«Печка, от которой мне предстоит танцевать…»Рядом была Яффо — вечно забитая пешеходами, машинами. Отель «Рон» — невысокий, недорогой — «смотрел» прямо на автомат.Я прошел по Яффо в направлении Старого города.Свои дела частного детектива я всегда начинал с него.В прозрачном воздухе Старый город вырисовывался словно на гравюре древней книги. Каменные стены, поросшие пучками зелени. Зной, неподвижные веера пальм. Смуглые нищенки неизвестного народа — не еврейки, не арабки. Переползающие с места на место младенцы.Я вошел в Яффские ворота.Единственные с необычной надписью — измененным текстом из Корана: «Будь благословен во имя Аллаха милостивого и милосердного и Авраама, друга его…»
Общий праотец двух народов впервые был поставлен рядом с Богом… «Поэтому и дерутся за его могилу в Хевроне…»
Кафе «Самара» метрах в двадцати от ворот было пусто. Два или три туриста сидели внутри за своим кофе.«Самара», естественно, означала не нашу Самару — Куйбышев, а провинцию Самарию.Я кивнул хозяину-арабу, мы были знакомы. — Наша жизнь, как кофе, — черная, с осадком и горькая, но пьем и получаем кайф… — Он узнал меня.Дверь кафе оставалась открытой. Я пил кофе с кардамоном, смотрел на площадь впереди.Она называлась Омар ибн-Хаттаб.Тут ничего не менялось.Несколько православных греческих священников в черных мантиях, беседуя, прошли мимо. Две арабские женщины в непременных белых платках, строгих платьях сопровождали пожилого мужчину в галабее.Рядом с «Самарой» был отель «Империал», где в свое время останавливался Бунин, выходил на балкон. У отеля стоял первый в городе газовый фонарь. Теперь, как я слышал, «Империал» принадлежал Ватикану.Расплатившись, я еще прошел мимо Армянского квартала.Две улицы внутри стен Старого города повторяли направление древних Кардо и Декуманис, какие были еще в то время, когда город назывался Элиа Капитолина.Легко было представить их — мощенные булыжником, с тянувшимися вдоль улиц зловонными канавами, за которыми паслись лошади и верблюды.Местная знаменитость — мужик в хитоне, с арфой, в золоченой короне, работавший то ли под царя Давида, то ли под купца Садко, — шустро сиганул через дорогу: впереди двигалась очередная группа христиан-паломников…На каменные плиты под ногами были нанесены насечки, чтобы не поскользнуться.Западная стена храма была где-то рядом.Я знал правило:«Нельзя не подойти к ней, даже если случайно здесь оказался…»На полицейском КПП вместе с солдатом-эфиопом стоял светлый российский парень…— Привет…— Спасибо.Я не написал записку Всевышнему с моими просьбами и не оставил в стене.Господь не был бюрократом, требовавшим письменного ходатайства. Записки передавали от тех, кто не мог прибыть сюда лично…На обратном пути я прошел мимо белого Троицкого собора и Русского подворья, принадлежащих Московскому патриархату.Здания последнего арендовало Иерусалимское окружное управление полиции.В направлении Русского подворья, где помещались тюрьма и полиция, с трелью пронеслась полицейская машина.Я постоял, наблюдая за израильскими ментами.В помещении, где принимали передачи для арестованных, толпились несколько арабских женщин в белых платках, соседняя дверь вела в лабораторию Минздрава.Высокая длинноногая дама-полицейский — в зауженных форменных брючках и голубой сорочке, в шапочке с козырьком — садилась за руль. Ее «тойота» с красными полицейскими номерами преградила путь подъехавшему полицейскому микроавтобусу с опущенными жалюзи… В нем везли арестованных.Они пели. Я узнал мотив. Знакомая лагерная мелодия. Молодые голоса.Я разобрал слова. Православный Троицкий собор. Израильская полиция. Зной. Ивритские буквы. Иудейские горы…Какое-то наваждение… В машине пели на русском: «Голуби летят над нашей зоной…» Я вернулся к автомату на площади Кикар Цион. Улица Бен Йегуда после недавнего взрыва, о котором я услышал в Москве накануне вылета, была снова само спокойствие и беспечность.Какие-то дамы с цветными пляжными зонтами проплыли мимо. Я услышал русскую речь, она звучала тут все чаще.Пенсионерка «золотого возраста» прошла рядом со мной рука об руку со спутником. Вся в белом. Круглая широкая шляпа. Цветок в руке.