— Я очень проголодался. Издержки работы.
— Почему ты сегодня участвовал в сражении? — спросила она.
— Это не настоящее сражение, а стычка.
— Какая разница? Ведь люди погибли.
— Ты о краснокожих или о белых?
— Обо всех.
Джеймс покачал головой:
— Думаю, ты не вполне понимаешь, что я живу их жизнью, ибо я — часть… всего этого. Я разделяю жизнь Джаррета и тех людей в набедренных повязках и перьях, которые сегодня издавали ужасные боевые кличи, тех, кто говорит на другом языке, красит лица, снимает скальпы с белых солдат. Я оберегаю их жен и детей.
— Почему ты участвовал в стычке? — повторила девушка.
— Потому что я был с людьми из группы, которую Оцеола и его друзья освободили из лагеря в форте Брук во второй день июня.
— Освободили? Говорят, что Оцеола заставил кое-кого из них бежать, не считаясь с тем, хотят они того или нет. Здесь, в доме твоего брата, я узнаю все слухи и новости.
— Мне точно не известно, что именно произошло, — уклончиво сказал Джеймс. — Я ведь не только с ними. Они редко посвящают меня в свои планы, если это связано с кровопролитием, ибо прекрасно понимают мои трудности. Я прихожу на заседания совета и высказываю мнение как представитель своего, увы, уже малочисленного племени, предупреждаю о предстоящих действиях белых солдат.
— Когда-нибудь Оцеола убьет тебя. Джеймс покачал головой:
— Ты не видела и не понимаешь его. Он знает, что я был с теми, кто направлялся на юго-запад. Когда эти люди доберутся до своих семей, я выясню, кто все еще хочет получить компенсацию правительства и уйти на запад. Никто не предполагал, что сегодня произойдет сражение. Солдаты не искали индейцев, а те уж точно не искали их.
Вода остывала. Тила посмотрела на свои руки:
— Там было столько крови!
— Впоследствии ее прольется еще больше, но ты не должна этого видеть!
— Я уже стала частью всего этого.
— Нет! Полагаешь, такое возможно за один день? Ты должна ходить в шелках и кружеве, твое место — за спинетом или на балу.
— Я помогала раненым.
— Латая семинолов, как и хороших белых солдат?
— Да!
— И я мог лежать там раненый, истекающий кровью.
— Замолчи!
— Тебе не следовало быть там!
— Я боялась, что ты лежишь там раненый, истекающий кровью.
— Тебе нечего бояться за меня.
— А ты не участвуй в сражениях!
— Неужели не понимаешь, что иногда мне приходится сражаться. Пойми и прими это. Я тут родился. Ты — нет. Отправляйся домой!
— Ты считаешь необходимым быть с воинами. А я должна быть с солдатами.
— Ну как тебе объяснить, что это не место для леди!
— Я была там, где следовало.
— Проклятие! Ты рискуешь жизнью!
— Ты тоже, притом постоянно!
— Это часть моего существования. Это не твоя война.
— У меня есть все права…
— Нет, черт возьми, нет!
Джеймс вдруг вскочил и подхватил девушку на руки. Типа задрожала от ночного холода, но он, словно не замечая этого, прижал ее к себе. Обхватив его шею руками, она прильнула к нему. Вода стекала с нее на ковер. Девушка закрыла глаза, наслаждаясь близостью Джеймса. Что бы он ни говорил ей, она ощущала жар его мускулистой груди, слышала неистовое биение его сердца. Радуясь, что он рядом, Тила смутно чего-то боялась.
Едва узнав Джеймса, она потеряла его, изведала горькое одиночество, поняла, как опасно приближаться к огню. Раньше Тила не могла бы сказать, что чувствует к Джеймсу. Однако Джаррет прав: заинтригованная им, она влюбилась в него. Ведь ее привлекло в нем именно то, что Джеймс не ищет легких путей, хочет, чтобы его принимали таким, каков он есть, борется с преследованием семинолов. С самого начала девушку пронзила мысль, что Джеймс завладеет ее сердцем и душой, ее снами и мечтами. Осознав, как он дорог ей, Тила Не испытала облегчения. Ведь этот изгой, отступник снова растворится в ночи, причинив ей страшную боль.
Она встретила его внимательный взгляд.
— Ты не смеешь так поступать!
— Не смею?
— Да, ты угрожал мне, склонившись над своим раненым другом, а потом пробрался тайком в мою комнату. У тебя повадки…
— Дикаря? — подсказал он.
— Не играй со мной!
Но Джеймс уже опустил девушку на кровать и накрыл своим телом.
— Но я ощущаю себя дикарем, — прошептал он. Его мужской запах одурманил ее, а жар груди опалил. Джеймс пробуждал в девушке желание, сладостные воспоминания, обещал несказанное наслаждение.
