришлось вынести мальчику! Журналисты, дружки жулковатого портного, распространили известие о заказе по всему королевству. Высочайшие сановники и виднейшие бизнесмены, разнообразные знаменитости и ярчайшие звезды средств массовой информации — все они платили крупные взятки за право посмотреть, как идет осуществление важнейшего государственного проекта. Они изумленно таращились на мастера, продергивавшего ничто между пустыми рамами ткацкого станка, на вращение пустых шпулек, просили — и никогда не получали — разрешения потрогать голые бамбуковые палки, на которых, как считалось, были намотаны рулоны драгоценных тканей. Когда же портной отвешивал мальчику затрещину, они умудренно кивали головами и говорили: «Ах, какой у него темперамент! Этот человек — истинный художник!»
И все эти люди дружно нахваливали работу мастера — иначе их объявили бы дураками, а кому же хочется быть дураком?
Тем временем подмастерье не ел, не спал. Чтобы не уснуть, он глотал амфетамины целыми горстями — не мудрено, что к завершению работы у него почти съехала крыша. Для полной радости, все его хилое тельце было в синяках и ссадинах. Сохрани мальчонка способность мыслить здраво, он, пожалуй, и угробил бы мастера. Однако массовая истерия — болезнь заразная; мало-помалу он поверил хозяину и посетителям, восхищавшимся будущим королевским нарядом, и преисполнился гордости за свое участие в столь великом свершении.
И вот наступил день презентации. «Где мое новое платье?» — вопросил король. —«Вот, Ваше Величество, — ответил портной, показывая пустые руки. — Разве оно не прекрасно? Обратите внимание на блеск и переливчатость ткани. Одни лишь мудрые способны узреть ваше новое платье, насладиться его совершенством — так тонко соткали мы ткань, так искусно ее раскроили. Для дураков это платье невидимо — на то они и дураки».
Но почему, спросишь ты, король попался на такую дешевую уловку? Потому, что уловка эта великолепно согласовывалась со всей его прежней жизнью. Вера в собственное свое благородство приучила короля видеть вещи, в природе не существующие. Ни секунды не колеблясь, он разделся догола, а затем, с помощью услужливого портного, облачился в семь слоев пустоты.
В честь нового платья короля был объявлен государственный праздник. Портной получил столько премий, наград, прав на недвижимость и привилегированных акций, что смог бросить работу. Он прикрыл свою лавочку, а мальчика вышвырнул на улицу.
Так вот и вышло, что этот наш подмастерье, полумертвый от голода и недосыпа, по уши накачанный наркотиками, оказался на пути королевского кортежа, в стройных рядах пролетариата, восхищавшегося новым платьем короля. Пролетарий — он тоже не дурак, ему тоже не хочется прослыть дураком.
Однако перенесенные лишения дали мальчику новую, высшую остроту восприятия. Все восхищались новым платьем, он же не видел даже короля, он видел только голого, довольно толстого старика.
«Так что же это получается, — спросил себя мальчик. — Неужели я дурак?» Ответ не вызывал никаких сомнений: да, он дурак. Ведь он не видит того, что видят умные люди. В тоске и отчаянии, сам не —| зная, как это вышло, он завопил: «А король-то голый!»
Все озадаченно смолкли. Кортеж остановился. Придворные и король не знали, куда деть глаза, на их лицах появилось замешательство. Вдоль улицы прокатился шепоток; тихий сперва, он становился все громче и громче. Люди увидели правду, которую они не признавали прежде, из страха показаться дураками. На короле не было никакого платья — ни нового, ни хотя бы старого.
Тогда они восстали, убили короля, и всех его при дворных, и всех его чиновников. Они сожгли парламент, а заодно и арсенал. Они стерли с лица земли бараки, церкви и магазины, все без исключения заводы и фермы. Пожары полыхали целую неделю. Зимой наступил голод, вслед за голодом чума.
Весной новорожденная республика начала казнить врагов народа. Первым казнили мальчика.
В кабине повисла гробовая тишина.
— Тебя даже могила не исправила, — сказал наконец чиновник. — Все такой же весельчак.
