Слава Родена росла, а вместе с ней – и гонорары за «Врата»; ему уже было выплачено двадцать пять тысяч семьсот франков. «Такие деньги стоят нескольких „Врат“, думал Турке, – но тут нужно с подходом – Роден очень обидчив».
Увидев сотни деталей, в беспорядке разбросанных по мастерской, Турке удивился. Ему не понравилось, что скульптор работает над памятником Гюго. «Врата» заказаны раньше; если бы не «Врата», возможно, не было бы и других заказов. Роден хмурился – не любил, когда его отрывали от работы.
Турке решил не тратить времени даром:
– Министерство хочет, чтобы «Врата» были закончены в следующем, 1889 году.
– Невозможно.
– Мы выплатили вам, сколько вы требовали. Сколько еще фигур нужно сделать?
– Вопрос не в количестве. «Врата» идут медленно, но качество должно быть высоким.
– Вот мы и хотим показать «Врата» на Всемирной выставке.
Глаза Огюста загорелись. Но он тут же помрачнел.
– Спасибо, дорогой друг, это для меня большая честь, но на «Врата» уйдет еще несколько лет.
– Несколько? – Турке печально вздохнул. – Вы их никогда не закончите.
– Все не то, что надо. Близко, но еще не то.
– После выставки о вас узнает весь мир. Будут тысячи иностранных гостей.
Огюст прекратил работу, повернулся и посмотрел на Турке.
– Да, возможность великолепная. Но если «Врата» будут недоделаны, я никогда себе этого не прощу.
– Всемирная выставка будет одной из самых блестящих в нашей истории. Мы сооружаем в честь ее Эйфелеву башню; празднуется столетняя годовщина революции и штурма Бастилии. «Врата» станут патриотическим памятником.
– Думаете, я сам не понимаю? Думаете, мне просто нравится тянуть время? Терять такую возможность? Но я не могу показать работу, которой сам не удовлетворен.
– Роден, вы слишком критичны, с вами не столкуешься. Будете водить нас за нос – лишитесь всего.
Опост промолчал. Но когда Турке ушел, все валилось из рук.
Он стоял перед гипсовым Гюго и размышлял. При всей своей неприязни к Гюго он уважал в писателе его бескомпромиссность. А он своих заказчиков – муниципалитеты Кале, Нанси, Дэмвильера, Министерство изящных искусств – обманывал как мог, а они – его. Он считал, что пока заказ не готов, он не отработал аванса. У художника нет ни капитала, ни собственности, ни обеспеченного положения в общепринятом смысле. Только талант и силы. Да и существует ли на свете такая вещь, как обеспеченное положение?
5
Он снова потянулся к частным заказам. Тут уж по крайней мере, думал он, никто не посмеет давить на него. Но с Камиллой становилось все труднее.
Была одна из обычных суббот, которые они проводили в уединенной мастерской возле площади Италии. Стояло ясное солнечное утро, идеальное освещение для ее прелестного белокожего тела. Он готовился лепить с нее новую обнаженную фигуру, а она противилась. Камилла соглашалась, что на «Гражданах Кале» не должно быть ничего, «кроме рубах», что Гюго, в качестве французского бога, должен быть совершенно нагим – богам так и положено, что обнаженные фигуры на «Вратах» иначе и не мыслимы, и без колебаний принимала обнаженных Адама и Еву. Но когда он велел ей позировать для романтической группы – женщина на коленях у мужчины, ноги переплетены, тела слились в страстном поцелуе, – группа должна была называться «Поцелуй», – Камилла отказалась позировать. Она сказала:
– Это непристойно, стыдно быть запечатленной в объятиях другого мужчины.
У него и в мыслях не было, чтобы она позировала в паре с обнаженным натурщиком, но сказать об этом, значило бы проявить слабость. И он раздраженно заметил:
– Что за приступ скромности, мадемуазель, для художницы это непростительно.
Камилла вначале обрадовалась: Огюст назвал ее художницей. А затем досада усилилась. По какому праву он так разговаривает с ней? Он упрям как осел, сердито подумала она, и ему нет до нее дела.
Огюсту нравилось ее возбуждение, когда она на него сердилась. Он велел раздеваться и вышел из себя, когда Камилла отказалась. Он и не собирается заставлять ее позировать в паре с мужчиной, просто хочет воплотить в ее прекрасном теле идею любви. Она ведет себя, как жеманница, дурочка. Но ее гордая поза очаровала его. Словно Сара Бернар в «Федре» В данном случае имеется в виду трагедия крупнейшего французского писателя Расина «Федра» (1677).
