Снова подойдя вплотную к ее постели, он решительно выпалил:
– Но именно ваши руки обнимали меня! И ласкали! Именно вы прильнули ко мне губами. Именно вы…
– Хватит!
– …открыли рот и…
– Ни слова больше! Я запрещаю вам!
– … поцеловали меня!
Она, вытаращив глаза, хватала ртом воздух. Каждый вдох давался ей с трудом.
– Я была без сознания, мне мерещилось… Вовсе не вас я целовала тогда! Я грезила о своем муже!
Уязвленный в самое сердце, Хантер сорвал с носа очки и навис над ней всей громадой своего тела. Нагнувшись, он оперся о кровать Кари. Ее ноги, испуганно поджатые под одеялом, оказались между его расставленными ладонями.
– Что ж, в таком случае позвольте сделать вам одно признание, Кари Стюарт. Будь я вашим мужем, я не был бы настолько глуп, чтобы рисковать потерять вас.
Его намек был предельно прозрачен. Выходило, что Томас Уинн, проворовавшись, Показал себя просто недоумком.
– Убирайтесь! – злобно прошипела она.
– Можете спорить со мной или с кем-нибудь другим до хрипоты, но вы целовались со мной, и вам это очень нравилось.
– Не было этого!
Из-под полуопущенных век он пару секунд смотрел на ее дергающийся рот, а затем, наклонившись еще ниже, прошептал тихо, но убежденно:
– Было.
– Убирайтесь!!!
На сей раз ее визг был достаточно громок для того, чтобы Пинки и Бонни со всех ног бросились к ним, будто услышав сигнал бедствия. Они вбежали в спальню как раз в тот момент, когда Хантер уже направлялся к двери, надевая на ходу очки. Букет чайных роз полетел ему в спину. Однако он, судя по всему, даже не заметил этого. Пробормотав извинения, Хантер Макки бочком, мимо друзей Кари, выскользнул из комнаты, и через несколько секунд из передней раздался стук закрывшейся входной двери.
Глава 5
Процесс выздоровления был подобен для нее тюремному заключению, которое она отбыла «от звонка до звонка». И все же, побывав у доктора и получив у него разрешение выйти на работу, она должна была признать, что длительный отдых пошел ей на пользу.
Она чувствовала себя полностью обновленной. Почти пять месяцев прошло со дня гибели Томаса. Пора было заняться обустройством собственной жизни. До того как у нее случился выкидыш, Кари витала где-то в заоблачных мирах, однако теперь у нее появилась четкая цель – добиться, чтобы исполняющий обязанности окружного прокурора получил по заслугам.
Хантер Макки добился-таки обвинительного приговора членам городского совета Паркеру и Хейнсу. Хотя Томас Уинн был мертв и не мог защищаться, он был пригвожден к позорному столбу наряду с теми двоими. Этого Кари Стюарт-Уинн прокурору не могла ни забыть, ни простить.
Она проработала после болезни уже три недели, когда до нее дошел слух, заставивший ее сорваться с места и опрометью броситься к рабочему столу Пинки в главной редакции.
– Я только что услышала, что Дик Джонсон уходит от нас на Кей-эй-би-си.
Пинки пустил в потолок столб сигаретного дыма.
– Языки здесь работают быстрее, чем у проститутки счетчик, – буркнул он. – Мне самому эту новость на хвосте принесли каких-нибудь пятнадцать минут назад.
– Я хочу на его место.
Пинки хмуро посмотрел на нее. Его глаза задумчиво застыли на лице Кари, однако это не помешало ему одновременно отдать распоряжение проходившему мимо оператору отправляться с видеокамерой на вертолетную площадку и ждать там репортера.
– На химзаводе рвануло, так что снаряжайтесь как следует! – проорал он и только потом обратился к Кари, уже более спокойно: – Ладно, потом поговорим.
Она охотно последовала за ним в его служебный кабинет, где директор службы новостей бывал лишь в редких случаях. Комната со стеклянными стенами примыкала к главной редакции. Оттуда было видно все: что происходит, кто занят, кто свободен, а кто и просто сгорает от скуки. Если Пинки приглашал кого-нибудь в свой кабинет, это означало, что разговор предстоит непростой. Закрыв за собой дверь, директор разместился за столом. Кари села на стул напротив.
– Зачем? – спросил он без всяких предисловий. Она обескураженно заморгала.
– Как это – зачем?
– Зачем тебе городское правительство?
– Я занималась им до того, как вышла замуж за Томаса. Ты сам знаешь, почему мне пришлось отказаться от этой темы, и знаешь также, что она – моя первая любовь.