— Ни один эпизод твоего пребывания на Миранде не был случайным, — снова заговорил Вейлер. — Всем дирижировал Грегорьян. Это он научил тебя видеть черные созвездия и объемлющую их структуру. Он организовал твою встречу с Лисом. Именно Грегорьян подсунул тебе в постель ведьму, только благодаря ему ты сумел хоть краешком глаза ознакомиться с неограниченными возможностями человеческого тела. Ты его не видел, но он все время был с тобой рядом. Он научил тебя многому. Теперь, когда я умер, ему нужен ученик. Он хочет, чтобы ты прилетел в Арарат, для завершения подготовки.
— Он что, и вправду думает, что я соглашусь?
— На первой ступени ученичества учитель раз рушает старую, привычную для ищущего систему ценностей. И он это сделал, так ведь? Он показал тебе, что прежние учителя насквозь прогнили, что они недостойны твоей лояльности.
— Заткнись.
— А что, разве неправда? — расхохотался Вей-лер. — Нет, ты скажи, разве неправда?
— Заткни его, — сказал чиновник, Чемодан отключил Вейлера.
Арарат вставал из болот с мощью и неизбежностью настоящей горы. Чуть покатые террасы жилых кварталов сливались в неровные плоскости. Затем следовали более крутые склоны торговых районов. Вершину занимали административные учреждения я вспомогательные службы. Единая структура, неровными ступеньками вздымающаяся вверх, к остроконечной центральной башне. Покрытый зеленью, город должен был казаться элементом естественного пейзажа, своевольным одиночкой, отбившимся от близлежащей гряды холмов. Сейчас же, когда растительность пожухла и съежилась, обнажив темный, как грозовая туча, камень с черными провалами окон и дверей, он превратился в нечто гротескное и чудовищное, в декорацию какой-то забытой трагедии из бурного прошлого рода человеческого.
— Ты сумеешь сесть в городе? — спросил чиновник.
— В каком еще городе?
— Как это в каком? — поразился чиновник. — Ты что, не понимаешь, что вон та, прямо по курсу, куча булыжников — город?
— Послушай, начальник, ты что-то путаешь. Перед нами нет никаких куч, даже собачьих. Тридцать миль болотистой равнины.
— Это уже ни в какие ворота не… А почему же мы тогда пошли на вираж?
— Какой вираж? Флаер летит без малейшего крена, строго по прямой, на юг.
— Ты огибаешь Арарат.
— Перед нами ничего нет.
— Мы уклонились к западу.
— Ничего подобного.
Город, бывший прежде прямо по курсу, уходил направо.
— Ладно, поверь мне на слово. Чем ты можешь объяснить различие того, что мы с тобой видим? Чемодан секунду помедлил.
— Защищенная установка, больше ничего не придумаешь. Слыхал я про такие штуки — секретные объекты, невидимые для машиннбго восприятия. Я получаю приказание не видеть объект — и не вижу. И даже не знаю, что получил приказ. Нет для меня этого объекта — и все тут.
— Ты сумеешь совершить посадку по устным указаниям?
— Слепой полет? Знаешь, начальник, не стоит нам связываться с защищенной установкой. Вот получу я от защиты приказ пикировать, и впилимся мы в эти твои булыжники, костей не соберешь.
— М-да.
На самом горизонте проглядывала свинцовая полоска Океана, втиснутая между землей и низко нависшими облаками. Вокруг Арарата тускло поблескивали озера и болотины — гиблая трясина, здесь и леший утонет. Единственная дорога вела на запад, она упиралась в широкую поляну, а затем терялась в лесу. Вот по этому шоссе и ездили, скорее всего, в город — пока он был настоящим городом. На поляне виднелся флаер, окруженный целой россыпью наземных машин. И — ни души.
— А их-то ты видишь? — спросил чиновник.
— Да.
— Вон туда и садись.
Открываясь, фонарь кабины издал звук, очень похожий на вздох.
— Я не могу пойти с тобой, — сказал чемодан. — Сидя здесь, я могу заблокировать вмешательство Грегорьяна. Мозги флаера забиты какими-то паразитными программами, за ним нужен глаз да глаз. Смоется, а мы сиди здесь и кукуй. Или похуже еще что придумает — с него теперь станется.
— Да? Так ты мне, собственно, и не нужен. — Чиновник вылез на землю. — Не вернусь через несколько часов — отправляйся на поиски.
