Несколько человек вздрогнули от
неожиданности. Вошел военный, что-то шепнул Кейтли и сразу вышел. Кейтли
встал, лицо его побледнело. Он взглянул на Грэхема, потом обвел глазами
собравшихся и заговорил медленно и серьезно:
- Господа, мне очень жаль, но только что стало известно: в двадцати
милях к западу от Питтсбурга потерпел крушение "Олимпиец". - Голос его
сорвался. Было видно, как он взволнован. - Много пострадавших, один человек
погиб. И эта единственная жертва - профессор Бич!
Он сел. Вокруг поднялся встревоженный гул. Целую минуту в зале не
утихало волнение. Слушатели переглядывались, испуганно посматривали то на
экран, то на лихорадочно горящие глаза Грэхема.
Еще один из посвященных ушел навсегда, - с горечью сказал Грэхем. -
Сотый или тысячный - кто знает! - Он выразительно развел руками. - Мы
нуждаемся в еде, но не бродим наугад в поисках дикого картофеля. Мы его
выращиваем, улучшаем, исходя из того, каким, по-нашему разумению, должен
быть картофель. Вот и клубни наших эмоций, видно, недостаточно крупны,
чтобы насытить властелинов Земли. Их нужно растить, удобрять,
культивировать по правилам тех, кто тайком возделывает наше поле.
Вот почему мы, люди, которые в остальном достаточно разумны и даже
настолько изобретательны, что порою сами поражаемся силе своего ума, не
способны управлять миром так, чтобы это делало честь нашему интеллекту! -
выкрикнул он, потрясая перед ошеломленными слушателями увесистым кулаком. -
Вот почему сегодня мы, которые могли бы создать невиданные в истории
человечества шедевры, живем в окружении жалких памятников нашей собственной
страсти к разрушению и не способны построить мир, покой, безопасность. Вот
почему мы достигли успехов в естественных науках, во всех порождающих
эмоциональный отклик искусствах, во всевозможных возбуждающих затеях, но
только не в социологии, которая с самого начала была в загоне.
Широким жестом он развернул воображаемый лист бумаги и сказал:
- Если бы я показал вам микрофотоснимок лезвия обыкновенной пилы, ее
зубцы и впадины дали бы график, прекрасно воспроизводящий волны эмоций,
которые с дьявольской регулярностью сотрясают наш мир. Эмоции - посев!
Истерия - плод! Слухи о войне, подготовка к войне, войны, которые то и дело
вспыхивают - кровавые и жестокие, религиозные бдения, религиозные волнения,
финансовые кризисы, рабочие стачки, расовые беспорядки, идеологические
демонстрации, лицемерная пропаганда, убийства, избиения, так называемые
стихийные бедствия, а иначе - массовые истребления тем или иным вызывающим
эмоциональный подъем способом, революции и снова войны.
Все так же громко и решительно он продолжал свою речь:
Подавляющее большинство обычных людей всех рас и вероисповеданий
больше всего на свете инстинктивно жаждет мира и покоя - и все же наш мир,
населенный в основном трезвыми, разумными людьми, не может утолить эту
жажду. Нам не позволяют ее утолить! Для тех, кто на шкале земной жизни
занимает верхнюю отметку, мир, истинный мир - голодное время. Им нужно
любой ценой получить урожай эмоций, нервной энергии: чем больше, тем лучше,
и по всей Земле!
- Какой ужас! - вырвалось у Кармоди.
Когда вы видите, что мир терзают подозрения, раздирают противоречия,
изнуряет бремя военных приготовлений, будьте уверены: приближается время
жатвы - чужой жатвы. Эта жатва не для вас и не для нас, ибо мы всего лишь
жалкие недоумки, чей удел - быть отогнанными от кормушки. Урожай не про
нас!
Он весь подался вперед - подбородок агрессивно выпячен, горящие глаза
устремлены на слушателей.
Господа, я пришел дать вам формулу Бьернсена, чтобы каждый мог
проверить ее на себе. Возможно, кое-кто из вас думает, что я
просто-напросто нагоняю на вас страх. Боже, как бы я хотел, чтобы все это
оказалось заблуждением! Скоро и вы захотите того же. - Он усмехнулся, но
усмешка получилась жесткой и совсем не веселой - Я прошу, нет, требую,
чтобы мир узнал всю правду, пока еще не поздно. Никогда человечеству не
изведать покоя, никогда не построить рай на земле, пока его общую душу
гнетет это страшное бремя, пока его общий разум растлевается с самого
своего рождения. Наверняка наше оружие - правда, иначе эти твари никогда не
пошли бы на такие крайние меры, стараясь, чтобы она не вышла наружу. Они
боятся правды, значит, мир должен эту правду узнать. Необходимо открыть
миру глаза!
