Если бы они оставили нас в покое, индейцы чероки, совершающие свое печальное путешествие на запад, выразили бы протест. Другие снова взялись бы за оружие. Вот что думает белый человек по имени Пойнсет. Война продолжится.
— А ты сам когда-нибудь думал иначе? Оцеола выгнул темную бровь.
— Мы живем и воюем с надеждой. Кто из белых стремится обосноваться в болотах, куда вытеснили нас и где мы вынуждены воевать, а, друг мой?
Джеймс устало пожал плечами. Война продолжится.
— Неподалеку от дома твоего брата были бои, и многие наши воины сейчас в лагере в Тампе. Белые захватили Дикого Кота, сына Филиппа, Аллигатор в заключении. Они пытаются захватить и других.
— Они стали опытнее, — заметил Джеймс, — и начинают понимать, что ни один семинол не может говорить за всех. Они пытаются обезвредить вождей.
— Они угрожают, что повесят захваченных семинолов, если те не покажут военным укрытия. Они используют сведения, полученные от предателей.
— Пойми, они считают, что и семинолы этим пользовались. В марте подписали мирное соглашение…
— Белые тоже не соблюдали тот договор.
— Но они полагают, что вожди пришли и приняли пищу, а потом нарушили слово.
— Они украли нашу пищу, нашу землю, наш скот. А мы лишь немного поели за их счет.
— Постарайся сделать так, Оцеола, чтобы впредь белые не считали, будто им не обязательно соблюдать правила чести.
— Они никогда и не считали это обязательным. Джеймс не нашел убедительных возражений.
— Ты со мной, Бегущий Медведь?
— С тобой? — переспросил Джеймс, нахмурившись.
— Нет, ты не можешь быть со мной. — Оцеола покачал головой. — Мое сердце болит за тебя, мой молодой друг. Ты разрываешься на части, и нередко то, что я делал, или то, что совершалось от моего имени, приводило тебя в ужас. Да, семинолы устраивали налеты на плантации белых. Гибли женщины, иногда и дети. Прежде мы брали в плен женщин и детей, чтобы они жили среди индейцев. Маленькие сыновья наших белых врагов порой вырастали прекрасными воинами. Дочери становились хорошими женами и матерями. Сейчас… нас лишили дома, и мы полны гнева и горечи. Мы никогда еще не сражались за выживание. Поэтому женщины и дети умирают. Но умирают и наши дети. Нет ничего страшнее солдата, который, убивая ребенка, стремится сберечь пулю. Солдаты разбивали головы наших детей о деревья, словно кокосовые орехи.
Джеймс опустил глаза. Его руки сжались в кулаки, костяшки побелели. Да, такое происходило. Джесэп, не чуждавшийся жестокости, часто сам уставал от войны, от резни. Джеймс знал: Джесэп действительно хочет, чтобы война закончилась. Генерал искренне надеялся, что Пойнсет позволит ему оставить индейцев на юге полуострова.
Но ведь есть и такие, как Майкл Уоррен, самый свирепый из белых, самый жестокий и безжалостный.
Оцеола подался вперед. Его похудевшее, но все еще привлекательное лицо освещалось оранжевым пламенем.
— Подумай о своей дочери. Бегущий Медведь, о том, что ей, красивой невинной девочке, грозит страшная опасность.
— В доме моего брата ей ничто не угрожает. Оцеола кивнул. Он никогда не объявит войну Джаррету Маккензи. Джаррет понимает индейцев лучше, чем другие белые, ибо вырос среди индейцев. В детстве у него было индейское имя, он выпил черный напиток и получил взрослое имя — Белый Тигр.
— Твой брат готов умереть за твоего ребенка, а большего человек не может сделать. Дженифер выживет у белых, не сомневаюсь, а вот все мы, возможно, будем мертвы, друг мой. И мои дети, другие дети…
— Я знаю об их страданиях, — заверил его Джеймс. Оцеола поднялся.
— Не спеши приводить твоих женщин, детей и сирот, Бегущий Медведь. Я собираюсь освободить кое-кого из наших людей, кому не следует оставаться в плену. Знаю, ты не можешь пойти со мной и атаковать лагерь в Тампе, но никогда не предашь мое дело. Как только я освобожу воинов, приводи детей. Подожди еще несколько недель.
— Тила!
Девушка сидела на небольшом холме над лужайкой, сбегавшей к реке и лесу. Тила расчесывала роскошные волосы Дженифер, а малыш Йен лежал в корзине рядом с ними. Услышав свое имя, она подняла голову и увидела улыбающегося Джона Харрингтона. Он спешил к ней от корабля, стоявшего у речного причала Симаррона.