– Угу… – Не видно было, чтобы ее объяснение Пинки счел достаточно убедительным. Закурив новую сигарету, он внимательно всмотрелся в собеседницу сквозь поднявшуюся дымовую завесу. – Но ты ведь уже застолбила за собой культуру. Весь шоу-бизнес – твой.
– Ты не представляешь себе, какая это скукотища, Пинки. Жизнь большого города со всеми его проблемами – вот чего мне не хватает. Кстати, у меня до сих пор сохранились отличные источники в городском правительстве.
– Что и говорить, умеешь ты лапшу на уши вешать, но я-то не дурак. – Пинки положил коротенькие ручки на стол и многозначительно подался вперед. – Тебе нужна сковорода, чтобы поджарить этого гуся – Хантера Макки.
Кари смущенно опустила глаза.
– Но я же профессиональный репортер, Пинки. Я не допущу, чтобы на мою журналистскую позицию влияли личные переживания. – Босс бросил на нее подозрительный взгляд, и она в отчаянии выкрикнула: – Честное слово, не допущу!
Откинувшись в кресле, он положил ноги на край письменного стола.
– Ну и что же будет с разделом программы, который ты ведешь сейчас? Давай рассмотрим этот вопрос чисто умозрительно. Потому что я еще не сказал, что согласен перевести тебя на другую работу.
– Отдадим его Салли Дженкинс. Она вполне сносно справлялась с этой работой, пока меня не было.
– Ты не хуже меня знаешь, какое это хлебное место, Кари. Тебя не то что подсидеть – зарезать готовы, лишь бы на него пробиться. В таких случаях ведь как иной раз бывает, а? Возвращаешься из отпуска – глядь, а местечко-то твое тю-тю… Так что если уступишь свой кусок хлеба с маслом мисс Большой Попке, а сама подашься вон туда и облажаешься, – Пинки мотнул головой в направлении центра города, где располагался комплекс зданий муниципалитета, – тогда уж на себя пеняй. Обратно ничего не получишь! Так стоит ли рисковать? Подумай хорошенько.
– Ей-богу не облажаюсь, Пинки! Ты что, уже совсем в меня не веришь?
– Верю. Но знаю также, что ты в первую очередь – женщина, которая живет не разумом, а эмоциями. И к тому же упрямая как осел. Надулась, видишь ли, на окружного прокурора, вот и вздумала…
– Ни на кого я не надулась.
– Черта с два не надулась! – взорвался Пинки. – Нечего меня на слове ловить! «Надулась» еще слишком мягко сказано о том, какие чувства ты к нему питаешь. – Он угрожающе поднес к ее носу похожий на обрубок указательный палец. – Короче, заруби себе на носу: мне вовсе не нужно, чтобы наша главная редакция превратилась в поле боя между тобой и Макки!
– До этого дело не дойдет. Я обещаю.
– Не позавидую тебе, если ты свое обещание нарушишь, – проворчал он, опуская ноги на пол.
Ее глаза радостно загорелись.
– Значит, решено? Новое место – мое?!
– Твое, твое…
– Спасибо, Пинки! – Она стремительно поднялась. – Когда приступать?
– Дик уходит в конце недели. Понедельник тебя устраивает?
– Значит, понедельник? Отлично! – Она повернулась было, чтобы уйти, но, вспомнив о чем-то важном, замерла на месте. – А можно Майк Гонсалес останется моим оператором?
– А прибавки к жалованью попросить не хочешь?
– Об этом я и не мечтаю.
– В таком случае забирай своего Майка, – ухмыльнулся Пинки, и она подпрыгнула на месте от радости. Поднявшись из кресла, директор отдела новостей глубоко затянулся сигаретой. Вид у него был не очень веселый. – Ты для меня все равно что дочь, Кари, и поэтому я хочу сказать тебе одну умную вещь: кинжал мести – оружие обоюдоострое. Иной раз колешь им кого-нибудь, а попадаешь в собственную задницу.
Она смешливо наморщила нос.
– Хорошо, запомню.
Однако у него оставались серьезные сомнения в том, что его предупреждение надолго задержится в ее белокурой головке.
– Ох, Кари, не нравится мне это.
– Да будет тебе ныть, трус несчастный. Где твоя любовь к приключениям? Сам подумай: ну что они могут с нами сделать, даже если и застукают?
Мученически вздохнув, Майк Гонсалес поволок свою тяжелую ношу выше по лестнице. В лифте госпиталя громоздкая видеокамера наверняка привлекла бы к себе излишнее внимание. Именно этого они сейчас пытались избежать.