, подумал он, трагическая королева, полная решимости не сдаваться, как бы ее ни оскорбляли.
– Почему ты не заканчиваешь начатую работу? – спросила она.
– Чужие слова! – Его это возмутило. В голосе послышались резкие ноты.
– Да, мосье.
Огюст гневно смотрел на нее. Ужасно, эта женщина его погубит.
– Я тебя не задерживаю, – пробормотал он. Она возмутилась:
– Вы хотите сказать, мэтр, что я для вас просто натурщица, можно нанять и уволить, когда вам заблагорассудится?
Огюст ничего не понимал. С каждым днем Камилла становилась все прекрасней, и он так жаждал лепить ее, а с ней все труднее. У него вошло в привычку лепить то, что он видел перед собой, он любил говорить: «Я ничего не выдумываю, только воссоздаю то, что есть в природе». Но в ее присутствии он испытывал такую полноту чувств, что все окружающее представало в ином свете. Рядом с ней он не был холодным наблюдателем, не мог мыслить трезво.
Огюст промолчал, лицо его было бесстрастно; Камилла надменно заявила:
– Я ведь не кокотка из дорогих, и можешь не повторять, как много я для тебя значу. Мне надоело слышать, как я красива, украшение твоей мастерской. Что ни говори, а это всего лишь «приют любви».
Как ни желанна была она в эту минуту, Огюст не стерпел.
– Я тебя не держу. Возьму другую модель для «Поцелуя». Маргарет.
– Она слишком холодна – англичанка! – Камилла была в ужасе.
– Рени?
– Провинциалка. И такая наглая рожа.
– Иветта?
– Просто экономка. Подожди.
– Чего? Пока ты снизойдешь? Я не могу так работать.
– Прошу тебя, Огюст. – Она должна убедить его. Если он уступит, значит, любит. Это будет с его стороны жертвой во имя любви.
– Сделай что-нибудь другое, бюст, отдельную фигуру. Тогда я буду позировать обнаженной. Ты можешь сделать вакханку вместо той, что разбилась много лет назад.
– Нет. – То была Роза.
– Тогда мадонну.
– Обнаженную? – Это удивило даже Огюста. – Почему бы нет?
– Не годится для мадонны, не годится.
– Но ведь ты хочешь, чтобы я позировала в объятиях другого мужчины.
– Нет-нет-нет. – Она принадлежит ему одному – это так ясно прозвучало в его ответе. Она оживилась:
– О Огюст, почему же ты не сказал?
Говорил! Ему захотелось отшлепать ее, как ребенка, который перечит. Но они так хорошо сработались, она помогла ему в выполнении важных заказов. Замену ей будет трудно найти, это он понимал.
– Мы сделаем новую обнаженную фигуру, – сказал он. – Остальное придет в процессе работы.
– Ты не соединишь меня потом в пару?
– Я сказал «нет»! – Господи, как с ней трудно!
– Ты так поступил с «Вечной весной». Сначала лепил меня одну, как новый вариант «Данаиды», а затем дал мне пару. – Она словно обвиняла его в предательстве. – Огюст, ты не выставишь «Вечную весну»? Нет?
– Я уже послал копии Хэнли и Роберту Люису Стивенсону.
– Они не узнают меня?
– Никто тебя не узнает.
– Все узнают, – печально проговорила она. – Неужели ты не понимаешь, что если будешь так продолжать, то эти обнаженные пары оттолкнут покупателей.
– Я не уговаривал тебя идти ко мне в ученицы. Сочту нужным – выставлю «Вечную весну».
– В ней столько чувственности, я боюсь.
– Отлично. Значит, я на правильном пути. Теперь нам надо готовить ее для выставки.
– Для выставки? – Камилла была в растерянности. – Какой выставки? Ты мне ни слова не говорил.
Он пожал плечами: а почему он должен говорить? Он волен поступать как хочет.
Рассерженная его скрытностью, она выкрикнула:
– В один прекрасный день ты устроишь выставку под самым моим носом, и я не буду знать, пока мне не сообщит привратник!
– Так вот, мы намерены выставиться в Париже.
– Мы? Кто – мы?
– Клод Моне и я. В галерее Жоржа Пти Жорж Пети – торговец картинами, в 1880-е годы стал покупать работы импрессионистов. В его галерее на улице Сез в Париже регулярно устраивались художественные выставки, в которых принимали участие Моне, Ренуар и другие.