Он сел и закрыл лицо руками. Оставались еще кое-какие факты, которые
он не мог им сообщить. Да и не хотел. Еще до утра некоторые из них обретут
способность проверить истинность его утверждений. Они взглянут в грозные
небеса - и кто-то из них погибнет. Они умрут, крича от страшной правды,
проникшей в их умы, от ужаса, стиснувшего их бешено колотящиеся сердца.
Напрасно будут они питаться отбиться или убежать от невидимого врага. Все
равно им суждено умереть, лепеча бесполезные слова протеста.
Грэхем смутно слышал, как полковник Лимингтон обратился к аудитории,
призывая ученых расходиться по одному, соблюдая бдительность и
осторожность. Каждый должен был взять у него копию драгоценной формулы,
чтобы как можно скорее проверить ее на себе и сразу же сообщить ему о
полученных результатах. И, что самое главное, им предстояло, держась
порознь, все время контролировать свои мысли, чтобы в случае неудачи
каждого из них обнаружили как одиночку, а не как члена группы. Лиминггон
тоже понимал угрожавшую всем опасность. И старался хотя бы уменьшить риск.
Один за другим правительственные эксперты покидали помещение. Каждый
получал от Лиминггона листок бумаги. Все посматривали на неподвижно
застывшего Грэхема, но никто с ним не заговаривал. Лица ученых отражали
невеселые раздумья, уже пустившие ростки в их умах.
Когда последний из них ушел, Лиминггон сказал:
- Грэхем, мы приготовили для вас место, где вы сможете поспать; оно
еще ниже под землей. Придется о вас заботиться как следует, пока факты не
получат подтверждения: ведь смерть Бича означает, что вы теперь -
единственный, кто получил информацию из первых рук.
- Сомневаюсь.
- Что? - от удивления у Лимингтона даже челюсть отвисла.
- Я так не думаю, - устало пояснил Грэхех - Одному небу известно,
сколько ученых получили сведения об открытии Бьернсена по личным каналам.
Некоторые наверняка отмахнулись от него, как от заведомой ереси - во всяком
случае, им так показалось. Никто из них не потрудился проверить полученные
сведения, это упущение и спасло им жизнь Но могли быть и другие, которые
повторили опыт Бьернсена и пришли к тому же результату. Им повезло больше:
их до сих пор не обнаружили. Эти перепуганные, загнанные люди, доведенные
собственным знанием до полубезумного состояния, боятся выставить себя на
посмешище, или ускорить собственную гибель, или даже вызвать страшную
бойню, если начнут выкрикивать правду направо и налево. Они где-то
скрываются, затаившись в безвестности, молча шныряя вокруг, как помойные
крысы. Вам придется здорово попотеть, чтобы их выловить.
Вы считаете, что широкое распространение сведений может привести и
беде?
- К беде - это еще мягко сказано, - заявил Грэхем. - В словаре просто
нет такого слова, которым можно назвать то, что произойдет. Новость сможет
распространиться только в том случае, если витонам, несмотря на их
отчаянное противодействие, не удастся этому помешать. Если они сочтут
необходимым, то без малейших сожалений сотрут с лица Земли половину
человечества, чтобы сохранить другую половину в блаженном неведении.
- Если сумеют, - уточнил Лимингтон.
- Они уже развязали две мировые войны и последние двадцать лет
постоянно подогревают наши эмоции по поводу неотвратимости третьей, самой
разрушительной. - Грэхем потер руки и ощутил сочащуюся из пор влагу. - То,
что было для них доступно раньше, доступно и сейчас.
- Вы что же хотите сказать, что они всемогущи, а значит, бороться с
ними бесполезно?
- Нет и еще раз нет! Но недооценивать противника тоже нельзя. Мы уже
слишком много раз делали подобную ошибку! - Лимингтон поморщился, но
возражать не стал. - Об их численности и мощи можно пока только
догадываться. Очень скоро они начнут рыскать вокруг, стараться выследить
зачинщиков мятежа и расправиться с ними - быстро, умело, раз и навсегда.