— Тогда тебе, может, лучше вернуться в лес?
— А может, и нет. По-моему, сейчас мое место здесь.
— И ты уйдешь, как только минует порыв. Он бросил на нее строгий взгляд:
— Тебе необходимо отправиться домой и помнить, что у меня ужасные манеры и мое место в лесу. Да, непременно запомни это!
— Не говори так! — воскликнула она. Когда Джеймс внезапно вскочил с постели, Тила задрожала от холода. Он заметался, как пантера, стремительный, стройный, грациозный. Потом сбросил с себя бриджи, сапоги и снова накрыл ее своим теплым телом.
Телом дикаря.
Джеймс никогда еще не овладевал Тилой так стремительно, не одарив ее ласками, с такой откровенной чувственностью. Девушке хотелось воспротивиться, и, разозлившись, она обрушила кулачки на его спину. Но тут же сдавленный стон вырвался из ее груди, и Тила еще теснее прижалась к нему. Наступавшая ночь обволакивала девушку, и под ее прикрытием она дала волю своим неистовым чувствам. Спустя какое-то время Тила ощутила, как Джеймс напрягся и вместе с его последним толчком тепло, словно расплавленная лава, заполнило ее. Она затрепетала от восторга и ослепительного наслаждения.
Джеймс крепко обнял ее, но вдруг вскочил, поспешно оделся и, оставив девушку в полном недоумении, стремительно исчез.
Дрожащая Тила, злясь на него и на себя, пошла к остывшей лохани. Умывшись холодной водой, она нетерпеливо растерлась и завернулась в полотенце.
— Будь он проклят! Будь он проклят! Будь он проклят! — твердила девушка. — Дело совсем не в том, что он дикарь. Это грубый и жестокий человек. Я ненавижу его и больше ничего ему не позволю! Не позволю! Не позволю!
Вытащив сорочку и панталоны из комода, Тила оделась, подошла к зеркалу, вытерла волосы и пригладила их.
Когда волосы высохли, она с яростью расчесала их щеткой. Ярость сменилась оцепенением, оцепенение — слезами. Нет, она не станет плакать. Надо одеться и спуститься вниз. А когда он появится в следующий раз…
Дверь почти бесшумно открылась и закрылась. Тила быстро обернулась.
Он вернулся. Сейчас Джеймс, одетый в свои, коричневые бриджи и белоснежную сорочку, выглядел истинным джентльменом. Аккуратно причесанные волосы ниспадали на плечи. Он стоял у двери — высокий, стройный, исполненный достоинства, серьезный и красивый. При виде его у нее мучительно сжалось сердце.
— Мне безразлично, что ты ощущаешь себя дикарем, но в мою комнату не смей входить без стука. Он пожал плечами:
— Я сказал брату, что ты не спустишься.
— А по какому праву ты сделал это за меня? Я спущусь к обеду.
— Едва ли. — Он направился к Тиле и улыбнулся, увидев, как угрожающе она подняла щетку для волос.
— Когда ты здесь, рядом со мной, и принимаешь участие в этой ужасной войне, я полон решимости говорить за тебя.
— Я спущусь.
— Не сегодня.
— Ты не смеешь повелевать мною! Ты пришел сюда как властелин, взял то, что тебе нужно…
— Я был очень, очень голоден… Слезы защипали ей глаза.
— Ты берешь то, что хочешь, — продолжала она, — и потом уходишь. Ты…
— Я пришел сюда, — перебил он ее, — и едва вспомнил о той, кто составляет смысл моей жизни, — о моей дочери. Это из-за тебя я едва вспомнил о ней.
— Ты мог бы сказать… хоть что-нибудь.
— Проклятие! Я же сначала пришел к тебе.
— Ты пришел ко мне узнать, нет ли в доме солдат.
— Ты первая, к кому я пришел.
Тила молчала, глядя на него. Он стоял так близко! Казалось, Джеймс заполнил ее всю, без остатка. Воздух в комнате был наэлектризован, словно в грозу.
— Когда ты проснешься, меня здесь не будет. Но до этого я намерен без устали твердить, чтобы ты уехала домой, оставила все это позади, убежала от меня. Вот чего я хочу от тебя. Сделай это завтра. После сегодняшней ночи.
— Уходи сейчас же!