– Да пойми же ты, не врачей с санитарками я боюсь, а Пинки.
Она тихо рассмеялась.
– Если мы притащим ему слезливую историю, которую можно вставить в шестичасовой выпуск, ему наплевать будет, каким образом мы ее раздобыли.
– А об окружном прокуроре ты подумала? Он такой тарарам устроит – только держись! Зря, что ли, он этого мужика ото всех прячет?
– Вот этим я и заинтригована. Отчего такая секретность? Почему никто из нас не видел этого человека, после того как он был арестован за убийство жены? Чего добивается Макки?
– Но как ты узнала, что его в тюрьме кондрашка хватил?
– Почаще в суд наведываться надо. Там в кафетерии много чего болтают. – Услышав это объяснение, Майк уважительно хмыкнул. – Мои невольные информаторы уточнили даже, в какой именно госпиталь его уложили.
– А номер палаты ты откуда вынюхала? – спросил оператор.
Кари ответила ему озорной улыбкой.
– А это мой маленький секретик.
Так за разговором они в конце концов дошли до нужного этажа. Приоткрыв дверь, Кари настороженно вгляделась в глубь коридора.
– Надеюсь, наш несравненный мистер Макки не выставил охрану.
Охранников видно не было. Бесшумные и невидимые, телевизионщики шмыгнули в коридор, а затем в палату. Мужчина средних лет лежал на кровати, нервно вцепившись в одеяло.
– Кто вы? – спросил он, похожий на перепуганного кролика, когда Кари и Майк приблизились к нему.
– Меня зовут Кари Стюарт, мистер Гопкинс. Как вы себя чувствуете? – вежливо поинтересовалась она.
Его затравленный взгляд бегал от Кари к Майку, навьюченному устрашающим оборудованием. Затем в его настороженных глазах что-то промелькнуло: он узнал ее.
– Так вы та самая девушка с телевидения? – спросил пациент. На сей раз в его голосе звучал уже не испуг, а неподдельный интерес.
За долгие годы репортерской работы Кари усвоила психологическую закономерность: тех, кто каждый вечер появляется на экране домашнего телевизора, люди со временем начинают воспринимать как давних знакомых. В ситуациях, подобных этой, такая иллюзия личного знакомства как нельзя лучше играла ей на руку.
– Да. – Сев на стул рядом с кроватью, она украдкой нажала на кнопку диктофона. Еле заметного кивка Майку было достаточно, чтобы включить видеокамеру. Палату в ту же секунду наполнило мягкое, почти успокаивающее жужжание. – Вы видели меня по телевизору?
– О, конечно, мы с Эммой… – Мужчина тут же осекся, его губы затряслись, а в глазах сверкнули слезы. – Теперь ее уже нет…
– Я читала об этом в газетах. Может быть, вы расскажете нам, что все-таки произошло?
– Я не хотел убивать ее, даже не помню ничего. – Он заплакал, и камера Майка тут же отобразила его лицо крупным планом.
– Признайся, сильная вещь получилась, а?
– Что и говорить. Да только вонь от нее еще сильнее будет. А уж в том, что она поднимется, если мы дадим этот кусок в эфир, сомневаться не приходится.
Раздосадованно вздохнув, Кари повернулась к нему спиной. Она нервно мерила шагами крохотную монтажную, в то время как Пинки во второй раз просматривал интервью с Гопкинсом, обвиняемым в убийстве собственной супруги.
– Так ведь получилось-то хорошо. Разве не так, Пинки?
– А я и не говорю, что плохо, – поднялся он со стула. – Но хорошо ли это с точки зрения журналистской этики? Вот в этом у меня серьезные сомнения.
– Что ты имеешь в виду?
– В материале должны быть представлены позиции обеих сторон – таков железный закон. А ты этого не сделала.
– Позиция другой стороны уже представлена. Ты же читал утверждения Макки в газетах. Он добивается для этого человека обвинительного приговора. Причем не просто приговора, а смертной казни.
– Ошибаешься, он вел речь только об обвинительном приговоре. Но ни слова о том, что это должна быть именно казнь.
– Все равно он и ее добьется – не мытьем, так катаньем. – Она положила подбородок на сцепленные пальцы. Ее поза была похожа на молитвенную. – Вспомни, сколько раз люди, по сути дела, оказывались осужденными заочно. И только лишь потому, что еще до суда пресса успевала изобразить их отпетыми негодяями.
– А ты, значит, поставила перед собой святую цель снять этого Гопкинса с крючка?