.
– В этой прекрасной, просторной галерее у Марсова поля?
– Да. Жорж Пти считает, что хорошо бы открыть нашу выставку в следующем, 1889 году, одновременно со Всемирной.
– Какая великолепная идея! И ты молчал!
Огюст снова пожал плечами. Он не сообщил главного. Если выставка состоится, он не намерен приглашать на открытие ни ее, ни Розу. Зачем оказываться в нелепом положении?
– Ты уже решил, что будешь выставлять? – Решу, когда будет ясно, что готово.
– Решу, – передразнила его Камилла. – Новый Людовик XIV. А Моне?
– Он на все согласен. Мы друг другу не помеха.
– Галерея Жоржа Пти – очень ответственно.
– Посмотрим.
– Ты покажешь «Вечную весну»? Огюст промолчал.
– А если выставка состоится? – настаивала она.
– Да.
– Раз Роден говорит «да», я должна примириться. – Да.
– И «Граждан»? Их тоже?
– Не уверен.
– Они почти уже закончены. Уже и в глине, и в терракоте, и в гипсе. Надо показать непременно.
– Я сказал, еще не уверен. – И уже спокойнее добавил:-Дорогая, у нас совсем мало времени. Мне нужно проверить, что готово, и нужна твоя помощь.
– А как же с обнаженной фигурой, для которой ты хотел, чтобы я сейчас позировала?
– Потом. – Он взял ее руки, нежно их сжал. – Камилла, ты умная и красивая, ты скульптор, наделенный истинным чувством и пониманием. Не будем об этом забывать.
Она стояла в замешательстве и желала одного – чтобы он не выпускал ее из объятий.
– Ну вот, выяснили, что у нас готово к выставке. Теперь ты можешь закончить мой бюст, который начала. Если тебе хочется, я его выставлю. Обещаю.
Полная гордости и стыдясь, что могла усомниться в его любви, Камилла сказала:
– Я буду работать каждую свободную минуту. И если захочешь его выставить, Огюст, он будет готов.
– Спасибо. – Он все еще колебался, принять ли приглашение экспонировать собрание своих работ. Но теперь он должен согласиться. Энтузиазм Камиллы убедил его в этом.
Глава XXXII
Совместная выставка произведений Родена и картин Клода Моне в галерее Жоржа Пти в 1889 году была, как Огюст сказал Моне, «первой действительно заслуживающей внимания» На этой выставке было представлено тридцать шесть работ Родена, в том числе «Граждане Кале», фигура Бастьен-Лепажа, «Беллова», бюст Розы Бере, «Мыслитель», «Уголино» и ряд других работ, многие из которых были связаны с «Вратами ада». К открытию был издан общий каталог выставки со статьями Октава Мирбо о Моне и Гюстава Жеффруа – о Родене.
Жеффруа – известный французский писатель и художественный критик, в своей статье впервые приводит биографические сведения о Родене, дает выразительный творческий портрет скульптора, анализирует важнейшие его произведения. Сравнивая Родена с Микеланджело, Жеффруа говорит о широком признании, которое уже получило его искусство, и предсказывает ему мировую славу. В заключение он пишет о Родене: «Как все великие художники, он может быть определен: личность в борении с природой».
.
Галерея Жоржа Пти к тому времени приобрела громкую известность. Выставленные там произведения продавались по высоким ценам и быстро находили покупателей. И расположена она была очень удачно: рядом с недавно открытой Всемирной выставкой, самой большой в истории Парижа, цель которой была заставить позабыть об унижениях франко-прусской войны и привлечь посетителей со всего мира. Всемирная выставка была рядом с Эйфелевой башней, открытие которой состоялось на несколько недель раньше; оно проходило в патриотическом угаре, в присутствии миллиона французов, гордых сознанием того, что постройка эта стоила стране пятнадцать миллионов франков. На открытие выставки в галерее Жоржа Пти было приглашено много именитых гостей.
И все же в иные моменты Огюсту не верилось, что в его жизни произошло такое событие. Всю жизнь и даже теперь, в сорок восемь, он считал себя всего только трудолюбивым ремесленником, который встает с рассветом и трудится целый день в одной из мастерских. Он сказал об этом Моне – они размещали свои работы в галерее, когда на него вновь нашло сомнение, правильно ли это – устраивать совместную выставку.