Но Джеймс покачал головой, и, отчаянно вскрикнув, она обвила его руками. Он подхватил ее, крепко обнял и стал целовать — страстно, неторопливо, чувственно. Его пальцы скользнули по волосам, по спине Тилы к ее ягодицам. Джеймс прижимал ее к себе все сильнее и наконец понес ее к постели, неторопливо снял с девушки сорочку и панталоны, потом разделся сам. Каждое его прикосновение было невыносимо чувственным. Он нежно поглаживал ее кожу, ласкал грудь, целовал, обжигая горячим языком…
Всю ночь Джеймс держал Тилу в объятиях. Наслаждаясь каждой минутой, проведенной с ним, она боялась заснуть, но усталость взяла свое.
Уже задремав, девушка услышала его голос, горячий, решительный:
— Я не полюблю тебя, Тила, никогда не полюблю, не смогу! Уезжай домой, подальше отсюда. — Ее сонные глаза открылись, встретив его лихорадочный взгляд. — Уходи из моей жизни! — гневно потребовал Джеймс, но его губы вновь прижались к ее губам.
— Будь ты проклят! — прошептала она, прильнув к нему.
И снова он любил ее.
Но утром Джеймс исчез, как и предупреждал.
Глава 13
Дни шли за днями.
Поначалу Тила боялась, что объявится Уоррен и заставит ее уехать с ним. Но видимо, благодаря помощи доброго Джона Харрингтона он решил, что она смирилась с мыслью о замужестве. Девушка испытывала угрызения совести перед Джоном и часто размышляла о том, как все обернулось бы, если бы они познакомились при других обстоятельствах и далеко отсюда. До того, как она встретила Джеймса.
От отчима не было никаких известий, и Тила постепенно начала успокаиваться. В Симарроне ей жилось легко, и она радовалась тому, что рядом с ней Тара и Джаррет. Лето было напряженной порой во Флориде. Вместе с усилением жары возрастал и страх. Солдаты заболевали от укусов самых разнообразных насекомых. Тила знала об Этом от молодого капитана Тайлера Аргоси, служившего в окрестностях Тампы. При каждой возможности он спускался вниз по реке к Симаррону. Сначала Джаррет оберегал девушку от разговоров о войне и уединялся с Тайлером в библиотеке. Однако Тара всегда была рядом с мужем, и, когда Тила попросила рассказать, что происходит, та встала на ее сторону. Она убедительно заявила Джаррету, что если уж Тила вынесла жизнь с Майклом Уорреном, то такую сильную девушку ничем не испугаешь. Джаррет Маккензи задумался. У Тилы сжалось сердце, ибо он очень напоминал своего младшего брата! Порой у нее возникало ощущение, что Джаррет относится к ней с неодобрением. Потом казалось, что он понимает ее. Джаррет держался с девушкой как строгий отец, но Тара старалась все смягчить. Иногда поздно вечером, когда они все вместе сидели на крыльце и смотрели, как поднимается над рекой луна, Тила думала, что любовь, которая связывает ее с Симарроном, Тарой, детьми и самим Джарретом, разделяет и он. Джаррет не питал к Тиле неприязни, а просто боялся за нее и за Джеймса. Но при этом считал, что брат в отличие от девушки верно оценивает ситуацию. Ради брата и, возможно, ради самой Тилы он готов был защищать ее так же, как и свою семью.
По настоянию Тары девушку приглашали в библиотеку выпить хересу или бренди и послушать рассказы об истинном положении дел. Солдаты вели трудную жизнь. Семинолам приходилось еще хуже. Но летом, когда болезни косили белых, индейцы собирали урожай, делая запасы на зиму, зачастую очень холодную. Солдаты уничтожали посевы индейцев. Те совершали набеги на фермы, плантации и поселения белых. Шла война не на жизнь, а на смерть. Напряженное время, похожее на душный, давящий, изнурительный зной перед бурей. Генерал Джесэп жаждал бури, строил планы, разрабатывал стратегию, пока солдаты и индейцы занимали выжидательную позицию в эти долгие жаркие летние дни.
Если Тайлер приезжал к обеду, Тила приходила в библиотеку и слушала.
А ночами она ждала. Но Джеймс больше не появлялся в дверях ее балкона, и девушка ничего не слышала о нем.
Как и другие, Тила устала от изнурительной жары, от неизвестности, ожидания и страха. Почти все белые, конечно, опасались нападения индейцев. Тилу же терзал страх за Джеймса.
Время от времени она ездила с Тарой или Джарретом на плантацию Роберта Трента, неподалеку от Симаррона. Ей очень нравился Роберт, и в один душный безветренный день она упросила Дживса проводить ее туда. Девушка приятно провела время с любезным красивым молодым человеком, развлекавшим ее историями о пиратах и путешественниках. Потом он вытащил книгу и карты и рассказал ей о первых племенах, живших на этой территории, об их истреблении. Тила узнала от него, где жили верхние и нижние крики, как они мигрировали на юг. Роберт рассказал, где первоначально селились различные группы, — апачуа, таллахасси, микасуки и другие. Задержавшись, Тила осталась ночевать на плантации.