Девушка смутилась. Джон ей нравился, очень нравился. За всю жизнь, пожалуй, никто не относился к ней с такой добротой. Поэтому Типе было особенно тяжело причинять ему боль. Девушка знала: Джон любит ее, но она никогда не сможет ответить на его чувство. Джон — хороший друг, поэтому и ей хотелось стать для него настоящим другом. С ним приятно проводить время: он умен, забавен, смешлив, терпим к людям. Если бы только она не чувствовала себя такой виноватой…
Джон объявил об их помолвке Майклу Уоррену в тот вечер, когда они вернулись в Симаррон. Казалось, это произошло давным-давно. Джон выглядел таким радостным, энергичным, решительным, что Майкл сразу поверил ему.
Кроме того, Джон привез депеши. Поэтому при каждом упоминании о том, чтобы Тила покинула Симаррон, заявлял: его будущая жена должна держаться подальше от опасности.
Тара, родившаяся, как выяснилось, в актерской семье, сказала, что редко видела даже на сцене такую прекрасную игру.
Иногда Тара бросала на Типу странные взгляды. Тила почти не сомневалась, что Джаррет рассказал жене обо всем увиденном им в лесной хижине. Однако Тара не задавала вопросов, и Тила была ей за это благодарна. Что бы она ответила ей, если сама до сих пор не разобралась в своих чувствах. Тила знала одно: она не выйдет замуж за Джона, ибо не любит его.
Но при этом она не понимала и своих чувств к Джеймсу. То и дело девушка спрашивала себя, готова ли она расстаться с привычным ей миром и последовать за Джеймсом в леса.
Если бы он позволил ей… Но в планы Джеймса это явно не входило.
Решись Тила на такой поступок, Уоррен, несомненно, назначил бы огромное вознаграждение за голову Джеймса.
Ей некуда было идти… и она внушала себе, что Джеймс испытывает к ней только влечение. Он привык к своему образу жизни и предан своему делу. Не желая разделить с Тилой свою жизнь, Джеймс ушел. Она больше не может ни увидеть, ни коснуться его, она никогда не будет рядом с ним. Но думала девушка только о нем — и во сне и наяву. Во сне Джеймс постоянно являлся ей, а вот бодрствование было сущим мучением. Она понимала, что живет только ожиданием и надеждой снова увидеть его. Тила боялась размышлять о своих чувствах, но тосковала по Джеймсу и знала, что ни один мужчина не идет в сравнение с ним. Его страсть опалила ее, как пламя, и такое ни с кем не повторится.
Может, это любовь?..
Так или иначе, от этого Тила чувствовала свою вину перед Джоном Харрингтоном, как бы приятно ей ни было в его обществе.
— Это Джон, — весело сказала она Дженифер, вставая и потянувшись к корзине с малышом. Но Джон взял корзину, поцеловав Типу в щеку.
— А вы, мисс Дженифер Маккензи, как поживаете? Девочка улыбнулась, и на ее щеках обозначились очаровательные ямочки. Она присела в реверансе:
— Хорошо, лейтенант Харрингтон. Очень хорошо, благодарю вас.
— Рад это слышать! Прошу тебя, окажи мне любезность, поищи тетю Тару и спроси, не позволит ли она усталому солдату присоединиться к вам за ужином?
Дженифер зарделась от удовольствия, кивнула и побежала выполнять просьбу.
Тила не сводила глаз с Джона, уверенная, что он специально отослал ребенка, желая поговорить с ней.
— Что случилось? — встревоженно спросила она.
— Ничего плохого, — заверил девушку Джон, следуя за ней к дому. — Я только хотел предупредить тебя. Сердце ее забилось сильнее.
— О чем?
— В лагере Тампы были пленные семинолы, и среди них — вожди. Оцеола и его воины пришли и спасли своих товарищей. Бежало около семисот индейцев.
— Значит, война продолжается! — Тила остановилась, перехватив пристальный взгляд Джона. — Это не все?
— Ходят слухи, будто среди воинов, устроивших побег, был Джеймс Маккензи.