— Усек.
Чиновник взглянул на шоссе. Отчетливо прорисовывавшееся с высоты птичьего полета, оно оказалось почти неразличимым отсюда, с земли. За долгие годы небрежения бетонное полотно покрылось песком, заросло мелким колючим кустарником. К счастью, кто-то расчистил посередине узкий проход. Расчистил только до края поляны — здесь неизвестный благодетель (уж не сам ли Грегорьян?) решил, что хорошенького — понемножку, и бросил свой бульдозер. Чиновник обследовал все грузовики и вездеходы, надеясь найти среди них работоспособный. Пустой номер: полтора десятка машин, и хоть бы одна батарея. Ладно, доберемся на своих двоих, мы люди не гордые. Он прихватил с переднего сиденья одного из вездеходов телевизор — пригодится, чтобы слушать метеорологические сводки. Город был совсем рядом, тяжелая громада заслоняла полнеба, упиралась прямо в зенит.
По обеим сторонам дороги — глухая, непроглядная чаща. Непроглядная — для всех, кроме бегемота. Чиновнику очень не хотелось встречаться с бегемотом.
Мягкая почва сохранила кое-где следы человеческих ног, неизменно направленные вперед, к городу. К Грегорьяну. И — никаких признаков, чтобы по дороге проезжала хотя бы одна машина, если не считать того самого бульдозера.
Чиновник на секунду задумался, почему грузовики-вездеходы, с таким трудом проломившиеся через лес, по давным-давно заброшенному, почти исчезнувшему шоссе, были оставлены на поляне. А с другой стороны — что же тут странного? Он почти видел всех этих глупых стариков, богатых попрошаек, ковыляющих к Арарату, чтобы получить второе рождение. Пилигримам не подобает приближаться к святой горе на машинах — пусть еще скажут спасибо, что их не заставили ползти на коленях, отбивая земные поклоны. Они пришли сюда, ослепленные страхом и неуверенностью, в дерзкой надежде обменять свои богатства на бессмертие. Скорее всего, жалкие эти побирушки вызывают у волшебника не только презрение, но и нечто вроде снисходительного уважения. Чтобы пройти столь долгий и опасный путь, нужно обладать незаурядным — хотя и несколько гротескным — мужеством.
Холодало. Чиновник слегка поежился, радуясь, что не забыл надеть куртку. Над лесом висела тяжелая, угрожающая тишина. Стоило чиновнику подумать о тишине, как откуда-то слева, из глубины болот, донесся отчаянный, душераздирающий вопль. Звериный — и почти человеческий. Чиновник заставил себя сосредоточиться на ходьбе, глядеть только под ноги и вперед, аккуратно переставлять ноги, считать шаги. Его накрыло волной жуткого, непереносимого одиночества.
Да и то. Он же абсолютно изолирован от мира. Одного за другим он оставил позади всех своих друзей, союзников и советчиков. Ни одного знакомого, хотя бы случайного, на всем пространстве отсюда до самого Пидмонта. Он чувствовал себя потерянным, опустошенным; темная громада закрывала небо — но не становилась ближе.
Прежний опыт сыграл с чиновником злую шутку. Человеку, привыкшему к жизни в летающих мирах, в орбитальных городах глубокого космоса, неизбежно кажется, что объект, заполняющий чуть не все поле зрения, находится где-то здесь, совсем рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Перед продолжавшей наступать толпой вспыхнули плотные шарики грязно-оранжевого дыма — эвакуаторы применили смирительные гранаты; ровный, почти мирный гул голосов резко взмыл, превратился в угрожающий рев. Мысль о том, чтобы спуститься туда, по своей доброй воле, приводила чиновника в ужас.
— А тебе не понадобится помощь? У меня не очень много времени, но если…
— Тебя учили подавлять беспорядки?
— Нет.
— Ну и гуляй.
Чу вытащила из кармана сигару, направилась было вниз, но тут же обернулась:
— Не забыть бы поставить свечку. За упокой твоей души.
Она смотрела на чиновника и не двигалась, словно не желая порвать последнюю ниточку.
