Теперь поговорите друг с другом, а я пойду распорядится насчет отъезда.
Молодые люди остались одни. Мы не станем передавать читателю их любовных объяснений.
Дениза подарила Юлиану маленький золотой крестик, который мать надела на нее при рождении и с которым она никогда не расставалась.
— Береги его всегда! — сказала она со слезами на глазах.
— Клянусь тебе в этом, дорогая моя! — ответил Юлиан. — Возьми это кольцо, в нем волосы моей матери, которой я никогда не знал — это все, что я имею от нее. Бери его!
Молодая девушка взяла кольцо, поднесла его к губам и надела на палец, рядом с обручальным кольцом.
Однако время шло, и надо было ехать.
В десять часов они доехали до ущелья Кобра.
Бернардо уже ждал там с двумя оседланными лошадьми.
Отец и сын заключили друг друга в объятия. Смутные предчувствия овладели ими в последнюю минуту.
Наконец, доктор высвободился из объятий сына.
— Уезжай, — сказал он ему дрожащим голосом, — ты, может быть, уже опоздал.
Юлиан стал прикреплять свой чемодан к седлу.
— Юлиан! Мой ненаглядный, прощай! — воскликнула Дениза.
Молодые люди обнялись.
— До свидания, Дениза! До скорого свидания, моя дорогая! — крикнул Юлиан, садясь на лошадь.
Всадники поскакали и доктор остался с Денизой. Они молча сели в кабриолет и, глубоко опечаленные, направились в Байонну.
Юлиан Иригойен и его преданный друг Бернардо Зумето решили ехать всю ночь, а днем отдыхать. Они надеялись таким образом избегать внимания полицейских властей. В течение первых дней юноши были чрезвычайно осторожны и несмотря на холод отдыхали только в открытом поле.
Бернардо обыкновенно отправлялся в ближайшее село и закупал там провизию, а после заката солнца они опять пускались в путь и ехали вплоть до рассвета.
Летом подобное путешествие было бы чрезвычайно приятным, но зимой нужно обладать железным здоровьем и необыкновенной выносливостью, чтобы не заболеть от холода и лишений.
Бернардо первый не выдержал, а Юлиан, видя его совсем обессиленным, решил, что они уже так далеко отъехали от Луберии, что прежние предосторожности были бы излишни, и потому молодые люди остановились в маленькой гостинице, вблизи одной деревни, на самом краю дороги. Они приказали дать себе поесть и наслаждались теплой пищей, которой лишены были несколько дней. Чтобы немного отдохнуть, они остались ночевать и заснули мертвым сном в теплых и мягких постелях.
Это было 3 декабря 1851 года.
Маленькое село X., в котором они находились и в котором не насчитывалось и сорока дворов, было в страшном волнении.
Несмотря на холод и поздний час все население — мужчины и женщины, старики и дети — толпилось на единственной улице деревни, о чем-то крича и размахивая руками.
Наши путешественники проехали через эту толпу, не обратив на нее внимания.
Усталые и продрогшие, они думали только о том, чтобы скорее добраться до гостиницы и отдохнуть.
Проснувшись рано утром, они сошли в общий зал, чтобы съесть что-нибудь, прежде чем отправиться в дорогу.
К их удивлению, зал оказался полон народу. Крестьяне, вооруженные — кто ружьем, кто косой, кто вилами, сновали взад и вперед, перекликались, выпивали наскоро стакан водки и наполняли ею фляжки, висевшие у каждого на поясе.
Юлиан перемигнулся с Бернардо, и они поспешно вернулись в свою комнату.
— Что это значит? — сказал Юлиан. — Эти люди, кажется, затевают что-то похожее на революцию!
— Кто их знает! — ответил Бернардо. — Может быть, это просто готовится облава на волков.
— Подождем, пока они отсюда уберутся, — сказал Юлиан.
— Конечно. Да и никто нас в шею отсюда не гонит, мы можем остаться даже несколько дней.
— Нет, здесь неудобно долго оставаться. Когда эти люди уйдут, мы поедем в V. — это порядочный городок, — там мы отдохнем несколько дней и потом отправимся прямым путем к родным в И. Однако, что это за шум. Посмотри-ка в окно, Бернардо…
— Они отправляются, — сказал Бернардо, глядя в окно. — Однако странно: строятся повзводно, как настоящие солдаты.
Юлиан подошел к окну.