Если они обнаружат меня и уничтожат, вам придется искать кого-то из
выживших ученых. Бьернсен уведомил своих друзей, и никто не знает, как
далеко растеклись сведения по чисто личным каналам. Дейкин, к примеру,
получил их от Уэбба, а тот через Бича от самого Бьернсена. К Риду они
попали другим путем - от Мейо и опять же от Бьернсена. Дейкин и Рид
получили новость из третьих, четвертых, а может быть, и десятых рук, и все
равно она их угробила. Не исключено, что есть другие, которые, скорее по
чистой случайности, нежели по какой-то иной причине, умудрились выжить.
- Остается надеяться на это, - хмуро заметил Лимингтон.
- Как только новость выйдет наружу, те, которым она известна, окажутся
в безопасности: исчезнет повод с нами разделаться. - В его голосе
прозвучала надежда человека, мечтающего избавиться от невыносимого бремени.
Если результаты, полученные учеными, подтвердят ваше заявление, -
вмешался сенатор Кармоди, - тогда я лично позабочусь о том, чтобы
президента срочно информировали. Вы можете рассчитывать на полную поддержку
правительства.
- Благодарю вас, - сказал Грэхем и, поднявшись, вышел вместе с Волем и
Лиминггоном. Они проводили его в отведенное ему временное пристанище,
которое находилось под тем же зданием Министерства обороны, но на много
уровней ниже.
- Послушай, Билл, - обратился к нему Воль, - ведь я получил из Европы
уйму сообщений, только не успел тебе рассказать. Результаты вскрытия
Шеридана, Бьернсена и Лютера оказались точь-в-точь такими же, как и у Мейо
с Уэббом.
- Все сходится, - заметил полковник Лимингтон, прямо-таки с отеческой
гордостью похлопав Грэхема по плечу. - Людям будет нелегко поверить в
историю, которую вы раскрыли, но я полагаюсь на вас целиком и полностью.
Они ушли, чтобы Грэхем смог наконец поспать, хотя он знал, что ничего
из этого не выйдет. Разве можно уснуть, когда человечество стоит на пороге
кризиса? На его глазах погиб Мейо. Он видел, как Дейкин пытался убежать от
судьбы, удар которой был стремителен, точен и неумолим. Он предчувствовал,
какой конец ожидает Корбетта, и слышал отзвук катастрофы, в которой тот
погиб. Сегодня - Бич! А завтра?
Холодным промозглым утром страшная новость оглушительно взорвалась над
ошеломленной планетой, взорвалась так внезапно, что у всех просто дух
захватило, и так неистово, что это превзошло самые худшие опасения. Весь
мир буквально взвыл от ужаса.
ГЛАВА 8
Было три часа утра 9 июня 3015 года. Редко упоминаемый, но в высшей
степени эффективный Отдел пропаганды Соединенных Штатов трудился не
покладая рук. Его огромные помещения, занимавшие два этажа здания
Министерства внутренних дел, были темны и безлюдны. Тем временем в дюжине
комнат, укрытых в просторном подземном помещении, находящемся в двух милях
от главного здания, кипела работа. Там собрался весь штат отдела, усиленный
восемью десятками добровольных помощников.
Этажом выше, покоясь на мощных железобетонных перекрытиях, застыли
старинные тяжеловесные типографские прессы. Чистые, смазанные, блестящие,
они много лет простояли, ожидая того момента, когда неожиданный выход из
строя всей национальной системы телеинформации снова призовет их к
действию. Над ними на высоту в тысячу футов возносилась стройная громада -
резиденция полуофициальной "Вашинггон Пост".
В руки четырехсот взмыленных людей, уже давно сбросивших свои пидкаки,
стекались новости со всего земного шара. Телевидение, радио, кабельная
сеть, стратопочта, даже полевая связь вооруженных сил - все было отдано в
их распоряжение.
Но выше, на уровне земли, эта бешеная деятельность никак себя не
обнаруживала. Здание "Пост" было явно безлюдно, в бесконечных рядах его
неосвещенных окон дробилась тысячью отражений бледная луна. По тротуару
одиноко брел патрульный полицейский; он шагал, устремив взгляд на
освещенный циферблат уличных часов и ничего не подозревая о лихорадочной
работе, кипевшей у него под ногами. Все его мысли были сосредоточены на
чашке кофе, ждавшей его в конце обхода. Кошка молнией перебежала ему дорогу
и шмыгнула в тень.