– Наши работы столь различны, Клод, что выставка может быть провалом.
Моне ответил:
– Имена наши не умрут. Твое и мое. Давно нам пора занять заслуженное место.
– Семьдесят твоих картин и тридцать шесть моих скульптур. Огромный труд.
– Труд всей жизни. Поистине представительное зрелище. Первая выставка, которой я по-настоящему доволен, к которой мы как следует подготовимся.
– А если провалимся?
– Предпримем новую попытку. Это единственный путь одержать победу над Салоном.
Огюст замолчал, припомнив свои тяжелые битвы с представителями официального французского искусства, и стал наблюдать, как Моне развешивает картины. С годами массивная фигура Моне расплылась, но он все еще выглядел необычайно сильным, этот человек, похожий на медведя, пишущий такие изящные картины. Живопись Моне отличалась светлым колоритом, передающим прозрачные тона солнца и воздуха, живопись, воспроизводящая бесконечные световые нюансы.
Огюст с грустью отметил про себя, как сильно состарился его друг: широкое красивое лицо художника покрыли морщины, годы оставили следы забот; густые черные волосы и борода поседели, карие глаза, когда-то такие ясные, стали печальными; выражение лица изменилось, прежде добродушное, оно стало резким, агрессивным, особенно когда он имел дело с покупателями. Но именно эта прямота и нравилась Огюсту. Ему казалось, что Моне, который ради искусства претерпел ужасные испытания – нищета свела в могилу любимую жену, сам голодал и прозябал, вынужден был просить о милости, он, которого подвергали осмеянию, клеймили позором, чьи произведения долгое время не признавали, – никогда не падал духом. Ни разу не изменил себе, никогда ни перед кем не унижался и не шел на компромиссы. Моне действительно нравятся его скульптуры, иначе он не предложил бы Огюсту совместную выставку. Теперь Моне без труда продавал свои картины по тысяче франков за каждую и столько, сколько хотел.
Больше всего Огюста забавляло, а Моне придавало уверенность в благополучном исходе выставки то случайное стечение обстоятельств, что они родились на свет почти одновременно – с разницей в сорок восемь часов.
На открытии они стояли рядом у входа в просторную галерею и вместе приветствовали именитых посетителей.
Огюст ничего не понимал, ему казалось, что мир перевернулся, выставка, в конце концов, может и не быть провалом, думал он. Он не поверил глазам своим, увидев, как Сади Карно Карно, Сади (1837–1894) – французский инженер и политический деятель. В 1887 году был избран президентом Франции.
, президент республики, чьи портреты – Карно, открывающий Эйфелеву башню, – были на первых страницах газет всего мира, входит в зал вместе с Эдуардом, принцем Уэльским Эдуард, принц Уэльский (1841–1910)-наследник английского престола, с 1901 года – английский король Эдуард VII.
. В сорок семь лет принц Уэльский, любитель богемы и англичанин до мозга костей, был кумиром республиканской французской буржуазии. Вслед за ними шел доктор Жорж Клемансо Клемансо, Жорж (1841–1929)-французский политический деятель, лидер партии радикалов, был дружен с К. Моне, выступал в защиту его искусства.
, ставший влиятельным радикалом и журналистом, исполненный решимости отомстить Германии, пока не потерял еще надежду на свое переизбрание.
К Клемансо присоединился Эжен Гийом, он все еще был директором Школы изящных искусств и главой французского официального искусства. Гийом знал, что в один прекрасный день Клемансо может стать премьером, хотя роялисты и считали его анархистом. Толпа посетителей вызывала у Огюста все больший интерес. Он увидел Дега и Хэнли, ведущих оживленный спор, Ренуара, слегка прихрамывающего из-за хронического ревматизма, и рядом с ним, как всегда, застенчивого, замкнутого Сезанна; он увидел Доде, Золя и Гонкура Гонкур – имеется в виду Эдмон де Гонкур (1822–1896)-французский писатель и художественный критик. Большинство произведений создал вместе со своим младшим братом Жюлем, умершим в 1870 году.
– они ходили все вместе, но каждый был сам по себе, – Писсарро, Малларме и Гюисманса Гюисманс, Жорж-Карл (1848–1907)-французский писатель и художественный критик.