Вооруженные люди стояли маленькими отдельными группами, каждая из которых имела своего начальника.
Раздалась команда и все группы, примерно двести человек, двинулись в поход. Вскоре они исчезли за поворотом дороги.
— Странная облава на волков, — сказал Юлиан. — Пойдем, Бернардо, там, должно быть, теперь никого нет.
Действительно, зал опустел, там только находились две женщины, какой-то старик и двое маленьких детей. Даже хозяин гостиницы ушел с отрядом.
Увидев вошедших путешественников, говорившие сразу замолчали.
Юлиан сделал вид, что не замечает их смущения, и спросил завтрак; потребовав бутылку старого бургундского, он предложил стакан вина старику. Тот под влиянием хорошего вина сделался разговорчив и сообщил Юлиану, что 2 сентября президент республики был провозглашен императором и что вооруженные люди, которых он видел — республиканцы, которые решили протестовать против государственного переворота.
— Это ужасно! — вскричал Юлиан. — Гражданская война!
— Да, гражданская война и террор; вот, что нас ожидает. А вы, как видно, нездешние? Неудобное же время вы выбрали для путешествий!
— Но ведь я ничего не знал! Я еду в И., где у меня родные. Что мне теперь делать?
— Вам лучше было бы вернуться домой. Впрочем, кто знает, может быть, уже дорога за вами отрезана; народ всюду поднимается. Послушайтесь моего совета, поезжайте сейчас в И., но по дороге не заезжайте никуда, старайтесь держаться подальше от городов и сел. Родные за вас поручатся. Теперь следует опасаться как императристов, так и республиканцев.
— Благодарю вас за совет, — сказал Юлиан старику, протягивая ему руку. — Ну, Бернардо, займись лошадьми.
Четверть часа спустя, молодые люди уже ехали, погоняя лошадей.
Едва достигли они большой дороги, как заметили большое количество крестьян, которые группами в несколько человек шли по тому же направлению, по которому они ехали. Все были вооружены.
В это время на проселочных дорогах показались новые группы, которые направлялись к большой дороге и примыкали к шедшим впереди.
Несколько раз Юлиан собирался спросить кого-нибудь из них о ближайшей дороге в И. Но эти люди смотрели на него так пристально и так враждебно, что он не решился с ними заговорить.
Юлиан поехал еще скорее, стараясь обогнать эту подозрительную массу людей.
Но в ту минуту, как они с Бернардо поворачивали в сторону с дороги, они были внезапно окружены целой толпой вооруженных людей, которые приказали им остановиться и сойти с лошадей.
Всякое сопротивление было немыслимо — обоих путешественников окружала целая армия… Они беспрекословно повиновались, но спросили, однако, почему их остановили таким образом посреди большой дороги.
— Успокойтесь, господа, — сказал им какой-то приличной наружности человек, по-видимому, один из руководителей толпы, — мы вас остановили только для того, чтобы вы не могли нас опередить в 3., куда мы идем. Вы нас извините, время теперь такое горячее, что трудно соблюдать все правила вежливости. Даю вам честное слово, что, как только мы вступим в 3., вы будете свободны и отправитесь, куда вам угодно; теперь же потрудитесь ехать с нами.
Юлиану и Бернардо оставалось покориться, и они, поклонившись в знак согласия, сели на лошадей.
По данному знаку, вся толпа двинулась вперед в большом порядке. Юлиан и Бернардо ехали несколько впереди, рядом с тем человеком, который с ними говорил.
Они, таким образом, казались предводителями этой вооруженной толпы, тогда как были ее пленниками.
Однако они вскоре достигли 3., куда вступили без всяких препятствий, и направились к городской ратуше.
Мэр ожидал их у входа. Он протестовал против занятия ратуши и попытался воспротивиться этому, но безуспешно.
В эту минуту начальник вооруженного отряда объявил двум друзьям, что они свободны, и, указав им на находившуюся вблизи гостиницу, сказал:
— Ступайте к Петито, это лучший и добросовестней-ший из людей. Вам у него будет хорошо. Оставайтесь у него, пока все успокоится.
Юлиан послушался этого доброго совета только наполовину. То есть он действительно переночевал в гостинице, но на другой же день утром, несмотря на уговоры Петито, пустился с Бернардо в путь. Ему хотелось скорее доехать до Б., чтобы там отдохнуть как следует.
Было семь часов утра, густой туман окутывал городок. В двух шагах ничего не было видно.