Чиновник понимал, что нужно что-то сделать, что необходим какой-то жест. Что другой на его месте догнал бы Чу, облапил бы ее на прощание…
— Передай привет этому самому твоему супругу. Скажи ему, что я сказал, что ты очень хорошая и послушная девочка — пока спишь зубами к стенке.
— Сучий ты кот.
Чу коротко улыбнулась, сплюнула и ушла.
Флаер снова летел на юг.
— Так что, нужен тебе еще этот карандашик? — поинтересовался чемодан.
Чиновник недоуменно взглянул на металлическую трубку, пожал плечами и закинул ее в чемодан. Он немного поворочался, устраиваясь в кресле поудобнее. Болели плечи, дико гудела голова.
— Как будет город, скажешь.
Они летели над заброшенными полями, безжизненными поселками, дорогами, по которым никто не ходил и не ездил. Эвакослужба прочесала эту землю под гребенку, оставив после себя только блокпосты, брошенные грузовики и огромные, абсолютно невразумительные знаки, ярко намалеванные на дорожном полотне и крышах. Потом пошли болота, следы человеческой деятельности стали попадаться все реже и в конце концов совсем исчезли.
— Начальник? Тут с тобой хотят поговорить.
Чиновник пребывал в том неопределенном состоянии, когда сны пытаются выплыть на поверхность, но никак не могут. И слава Богу, что не могут. Голос чемодана вытащил его из дремотного болота:
— Это еще что?
— В мозгу флаера висит какая-то посторонняя программа — нечто вроде квазиавтономного конструкта. Не то чтобы совсем агент, но независимости побольше, чем у обычных интерактивников. Проявилась и возжелала с тобой побеседовать.
— Выпускай.
— Привет, ублюдок. — Вместо обычной деловой скороговорки флаера — злобный, преувеличенно жизнерадостный голос. — Надеюсь, я ни от чего тебя не оторвал.
У чиновника перехватило дыхание, волосы на затылке зашевелились.
— Вейлер! Ты же умер.
— Да. И самое паскудное, что я умер из-за такого, как ты, ничтожества. Из-за тебя, который и представить себе не может всего богатства утраченной мной жизни. Из-за полного идиота, осмелившегося путаться у волшебника под ногами.
Над головой проплывали тучи, темные и четко очерченные.
— Можешь переадресовать все свои претензии Грегорьяну, ведь это он…
Чиновник оборвал себя на полуслове. Какой смысл вступать в дискуссии с записанным в машинной памяти огрызком личности умершего человека.
— Это все равно что спорить с океаном, в котором тонешь. Волшебник — не человек, его прозрение, мотивация его поступков огромны, безличны, лежат далеко за пределами нашего понимания. Неисповедимы.
— И все же она есть, эта мотивация. Вот, скажем, зачем ты здесь?
— Грегорьян попросил рассказать тебе некую историю.
— Валяй.
— В некотором царстве, в некотором государстве…
— Господи, спаси и помилуй!
— Понимаю. Ты много раз слышал эту историю и хочешь рассказать ее сам. — Чиновник молчал. Через некоторое время лже-Чу начал снова:
— В некотором царстве, в некотором государстве жил да был портняжный подмастерье. Он таскал рулоны ткани, мерил их, если надо, а когда мастер садился ткать — качал ткацкий станок. Они жили в королевстве дураков и жуликов. Король этого королевства был дураком, а мастер, на которого работал мальчик, — жуликом. Мальчик никогда не видел нормальных людей и был вполне доволен таким существованием.
Король жил во дворце, которого никто не мог увидеть, — однако все восхищались королевским дворцом, называли его самым прекрасным дворцом в мире. Король обладал сказочными сокровищами, до которых было невозможно дотронуться, — однако все его подданные говорили, что сокровищам этим нет цены. Законы, издаваемые королем, почитались за мудрейшие со дня сотворения мира — хотя никто не мог понять в них ни слова.
Однажды портного вызвали к королю. «Я хочу, чтобы ты сшил мне новое платье, — сказал король. — Самое прекрасное платье на свете».
«Слушаю и повинуюсь, — ответил жуликоватый портной. — Мы, — он шарахнул мальчишку по уху, — не будем ни пить, ни есть, не будем знать ни сна, ни отдыха, пока не сошьем для Вашего Величества наряд, равного которому нет и не было в мире. Мы соткем: для королевского платья ткань, такую нежную и прозрачную, что дураки попросту не смогут ее увидеть».