Какая-то женщина впереди не давала себя обогнать. Когда ее крупная верхняя половина уходила вправо, нижняя, не менее мощная, — по синусоиде отклонялась влево.Я обошел ее, постоял у горящих на тротуаре десятков поминальных свеч — тут были убиты дети, выходившие из магазина с игрушками.Мимо закрытого в этот час офиса Леа, нашего адвоката в Иерусалиме, вышел к остановке автобуса.Какой-то пацан лет шестнадцати вынес из супермаркета ящик колы, поставил в багажник «тойоты».Еще в самолете я прочитал о том, что компания «Кока-Кола» объявила приз — бесплатную поездку в США и еще ряд подарков, стоимостью поменьше, для любителей кока-колы.Участвовавший в игре должен был собрать определенное слово из букв, скрытых под колпачком-пробкой каждой бутылки. Повсюду на улицах можно было видеть пустые бутылки со свинченными колпачками…Москва, Шереметьево постепенно удалились от меня.Я мог теперь ехать на Бар Йохай.Усатый, с жирными складками на бритом затылке полицейский разговаривал с широкоплечим высоким мужиком, по виду полицейским детективом. Высокий держал в руке шлем мотоциклиста.Мне следовало держаться от них подальше.Как человеку, статус которого трудно определить однозначно:«Телохранитель? Бандит?»Через несколько минут я был уже на Бар Йохай. Тут жил прежде мой друг, который за это время нашел себе другое пристанище.Меня смутил район, в котором жил партнер Марины. По моим представлениям, он должен был жить в престижных районах Рехавии, или Бейт-а-Кэрем, или в Восточном Тальпиоте…«Катамоны — прибежище иерусалимской бедноты…» — охарактеризовал этот район ведущий израильского телевидения, сообщая о терактах в автобусах.Узкая Бар Йохай вилась по склону одного из застроенных домами холмов, приютивших Святой город. Вдалеке виднелись холмистые складки Иерусалимских гор — и лесистые, и застроенные.Если Воробьевы горы в Москве перенести в район площади Маяковского, чтобы автобусы огибали их, направляясь к Белорусскому вокзалу на дне глубокой впадины у предгорья, это было бы похоже на то, что я увидел…Вокруг стоял не колышимый ни малейшим ветерком тяжелый сухой зной. Скрипела проволока… Кто-то подтаскивал вывешенное на просушку за окно белье. Где-то далеко рассыпалась трель мчавшегося на вызов «амбуланса» скорой помощи…Череда многоподъездных стандартных зданий, построенных во время массового приезда репатриантов из Марокко, — пятиэтажных, на столбах — тянулась по кривой.Точная копия один другого.Нужный мне дом не отличался от других. Я его помнил.На балконе в торце виднелось несколько пар джинсов, похоже, их не снимали со дня моего отъезда.Тут же рядом высился огромный мусорный контейнер с люками и целым выводком диких израильских кошек…Все было мне уже знакомо. Нижний, поднятый над тротуаром израильский нулевой этаж, наполовину сквозной, с несколькими квартирами. Незастроенная часть — нечто вроде галереи, закрытой сверху этажами на опорах. В непогоду тут гуляли дети, катались на скейтах и роликах,Летом — обсуждали домашние дела, скрываясь от зноя.Так было и сейчас.Молодая великанша — в майке навыпуск, в тапках, в узких, обтягивающих рейтузах, с сотовым телефоном в одной руке, с сигаретой в другой — трепалась с соседями. Беседа текла лениво.Дети рядом гоняли на роликах…Первое же, что бросилось мне в глаза, когда я ступил на галерею, был прикрепленный скотчем к стене белый с траурной каймой листок — типографское объявление о смерти…Я подошел. Сложил ивритские согласные буквы. Мысленно расставил гласные. Это можно было прочитать и как «Амран Коэн»…Цифры внизу означали возраст, дату и часы погребения. «На 50-м году жизни… 17-го в 12.30…» «Мир его памяти…»