Однако несмотря на ранний час какие-то зловещие крики раздавались по городу.
Молодые люди решились уже было вернуться в гостиницу, но было поздно. Раздались крики отчаяния и вслед за тем грохот ружейных выстрелов.
Поднялась страшная паника; люди бежали кто куда.
Войска вступали в 3., и началась страшная расправа. Солдаты стреляли в толпу, и ни один выстрел не пропадал даром. Кавалерия рубила убегавших…
Юлиан и Бернардо последовали за беглецами и вскоре очутились в открытом поле, среди небольшой кучки людей, обезумевших от страха. Время от времени раздавался выстрел, и человек падал…
Они уже давно скакали, и думали, что спаслись, как вдруг за ними раздались выстрелы, и два человека покатились возле них в предсмертных судорогах.
В ту же минуту человек двадцать солдат бросились на них, и молодые люди оказались пленниками.
— Ну, марш! Поворачивай! — крикнул им грубо сержант.
— Куда же вы нас ведете? — спросил Бернардо, ошеломленный всем происшедшим.
— Увидишь, когда там будешь! — возразил еще грубее сержант. — Ну, иди и не разговаривай!
— Пойдем, — сказал тихо Юлиан.
Их отвели обратно в 3. Входя в город, они встретили офицера штаба, который их остановил.
— Кого вы ведете? — спросил он сержанта.
— Бунтовщиков, господин лейтенант.
— Вот как! Что же, при них нашли оружие?
— Никак нет, господин лейтенант: они просто бежали; только у этого (сержант указал на Юлиана) мы нашли большую сумму денег золотом и банковыми билетами.
— Ага! — сказал офицер, глядя в упор на Юлиана. — Это, вероятно, один из покупателей.
— Вероятно, господин лейтенант.
Юлиан отвернулся, предварительно пожав плечами.
— Хорошо, — сказал офицер, — поместите их с остальными. После разберемся.
ГЛАВА IV
Юлиан Иригойен и Бернардо Зумето были заключены, в числе других пленных, в какой-то темный, сырой и душный подвал.
Там несчастные томились в течение четырнадцати часов. Не позаботились даже дать им кусок хлеба для утоления голода! В подвале было так тесно, что можно было только стоять. Те, кто был слабее, падали, и остальные поневоле топтали их ногами…
Наконец, после двух суток невообразимых страданий, начался допрос арестованных. Но этот допрос ограничился записью их имен, фамилий, местожительства и рода занятий; затем все бунтовщики были посажены в телеги и отвезены в М., местопребывание военной дивизии, где их должны были подвергнуть военному суду.
В М. их заперли в городскую тюрьму, старое здание без всякой вентиляции, где они в душном, сыром и спертом воздухе промучились еще шесть недель. Многие из арестованных заболели, а некоторые умерли.
Наконец очередь дошла до Юлиана и Бернардо, и они предстали перед военным судом.
Входя в залу, они с ужасом переглянулись.
Они узнали в зале человека, который старался укрыться от их взоров. Этот человек был Фелиц Оианди…
Несмотря на то, что Юлиан и Бернардо были безоружны в то время, когда их арестовали, несмотря на отсутствие доказательств их участия в восстании, тем не менее на том только основании, что они бежали в то время, когда их арестовали, они были приговорены к ссылке на десять лет в Кайенну.
Однако вещи и деньги были им возвращены.
Их отвезли в Гавр, где они должны были оставаться в тюрьме до отправки в Кайенну.
Со времени ареста молодые люди не получили ни одного известия от своих родных. Они часто и много писали, но все их письма оставались без ответа. Они приходили в отчаяние, не понимая, что означало это молчание. Наконец, один из тюремных сторожей, сжалившись над ними, объяснил, что хотя заключенным и позволили писать письма, но эти письма никогда не выходили из стен тюрьмы, их систематически уничтожали по распоряжению свыше.
Наконец день отъезда настал.
Юлиан и Бернардо, в числе трехсот пятидесяти товарищей по несчастью, сели на фрегат «Беллона», который должен был доставить их в место назначения. Весь промежуток между двумя деками корабля был приспособлен к помещению ссыльных.
У каждого было свое назначенное место, где на ночь вешалась его койка и где он обязан был находиться днем.