Сгибаясь под тяжестью гарантийных писем и наиценнейших опционов на товарные фьючерсы, мастер и подмастерье вернулись в портняжную мастерскую. «Принеси мне этот изумительный лунный шелк, — скомандовал мастер, указывая на пустую шпульку, валявшуюся в заросшем паутиной углу. — Только осторожнее! Если ты замараешь своими грязными лапами нить, я выдеру тебя как Сидорову козу».
Мальчик удивился, однако не посмел спорить.
Мастер сел за ткацкий станок. «Качай! — приказал он. — Нам предстоит огромная работа. Сегодня мы не будем спать».
И какие же страдания пришлось вынести мальчику! Журналисты, дружки жулковатого портного, распространили известие о заказе по всему королевству. Высочайшие сановники и виднейшие бизнесмены, разнообразные знаменитости и ярчайшие звезды средств массовой информации — все они платили крупные взятки за право посмотреть, как идет осуществление важнейшего государственного проекта. Они изумленно таращились на мастера, продергивавшего ничто между пустыми рамами ткацкого станка, на вращение пустых шпулек, просили — и никогда не получали — разрешения потрогать голые бамбуковые палки, на которых, как считалось, были намотаны рулоны драгоценных тканей. Когда же портной отвешивал мальчику затрещину, они умудренно кивали головами и говорили: «Ах, какой у него темперамент! Этот человек — истинный художник!»
И все эти люди дружно нахваливали работу мастера — иначе их объявили бы дураками, а кому же хочется быть дураком?
Тем временем подмастерье не ел, не спал. Чтобы не уснуть, он глотал амфетамины целыми горстями — не мудрено, что к завершению работы у него почти съехала крыша. Для полной радости, все его хилое тельце было в синяках и ссадинах. Сохрани мальчонка способность мыслить здраво, он, пожалуй, и угробил бы мастера. Однако массовая истерия — болезнь заразная; мало-помалу он поверил хозяину и посетителям, восхищавшимся будущим королевским нарядом, и преисполнился гордости за свое участие в столь великом свершении.
И вот наступил день презентации. «Где мое новое платье?» — вопросил король. —«Вот, Ваше Величество, — ответил портной, показывая пустые руки. — Разве оно не прекрасно? Обратите внимание на блеск и переливчатость ткани. Одни лишь мудрые способны узреть ваше новое платье, насладиться его совершенством — так тонко соткали мы ткань, так искусно ее раскроили. Для дураков это платье невидимо — на то они и дураки».
Но почему, спросишь ты, король попался на такую дешевую уловку? Потому, что уловка эта великолепно согласовывалась со всей его прежней жизнью. Вера в собственное свое благородство приучила короля видеть вещи, в природе не существующие. Ни секунды не колеблясь, он разделся догола, а затем, с помощью услужливого портного, облачился в семь слоев пустоты.
В честь нового платья короля был объявлен государственный праздник. Портной получил столько премий, наград, прав на недвижимость и привилегированных акций, что смог бросить работу. Он прикрыл свою лавочку, а мальчика вышвырнул на улицу.
Так вот и вышло, что этот наш подмастерье, полумертвый от голода и недосыпа, по уши накачанный наркотиками, оказался на пути королевского кортежа, в стройных рядах пролетариата, восхищавшегося новым платьем короля. Пролетарий — он тоже не дурак, ему тоже не хочется прослыть дураком.
Однако перенесенные лишения дали мальчику новую, высшую остроту восприятия. Все восхищались новым платьем, он же не видел даже короля, он видел только голого, довольно толстого старика.
«Так что же это получается, — спросил себя мальчик. — Неужели я дурак?» Ответ не вызывал никаких сомнений: да, он дурак. Ведь он не видит того, что видят умные люди. В тоске и отчаянии, сам не —| зная, как это вышло, он завопил: «А король-то голый!»
Все озадаченно смолкли. Кортеж остановился. Придворные и король не знали, куда деть глаза, на их лицах появилось замешательство. Вдоль улицы прокатился шепоток; тихий сперва, он становился все громче и громче. Люди увидели правду, которую они не признавали прежде, из страха показаться дураками. На короле не было никакого платья — ни нового, ни хотя бы старого.