– Нет. Я просто дала ему возможность высказаться.
– Такая возможность у него еще будет. В суде.
Она с трудом удержалась от того, чтобы вспылить.
– Пинки, я уже два месяца сижу на городском правительстве. Скажи, я хоть раз бросила грязью в сторону мистера Макки?
– Еще нет, но ты вплотную подошла к этому, – напомнил он ей.
– Зато люди не оставляют это без внимания, и наш рейтинг растет.
Ему было нечего возразить на это. В конечном счете все упиралось в этот самый проклятый рейтинг, и нравились ему ее методы или нет, но репортажи о городском правительстве, в особенности те, где затрагивалась деятельность Хантера Макки, получались у Кари не менее задиристыми и яркими, чем критические обзоры событий в мире шоу-бизнеса.
– Ладно, – сдался директор отдела новостей. – Хоть и не нравится мне это, но твой материал пойдет сегодня в вечернем выпуске.
– Спасибо, Пинки. – Она восторженно чмокнула его в щеку.
Он раздраженно вытер ее поцелуй.
– Не хотел бы я оказаться рядом с Макки, когда он увидит это по телевизору.
Пинки как в воду глядел. Кари оказалась совершенно одна, когда прокурор, кипя от негодования, ворвался в главную редакцию. В то утро она приехала на работу раньше, чем обычно, воодушевленная широким откликом, которое получило ее интервью с Гопкинсом. И сейчас в ее голове было тесно от мыслей о том, каким образом продолжить сенсационную тему сегодня.
Кое-кто из репортеров и операторов к этому времени тоже уже подтянулся на телестанцию, однако в ранний час народ в основном кучковался вокруг кофеварок. Рядом с Кари никого не было, когда она в своем «загончике», подняв голову от письменного стола, внезапно увидела перед собой лицо Макки, перекошенное от злости.
– А-а, мистер Макки… Доброе утро. Чему обязана столь ранним визитом?
– Шутки в сторону, Кари! Я видел ваш сюжет во вчерашнем выпуске.
– В самом деле?
– Да. И не скрою, я зол как черт!
– А вот злиться вредно, особенно вам. Это может повредить вашему общественному облику.
Его губы сжались в тонкую линию.
– Каким образом вы проникли в палату к Гопкинсу?
– Ножками.
Он угрожающе надвинулся на нее. Его внушительная фигура, казалось, вот-вот целиком заполнит собой крохотный «загончик». Чтобы не чувствовать себя беззащитной, Кари поднялась со стула и тут же оказалась нос к носу с прокурором. Что и говорить, для двоих ее «загончик» был явно тесноват.
– До сих пор я мирился с намеками в свой адрес, которые то и дело проскальзывают в ваших репортажах. Да-да, можете быть уверены, ничто не остается незамеченным, однако я предпочел оставить ваши выпады без ответа.
– Ваше поведение в высшей мере похвально.
– Я думал, что вам скоро надоест эта мелкая игра, недостойная профессионала, и вы начнете освещать события честно и беспристрастно, как это делают другие корреспонденты.
Это был чувствительный укол. Ее глаза вспыхнули от гнева.
– Но я и есть настоящий профессионал, и я информирую людей только о том, что вижу.
– Но только после того, как эта информация поварится достаточное время в вашем ядовитом мозгу, – повысил голос Макки. – Скажите, чего вы хотели достичь, давая в эфир это слезливое интервью с Гопкинсом?
– Ничего. Просто удачное интервью получилось. Мне подумалось, что люди имеют право увидеть этого надломленного, раскаивающегося человека, которого вы хотите отдать в руки палача.
Сейчас, казалось, он и сам не прочь был стать палачом, чтобы прямо здесь, у письменного стола, свернуть ей шею.
– Понятно, вы хотели пробудить в обществе жалость к убийце. А меня выставить кем-то вроде троюродного братца Адольфа Гитлера только за то, что я осмелился привлечь к уголовной ответственности убийцу.
– Но у него был сердечный приступ!
– Вам следовало повнимательнее прочесть медицинское заключение, мисс Стюарт! У него всего лишь ангина. Да-да, хроническая ангина, которой он страдает уже не первый год. А в тюрьме он начал жаловаться на боли в груди, вот я и поместил его в лазарет на всякий случай. Послушайте, могу я сказать вам кое-что не для записи? – В ответ Кари упрямо выпятила подбородок, и у него мелькнуло подозрение, что она в следующую секунду откажется от дальнейшей беседы. – Так могу я надеяться, что сказанное останется между нами? – упрямо повторил он.
– Конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Но именно ваши руки обнимали меня! И ласкали! Именно вы прильнули ко мне губами. Именно вы…
– Хватит!
– …открыли рот и…
– Ни слова больше! Я запрещаю вам!
– … поцеловали меня!
Она, вытаращив глаза, хватала ртом воздух. Каждый вдох давался ей с трудом.
– Я была без сознания, мне мерещилось… Вовсе не вас я целовала тогда! Я грезила о своем муже!
Уязвленный в самое сердце, Хантер сорвал с носа очки и навис над ней всей громадой своего тела. Нагнувшись, он оперся о кровать Кари. Ее ноги, испуганно поджатые под одеялом, оказались между его расставленными ладонями.
– Что ж, в таком случае позвольте сделать вам одно признание, Кари Стюарт. Будь я вашим мужем, я не был бы настолько глуп, чтобы рисковать потерять вас.
Его намек был предельно прозрачен. Выходило, что Томас Уинн, проворовавшись, Показал себя просто недоумком.
– Убирайтесь! – злобно прошипела она.
– Можете спорить со мной или с кем-нибудь другим до хрипоты, но вы целовались со мной, и вам это очень нравилось.
– Не было этого!
Из-под полуопущенных век он пару секунд смотрел на ее дергающийся рот, а затем, наклонившись еще ниже, прошептал тихо, но убежденно:
– Было.
– Убирайтесь!!!
На сей раз ее визг был достаточно громок для того, чтобы Пинки и Бонни со всех ног бросились к ним, будто услышав сигнал бедствия. Они вбежали в спальню как раз в тот момент, когда Хантер уже направлялся к двери, надевая на ходу очки. Букет чайных роз полетел ему в спину. Однако он, судя по всему, даже не заметил этого. Пробормотав извинения, Хантер Макки бочком, мимо друзей Кари, выскользнул из комнаты, и через несколько секунд из передней раздался стук закрывшейся входной двери.
Глава 5
Процесс выздоровления был подобен для нее тюремному заключению, которое она отбыла «от звонка до звонка». И все же, побывав у доктора и получив у него разрешение выйти на работу, она должна была признать, что длительный отдых пошел ей на пользу.
Она чувствовала себя полностью обновленной. Почти пять месяцев прошло со дня гибели Томаса. Пора было заняться обустройством собственной жизни. До того как у нее случился выкидыш, Кари витала где-то в заоблачных мирах, однако теперь у нее появилась четкая цель – добиться, чтобы исполняющий обязанности окружного прокурора получил по заслугам.
Хантер Макки добился-таки обвинительного приговора членам городского совета Паркеру и Хейнсу. Хотя Томас Уинн был мертв и не мог защищаться, он был пригвожден к позорному столбу наряду с теми двоими. Этого Кари Стюарт-Уинн прокурору не могла ни забыть, ни простить.
Она проработала после болезни уже три недели, когда до нее дошел слух, заставивший ее сорваться с места и опрометью броситься к рабочему столу Пинки в главной редакции.
– Я только что услышала, что Дик Джонсон уходит от нас на Кей-эй-би-си.
Пинки пустил в потолок столб сигаретного дыма.
– Языки здесь работают быстрее, чем у проститутки счетчик, – буркнул он. – Мне самому эту новость на хвосте принесли каких-нибудь пятнадцать минут назад.
– Я хочу на его место.
Пинки хмуро посмотрел на нее. Его глаза задумчиво застыли на лице Кари, однако это не помешало ему одновременно отдать распоряжение проходившему мимо оператору отправляться с видеокамерой на вертолетную площадку и ждать там репортера.
– На химзаводе рвануло, так что снаряжайтесь как следует! – проорал он и только потом обратился к Кари, уже более спокойно: – Ладно, потом поговорим.
Она охотно последовала за ним в его служебный кабинет, где директор службы новостей бывал лишь в редких случаях. Комната со стеклянными стенами примыкала к главной редакции. Оттуда было видно все: что происходит, кто занят, кто свободен, а кто и просто сгорает от скуки. Если Пинки приглашал кого-нибудь в свой кабинет, это означало, что разговор предстоит непростой. Закрыв за собой дверь, директор разместился за столом. Кари села на стул напротив.
– Зачем? – спросил он без всяких предисловий. Она обескураженно заморгала.
– Как это – зачем?
– Зачем тебе городское правительство?
– Я занималась им до того, как вышла замуж за Томаса. Ты сам знаешь, почему мне пришлось отказаться от этой темы, и знаешь также, что она – моя первая любовь.