В шесть часов утра ссыльные обязаны были убрать свои койки. Они имели одинаковый стол с матросами и обязаны были подчиняться всем установленным правилам. Утром, в течение двух часов, и вечером, в течение трех часов, они имели право выходить на палубу и дышать свежим воздухом, остальное время проводили, как умели, в своем тесном помещении, стараясь каким-нибудь занятием или сном убить время.
Комендант «Беллоны», выбрал нескольких ссыльных, которым поручил надзирать за общим порядком и за раздачей пищи. Юлиан попал в число этих избранных, которые, сравнительно с остальными, пользовались большей свободой. Бернардо была тоже предоставлена эта привилегия. Всех старших было десять; у каждого под командой состояли пятьдесят пять ссыльных, за которых он отвечал. Перекличка проводилась три раза в день в неопределенные часы, по приказанию дежурного офицера. Кроме того, два раза в течение ночи старшие, в сопровождении матроса, державшего зажженный фонарь, проходили между койками, делая проверку спящих.
Фрегат вторые сутки уже находился в море; ссыльные только что сошли в свое душное помещение между деками Пробило восемь часов вечера. Юлиан, опираясь на пушку, глядел вдаль и думал невеселую думу, как вдруг почувствовал, что его кто-то слегка тянет за рукав.
Он обернулся и увидел незнакомого матроса, который его спросил:
— Вы доктор Юлиан Иригойен? Вы замешаны были в беспорядках, происшедших в 3.?
— Да, мой друг, это я. Что вам нужно?
— Возьмите вот это, — ответил матрос, подавая ему тоненькую бумагу, сложенную несколько раз.
— По прочтении этой записки разорвите ее на мелкие куски и бросьте их в море.
Юлиан поблагодарил матроса горячим пожатием руки и с жадностью принялся читать письмо, которое до него дошло таким странным образом.
При первых же строках у него сильно забилось сердце и он на минуту перенесся в тот мир, с которым, казалось, порваны были все связи.
Мы здесь приведем это письмо целиком:
«Дениза продолжает вас любить и не расстанется с вашим отцом, которого она утешает, как настоящая дочь.
На четвертый день вашего отъезда вы увидите бриг, который будет следовать по одной с вами дороге. Вы его сейчас же узнаете, потому что у него брамсель будет красный, а все остальные паруса белые.
Корабль незаметно начнет к вам приближаться и на закате солнца будет от вас в расстоянии двух кабельтовых. Говорят, что вы отличный пловец; стало быть, это расстояние для вас ничтожно.
В семь с половиной часов вечера спуститесь незаметно с фрегата в воду и плывите по направлению к бригу; лодка пойдет к вам навстречу; у нее будет зажженный фонарь на корме. Ваш отец посылает вам свое благословение, а ваша невеста любит вас всей душой. Дай вам Бог спастись для тех, которых вы любите и которые вас любят.
Чтобы в вас не было никакого сомнения относительно той личности, которая вам пишет, взгляните на подпись; только вы и ваш отец можете узнать, кто скрывается под этим названием.
«Живая умершая».
«Да, — сказал Юлиан, — я вас узнаю и поступлю, как вы мне советуете».
Он приложил письмо к губам и, несмотря на совет матроса, бережно спрятал его.
Ему оставалось еще двое суток ждать своего спасения.
Эти сорок восемь часов показались ему целой вечностью; его била лихорадка, он нигде не находил себе места и должен был напрягать всю свою силу воли, чтобы скрыть от посторонних глаз те чувства, которые его волновали.
Наконец настала заря четвертого дня.
Как только Юлиану представился удобный момент, чтобы незаметно выйти на палубу, он бросился наверх и стал искать глазами бриг, о котором упоминалось в письме. Корабль небольших размеров уже привлек внимание матросов. Его брамсель был действительно из темно-красного полотна.
— К какой бы нации мог принадлежать этот бриг? — спросил один из ссыльных.
— На нем нет флага, — ответил квартирмейстер, — это, должно быть, американец. Впрочем, мы сейчас узнаем. Капитан велел поднять наш флаг.
В ответ на вопрос, выраженный поднятием французского флага на «Беллоне», бриг поднял английский флаг.
Юлиан подошел к Бернардо, которому до этой минуты он еще ничего не сообщил о письме, и сказал ему на наречии басков, которого никто на корабле не понимал:
— Слушай, что я тебе скажу: как бы тебя ни поразило то, что ты от меня услышишь, не подавай виду, чтобы никто не мог догадаться, о чем мы говорим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Молодые люди остались одни. Мы не станем передавать читателю их любовных объяснений.