, внимательно осматривающих выставку; Буше и Каррьера, которые направлялись прямо к нему, чтобы выразить свое восхищение; Эдмона Турке и Антонена Пруста, важных, как послы королевского двора; спокойного, умного Цезаря Франка Франк, Цезарь (1822–1890) – французский композитор и органист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Увидев сотни деталей, в беспорядке разбросанных по мастерской, Турке удивился. Ему не понравилось, что скульптор работает над памятником Гюго. «Врата» заказаны раньше; если бы не «Врата», возможно, не было бы и других заказов. Роден хмурился – не любил, когда его отрывали от работы.
Турке решил не тратить времени даром:
– Министерство хочет, чтобы «Врата» были закончены в следующем, 1889 году.
– Невозможно.
– Мы выплатили вам, сколько вы требовали. Сколько еще фигур нужно сделать?
– Вопрос не в количестве. «Врата» идут медленно, но качество должно быть высоким.
– Вот мы и хотим показать «Врата» на Всемирной выставке.
Глаза Огюста загорелись. Но он тут же помрачнел.
– Спасибо, дорогой друг, это для меня большая честь, но на «Врата» уйдет еще несколько лет.
– Несколько? – Турке печально вздохнул. – Вы их никогда не закончите.
– Все не то, что надо. Близко, но еще не то.
– После выставки о вас узнает весь мир. Будут тысячи иностранных гостей.
Огюст прекратил работу, повернулся и посмотрел на Турке.
– Да, возможность великолепная. Но если «Врата» будут недоделаны, я никогда себе этого не прощу.
– Всемирная выставка будет одной из самых блестящих в нашей истории. Мы сооружаем в честь ее Эйфелеву башню; празднуется столетняя годовщина революции и штурма Бастилии. «Врата» станут патриотическим памятником.
– Думаете, я сам не понимаю? Думаете, мне просто нравится тянуть время? Терять такую возможность? Но я не могу показать работу, которой сам не удовлетворен.
– Роден, вы слишком критичны, с вами не столкуешься. Будете водить нас за нос – лишитесь всего.
Опост промолчал. Но когда Турке ушел, все валилось из рук.
Он стоял перед гипсовым Гюго и размышлял. При всей своей неприязни к Гюго он уважал в писателе его бескомпромиссность. А он своих заказчиков – муниципалитеты Кале, Нанси, Дэмвильера, Министерство изящных искусств – обманывал как мог, а они – его. Он считал, что пока заказ не готов, он не отработал аванса. У художника нет ни капитала, ни собственности, ни обеспеченного положения в общепринятом смысле. Только талант и силы. Да и существует ли на свете такая вещь, как обеспеченное положение?
5
Он снова потянулся к частным заказам. Тут уж по крайней мере, думал он, никто не посмеет давить на него. Но с Камиллой становилось все труднее.
Была одна из обычных суббот, которые они проводили в уединенной мастерской возле площади Италии. Стояло ясное солнечное утро, идеальное освещение для ее прелестного белокожего тела. Он готовился лепить с нее новую обнаженную фигуру, а она противилась. Камилла соглашалась, что на «Гражданах Кале» не должно быть ничего, «кроме рубах», что Гюго, в качестве французского бога, должен быть совершенно нагим – богам так и положено, что обнаженные фигуры на «Вратах» иначе и не мыслимы, и без колебаний принимала обнаженных Адама и Еву. Но когда он велел ей позировать для романтической группы – женщина на коленях у мужчины, ноги переплетены, тела слились в страстном поцелуе, – группа должна была называться «Поцелуй», – Камилла отказалась позировать. Она сказала:
– Это непристойно, стыдно быть запечатленной в объятиях другого мужчины.
У него и в мыслях не было, чтобы она позировала в паре с обнаженным натурщиком, но сказать об этом, значило бы проявить слабость. И он раздраженно заметил:
– Что за приступ скромности, мадемуазель, для художницы это непростительно.
Камилла вначале обрадовалась: Огюст назвал ее художницей. А затем досада усилилась. По какому праву он так разговаривает с ней? Он упрям как осел, сердито подумала она, и ему нет до нее дела.
Огюсту нравилось ее возбуждение, когда она на него сердилась. Он велел раздеваться и вышел из себя, когда Камилла отказалась. Он и не собирается заставлять ее позировать в паре с мужчиной, просто хочет воплотить в ее прекрасном теле идею любви. Она ведет себя, как жеманница, дурочка. Но ее гордая поза очаровала его. Словно Сара Бернар в «Федре» В данном случае имеется в виду трагедия крупнейшего французского писателя Расина «Федра» (1677).