– Угу… – Не видно было, чтобы ее объяснение Пинки счел достаточно убедительным. Закурив новую сигарету, он внимательно всмотрелся в собеседницу сквозь поднявшуюся дымовую завесу. – Но ты ведь уже застолбила за собой культуру. Весь шоу-бизнес – твой.
– Ты не представляешь себе, какая это скукотища, Пинки. Жизнь большого города со всеми его проблемами – вот чего мне не хватает. Кстати, у меня до сих пор сохранились отличные источники в городском правительстве.
– Что и говорить, умеешь ты лапшу на уши вешать, но я-то не дурак. – Пинки положил коротенькие ручки на стол и многозначительно подался вперед. – Тебе нужна сковорода, чтобы поджарить этого гуся – Хантера Макки.
Кари смущенно опустила глаза.
– Но я же профессиональный репортер, Пинки. Я не допущу, чтобы на мою журналистскую позицию влияли личные переживания. – Босс бросил на нее подозрительный взгляд, и она в отчаянии выкрикнула: – Честное слово, не допущу!
Откинувшись в кресле, он положил ноги на край письменного стола.
– Ну и что же будет с разделом программы, который ты ведешь сейчас? Давай рассмотрим этот вопрос чисто умозрительно. Потому что я еще не сказал, что согласен перевести тебя на другую работу.
– Отдадим его Салли Дженкинс. Она вполне сносно справлялась с этой работой, пока меня не было.
– Ты не хуже меня знаешь, какое это хлебное место, Кари. Тебя не то что подсидеть – зарезать готовы, лишь бы на него пробиться. В таких случаях ведь как иной раз бывает, а? Возвращаешься из отпуска – глядь, а местечко-то твое тю-тю… Так что если уступишь свой кусок хлеба с маслом мисс Большой Попке, а сама подашься вон туда и облажаешься, – Пинки мотнул головой в направлении центра города, где располагался комплекс зданий муниципалитета, – тогда уж на себя пеняй. Обратно ничего не получишь! Так стоит ли рисковать? Подумай хорошенько.
– Ей-богу не облажаюсь, Пинки! Ты что, уже совсем в меня не веришь?
– Верю. Но знаю также, что ты в первую очередь – женщина, которая живет не разумом, а эмоциями. И к тому же упрямая как осел. Надулась, видишь ли, на окружного прокурора, вот и вздумала…
– Ни на кого я не надулась.
– Черта с два не надулась! – взорвался Пинки. – Нечего меня на слове ловить! «Надулась» еще слишком мягко сказано о том, какие чувства ты к нему питаешь. – Он угрожающе поднес к ее носу похожий на обрубок указательный палец. – Короче, заруби себе на носу: мне вовсе не нужно, чтобы наша главная редакция превратилась в поле боя между тобой и Макки!
– До этого дело не дойдет. Я обещаю.
– Не позавидую тебе, если ты свое обещание нарушишь, – проворчал он, опуская ноги на пол.
Ее глаза радостно загорелись.
– Значит, решено? Новое место – мое?!
– Твое, твое…
– Спасибо, Пинки! – Она стремительно поднялась. – Когда приступать?
– Дик уходит в конце недели. Понедельник тебя устраивает?
– Значит, понедельник? Отлично! – Она повернулась было, чтобы уйти, но, вспомнив о чем-то важном, замерла на месте. – А можно Майк Гонсалес останется моим оператором?
– А прибавки к жалованью попросить не хочешь?
– Об этом я и не мечтаю.
– В таком случае забирай своего Майка, – ухмыльнулся Пинки, и она подпрыгнула на месте от радости. Поднявшись из кресла, директор отдела новостей глубоко затянулся сигаретой. Вид у него был не очень веселый. – Ты для меня все равно что дочь, Кари, и поэтому я хочу сказать тебе одну умную вещь: кинжал мести – оружие обоюдоострое. Иной раз колешь им кого-нибудь, а попадаешь в собственную задницу.
Она смешливо наморщила нос.
– Хорошо, запомню.
Однако у него оставались серьезные сомнения в том, что его предупреждение надолго задержится в ее белокурой головке.
– Ох, Кари, не нравится мне это.
– Да будет тебе ныть, трус несчастный. Где твоя любовь к приключениям? Сам подумай: ну что они могут с нами сделать, даже если и застукают?
Мученически вздохнув, Майк Гонсалес поволок свою тяжелую ношу выше по лестнице. В лифте госпиталя громоздкая видеокамера наверняка привлекла бы к себе излишнее внимание. Именно этого они сейчас пытались избежать.