Дениза подарила Юлиану маленький золотой крестик, который мать надела на нее при рождении и с которым она никогда не расставалась.
— Береги его всегда! — сказала она со слезами на глазах.
— Клянусь тебе в этом, дорогая моя! — ответил Юлиан. — Возьми это кольцо, в нем волосы моей матери, которой я никогда не знал — это все, что я имею от нее. Бери его!
Молодая девушка взяла кольцо, поднесла его к губам и надела на палец, рядом с обручальным кольцом.
Однако время шло, и надо было ехать.
В десять часов они доехали до ущелья Кобра.
Бернардо уже ждал там с двумя оседланными лошадьми.
Отец и сын заключили друг друга в объятия. Смутные предчувствия овладели ими в последнюю минуту.
Наконец, доктор высвободился из объятий сына.
— Уезжай, — сказал он ему дрожащим голосом, — ты, может быть, уже опоздал.
Юлиан стал прикреплять свой чемодан к седлу.
— Юлиан! Мой ненаглядный, прощай! — воскликнула Дениза.
Молодые люди обнялись.
— До свидания, Дениза! До скорого свидания, моя дорогая! — крикнул Юлиан, садясь на лошадь.
Всадники поскакали и доктор остался с Денизой. Они молча сели в кабриолет и, глубоко опечаленные, направились в Байонну.
Юлиан Иригойен и его преданный друг Бернардо Зумето решили ехать всю ночь, а днем отдыхать. Они надеялись таким образом избегать внимания полицейских властей. В течение первых дней юноши были чрезвычайно осторожны и несмотря на холод отдыхали только в открытом поле.
Бернардо обыкновенно отправлялся в ближайшее село и закупал там провизию, а после заката солнца они опять пускались в путь и ехали вплоть до рассвета.
Летом подобное путешествие было бы чрезвычайно приятным, но зимой нужно обладать железным здоровьем и необыкновенной выносливостью, чтобы не заболеть от холода и лишений.
Бернардо первый не выдержал, а Юлиан, видя его совсем обессиленным, решил, что они уже так далеко отъехали от Луберии, что прежние предосторожности были бы излишни, и потому молодые люди остановились в маленькой гостинице, вблизи одной деревни, на самом краю дороги. Они приказали дать себе поесть и наслаждались теплой пищей, которой лишены были несколько дней. Чтобы немного отдохнуть, они остались ночевать и заснули мертвым сном в теплых и мягких постелях.
Это было 3 декабря 1851 года.
Маленькое село X., в котором они находились и в котором не насчитывалось и сорока дворов, было в страшном волнении.
Несмотря на холод и поздний час все население — мужчины и женщины, старики и дети — толпилось на единственной улице деревни, о чем-то крича и размахивая руками.
Наши путешественники проехали через эту толпу, не обратив на нее внимания.
Усталые и продрогшие, они думали только о том, чтобы скорее добраться до гостиницы и отдохнуть.
Проснувшись рано утром, они сошли в общий зал, чтобы съесть что-нибудь, прежде чем отправиться в дорогу.
К их удивлению, зал оказался полон народу. Крестьяне, вооруженные — кто ружьем, кто косой, кто вилами, сновали взад и вперед, перекликались, выпивали наскоро стакан водки и наполняли ею фляжки, висевшие у каждого на поясе.
Юлиан перемигнулся с Бернардо, и они поспешно вернулись в свою комнату.
— Что это значит? — сказал Юлиан. — Эти люди, кажется, затевают что-то похожее на революцию!
— Кто их знает! — ответил Бернардо. — Может быть, это просто готовится облава на волков.
— Подождем, пока они отсюда уберутся, — сказал Юлиан.
— Конечно. Да и никто нас в шею отсюда не гонит, мы можем остаться даже несколько дней.
— Нет, здесь неудобно долго оставаться. Когда эти люди уйдут, мы поедем в V. — это порядочный городок, — там мы отдохнем несколько дней и потом отправимся прямым путем к родным в И. Однако, что это за шум. Посмотри-ка в окно, Бернардо…
— Они отправляются, — сказал Бернардо, глядя в окно. — Однако странно: строятся повзводно, как настоящие солдаты.
Юлиан подошел к окну.
Вооруженные люди стояли маленькими отдельными группами, каждая из которых имела своего начальника.