, подумал он, трагическая королева, полная решимости не сдаваться, как бы ее ни оскорбляли.
– Почему ты не заканчиваешь начатую работу? – спросила она.
– Чужие слова! – Его это возмутило. В голосе послышались резкие ноты.
– Да, мосье.
Огюст гневно смотрел на нее. Ужасно, эта женщина его погубит.
– Я тебя не задерживаю, – пробормотал он. Она возмутилась:
– Вы хотите сказать, мэтр, что я для вас просто натурщица, можно нанять и уволить, когда вам заблагорассудится?
Огюст ничего не понимал. С каждым днем Камилла становилась все прекрасней, и он так жаждал лепить ее, а с ней все труднее. У него вошло в привычку лепить то, что он видел перед собой, он любил говорить: «Я ничего не выдумываю, только воссоздаю то, что есть в природе». Но в ее присутствии он испытывал такую полноту чувств, что все окружающее представало в ином свете. Рядом с ней он не был холодным наблюдателем, не мог мыслить трезво.
Огюст промолчал, лицо его было бесстрастно; Камилла надменно заявила:
– Я ведь не кокотка из дорогих, и можешь не повторять, как много я для тебя значу. Мне надоело слышать, как я красива, украшение твоей мастерской. Что ни говори, а это всего лишь «приют любви».
Как ни желанна была она в эту минуту, Огюст не стерпел.
– Я тебя не держу. Возьму другую модель для «Поцелуя». Маргарет.
– Она слишком холодна – англичанка! – Камилла была в ужасе.
– Рени?
– Провинциалка. И такая наглая рожа.
– Иветта?
– Просто экономка. Подожди.
– Чего? Пока ты снизойдешь? Я не могу так работать.
– Прошу тебя, Огюст. – Она должна убедить его. Если он уступит, значит, любит. Это будет с его стороны жертвой во имя любви.
– Сделай что-нибудь другое, бюст, отдельную фигуру. Тогда я буду позировать обнаженной. Ты можешь сделать вакханку вместо той, что разбилась много лет назад.
– Нет. – То была Роза.
– Тогда мадонну.
– Обнаженную? – Это удивило даже Огюста. – Почему бы нет?
– Не годится для мадонны, не годится.
– Но ведь ты хочешь, чтобы я позировала в объятиях другого мужчины.
– Нет-нет-нет. – Она принадлежит ему одному – это так ясно прозвучало в его ответе. Она оживилась:
– О Огюст, почему же ты не сказал?
Говорил! Ему захотелось отшлепать ее, как ребенка, который перечит. Но они так хорошо сработались, она помогла ему в выполнении важных заказов. Замену ей будет трудно найти, это он понимал.
– Мы сделаем новую обнаженную фигуру, – сказал он. – Остальное придет в процессе работы.
– Ты не соединишь меня потом в пару?
– Я сказал «нет»! – Господи, как с ней трудно!
– Ты так поступил с «Вечной весной». Сначала лепил меня одну, как новый вариант «Данаиды», а затем дал мне пару. – Она словно обвиняла его в предательстве. – Огюст, ты не выставишь «Вечную весну»? Нет?
– Я уже послал копии Хэнли и Роберту Люису Стивенсону.
– Они не узнают меня?
– Никто тебя не узнает.
– Все узнают, – печально проговорила она. – Неужели ты не понимаешь, что если будешь так продолжать, то эти обнаженные пары оттолкнут покупателей.
– Я не уговаривал тебя идти ко мне в ученицы. Сочту нужным – выставлю «Вечную весну».
– В ней столько чувственности, я боюсь.
– Отлично. Значит, я на правильном пути. Теперь нам надо готовить ее для выставки.
– Для выставки? – Камилла была в растерянности. – Какой выставки? Ты мне ни слова не говорил.
Он пожал плечами: а почему он должен говорить? Он волен поступать как хочет.
Рассерженная его скрытностью, она выкрикнула:
– В один прекрасный день ты устроишь выставку под самым моим носом, и я не буду знать, пока мне не сообщит привратник!
– Так вот, мы намерены выставиться в Париже.
– Мы? Кто – мы?
– Клод Моне и я. В галерее Жоржа Пти Жорж Пети – торговец картинами, в 1880-е годы стал покупать работы импрессионистов. В его галерее на улице Сез в Париже регулярно устраивались художественные выставки, в которых принимали участие Моне, Ренуар и другие.