— Не верю этому. Он не подвергнет ни себя, ни брата такому риску…
— Я тоже не верю. Джеймс всегда избегал нападать на белых; он сражался, но лишь если на него нападали. Джеймс снискал уважение семинолов и белых своим умением взывать к разуму, когда все остальные возможности исчерпаны. Он выступал посредником, когда жизнь заложников была под угрозой. Ему доверяли обе стороны. — Он замялся. — Тила, говорят еще, будто Джеймс похитил тебя, а мы, как жалкие сочувствующие, отрицаем это и не желаем понять, что индейцы представляют огромную угрозу.
— О Боже! — удрученно воскликнула Тила. — Я никогда бы не убежала, если бы знала, что это спровоцирует Майкла Уоррена на такие грязные дела.
— Не кори себя! — мягко остановил ее Джон. — Это огорчило бы Джеймса. Он с радостью пошел бы на любой риск, лишь бы с тобой ничего не случилось.
— Ничего плохого со мной не случилось бы. И кроме того, Джон, мне очень жаль, что я так поступаю с тобой…
— Да кто бы отказался сказать, что помолвлен с самой красивой женщиной во Флориде?
— Но…
— Пожалуйста, не нужно. Я знаю, ты хорошо относишься ко мне, но не хочешь стать моей женой. Однако не сомневайся: я рад оказать тебе любую услугу. И Джеймсу тоже, — добавил он. Заметив смущение девушки, он пояснил:
— Джеймс спас мне жизнь.
— Как?
— Во время второй битвы при Уитлакоочи. Ему пришлось сражаться, иного выбора не было. Мы почти окружили большой лагерь семинолов: женщин, детей и стариков. Там находилась его семья, а солдаты могли пересечь реку. Одного из командиров убили, и после этого уже никто не совался в реку. Но вдоль всего берега в тот день происходили стычки. Я потерял все — мушкет, нож, порох. Здоровенный воин уже держал меня за волосы, однако появился Джеймс и чуть не убил индейца. Не знаю, что Джеймс сказал ему, поскольку пытался, но так и не овладел в достаточной мере языком мускоги или хитичи. Воин вернулся в бой, а Джеймс привел меня в безопасное место. — Он улыбнулся. — Мы стали друзьями с самой первой встречи здесь, в этом доме. Сейчас я горячо молюсь о том, чтобы нам не пришлось встретиться с ним в безвыходной ситуации.
— Как хорошо, что он спас тебе жизнь! Джеймс никогда не пожалеет об этом.
Вдруг громкий хлопок донесся снизу по течению реки. Молодые люди вздрогнули. Девушка увидела, как вдалеке взмыли в небо потревоженные птицы.
— Стрельба! — Джон направился к кораблю.
— Подожди! — Тила выхватила у него корзину с малышом. — Куда ты?
— Мы должны спуститься вниз по реке.
— Подожди! Я с тобой!
— Что?!
Девушка со всех ног бросилась к дому. Дживс стоял на крыльце и смотрел туда, откуда доносились выстрелы. Тила сунула ему маленького Йена и поспешила прочь.
— Ну-ка погодите, мисс Уоррен, — окликнул девушку Дживс.
Но она уже мчалась за Джоном. Повинуясь приказу, солдаты отвязывали канаты и поднимали якорь.
Как поняла Тила, это было маленькое судно, однако у каждого борта стояло по пушке. Оно ходило под парусом, но имело и уключины для весел. Девушка не видела, много ли солдат на борту. Пронесясь стрелой вдоль причала, она подбежала в тот момент, когда начали убирать трап.
— Подождите! — крикнула она.
Джон, разговаривая с офицером, вдруг увидел, как она поднимается по трапу. Остановить ее он не успел.
— Тила! — воскликнул Джон, когда она прыгнула на палубу. — Это безумие!
— Мне необходимо быть там. Я должна увидеть…
— Но ведь это лишь небольшая стычка.
Несколько офицеров стояли рядом. Одни — забавляясь сценой, другие смотрели на девушку с любопытством. Джон притянул ее к себе.
— Моя невеста, господа. Тила Уоррен.
— Зона военных действий — не место для дамы, — сказал молодой стройный офицер с акцентом жителя Теннесси.
— А может, и место, — возразил чисто выбритый мужчина в охотничьей куртке из оленьей кожи. Его тронутые сединой каштановые волосы были стянуты на затылке, а шляпа с полями низко надвинута на лоб. Шагнув вперед, он протянул Тиле руку:
— Дочь Уоррена, помолвленная с армейским офицером. Нравится вам это, господа, или нет, но ей, наверное, стоит познакомиться с тяготами солдатской жизни. Я — Джошуа Брэндейс, полевой хирург отряда. Возможно, мне придется подштопать кое-кого из наших ребят. И если у вас хватит сил помочь мне, тогда я скажу: добро пожаловать на борт.