Раздалась команда и все группы, примерно двести человек, двинулись в поход. Вскоре они исчезли за поворотом дороги.
— Странная облава на волков, — сказал Юлиан. — Пойдем, Бернардо, там, должно быть, теперь никого нет.
Действительно, зал опустел, там только находились две женщины, какой-то старик и двое маленьких детей. Даже хозяин гостиницы ушел с отрядом.
Увидев вошедших путешественников, говорившие сразу замолчали.
Юлиан сделал вид, что не замечает их смущения, и спросил завтрак; потребовав бутылку старого бургундского, он предложил стакан вина старику. Тот под влиянием хорошего вина сделался разговорчив и сообщил Юлиану, что 2 сентября президент республики был провозглашен императором и что вооруженные люди, которых он видел — республиканцы, которые решили протестовать против государственного переворота.
— Это ужасно! — вскричал Юлиан. — Гражданская война!
— Да, гражданская война и террор; вот, что нас ожидает. А вы, как видно, нездешние? Неудобное же время вы выбрали для путешествий!
— Но ведь я ничего не знал! Я еду в И., где у меня родные. Что мне теперь делать?
— Вам лучше было бы вернуться домой. Впрочем, кто знает, может быть, уже дорога за вами отрезана; народ всюду поднимается. Послушайтесь моего совета, поезжайте сейчас в И., но по дороге не заезжайте никуда, старайтесь держаться подальше от городов и сел. Родные за вас поручатся. Теперь следует опасаться как императристов, так и республиканцев.
— Благодарю вас за совет, — сказал Юлиан старику, протягивая ему руку. — Ну, Бернардо, займись лошадьми.
Четверть часа спустя, молодые люди уже ехали, погоняя лошадей.
Едва достигли они большой дороги, как заметили большое количество крестьян, которые группами в несколько человек шли по тому же направлению, по которому они ехали. Все были вооружены.
В это время на проселочных дорогах показались новые группы, которые направлялись к большой дороге и примыкали к шедшим впереди.
Несколько раз Юлиан собирался спросить кого-нибудь из них о ближайшей дороге в И. Но эти люди смотрели на него так пристально и так враждебно, что он не решился с ними заговорить.
Юлиан поехал еще скорее, стараясь обогнать эту подозрительную массу людей.
Но в ту минуту, как они с Бернардо поворачивали в сторону с дороги, они были внезапно окружены целой толпой вооруженных людей, которые приказали им остановиться и сойти с лошадей.
Всякое сопротивление было немыслимо — обоих путешественников окружала целая армия… Они беспрекословно повиновались, но спросили, однако, почему их остановили таким образом посреди большой дороги.
— Успокойтесь, господа, — сказал им какой-то приличной наружности человек, по-видимому, один из руководителей толпы, — мы вас остановили только для того, чтобы вы не могли нас опередить в 3., куда мы идем. Вы нас извините, время теперь такое горячее, что трудно соблюдать все правила вежливости. Даю вам честное слово, что, как только мы вступим в 3., вы будете свободны и отправитесь, куда вам угодно; теперь же потрудитесь ехать с нами.
Юлиану и Бернардо оставалось покориться, и они, поклонившись в знак согласия, сели на лошадей.
По данному знаку, вся толпа двинулась вперед в большом порядке. Юлиан и Бернардо ехали несколько впереди, рядом с тем человеком, который с ними говорил.
Они, таким образом, казались предводителями этой вооруженной толпы, тогда как были ее пленниками.
Однако они вскоре достигли 3., куда вступили без всяких препятствий, и направились к городской ратуше.
Мэр ожидал их у входа. Он протестовал против занятия ратуши и попытался воспротивиться этому, но безуспешно.
В эту минуту начальник вооруженного отряда объявил двум друзьям, что они свободны, и, указав им на находившуюся вблизи гостиницу, сказал:
— Ступайте к Петито, это лучший и добросовестней-ший из людей. Вам у него будет хорошо. Оставайтесь у него, пока все успокоится.
Юлиан послушался этого доброго совета только наполовину. То есть он действительно переночевал в гостинице, но на другой же день утром, несмотря на уговоры Петито, пустился с Бернардо в путь. Ему хотелось скорее доехать до Б., чтобы там отдохнуть как следует.
Было семь часов утра, густой туман окутывал городок. В двух шагах ничего не было видно.