Я был готов к этому.Болтавшие на галерее женщины сразу положили на меня глаз. Замолчали.Я поздоровался.Великанша — с гипертрофированными ляжками и грудью, с сотовым в руке — сразу приблизилась. Принялась объяснять:— Ты не слыхал? — Инициатива исходила от нее.Все они тут сносно знали английский. А кроме того', выходцы из арабских стран владели арабским или персидским. Марокканцы говорили еще и на французском.Женщина была определенно марокканка.— Прямо тут убили, в доме!— Я, кажется, слышал. Кто он был?— Нищий…— Нищий?! Poor?— Yes…У миллионеров и уголовников могли быть свои прихоти.— Нищий. С площади Кикар Цион…Все сходилось. Адрес, площадь Кикар Цион…— Я могла тебя видеть с ним? — Она называла меня на «ты», словно мы были знакомы много лет. Другого обращения тут не знали.— Никогда…— Почему ты интересуешься?— Я журналист. Из Тель-Авива… — Ее напористость мне не понравилась. — И за что его убили?— Из-за чего убивают нищих?! Из-за денег!Ей не терпелось кому-то позвонить. Она выдернула короткую антенну сотового, набрала номер. Одновременно продолжала болтать со мной.— Полиция их уже задержала. Молодые парни. Жили тут, по соседству. Один в нашем доме — Борис… — Она сделала ударение на первом слоге. — Может, хочешь холодной воды? Я принесу…— Нет, спасибо тебе.— Другой — вон там, напротив, через пять домов, Гия… — Ей явно не хотелось меня отпускать. — Меня зовут Варда…Она сделала паузу.Я не собирался представляться.— На третьем этаже. А напротив — там тоже русские. Лена, хавера Бориса… Ты пошел?— Мне пора.— Бай! Когда ты еще придешь?— Не знаю.В лавке по дороге я купил газеты, издаваемые на русском языке. В «Магазине» — приложении к «Вестям» — мне бросилось в глаза короткое сообщение:«Координатор по связям с прессой Иерусалимской окружной полиции Зеев Руби дал понять журналистам, что через несколько дней он будет готов сделать заявление по поводу лиц, виновных в убийстве иерусалимского нищего Амрана Коэна…»Хозяин квартиры, которую «Лайнс» оплачивал в Иерусалиме, репатриант из Болгарии, был рад моему возвращению.— Поздравляю… — Бецалел сносно говорил порусски.Осанистый красивый мужчина, он был вдовец. Послесмерти жены он почти не выходил из дома. Сидел в кресле, понемногу выпивал, смотрел телевизор…Когда я пришел, Бецалел смотрел научно-популярный фильм об австралийских кенгуру.— Привет, Алекс!Он достал из холодильника напитки. Традиционный болгарский набор: ракия, мастика, плиска… Отведали каждого. Между прочим я завел разговор об убитом нищем.— Он был богатый человек…— Ты уверен?— Абсолютно. Он даже одолжил деньги одному моему другу — болгарину…Удивительно, что именно домосед, проводивший свое время у телевизора, оказался столь информированным.— Еще рюмку мастики? Самое высокое качество…— Спасибо. Ты знаешь такого должника?— Один мой земляк из Габрова. Он брал у него взаймы года два-три назад, когда покупал квартиру.— Земляк тоже живет на Бар Йохай?— В Рехавии.— Там дорогие квартиры!— Поэтому и занимал. Сколько — я не знаю. Думаю, много.— Ты сведешь меня со своим земляком?— Подожди, я позвоню.Земляк оказался дома.Несколько минут Бецалел быстро говорил с ним по-болгарски. Я разбирал с пятое на десятое. Наконец он положил трубку.— Сейчас подъедет.— Как его зовут?— Мы зовем его Митко. Не знаю, как он тут по документам. Может, Моше. Полиция, кстати, его уже допросила…Земляк Бецалела приехал на новенькой «Даяцу-аплауз GLI».После традиционных: «Шалом». — «В порядке?» — «Да, в порядке…» — «Ты тоже в порядке?» — «Да тоже»… — мы расселись вокруг журнального столика.Митко оказался кареглазым, коренастым. Настоящим болгарином.Пригубили ракии. Он тоже сносно говорил по-русски.— На здравие… — Закурили «БТ».Было Митко уже за 70. Он водил машину, посещал сауну, бассейн. Недавно с женой ездил в десятидневный тур за границу. Жизнь, судя по всему, не потеряла для него своей прелести.Информация, полученная мною от Бецалела, подтвердилась.— Амран был моим соседом по Бар Йохай. Я тогда не знал, есть ли у него деньги. Но что-то подсказало мне спросить. Он себя вел независимо. Как бы ему на все наплевать. Скажем, ездил только на такси, никогда в автобусе.Болгары снова только пригубили ракию. Я выпил свою рюмку разом.— Нищенство в Иерусалиме настолько прибыльное занятие?— Я, случалось, наблюдал за ним на Кикар Цион. Он перекладывал шекели из стакана в карман, оставлял только медь. Так же поступал, если ему давали доллары… В принципе ведь он не просил. Ставил стакан и наблюдал за наполнением.