Тила ответила на его рукопожатие.
— Вы давали клятву Гиппократа, доктор?
— Разумеется, молодая леди.
— А что… если в вашей помощи нуждается краснокожий? Джошуа Брэндейс пожал плечами:
— Уверяю вас, мисс, я не разделяю представлений вашего отчима о войне. Кто бы ни нуждался в моей помощи, я дал клятву вытаскивать пулю, зашивать перерезанную артерию, накладывать шину на сломанные конечности, посыпать раны серой независимо от того, какого цвета кожа у человека. Вы со мной?
— Я не хочу, чтобы мисс Уоррен появлялась там, где идут бои, — решительно возразил Джон, но Тила, словно не слыша его, ответила Джошуа Брэндейсу:
— Я с вами, доктор.
— Тила! — тихо промолвил Джон. — Если мне не удается справиться с собственной невестой, как же я добьюсь повиновения от солдат?
— Твои люди не должны слышать то, что ты говоришь мне, и тогда они не узнают о наших разногласиях.
— О том, что ты не подчинилась.
— Джон, ради Бога! Я никому не подчиняюсь. Тебе уже следовало это понять. Мне необходимо отправиться с вами!
Между тем они уже стремительно спускались вниз по реке, приближаясь к месту, откуда доносились выстрелы.
— Я обещал заботиться о твоей безопасности.
— А что, если Джеймс там?
— Там сотни семинолов…
— А вдруг он среди них?
— Ну и что? Ты будешь смотреть, как он умирает?
— Джон, пожалуйста, умоляю тебя…
— Мы уже на месте! — Он обернулся и отдал приказ высаживаться. Причала здесь не было, и кораблю пришлось бросить якорь посреди реки. Быстро спустили шлюпки на воду, и солдаты начали прыгать в них.
Джон прыгнул одним из первых, а доктор с кожаным хирургическим саквояжем последним. Он протянул руку Тиле:
— Идете?
Девушка не колеблясь приняла его помощь, и доктор легко подхватил ее и посадил в шлюпку, где уже сидели восемь солдат.
— Мисс, пригните голову, — предупредил один из них.
— О, вам нечего бояться, пока вы с нами, мисс. Мы — добровольное соединение, все, что уцелело от нескольких рот, и собираемся служить под началом старины Джона.
Мы не допустим, чтобы вы попали в беду.
— Спасибо. — Тила вздрогнула, снова услышав выстрелы. Они приближались к берегу. Оттуда доносились крики боли и боевые кличи.
Под днищем шлюпки заскрипел песок. Мужчины прыгнули в воду и вытащили шлюпку на травянистый берег. Тила последовала за Джошуа Брэндейсом.
— Ну-ка поторопитесь, — распорядился он.
Тила повиновалась.
Повсюду лежали тела, почти скрытые высокой травой. Девушка вскрикнула, наткнувшись на первое из них.
Индейский мальчик. Воин в боевой экипировке. Яркий рисунок украшал его рубаху, серебряные медальоны в форме полумесяца свисали с шеи. На ногах — малиновые гамаши; красивая разноцветная повязка сползла с головы. Открытые темно-карие глаза остекленели. Его сразила не пуля, а пронзил насквозь штык.
В ужасе уставившись на него, Тила боролась с тошнотой. Тихий стон заставил ее обернуться.
В нескольких футах от воина лежал молодой, стройный, как тростник, белокурый боец сил ополчения в рваных брюках, белой рубахе и коротких кожаных сапогах. Прижав руку к залитому кровью плечу, он тихо стонал. Внезапно открыв голубые глаза, он увидел Тилу.
— Помогите мне! О Господи, я умираю. В этом аду появился ангел!
Девушка опустилась перед ним на колени. К ним тут же подошел доктор Брэндейс.
— Пуля, сынок? — спросил он, открывая свой кожаный саквояж.
— Да, сэр.
— Мушкетный огонь?
— Гладкий шар, сэр, застрял вот здесь, я уверен. Брэндейс разорвал рубаху солдата.
— Щипцы для пуль, — бросил он Тиле.
Она тяжело вздохнула и начала рыться в саквояже. Как ни странно, взглянув на инструменты, девушка сразу нашла щипцы для пуль и быстро подала их доктору. Потом Брэндейс попросил скальпель.