.
– В этой прекрасной, просторной галерее у Марсова поля?
– Да. Жорж Пти считает, что хорошо бы открыть нашу выставку в следующем, 1889 году, одновременно со Всемирной.
– Какая великолепная идея! И ты молчал!
Огюст снова пожал плечами. Он не сообщил главного. Если выставка состоится, он не намерен приглашать на открытие ни ее, ни Розу. Зачем оказываться в нелепом положении?
– Ты уже решил, что будешь выставлять? – Решу, когда будет ясно, что готово.
– Решу, – передразнила его Камилла. – Новый Людовик XIV. А Моне?
– Он на все согласен. Мы друг другу не помеха.
– Галерея Жоржа Пти – очень ответственно.
– Посмотрим.
– Ты покажешь «Вечную весну»? Огюст промолчал.
– А если выставка состоится? – настаивала она.
– Да.
– Раз Роден говорит «да», я должна примириться. – Да.
– И «Граждан»? Их тоже?
– Не уверен.
– Они почти уже закончены. Уже и в глине, и в терракоте, и в гипсе. Надо показать непременно.
– Я сказал, еще не уверен. – И уже спокойнее добавил:-Дорогая, у нас совсем мало времени. Мне нужно проверить, что готово, и нужна твоя помощь.
– А как же с обнаженной фигурой, для которой ты хотел, чтобы я сейчас позировала?
– Потом. – Он взял ее руки, нежно их сжал. – Камилла, ты умная и красивая, ты скульптор, наделенный истинным чувством и пониманием. Не будем об этом забывать.
Она стояла в замешательстве и желала одного – чтобы он не выпускал ее из объятий.
– Ну вот, выяснили, что у нас готово к выставке. Теперь ты можешь закончить мой бюст, который начала. Если тебе хочется, я его выставлю. Обещаю.
Полная гордости и стыдясь, что могла усомниться в его любви, Камилла сказала:
– Я буду работать каждую свободную минуту. И если захочешь его выставить, Огюст, он будет готов.
– Спасибо. – Он все еще колебался, принять ли приглашение экспонировать собрание своих работ. Но теперь он должен согласиться. Энтузиазм Камиллы убедил его в этом.
Глава XXXII
Совместная выставка произведений Родена и картин Клода Моне в галерее Жоржа Пти в 1889 году была, как Огюст сказал Моне, «первой действительно заслуживающей внимания» На этой выставке было представлено тридцать шесть работ Родена, в том числе «Граждане Кале», фигура Бастьен-Лепажа, «Беллова», бюст Розы Бере, «Мыслитель», «Уголино» и ряд других работ, многие из которых были связаны с «Вратами ада». К открытию был издан общий каталог выставки со статьями Октава Мирбо о Моне и Гюстава Жеффруа – о Родене.
Жеффруа – известный французский писатель и художественный критик, в своей статье впервые приводит биографические сведения о Родене, дает выразительный творческий портрет скульптора, анализирует важнейшие его произведения. Сравнивая Родена с Микеланджело, Жеффруа говорит о широком признании, которое уже получило его искусство, и предсказывает ему мировую славу. В заключение он пишет о Родене: «Как все великие художники, он может быть определен: личность в борении с природой».
.
Галерея Жоржа Пти к тому времени приобрела громкую известность. Выставленные там произведения продавались по высоким ценам и быстро находили покупателей. И расположена она была очень удачно: рядом с недавно открытой Всемирной выставкой, самой большой в истории Парижа, цель которой была заставить позабыть об унижениях франко-прусской войны и привлечь посетителей со всего мира. Всемирная выставка была рядом с Эйфелевой башней, открытие которой состоялось на несколько недель раньше; оно проходило в патриотическом угаре, в присутствии миллиона французов, гордых сознанием того, что постройка эта стоила стране пятнадцать миллионов франков. На открытие выставки в галерее Жоржа Пти было приглашено много именитых гостей.
И все же в иные моменты Огюсту не верилось, что в его жизни произошло такое событие. Всю жизнь и даже теперь, в сорок восемь, он считал себя всего только трудолюбивым ремесленником, который встает с рассветом и трудится целый день в одной из мастерских. Он сказал об этом Моне – они размещали свои работы в галерее, когда на него вновь нашло сомнение, правильно ли это – устраивать совместную выставку.
– Наши работы столь различны, Клод, что выставка может быть провалом.