Туристы, направлявшиеся в Старый город, шли протоптанным путем: улица Бен Йегуда — маленькая площадка Кикар Цион — и дальше по Яффо в Старый город…— Мне оставалось посчитать, сколько раз он полезет в карман. Короче, для меня не было тайной, что он богатый человек.— Как он отнесся к вашей просьбе?— Спокойно. Мы сходили к нотариусу, он заверил мою подпись на расписке.— А кто нотариус?Митко уклонился от прямого ответа.— Где-то в центре. Амран сам меня вел. Какими-то улочками. Мы шли от супермаркета, от «Машбира».Это был действительно самый центр, вокруг, на близлежащих улицах, были офисы десятков адвокатов, нотариусов.— А деньги?— Он принес с собой.— Как вы думаете, где он их хранил?— Не знаю. Я человек осторожный. Подумал: «Узнают, что он снял деньги со счета, могут выследить по дороге…» Признаюсь — я послал на Кикар Цион младшего своего сына. Таля. «Посмотри за нищим, куда пойдет… Как бы чего не случилось…»— Настоящий габровец, — заметил по этому поводу Бецалел. — Израильтяне о них не знают. А они самые скупые и хитрые на свете…«Должно быть, он боялся, что Амран Коэн придет не один, — подумал я. — Покажет кому-то! А те проводят и ограбят…»Я поддержал шутку Бецалела, хотя она не показалась смешной:— Габровцы скупее, чем персы?— У-у! Куда персам!..Митко продолжил:— Таль наблюдал за ним от самой Кикар Цион. Амран привез всю сумму наличными… Так что деньги у него были спрятаны дома…— Полиция не нашла?— Не думаю. В газетах бы написали…— С вами беседовали полицейские?— Следователь. Роберт Дов…Митко пересказал некоторые вопросы, заданные До-вом. Я узнал этот стиль: «Полицейский в любом видит потенциального подозреваемого…»Митко не заблуждался в отношении следователя.— Дов сразу спросил: «Ты еще должен Амрану? Или выплатил долг полностью?»— А ты? — Бецалел разлил напитки по рюмкам. — На здравие!— Я говорю: «Коэна ведь убили? Квартира его осмотрена?» — «Да». — «Если я не отдал деньги — полиция нашла бы мою расписку! Она там или ее нет?»— Я же говорил — габровец!— Никакой расписки в квартире не было. Я говорю: «Дело это в компетенции суда по гражданским делам. Мнекажется, я не должен распространяться о наших денежных взаиморасчетах… Если я скажу, что рассчитался, ты мне все рано не поверишь. — Митко рассказывал прочувствованно, обстоятельно. — Ты — полицейский! Каждое мое слово впоследствии может использоваться как доказательство. И ты будешь обязан точно повторить то, что я сегодня сказал… Поэтому я подожду отвечать тебе, Роберт. Вначале посоветуюсь со своим адвокатом…» — Митко помолчал. — Дов спросил: «Твой младший сейчас в Иерусалиме? Я хочу видеть тебя вместе с ним…» — «Он в боевых частях. В Ливане, — отвечаю, — дивизия „Голани“… (Митко произнес это не без гордости.) Можно съездить…»— Ездили?— Следователь ездит только к министрам… Дов его допросил в Иерусалиме, когда Таль вышел из части. Его интересовало, где Таль был в вечер убийства. Но у Таля с этим в порядке. У него хавера . Болгарка. Хорошая девочка. Кстати, офицер. Они были вместе…У меня было два вопроса, которые я отложил на конец: «Сколько он дал вам в долг?» и «Видели ли вы его с кем-нибудь из России?».Он удовлетворил мое любопытство полностью:— Он дал мне двести тысяч.— Шекелей?— Долларов.Я почувствовал себя как средневековый монах с известной старинной гравюры, который высунул голову за границу плоской, как монета, Земли и внезапно увидел бесконечность Вселенной.Митко продолжил:— Доллар, шел тогда за три шекеля с небольшим. Плюс процент. Он взял десять годовых…— Немного.— Как на закрытом счете в банке.Границы представления о доходах ничем не примечательного заурядного иерусалимского нищего неожиданно и сразу раздвинулись.— Насчет людей из России? Однажды я встретил его в ресторане. В «Мориа». Он был с женщиной. С русской. Молодая, интересная женщина…