Распоряжения следовали одно за другим. Тила раздвигала поврежденные ткани, когда доктор вытаскивал пулю. Она вдела в иголку шелковую нить и вытирала кровь, пока доктор зашивал поврежденную артерию. Она промыла рану виски, вздрогнув от крика солдата, обработала ее серой и отодвинулась, лишь когда Брэндейс начал бинтовать плечо.
— За тобой придут через минуту, солдат. Мисс Уоррен, следуйте за мной.
Только тут Тила заметила, что вся залита кровью. Ноги у нее подкосились, однако она последовала за Брэндейсом — быстрым, серьезным, сосредоточенным. Он мгновенно замечал всех — семинолов и белых, — кто лежал на земле.
Девушка остановилась над воином.
— Этот мертв, — сказал Брэндейс, однако Тила пощупала пульс. Доктор оказался прав. Они двинулись дальше.
Два солдата были ранены в ноги. У одного пуля прошла навылет, у другого застряла. Третьего ранили в живот. Брэндейс дал ему виски.
— Ему не выдержать дороги до форта Брук, — тихо объяснил он Тиле, как только они отошли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— А ты сам когда-нибудь думал иначе? Оцеола выгнул темную бровь.
— Мы живем и воюем с надеждой. Кто из белых стремится обосноваться в болотах, куда вытеснили нас и где мы вынуждены воевать, а, друг мой?
Джеймс устало пожал плечами. Война продолжится.
— Неподалеку от дома твоего брата были бои, и многие наши воины сейчас в лагере в Тампе. Белые захватили Дикого Кота, сына Филиппа, Аллигатор в заключении. Они пытаются захватить и других.
— Они стали опытнее, — заметил Джеймс, — и начинают понимать, что ни один семинол не может говорить за всех. Они пытаются обезвредить вождей.
— Они угрожают, что повесят захваченных семинолов, если те не покажут военным укрытия. Они используют сведения, полученные от предателей.
— Пойми, они считают, что и семинолы этим пользовались. В марте подписали мирное соглашение…
— Белые тоже не соблюдали тот договор.
— Но они полагают, что вожди пришли и приняли пищу, а потом нарушили слово.
— Они украли нашу пищу, нашу землю, наш скот. А мы лишь немного поели за их счет.
— Постарайся сделать так, Оцеола, чтобы впредь белые не считали, будто им не обязательно соблюдать правила чести.
— Они никогда и не считали это обязательным. Джеймс не нашел убедительных возражений.
— Ты со мной, Бегущий Медведь?
— С тобой? — переспросил Джеймс, нахмурившись.
— Нет, ты не можешь быть со мной. — Оцеола покачал головой. — Мое сердце болит за тебя, мой молодой друг. Ты разрываешься на части, и нередко то, что я делал, или то, что совершалось от моего имени, приводило тебя в ужас. Да, семинолы устраивали налеты на плантации белых. Гибли женщины, иногда и дети. Прежде мы брали в плен женщин и детей, чтобы они жили среди индейцев. Маленькие сыновья наших белых врагов порой вырастали прекрасными воинами. Дочери становились хорошими женами и матерями. Сейчас… нас лишили дома, и мы полны гнева и горечи. Мы никогда еще не сражались за выживание. Поэтому женщины и дети умирают. Но умирают и наши дети. Нет ничего страшнее солдата, который, убивая ребенка, стремится сберечь пулю. Солдаты разбивали головы наших детей о деревья, словно кокосовые орехи.
Джеймс опустил глаза. Его руки сжались в кулаки, костяшки побелели. Да, такое происходило. Джесэп, не чуждавшийся жестокости, часто сам уставал от войны, от резни. Джеймс знал: Джесэп действительно хочет, чтобы война закончилась. Генерал искренне надеялся, что Пойнсет позволит ему оставить индейцев на юге полуострова.
Но ведь есть и такие, как Майкл Уоррен, самый свирепый из белых, самый жестокий и безжалостный.
Оцеола подался вперед. Его похудевшее, но все еще привлекательное лицо освещалось оранжевым пламенем.
— Подумай о своей дочери. Бегущий Медведь, о том, что ей, красивой невинной девочке, грозит страшная опасность.
— В доме моего брата ей ничто не угрожает. Оцеола кивнул. Он никогда не объявит войну Джаррету Маккензи. Джаррет понимает индейцев лучше, чем другие белые, ибо вырос среди индейцев. В детстве у него было индейское имя, он выпил черный напиток и получил взрослое имя — Белый Тигр.