Однако несмотря на ранний час какие-то зловещие крики раздавались по городу.
Молодые люди решились уже было вернуться в гостиницу, но было поздно. Раздались крики отчаяния и вслед за тем грохот ружейных выстрелов.
Поднялась страшная паника; люди бежали кто куда.
Войска вступали в 3., и началась страшная расправа. Солдаты стреляли в толпу, и ни один выстрел не пропадал даром. Кавалерия рубила убегавших…
Юлиан и Бернардо последовали за беглецами и вскоре очутились в открытом поле, среди небольшой кучки людей, обезумевших от страха. Время от времени раздавался выстрел, и человек падал…
Они уже давно скакали, и думали, что спаслись, как вдруг за ними раздались выстрелы, и два человека покатились возле них в предсмертных судорогах.
В ту же минуту человек двадцать солдат бросились на них, и молодые люди оказались пленниками.
— Ну, марш! Поворачивай! — крикнул им грубо сержант.
— Куда же вы нас ведете? — спросил Бернардо, ошеломленный всем происшедшим.
— Увидишь, когда там будешь! — возразил еще грубее сержант. — Ну, иди и не разговаривай!
— Пойдем, — сказал тихо Юлиан.
Их отвели обратно в 3. Входя в город, они встретили офицера штаба, который их остановил.
— Кого вы ведете? — спросил он сержанта.
— Бунтовщиков, господин лейтенант.
— Вот как! Что же, при них нашли оружие?
— Никак нет, господин лейтенант: они просто бежали; только у этого (сержант указал на Юлиана) мы нашли большую сумму денег золотом и банковыми билетами.
— Ага! — сказал офицер, глядя в упор на Юлиана. — Это, вероятно, один из покупателей.
— Вероятно, господин лейтенант.
Юлиан отвернулся, предварительно пожав плечами.
— Хорошо, — сказал офицер, — поместите их с остальными. После разберемся.
ГЛАВА IV
Юлиан Иригойен и Бернардо Зумето были заключены, в числе других пленных, в какой-то темный, сырой и душный подвал.
Там несчастные томились в течение четырнадцати часов. Не позаботились даже дать им кусок хлеба для утоления голода! В подвале было так тесно, что можно было только стоять. Те, кто был слабее, падали, и остальные поневоле топтали их ногами…
Наконец, после двух суток невообразимых страданий, начался допрос арестованных. Но этот допрос ограничился записью их имен, фамилий, местожительства и рода занятий; затем все бунтовщики были посажены в телеги и отвезены в М., местопребывание военной дивизии, где их должны были подвергнуть военному суду.
В М. их заперли в городскую тюрьму, старое здание без всякой вентиляции, где они в душном, сыром и спертом воздухе промучились еще шесть недель. Многие из арестованных заболели, а некоторые умерли.
Наконец очередь дошла до Юлиана и Бернардо, и они предстали перед военным судом.
Входя в залу, они с ужасом переглянулись.
Они узнали в зале человека, который старался укрыться от их взоров. Этот человек был Фелиц Оианди…
Несмотря на то, что Юлиан и Бернардо были безоружны в то время, когда их арестовали, несмотря на отсутствие доказательств их участия в восстании, тем не менее на том только основании, что они бежали в то время, когда их арестовали, они были приговорены к ссылке на десять лет в Кайенну.
Однако вещи и деньги были им возвращены.
Их отвезли в Гавр, где они должны были оставаться в тюрьме до отправки в Кайенну.
Со времени ареста молодые люди не получили ни одного известия от своих родных. Они часто и много писали, но все их письма оставались без ответа. Они приходили в отчаяние, не понимая, что означало это молчание. Наконец, один из тюремных сторожей, сжалившись над ними, объяснил, что хотя заключенным и позволили писать письма, но эти письма никогда не выходили из стен тюрьмы, их систематически уничтожали по распоряжению свыше.
Наконец день отъезда настал.
Юлиан и Бернардо, в числе трехсот пятидесяти товарищей по несчастью, сели на фрегат «Беллона», который должен был доставить их в место назначения. Весь промежуток между двумя деками корабля был приспособлен к помещению ссыльных.
У каждого было свое назначенное место, где на ночь вешалась его койка и где он обязан был находиться днем.