Рано утром за окном раздались знакомые звуки, от которых я уже успел порядком отвыкнуть.Трижды, по христианской традиции, далеко в арабской деревне прокричал петух. Затем донеслась усиленная электроникой утренняя мусульманская молитва.Я подошел к окну.Иудейский Иерусалим, напротив, был тих.Хасиды — мужчины и мальчики, точная копия взрослых, — в черных костюмах и шляпах, с наброшенными на плечи белыми с полосами молитвенными плащами, направлялись в синагоги…По другую сторону Элиягу Голомб был яблоневый сад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Общий праотец двух народов впервые был поставлен рядом с Богом… «Поэтому и дерутся за его могилу в Хевроне…»
Кафе «Самара» метрах в двадцати от ворот было пусто. Два или три туриста сидели внутри за своим кофе.«Самара», естественно, означала не нашу Самару — Куйбышев, а провинцию Самарию.Я кивнул хозяину-арабу, мы были знакомы. — Наша жизнь, как кофе, — черная, с осадком и горькая, но пьем и получаем кайф… — Он узнал меня.Дверь кафе оставалась открытой. Я пил кофе с кардамоном, смотрел на площадь впереди.Она называлась Омар ибн-Хаттаб.Тут ничего не менялось.Несколько православных греческих священников в черных мантиях, беседуя, прошли мимо. Две арабские женщины в непременных белых платках, строгих платьях сопровождали пожилого мужчину в галабее.Рядом с «Самарой» был отель «Империал», где в свое время останавливался Бунин, выходил на балкон. У отеля стоял первый в городе газовый фонарь. Теперь, как я слышал, «Империал» принадлежал Ватикану.Расплатившись, я еще прошел мимо Армянского квартала.Две улицы внутри стен Старого города повторяли направление древних Кардо и Декуманис, какие были еще в то время, когда город назывался Элиа Капитолина.Легко было представить их — мощенные булыжником, с тянувшимися вдоль улиц зловонными канавами, за которыми паслись лошади и верблюды.Местная знаменитость — мужик в хитоне, с арфой, в золоченой короне, работавший то ли под царя Давида, то ли под купца Садко, — шустро сиганул через дорогу: впереди двигалась очередная группа христиан-паломников…На каменные плиты под ногами были нанесены насечки, чтобы не поскользнуться.Западная стена храма была где-то рядом.Я знал правило:«Нельзя не подойти к ней, даже если случайно здесь оказался…»На полицейском КПП вместе с солдатом-эфиопом стоял светлый российский парень…— Привет…— Спасибо.Я не написал записку Всевышнему с моими просьбами и не оставил в стене.Господь не был бюрократом, требовавшим письменного ходатайства. Записки передавали от тех, кто не мог прибыть сюда лично…На обратном пути я прошел мимо белого Троицкого собора и Русского подворья, принадлежащих Московскому патриархату.Здания последнего арендовало Иерусалимское окружное управление полиции.В направлении Русского подворья, где помещались тюрьма и полиция, с трелью пронеслась полицейская машина.Я постоял, наблюдая за израильскими ментами.В помещении, где принимали передачи для арестованных, толпились несколько арабских женщин в белых платках, соседняя дверь вела в лабораторию Минздрава.Высокая длинноногая дама-полицейский — в зауженных форменных брючках и голубой сорочке, в шапочке с козырьком — садилась за руль. Ее «тойота» с красными полицейскими номерами преградила путь подъехавшему полицейскому микроавтобусу с опущенными жалюзи… В нем везли арестованных.Они пели. Я узнал мотив. Знакомая лагерная мелодия. Молодые голоса.Я разобрал слова. Православный Троицкий собор. Израильская полиция. Зной. Ивритские буквы. Иудейские горы…Какое-то наваждение… В машине пели на русском: «Голуби летят над нашей зоной…» Я вернулся к автомату на площади Кикар Цион. Улица Бен Йегуда после недавнего взрыва, о котором я услышал в Москве накануне вылета, была снова само спокойствие и беспечность.Какие-то дамы с цветными пляжными зонтами проплыли мимо. Я услышал русскую речь, она звучала тут все чаще.Пенсионерка «золотого возраста» прошла рядом со мной рука об руку со спутником. Вся в белом. Круглая широкая шляпа. Цветок в руке.Какая-то женщина впереди не давала себя обогнать. Когда ее крупная верхняя половина уходила вправо, нижняя, не менее мощная, — по синусоиде отклонялась влево.Я обошел ее, постоял у горящих на тротуаре десятков поминальных свеч — тут были убиты дети, выходившие из магазина с игрушками.