– Да пойми же ты, не врачей с санитарками я боюсь, а Пинки.
Она тихо рассмеялась.
– Если мы притащим ему слезливую историю, которую можно вставить в шестичасовой выпуск, ему наплевать будет, каким образом мы ее раздобыли.
– А об окружном прокуроре ты подумала? Он такой тарарам устроит – только держись! Зря, что ли, он этого мужика ото всех прячет?
– Вот этим я и заинтригована. Отчего такая секретность? Почему никто из нас не видел этого человека, после того как он был арестован за убийство жены? Чего добивается Макки?
– Но как ты узнала, что его в тюрьме кондрашка хватил?
– Почаще в суд наведываться надо. Там в кафетерии много чего болтают. – Услышав это объяснение, Майк уважительно хмыкнул. – Мои невольные информаторы уточнили даже, в какой именно госпиталь его уложили.
– А номер палаты ты откуда вынюхала? – спросил оператор.
Кари ответила ему озорной улыбкой.
– А это мой маленький секретик.
Так за разговором они в конце концов дошли до нужного этажа. Приоткрыв дверь, Кари настороженно вгляделась в глубь коридора.
– Надеюсь, наш несравненный мистер Макки не выставил охрану.
Охранников видно не было. Бесшумные и невидимые, телевизионщики шмыгнули в коридор, а затем в палату. Мужчина средних лет лежал на кровати, нервно вцепившись в одеяло.
– Кто вы? – спросил он, похожий на перепуганного кролика, когда Кари и Майк приблизились к нему.
– Меня зовут Кари Стюарт, мистер Гопкинс. Как вы себя чувствуете? – вежливо поинтересовалась она.
Его затравленный взгляд бегал от Кари к Майку, навьюченному устрашающим оборудованием. Затем в его настороженных глазах что-то промелькнуло: он узнал ее.
– Так вы та самая девушка с телевидения? – спросил пациент. На сей раз в его голосе звучал уже не испуг, а неподдельный интерес.
За долгие годы репортерской работы Кари усвоила психологическую закономерность: тех, кто каждый вечер появляется на экране домашнего телевизора, люди со временем начинают воспринимать как давних знакомых. В ситуациях, подобных этой, такая иллюзия личного знакомства как нельзя лучше играла ей на руку.
– Да. – Сев на стул рядом с кроватью, она украдкой нажала на кнопку диктофона. Еле заметного кивка Майку было достаточно, чтобы включить видеокамеру. Палату в ту же секунду наполнило мягкое, почти успокаивающее жужжание. – Вы видели меня по телевизору?
– О, конечно, мы с Эммой… – Мужчина тут же осекся, его губы затряслись, а в глазах сверкнули слезы. – Теперь ее уже нет…
– Я читала об этом в газетах. Может быть, вы расскажете нам, что все-таки произошло?
– Я не хотел убивать ее, даже не помню ничего. – Он заплакал, и камера Майка тут же отобразила его лицо крупным планом.
– Признайся, сильная вещь получилась, а?
– Что и говорить. Да только вонь от нее еще сильнее будет. А уж в том, что она поднимется, если мы дадим этот кусок в эфир, сомневаться не приходится.
Раздосадованно вздохнув, Кари повернулась к нему спиной. Она нервно мерила шагами крохотную монтажную, в то время как Пинки во второй раз просматривал интервью с Гопкинсом, обвиняемым в убийстве собственной супруги.
– Так ведь получилось-то хорошо. Разве не так, Пинки?
– А я и не говорю, что плохо, – поднялся он со стула. – Но хорошо ли это с точки зрения журналистской этики? Вот в этом у меня серьезные сомнения.
– Что ты имеешь в виду?
– В материале должны быть представлены позиции обеих сторон – таков железный закон. А ты этого не сделала.
– Позиция другой стороны уже представлена. Ты же читал утверждения Макки в газетах. Он добивается для этого человека обвинительного приговора. Причем не просто приговора, а смертной казни.
– Ошибаешься, он вел речь только об обвинительном приговоре. Но ни слова о том, что это должна быть именно казнь.
– Все равно он и ее добьется – не мытьем, так катаньем. – Она положила подбородок на сцепленные пальцы. Ее поза была похожа на молитвенную. – Вспомни, сколько раз люди, по сути дела, оказывались осужденными заочно. И только лишь потому, что еще до суда пресса успевала изобразить их отпетыми негодяями.
– А ты, значит, поставила перед собой святую цель снять этого Гопкинса с крючка?