В шесть часов утра ссыльные обязаны были убрать свои койки. Они имели одинаковый стол с матросами и обязаны были подчиняться всем установленным правилам. Утром, в течение двух часов, и вечером, в течение трех часов, они имели право выходить на палубу и дышать свежим воздухом, остальное время проводили, как умели, в своем тесном помещении, стараясь каким-нибудь занятием или сном убить время.
Комендант «Беллоны», выбрал нескольких ссыльных, которым поручил надзирать за общим порядком и за раздачей пищи. Юлиан попал в число этих избранных, которые, сравнительно с остальными, пользовались большей свободой. Бернардо была тоже предоставлена эта привилегия. Всех старших было десять; у каждого под командой состояли пятьдесят пять ссыльных, за которых он отвечал. Перекличка проводилась три раза в день в неопределенные часы, по приказанию дежурного офицера. Кроме того, два раза в течение ночи старшие, в сопровождении матроса, державшего зажженный фонарь, проходили между койками, делая проверку спящих.
Фрегат вторые сутки уже находился в море; ссыльные только что сошли в свое душное помещение между деками Пробило восемь часов вечера. Юлиан, опираясь на пушку, глядел вдаль и думал невеселую думу, как вдруг почувствовал, что его кто-то слегка тянет за рукав.
Он обернулся и увидел незнакомого матроса, который его спросил:
— Вы доктор Юлиан Иригойен? Вы замешаны были в беспорядках, происшедших в 3.?
— Да, мой друг, это я. Что вам нужно?
— Возьмите вот это, — ответил матрос, подавая ему тоненькую бумагу, сложенную несколько раз.
— По прочтении этой записки разорвите ее на мелкие куски и бросьте их в море.
Юлиан поблагодарил матроса горячим пожатием руки и с жадностью принялся читать письмо, которое до него дошло таким странным образом.
При первых же строках у него сильно забилось сердце и он на минуту перенесся в тот мир, с которым, казалось, порваны были все связи.
Мы здесь приведем это письмо целиком:
«Дениза продолжает вас любить и не расстанется с вашим отцом, которого она утешает, как настоящая дочь.
На четвертый день вашего отъезда вы увидите бриг, который будет следовать по одной с вами дороге. Вы его сейчас же узнаете, потому что у него брамсель будет красный, а все остальные паруса белые.
Корабль незаметно начнет к вам приближаться и на закате солнца будет от вас в расстоянии двух кабельтовых. Говорят, что вы отличный пловец; стало быть, это расстояние для вас ничтожно.
В семь с половиной часов вечера спуститесь незаметно с фрегата в воду и плывите по направлению к бригу; лодка пойдет к вам навстречу; у нее будет зажженный фонарь на корме. Ваш отец посылает вам свое благословение, а ваша невеста любит вас всей душой. Дай вам Бог спастись для тех, которых вы любите и которые вас любят.
Чтобы в вас не было никакого сомнения относительно той личности, которая вам пишет, взгляните на подпись; только вы и ваш отец можете узнать, кто скрывается под этим названием.
«Живая умершая».
«Да, — сказал Юлиан, — я вас узнаю и поступлю, как вы мне советуете».
Он приложил письмо к губам и, несмотря на совет матроса, бережно спрятал его.
Ему оставалось еще двое суток ждать своего спасения.
Эти сорок восемь часов показались ему целой вечностью; его била лихорадка, он нигде не находил себе места и должен был напрягать всю свою силу воли, чтобы скрыть от посторонних глаз те чувства, которые его волновали.
Наконец настала заря четвертого дня.
Как только Юлиану представился удобный момент, чтобы незаметно выйти на палубу, он бросился наверх и стал искать глазами бриг, о котором упоминалось в письме. Корабль небольших размеров уже привлек внимание матросов. Его брамсель был действительно из темно-красного полотна.
— К какой бы нации мог принадлежать этот бриг? — спросил один из ссыльных.
— На нем нет флага, — ответил квартирмейстер, — это, должно быть, американец. Впрочем, мы сейчас узнаем. Капитан велел поднять наш флаг.
В ответ на вопрос, выраженный поднятием французского флага на «Беллоне», бриг поднял английский флаг.
Юлиан подошел к Бернардо, которому до этой минуты он еще ничего не сообщил о письме, и сказал ему на наречии басков, которого никто на корабле не понимал:
— Слушай, что я тебе скажу: как бы тебя ни поразило то, что ты от меня услышишь, не подавай виду, чтобы никто не мог догадаться, о чем мы говорим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31