Дом Роберта был куда меньше, чем Симаррон, но тоже с прекрасными балконами. Проснувшись утром и выйдя на балкон, Тила увидела, что Роберт в одних бриджах стоит у перил напротив своей комнаты. Он не заметил Тилу, поскольку устремил взгляд к деревьям, которые росли вдоль границы его владений.
Тила, проследив за его взглядом, не сразу заметила, что в тени деревьев прячется молодая индианка в одежде из бежевой оленьей кожи и без всяких украшений. Иссиня-черные волосы свободно ниспадали на спину и плечи, обрамляя бронзовое нежное лицо черноглазой красавицы. Коснувшись губ пальцами, индианка исчезла. Озадаченная, Тила вновь взглянула на Роберта. Посмотрев вслед девушке, он вдруг вздрогнул, почувствовав взгляд Тилы.
— Мисс Уоррен. Как вы спали?
— Прекрасно, благодарю вас. Роберт, кто это?
— О ком вы?
— Эта девушка…
— Уверяю вас, там никого не было.
— Как вы прекрасно знаете, — тихо сказала Тила, — я, безусловно, поняла бы…
— Тила! — воскликнул Роберт. — Вы никого не видели. — Потом смущенно продолжил:
— Тут совсем иная ситуация, Джеймс Маккензи — мужчина, сам определяющий для себя правила поведения. Ваш отчим — мясник, но он не перережет вам горло и не убьет вас, если что-то узнает или заподозрит. А вот женщины семинолов никогда не вступают в связь ни с белыми поселенцами, ни с белыми солдатами. Они не предают своих мужчин. Если возникнет хоть малейшее подозрение, что Тамар приходила сюда, девушку убьют ее же родные, а меня сожгут в моем же собственном доме. Понимаете?
— Я никого не видела. — Тила вернулась в свою комнату. Больше она не заговаривала об этом, но много думала.
Дживс приехал за ней после обеда. Ранним вечером с помощью Дженифер она выкупала малыша, поскольку Тара была в коптильне. Малыш улыбался и гулил, Дженифер радостно смеялась. Вскоре вернулась Тара, и Тила заметила, что она пристально смотрит на нее. Когда Йена уложили спать, а Дженифер отправилась в свою комнату, Тила пошла к себе, но Тара остановила ее:
— Тебе понравилось у Роберта?
— Да, он очень интересный человек. Тара улыбнулась:
— Да, он много знает, всем интересуется. Роберт — прекрасный человек.
Тила недоумевала, к чему Тара затеяла этот разговор.
— Ты была там так долго… Мы уже стали надеяться…
— На что? — быстро спросила Тила.
— Что ты… что вы оба… что вам хорошо друг с другом и поэтому ты осталась у негр, — смущенно закончила Тара. Девушка потупила глаза.
— Тара, мало того, что я, считаясь невестой одного мужчины, в то же время…
— Спишь с другим?
— Вообще-то, — с легким раздражением ответила Тила, — сейчас я ни с кем не сплю. — Она очень давно не видела Джеймса и страдала от этого. Больнее всего было ощущение покинутости, хотя он часто относился к ней как к врагу.
Тара обняла девушку;
— Ты не так поняла меня. Я вовсе не осуждаю тебя. Напротив, ты приехала сюда преисполненная мужества, а меня привезли почти насильно. Я очутилась здесь лишь потому, что бежала от еще большего зла.
Тила удивленно приподняла бровь, и Тара улыбнулась.
— Это длинная история. Я пряталась в Новом Орлеане и случайно встретила Джаррета и Роберта. Джаррет женился на мне только для того, чтобы увезти из Нового Орлеана.
— Не может быть! Он обожает тебя!
— Да, мне необычайно повезло, — согласилась Тара, — однако все начиналось совсем не так. И вообще я рассказываю это тебе потому, что Роберт был мне настоящим другом в то время. Настолько близким, что тогда это сердило Джаррета. Так вот, зная Роберта и его доброту, я надеялась, что между вами что-нибудь возникнет.
Тила покачала головой:
— Нет, для меня он только друг, как и для тебя.
— Значит, ты все еще любишь Джеймса. — Тара печально посмотрела в окно.
— Не знаю, люблю ли я его, — солгала Тила, страдая от ущемленной гордости, — но он мне не безразличен, и я не могу изменить… своему чувству.
— Я люблю Джеймса и понимаю твои чувства. Однако и он не изменит себе. Ты не представляешь, как глубоко Джеймс скорбит о Наоми и умершем ребенке. Ты, подопечная Майкла Уоррена, не принадлежишь его миру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39