Мимо закрытого в этот час офиса Леа, нашего адвоката в Иерусалиме, вышел к остановке автобуса.Какой-то пацан лет шестнадцати вынес из супермаркета ящик колы, поставил в багажник «тойоты».Еще в самолете я прочитал о том, что компания «Кока-Кола» объявила приз — бесплатную поездку в США и еще ряд подарков, стоимостью поменьше, для любителей кока-колы.Участвовавший в игре должен был собрать определенное слово из букв, скрытых под колпачком-пробкой каждой бутылки. Повсюду на улицах можно было видеть пустые бутылки со свинченными колпачками…Москва, Шереметьево постепенно удалились от меня.Я мог теперь ехать на Бар Йохай.Усатый, с жирными складками на бритом затылке полицейский разговаривал с широкоплечим высоким мужиком, по виду полицейским детективом. Высокий держал в руке шлем мотоциклиста.Мне следовало держаться от них подальше.Как человеку, статус которого трудно определить однозначно:«Телохранитель? Бандит?»Через несколько минут я был уже на Бар Йохай. Тут жил прежде мой друг, который за это время нашел себе другое пристанище.Меня смутил район, в котором жил партнер Марины. По моим представлениям, он должен был жить в престижных районах Рехавии, или Бейт-а-Кэрем, или в Восточном Тальпиоте…«Катамоны — прибежище иерусалимской бедноты…» — охарактеризовал этот район ведущий израильского телевидения, сообщая о терактах в автобусах.Узкая Бар Йохай вилась по склону одного из застроенных домами холмов, приютивших Святой город. Вдалеке виднелись холмистые складки Иерусалимских гор — и лесистые, и застроенные.Если Воробьевы горы в Москве перенести в район площади Маяковского, чтобы автобусы огибали их, направляясь к Белорусскому вокзалу на дне глубокой впадины у предгорья, это было бы похоже на то, что я увидел…Вокруг стоял не колышимый ни малейшим ветерком тяжелый сухой зной. Скрипела проволока… Кто-то подтаскивал вывешенное на просушку за окно белье. Где-то далеко рассыпалась трель мчавшегося на вызов «амбуланса» скорой помощи…Череда многоподъездных стандартных зданий, построенных во время массового приезда репатриантов из Марокко, — пятиэтажных, на столбах — тянулась по кривой.Точная копия один другого.Нужный мне дом не отличался от других. Я его помнил.На балконе в торце виднелось несколько пар джинсов, похоже, их не снимали со дня моего отъезда.Тут же рядом высился огромный мусорный контейнер с люками и целым выводком диких израильских кошек…Все было мне уже знакомо. Нижний, поднятый над тротуаром израильский нулевой этаж, наполовину сквозной, с несколькими квартирами. Незастроенная часть — нечто вроде галереи, закрытой сверху этажами на опорах. В непогоду тут гуляли дети, катались на скейтах и роликах,Летом — обсуждали домашние дела, скрываясь от зноя.Так было и сейчас.Молодая великанша — в майке навыпуск, в тапках, в узких, обтягивающих рейтузах, с сотовым телефоном в одной руке, с сигаретой в другой — трепалась с соседями. Беседа текла лениво.Дети рядом гоняли на роликах…Первое же, что бросилось мне в глаза, когда я ступил на галерею, был прикрепленный скотчем к стене белый с траурной каймой листок — типографское объявление о смерти…Я подошел. Сложил ивритские согласные буквы. Мысленно расставил гласные. Это можно было прочитать и как «Амран Коэн»…Цифры внизу означали возраст, дату и часы погребения. «На 50-м году жизни… 17-го в 12.30…» «Мир его памяти…»
Я был готов к этому.Болтавшие на галерее женщины сразу положили на меня глаз. Замолчали.Я поздоровался.Великанша — с гипертрофированными ляжками и грудью, с сотовым в руке — сразу приблизилась. Принялась объяснять:— Ты не слыхал? — Инициатива исходила от нее.Все они тут сносно знали английский. А кроме того', выходцы из арабских стран владели арабским или персидским. Марокканцы говорили еще и на французском.Женщина была определенно марокканка.— Прямо тут убили, в доме!— Я, кажется, слышал. Кто он был?— Нищий…— Нищий?! Poor?— Yes…У миллионеров и уголовников могли быть свои прихоти.— Нищий. С площади Кикар Цион…Все сходилось. Адрес, площадь Кикар Цион…— Я могла тебя видеть с ним? — Она называла меня на «ты», словно мы были знакомы много лет. Другого обращения тут не знали.