Тогда они восстали, убили короля, и всех его при дворных, и всех его чиновников. Они сожгли парламент, а заодно и арсенал. Они стерли с лица земли бараки, церкви и магазины, все без исключения заводы и фермы. Пожары полыхали целую неделю. Зимой наступил голод, вслед за голодом чума.
Весной новорожденная республика начала казнить врагов народа. Первым казнили мальчика.
В кабине повисла гробовая тишина.
— Тебя даже могила не исправила, — сказал наконец чиновник. — Все такой же весельчак.
— Ни один эпизод твоего пребывания на Миранде не был случайным, — снова заговорил Вейлер. — Всем дирижировал Грегорьян. Это он научил тебя видеть черные созвездия и объемлющую их структуру. Он организовал твою встречу с Лисом. Именно Грегорьян подсунул тебе в постель ведьму, только благодаря ему ты сумел хоть краешком глаза ознакомиться с неограниченными возможностями человеческого тела. Ты его не видел, но он все время был с тобой рядом. Он научил тебя многому. Теперь, когда я умер, ему нужен ученик. Он хочет, чтобы ты прилетел в Арарат, для завершения подготовки.
— Он что, и вправду думает, что я соглашусь?
— На первой ступени ученичества учитель раз рушает старую, привычную для ищущего систему ценностей. И он это сделал, так ведь? Он показал тебе, что прежние учителя насквозь прогнили, что они недостойны твоей лояльности.
— Заткнись.
— А что, разве неправда? — расхохотался Вей-лер. — Нет, ты скажи, разве неправда?
— Заткни его, — сказал чиновник, Чемодан отключил Вейлера.
Арарат вставал из болот с мощью и неизбежностью настоящей горы. Чуть покатые террасы жилых кварталов сливались в неровные плоскости. Затем следовали более крутые склоны торговых районов. Вершину занимали административные учреждения я вспомогательные службы. Единая структура, неровными ступеньками вздымающаяся вверх, к остроконечной центральной башне. Покрытый зеленью, город должен был казаться элементом естественного пейзажа, своевольным одиночкой, отбившимся от близлежащей гряды холмов. Сейчас же, когда растительность пожухла и съежилась, обнажив темный, как грозовая туча, камень с черными провалами окон и дверей, он превратился в нечто гротескное и чудовищное, в декорацию какой-то забытой трагедии из бурного прошлого рода человеческого.
— Ты сумеешь сесть в городе? — спросил чиновник.
— В каком еще городе?
— Как это в каком? — поразился чиновник. — Ты что, не понимаешь, что вон та, прямо по курсу, куча булыжников — город?
— Послушай, начальник, ты что-то путаешь. Перед нами нет никаких куч, даже собачьих. Тридцать миль болотистой равнины.
— Это уже ни в какие ворота не… А почему же мы тогда пошли на вираж?
— Какой вираж? Флаер летит без малейшего крена, строго по прямой, на юг.
— Ты огибаешь Арарат.
— Перед нами ничего нет.
— Мы уклонились к западу.
— Ничего подобного.
Город, бывший прежде прямо по курсу, уходил направо.
— Ладно, поверь мне на слово. Чем ты можешь объяснить различие того, что мы с тобой видим? Чемодан секунду помедлил.
— Защищенная установка, больше ничего не придумаешь. Слыхал я про такие штуки — секретные объекты, невидимые для машиннбго восприятия. Я получаю приказание не видеть объект — и не вижу. И даже не знаю, что получил приказ. Нет для меня этого объекта — и все тут.
— Ты сумеешь совершить посадку по устным указаниям?
— Слепой полет? Знаешь, начальник, не стоит нам связываться с защищенной установкой. Вот получу я от защиты приказ пикировать, и впилимся мы в эти твои булыжники, костей не соберешь.
— М-да.
На самом горизонте проглядывала свинцовая полоска Океана, втиснутая между землей и низко нависшими облаками. Вокруг Арарата тускло поблескивали озера и болотины — гиблая трясина, здесь и леший утонет. Единственная дорога вела на запад, она упиралась в широкую поляну, а затем терялась в лесу. Вот по этому шоссе и ездили, скорее всего, в город — пока он был настоящим городом. На поляне виднелся флаер, окруженный целой россыпью наземных машин. И — ни души.