– Нет. Я просто дала ему возможность высказаться.
– Такая возможность у него еще будет. В суде.
Она с трудом удержалась от того, чтобы вспылить.
– Пинки, я уже два месяца сижу на городском правительстве. Скажи, я хоть раз бросила грязью в сторону мистера Макки?
– Еще нет, но ты вплотную подошла к этому, – напомнил он ей.
– Зато люди не оставляют это без внимания, и наш рейтинг растет.
Ему было нечего возразить на это. В конечном счете все упиралось в этот самый проклятый рейтинг, и нравились ему ее методы или нет, но репортажи о городском правительстве, в особенности те, где затрагивалась деятельность Хантера Макки, получались у Кари не менее задиристыми и яркими, чем критические обзоры событий в мире шоу-бизнеса.
– Ладно, – сдался директор отдела новостей. – Хоть и не нравится мне это, но твой материал пойдет сегодня в вечернем выпуске.
– Спасибо, Пинки. – Она восторженно чмокнула его в щеку.
Он раздраженно вытер ее поцелуй.
– Не хотел бы я оказаться рядом с Макки, когда он увидит это по телевизору.
Пинки как в воду глядел. Кари оказалась совершенно одна, когда прокурор, кипя от негодования, ворвался в главную редакцию. В то утро она приехала на работу раньше, чем обычно, воодушевленная широким откликом, которое получило ее интервью с Гопкинсом. И сейчас в ее голове было тесно от мыслей о том, каким образом продолжить сенсационную тему сегодня.
Кое-кто из репортеров и операторов к этому времени тоже уже подтянулся на телестанцию, однако в ранний час народ в основном кучковался вокруг кофеварок. Рядом с Кари никого не было, когда она в своем «загончике», подняв голову от письменного стола, внезапно увидела перед собой лицо Макки, перекошенное от злости.
– А-а, мистер Макки… Доброе утро. Чему обязана столь ранним визитом?
– Шутки в сторону, Кари! Я видел ваш сюжет во вчерашнем выпуске.
– В самом деле?
– Да. И не скрою, я зол как черт!
– А вот злиться вредно, особенно вам. Это может повредить вашему общественному облику.
Его губы сжались в тонкую линию.
– Каким образом вы проникли в палату к Гопкинсу?
– Ножками.
Он угрожающе надвинулся на нее. Его внушительная фигура, казалось, вот-вот целиком заполнит собой крохотный «загончик». Чтобы не чувствовать себя беззащитной, Кари поднялась со стула и тут же оказалась нос к носу с прокурором. Что и говорить, для двоих ее «загончик» был явно тесноват.
– До сих пор я мирился с намеками в свой адрес, которые то и дело проскальзывают в ваших репортажах. Да-да, можете быть уверены, ничто не остается незамеченным, однако я предпочел оставить ваши выпады без ответа.
– Ваше поведение в высшей мере похвально.
– Я думал, что вам скоро надоест эта мелкая игра, недостойная профессионала, и вы начнете освещать события честно и беспристрастно, как это делают другие корреспонденты.
Это был чувствительный укол. Ее глаза вспыхнули от гнева.
– Но я и есть настоящий профессионал, и я информирую людей только о том, что вижу.
– Но только после того, как эта информация поварится достаточное время в вашем ядовитом мозгу, – повысил голос Макки. – Скажите, чего вы хотели достичь, давая в эфир это слезливое интервью с Гопкинсом?
– Ничего. Просто удачное интервью получилось. Мне подумалось, что люди имеют право увидеть этого надломленного, раскаивающегося человека, которого вы хотите отдать в руки палача.
Сейчас, казалось, он и сам не прочь был стать палачом, чтобы прямо здесь, у письменного стола, свернуть ей шею.
– Понятно, вы хотели пробудить в обществе жалость к убийце. А меня выставить кем-то вроде троюродного братца Адольфа Гитлера только за то, что я осмелился привлечь к уголовной ответственности убийцу.
– Но у него был сердечный приступ!
– Вам следовало повнимательнее прочесть медицинское заключение, мисс Стюарт! У него всего лишь ангина. Да-да, хроническая ангина, которой он страдает уже не первый год. А в тюрьме он начал жаловаться на боли в груди, вот я и поместил его в лазарет на всякий случай. Послушайте, могу я сказать вам кое-что не для записи? – В ответ Кари упрямо выпятила подбородок, и у него мелькнуло подозрение, что она в следующую секунду откажется от дальнейшей беседы. – Так могу я надеяться, что сказанное останется между нами? – упрямо повторил он.
– Конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28