— Никогда…— Почему ты интересуешься?— Я журналист. Из Тель-Авива… — Ее напористость мне не понравилась. — И за что его убили?— Из-за чего убивают нищих?! Из-за денег!Ей не терпелось кому-то позвонить. Она выдернула короткую антенну сотового, набрала номер. Одновременно продолжала болтать со мной.— Полиция их уже задержала. Молодые парни. Жили тут, по соседству. Один в нашем доме — Борис… — Она сделала ударение на первом слоге. — Может, хочешь холодной воды? Я принесу…— Нет, спасибо тебе.— Другой — вон там, напротив, через пять домов, Гия… — Ей явно не хотелось меня отпускать. — Меня зовут Варда…Она сделала паузу.Я не собирался представляться.— На третьем этаже. А напротив — там тоже русские. Лена, хавера Бориса… Ты пошел?— Мне пора.— Бай! Когда ты еще придешь?— Не знаю.В лавке по дороге я купил газеты, издаваемые на русском языке. В «Магазине» — приложении к «Вестям» — мне бросилось в глаза короткое сообщение:«Координатор по связям с прессой Иерусалимской окружной полиции Зеев Руби дал понять журналистам, что через несколько дней он будет готов сделать заявление по поводу лиц, виновных в убийстве иерусалимского нищего Амрана Коэна…»Хозяин квартиры, которую «Лайнс» оплачивал в Иерусалиме, репатриант из Болгарии, был рад моему возвращению.— Поздравляю… — Бецалел сносно говорил порусски.Осанистый красивый мужчина, он был вдовец. Послесмерти жены он почти не выходил из дома. Сидел в кресле, понемногу выпивал, смотрел телевизор…Когда я пришел, Бецалел смотрел научно-популярный фильм об австралийских кенгуру.— Привет, Алекс!Он достал из холодильника напитки. Традиционный болгарский набор: ракия, мастика, плиска… Отведали каждого. Между прочим я завел разговор об убитом нищем.— Он был богатый человек…— Ты уверен?— Абсолютно. Он даже одолжил деньги одному моему другу — болгарину…Удивительно, что именно домосед, проводивший свое время у телевизора, оказался столь информированным.— Еще рюмку мастики? Самое высокое качество…— Спасибо. Ты знаешь такого должника?— Один мой земляк из Габрова. Он брал у него взаймы года два-три назад, когда покупал квартиру.— Земляк тоже живет на Бар Йохай?— В Рехавии.— Там дорогие квартиры!— Поэтому и занимал. Сколько — я не знаю. Думаю, много.— Ты сведешь меня со своим земляком?— Подожди, я позвоню.Земляк оказался дома.Несколько минут Бецалел быстро говорил с ним по-болгарски. Я разбирал с пятое на десятое. Наконец он положил трубку.— Сейчас подъедет.— Как его зовут?— Мы зовем его Митко. Не знаю, как он тут по документам. Может, Моше. Полиция, кстати, его уже допросила…Земляк Бецалела приехал на новенькой «Даяцу-аплауз GLI».После традиционных: «Шалом». — «В порядке?» — «Да, в порядке…» — «Ты тоже в порядке?» — «Да тоже»… — мы расселись вокруг журнального столика.Митко оказался кареглазым, коренастым. Настоящим болгарином.Пригубили ракии. Он тоже сносно говорил по-русски.— На здравие… — Закурили «БТ».Было Митко уже за 70. Он водил машину, посещал сауну, бассейн. Недавно с женой ездил в десятидневный тур за границу. Жизнь, судя по всему, не потеряла для него своей прелести.Информация, полученная мною от Бецалела, подтвердилась.— Амран был моим соседом по Бар Йохай. Я тогда не знал, есть ли у него деньги. Но что-то подсказало мне спросить. Он себя вел независимо. Как бы ему на все наплевать. Скажем, ездил только на такси, никогда в автобусе.Болгары снова только пригубили ракию. Я выпил свою рюмку разом.— Нищенство в Иерусалиме настолько прибыльное занятие?— Я, случалось, наблюдал за ним на Кикар Цион. Он перекладывал шекели из стакана в карман, оставлял только медь. Так же поступал, если ему давали доллары… В принципе ведь он не просил. Ставил стакан и наблюдал за наполнением.Туристы, направлявшиеся в Старый город, шли протоптанным путем: улица Бен Йегуда — маленькая площадка Кикар Цион — и дальше по Яффо в Старый город…— Мне оставалось посчитать, сколько раз он полезет в карман. Короче, для меня не было тайной, что он богатый человек.— Как он отнесся к вашей просьбе?