— А их-то ты видишь? — спросил чиновник.
— Да.
— Вон туда и садись.
Открываясь, фонарь кабины издал звук, очень похожий на вздох.
— Я не могу пойти с тобой, — сказал чемодан. — Сидя здесь, я могу заблокировать вмешательство Грегорьяна. Мозги флаера забиты какими-то паразитными программами, за ним нужен глаз да глаз. Смоется, а мы сиди здесь и кукуй. Или похуже еще что придумает — с него теперь станется.
— Да? Так ты мне, собственно, и не нужен. — Чиновник вылез на землю. — Не вернусь через несколько часов — отправляйся на поиски.
— Усек.
Чиновник взглянул на шоссе. Отчетливо прорисовывавшееся с высоты птичьего полета, оно оказалось почти неразличимым отсюда, с земли. За долгие годы небрежения бетонное полотно покрылось песком, заросло мелким колючим кустарником. К счастью, кто-то расчистил посередине узкий проход. Расчистил только до края поляны — здесь неизвестный благодетель (уж не сам ли Грегорьян?) решил, что хорошенького — понемножку, и бросил свой бульдозер. Чиновник обследовал все грузовики и вездеходы, надеясь найти среди них работоспособный. Пустой номер: полтора десятка машин, и хоть бы одна батарея. Ладно, доберемся на своих двоих, мы люди не гордые. Он прихватил с переднего сиденья одного из вездеходов телевизор — пригодится, чтобы слушать метеорологические сводки. Город был совсем рядом, тяжелая громада заслоняла полнеба, упиралась прямо в зенит.
По обеим сторонам дороги — глухая, непроглядная чаща. Непроглядная — для всех, кроме бегемота. Чиновнику очень не хотелось встречаться с бегемотом.
Мягкая почва сохранила кое-где следы человеческих ног, неизменно направленные вперед, к городу. К Грегорьяну. И — никаких признаков, чтобы по дороге проезжала хотя бы одна машина, если не считать того самого бульдозера.
Чиновник на секунду задумался, почему грузовики-вездеходы, с таким трудом проломившиеся через лес, по давным-давно заброшенному, почти исчезнувшему шоссе, были оставлены на поляне. А с другой стороны — что же тут странного? Он почти видел всех этих глупых стариков, богатых попрошаек, ковыляющих к Арарату, чтобы получить второе рождение. Пилигримам не подобает приближаться к святой горе на машинах — пусть еще скажут спасибо, что их не заставили ползти на коленях, отбивая земные поклоны. Они пришли сюда, ослепленные страхом и неуверенностью, в дерзкой надежде обменять свои богатства на бессмертие. Скорее всего, жалкие эти побирушки вызывают у волшебника не только презрение, но и нечто вроде снисходительного уважения. Чтобы пройти столь долгий и опасный путь, нужно обладать незаурядным — хотя и несколько гротескным — мужеством.
Холодало. Чиновник слегка поежился, радуясь, что не забыл надеть куртку. Над лесом висела тяжелая, угрожающая тишина. Стоило чиновнику подумать о тишине, как откуда-то слева, из глубины болот, донесся отчаянный, душераздирающий вопль. Звериный — и почти человеческий. Чиновник заставил себя сосредоточиться на ходьбе, глядеть только под ноги и вперед, аккуратно переставлять ноги, считать шаги. Его накрыло волной жуткого, непереносимого одиночества.
Да и то. Он же абсолютно изолирован от мира. Одного за другим он оставил позади всех своих друзей, союзников и советчиков. Ни одного знакомого, хотя бы случайного, на всем пространстве отсюда до самого Пидмонта. Он чувствовал себя потерянным, опустошенным; темная громада закрывала небо — но не становилась ближе.
Прежний опыт сыграл с чиновником злую шутку. Человеку, привыкшему к жизни в летающих мирах, в орбитальных городах глубокого космоса, неизбежно кажется, что объект, заполняющий чуть не все поле зрения, находится где-то здесь, совсем рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29