Моне ответил:
– Имена наши не умрут. Твое и мое. Давно нам пора занять заслуженное место.
– Семьдесят твоих картин и тридцать шесть моих скульптур. Огромный труд.
– Труд всей жизни. Поистине представительное зрелище. Первая выставка, которой я по-настоящему доволен, к которой мы как следует подготовимся.
– А если провалимся?
– Предпримем новую попытку. Это единственный путь одержать победу над Салоном.
Огюст замолчал, припомнив свои тяжелые битвы с представителями официального французского искусства, и стал наблюдать, как Моне развешивает картины. С годами массивная фигура Моне расплылась, но он все еще выглядел необычайно сильным, этот человек, похожий на медведя, пишущий такие изящные картины. Живопись Моне отличалась светлым колоритом, передающим прозрачные тона солнца и воздуха, живопись, воспроизводящая бесконечные световые нюансы.
Огюст с грустью отметил про себя, как сильно состарился его друг: широкое красивое лицо художника покрыли морщины, годы оставили следы забот; густые черные волосы и борода поседели, карие глаза, когда-то такие ясные, стали печальными; выражение лица изменилось, прежде добродушное, оно стало резким, агрессивным, особенно когда он имел дело с покупателями. Но именно эта прямота и нравилась Огюсту. Ему казалось, что Моне, который ради искусства претерпел ужасные испытания – нищета свела в могилу любимую жену, сам голодал и прозябал, вынужден был просить о милости, он, которого подвергали осмеянию, клеймили позором, чьи произведения долгое время не признавали, – никогда не падал духом. Ни разу не изменил себе, никогда ни перед кем не унижался и не шел на компромиссы. Моне действительно нравятся его скульптуры, иначе он не предложил бы Огюсту совместную выставку. Теперь Моне без труда продавал свои картины по тысяче франков за каждую и столько, сколько хотел.
Больше всего Огюста забавляло, а Моне придавало уверенность в благополучном исходе выставки то случайное стечение обстоятельств, что они родились на свет почти одновременно – с разницей в сорок восемь часов.
На открытии они стояли рядом у входа в просторную галерею и вместе приветствовали именитых посетителей.
Огюст ничего не понимал, ему казалось, что мир перевернулся, выставка, в конце концов, может и не быть провалом, думал он. Он не поверил глазам своим, увидев, как Сади Карно Карно, Сади (1837–1894) – французский инженер и политический деятель. В 1887 году был избран президентом Франции.
, президент республики, чьи портреты – Карно, открывающий Эйфелеву башню, – были на первых страницах газет всего мира, входит в зал вместе с Эдуардом, принцем Уэльским Эдуард, принц Уэльский (1841–1910)-наследник английского престола, с 1901 года – английский король Эдуард VII.
. В сорок семь лет принц Уэльский, любитель богемы и англичанин до мозга костей, был кумиром республиканской французской буржуазии. Вслед за ними шел доктор Жорж Клемансо Клемансо, Жорж (1841–1929)-французский политический деятель, лидер партии радикалов, был дружен с К. Моне, выступал в защиту его искусства.
, ставший влиятельным радикалом и журналистом, исполненный решимости отомстить Германии, пока не потерял еще надежду на свое переизбрание.
К Клемансо присоединился Эжен Гийом, он все еще был директором Школы изящных искусств и главой французского официального искусства. Гийом знал, что в один прекрасный день Клемансо может стать премьером, хотя роялисты и считали его анархистом. Толпа посетителей вызывала у Огюста все больший интерес. Он увидел Дега и Хэнли, ведущих оживленный спор, Ренуара, слегка прихрамывающего из-за хронического ревматизма, и рядом с ним, как всегда, застенчивого, замкнутого Сезанна; он увидел Доде, Золя и Гонкура Гонкур – имеется в виду Эдмон де Гонкур (1822–1896)-французский писатель и художественный критик. Большинство произведений создал вместе со своим младшим братом Жюлем, умершим в 1870 году.
– они ходили все вместе, но каждый был сам по себе, – Писсарро, Малларме и Гюисманса Гюисманс, Жорж-Карл (1848–1907)-французский писатель и художественный критик.
, внимательно осматривающих выставку; Буше и Каррьера, которые направлялись прямо к нему, чтобы выразить свое восхищение; Эдмона Турке и Антонена Пруста, важных, как послы королевского двора; спокойного, умного Цезаря Франка Франк, Цезарь (1822–1890) – французский композитор и органист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72