— Спокойно. Мы сходили к нотариусу, он заверил мою подпись на расписке.— А кто нотариус?Митко уклонился от прямого ответа.— Где-то в центре. Амран сам меня вел. Какими-то улочками. Мы шли от супермаркета, от «Машбира».Это был действительно самый центр, вокруг, на близлежащих улицах, были офисы десятков адвокатов, нотариусов.— А деньги?— Он принес с собой.— Как вы думаете, где он их хранил?— Не знаю. Я человек осторожный. Подумал: «Узнают, что он снял деньги со счета, могут выследить по дороге…» Признаюсь — я послал на Кикар Цион младшего своего сына. Таля. «Посмотри за нищим, куда пойдет… Как бы чего не случилось…»— Настоящий габровец, — заметил по этому поводу Бецалел. — Израильтяне о них не знают. А они самые скупые и хитрые на свете…«Должно быть, он боялся, что Амран Коэн придет не один, — подумал я. — Покажет кому-то! А те проводят и ограбят…»Я поддержал шутку Бецалела, хотя она не показалась смешной:— Габровцы скупее, чем персы?— У-у! Куда персам!..Митко продолжил:— Таль наблюдал за ним от самой Кикар Цион. Амран привез всю сумму наличными… Так что деньги у него были спрятаны дома…— Полиция не нашла?— Не думаю. В газетах бы написали…— С вами беседовали полицейские?— Следователь. Роберт Дов…Митко пересказал некоторые вопросы, заданные До-вом. Я узнал этот стиль: «Полицейский в любом видит потенциального подозреваемого…»Митко не заблуждался в отношении следователя.— Дов сразу спросил: «Ты еще должен Амрану? Или выплатил долг полностью?»— А ты? — Бецалел разлил напитки по рюмкам. — На здравие!— Я говорю: «Коэна ведь убили? Квартира его осмотрена?» — «Да». — «Если я не отдал деньги — полиция нашла бы мою расписку! Она там или ее нет?»— Я же говорил — габровец!— Никакой расписки в квартире не было. Я говорю: «Дело это в компетенции суда по гражданским делам. Мнекажется, я не должен распространяться о наших денежных взаиморасчетах… Если я скажу, что рассчитался, ты мне все рано не поверишь. — Митко рассказывал прочувствованно, обстоятельно. — Ты — полицейский! Каждое мое слово впоследствии может использоваться как доказательство. И ты будешь обязан точно повторить то, что я сегодня сказал… Поэтому я подожду отвечать тебе, Роберт. Вначале посоветуюсь со своим адвокатом…» — Митко помолчал. — Дов спросил: «Твой младший сейчас в Иерусалиме? Я хочу видеть тебя вместе с ним…» — «Он в боевых частях. В Ливане, — отвечаю, — дивизия „Голани“… (Митко произнес это не без гордости.) Можно съездить…»— Ездили?— Следователь ездит только к министрам… Дов его допросил в Иерусалиме, когда Таль вышел из части. Его интересовало, где Таль был в вечер убийства. Но у Таля с этим в порядке. У него хавера . Болгарка. Хорошая девочка. Кстати, офицер. Они были вместе…У меня было два вопроса, которые я отложил на конец: «Сколько он дал вам в долг?» и «Видели ли вы его с кем-нибудь из России?».Он удовлетворил мое любопытство полностью:— Он дал мне двести тысяч.— Шекелей?— Долларов.Я почувствовал себя как средневековый монах с известной старинной гравюры, который высунул голову за границу плоской, как монета, Земли и внезапно увидел бесконечность Вселенной.Митко продолжил:— Доллар, шел тогда за три шекеля с небольшим. Плюс процент. Он взял десять годовых…— Немного.— Как на закрытом счете в банке.Границы представления о доходах ничем не примечательного заурядного иерусалимского нищего неожиданно и сразу раздвинулись.— Насчет людей из России? Однажды я встретил его в ресторане. В «Мориа». Он был с женщиной. С русской. Молодая, интересная женщина…
Рано утром за окном раздались знакомые звуки, от которых я уже успел порядком отвыкнуть.Трижды, по христианской традиции, далеко в арабской деревне прокричал петух. Затем донеслась усиленная электроникой утренняя мусульманская молитва.Я подошел к окну.Иудейский Иерусалим, напротив, был тих.Хасиды — мужчины и мальчики, точная копия взрослых, — в черных костюмах и шляпах, с наброшенными на плечи белыми с полосами молитвенными плащами, направлялись в синагоги…По другую сторону Элиягу Голомб был яблоневый сад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37