А тем временем там, глубоко внизу, под нависшими бетонными громадами,
вдали от миллионов ничего не подозревающих, мирно спящих горожан, четыреста
человек фанатично трудились, готовя ужасную новость на грядущее утро.
Телеграфные ключи и скоростные печатающие аппараты отбивали то краткие
быстрые сообщения, то более длинные и зловещие. Бешено грохотали телетайпы,
выдавая горы информации. Надрывались телефоны, выплевывая чьи-то
металлические голоса. Мощный многоканальный коротковолновый передатчик
посылал через высотную антенну тревожные имнульсы по всему миру.
Стекающиеся отовсюду новости анализировались, сравнивались,
классифицировались. Бликер завершил опыт. Сообщает, что видит два шара,
парящие над Делавер авеню. 0'кей, передайте Бликеру, чтобы он забыл о них -
если сумеет! Звонит Уильямс. Говорит, что провел опыт и теперь видит
светящиеся шары. Поблагодарите Уильямса, и пусть он как можно скорее
куда-нибудь скроется! На проводе Толлертон. Опыт дал положительные
результаты. Он наблюдает вереницу голубых шаров, на большой высоте
пересекающих Потомак. Пусть спустится в укрытие и вздремнет.
- Это вы, Толлертон? Спасибо за информацию. Извините, но нам не
разрешено говорить, насколько результаты других опытов совпали с вашими.
Почему? Ну, конечно, ради вашей же безопасности. А теперь выкиньте все из
головы и ступайте баиньки!
Вокруг царил шумный, но методичный шурум-бурум: каждый звонок
пробивался сквозь встречные вызовы, каждый далекий абонент стремился
опередить остальных. Вот мужчина отчаянно вцепился в трубку, уже раз в
двадцатый пытаясь связаться со станцией ВРТС в Колорадо. Отчаявшись, он
сделал запрос в полицейское управление Денвера В другом углу радист
терпеливо и монотонно повторял в микрофон:
- Вызываю авианосец Аризона. Вызываю авианосец Аризона.
Ровно в четыре часа посреди этой суматохи появились двое; они вышли из
туннеля, по которому вот уже десять лет вывозили на поверхность тысячи еще
влажных газет, чтобы срочно доставить их на железнодорожную станцию.
Войдя, первый почтительно придержал дверь, пропуская вперед своего
спутника, высокого плотного мужчину со стальной шевелюрой и светло-серыми
глазами, спокойно и непреклонно глядевшими с жестковатого лица.
Он остановился и оценивающим взглядом окинул помещение.
Господа, перед вами президент! - сказал его провожатый.
Наступила тишина. Все встали, вглядываясь в хорошо знакомые черты.
Глава государства знаком призвал их продолжать работу и вместе с
сопровождающими проследовал в отдельную кабину. Там он надел очки, взял в
руки несколько машинописных листков и придвинулся к микрофону.
Вспыхнула сигнальная лампочка. Президент заговорил. Голос его звучал
спокойно и уверенно, в интонациях ощущалась убедительная сила.- Тонкая
аппаратура, скрытая в другом подземелье, на расстоянии двух кварталов,
улавливала его голос и воспроизводила в двух тысячах копий.
После его отъезда аппаратура, работавшая на полную мощность, выдала
две тысячи катушек магнитной пленки. Их быстро собрали, упаковали в
герметические контейнеры и увезли.
Стратоплан Нью-Йорк - Сан-Франциско, вылетевший в пять часов, унес на
борту две дюжины копий речи президента, спрятанных среди груза. Три из них
он успел оставить в пунктах посадки, после чего пилот потерял власть над
своими мыслями и стратоплан исчез навсегда.
Специальный рейс 4.30 на Лондон получил десяток копий, благополучно
перенес их через Атлантику и доставил в пункт назначения. Пилоту и его
помощнику сказали, что в запечатанных контейнерах находятся микрофильмы.
Они и считали, что там микрофильмы; поэтому те, кого их мысли могли
бы, заинтересовать, невольно обманулись, поверив в истинность сказанного.
До наступления критического часа по назначению попали примерно три
четверти копий. Из оставшейся четверти несколько задержались в пути по
естественным и непредвиденным причинам, остальные же явились первыми
потерями в новой беспощадной войне. Конечно, президент и сам мог бы без
труда произнести эту речь по всем программам сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25