— Твой брат готов умереть за твоего ребенка, а большего человек не может сделать. Дженифер выживет у белых, не сомневаюсь, а вот все мы, возможно, будем мертвы, друг мой. И мои дети, другие дети…
— Я знаю об их страданиях, — заверил его Джеймс. Оцеола поднялся.
— Не спеши приводить твоих женщин, детей и сирот, Бегущий Медведь. Я собираюсь освободить кое-кого из наших людей, кому не следует оставаться в плену. Знаю, ты не можешь пойти со мной и атаковать лагерь в Тампе, но никогда не предашь мое дело. Как только я освобожу воинов, приводи детей. Подожди еще несколько недель.
— Тила!
Девушка сидела на небольшом холме над лужайкой, сбегавшей к реке и лесу. Тила расчесывала роскошные волосы Дженифер, а малыш Йен лежал в корзине рядом с ними. Услышав свое имя, она подняла голову и увидела улыбающегося Джона Харрингтона. Он спешил к ней от корабля, стоявшего у речного причала Симаррона.
Девушка смутилась. Джон ей нравился, очень нравился. За всю жизнь, пожалуй, никто не относился к ней с такой добротой. Поэтому Типе было особенно тяжело причинять ему боль. Девушка знала: Джон любит ее, но она никогда не сможет ответить на его чувство. Джон — хороший друг, поэтому и ей хотелось стать для него настоящим другом. С ним приятно проводить время: он умен, забавен, смешлив, терпим к людям. Если бы только она не чувствовала себя такой виноватой…
Джон объявил об их помолвке Майклу Уоррену в тот вечер, когда они вернулись в Симаррон. Казалось, это произошло давным-давно. Джон выглядел таким радостным, энергичным, решительным, что Майкл сразу поверил ему.
Кроме того, Джон привез депеши. Поэтому при каждом упоминании о том, чтобы Тила покинула Симаррон, заявлял: его будущая жена должна держаться подальше от опасности.
Тара, родившаяся, как выяснилось, в актерской семье, сказала, что редко видела даже на сцене такую прекрасную игру.
Иногда Тара бросала на Типу странные взгляды. Тила почти не сомневалась, что Джаррет рассказал жене обо всем увиденном им в лесной хижине. Однако Тара не задавала вопросов, и Тила была ей за это благодарна. Что бы она ответила ей, если сама до сих пор не разобралась в своих чувствах. Тила знала одно: она не выйдет замуж за Джона, ибо не любит его.
Но при этом она не понимала и своих чувств к Джеймсу. То и дело девушка спрашивала себя, готова ли она расстаться с привычным ей миром и последовать за Джеймсом в леса.
Если бы он позволил ей… Но в планы Джеймса это явно не входило.
Решись Тила на такой поступок, Уоррен, несомненно, назначил бы огромное вознаграждение за голову Джеймса.
Ей некуда было идти… и она внушала себе, что Джеймс испытывает к ней только влечение. Он привык к своему образу жизни и предан своему делу. Не желая разделить с Тилой свою жизнь, Джеймс ушел. Она больше не может ни увидеть, ни коснуться его, она никогда не будет рядом с ним. Но думала девушка только о нем — и во сне и наяву. Во сне Джеймс постоянно являлся ей, а вот бодрствование было сущим мучением. Она понимала, что живет только ожиданием и надеждой снова увидеть его. Тила боялась размышлять о своих чувствах, но тосковала по Джеймсу и знала, что ни один мужчина не идет в сравнение с ним. Его страсть опалила ее, как пламя, и такое ни с кем не повторится.
Может, это любовь?..
Так или иначе, от этого Тила чувствовала свою вину перед Джоном Харрингтоном, как бы приятно ей ни было в его обществе.
— Это Джон, — весело сказала она Дженифер, вставая и потянувшись к корзине с малышом. Но Джон взял корзину, поцеловав Типу в щеку.
— А вы, мисс Дженифер Маккензи, как поживаете? Девочка улыбнулась, и на ее щеках обозначились очаровательные ямочки. Она присела в реверансе:
— Хорошо, лейтенант Харрингтон. Очень хорошо, благодарю вас.
— Рад это слышать! Прошу тебя, окажи мне любезность, поищи тетю Тару и спроси, не позволит ли она усталому солдату присоединиться к вам за ужином?
Дженифер зарделась от удовольствия, кивнула и побежала выполнять просьбу.
Тила не сводила глаз с Джона, уверенная, что он специально отослал ребенка, желая поговорить с ней.
— Что случилось? — встревоженно спросила она.
— Ничего плохого, — заверил девушку Джон, следуя за ней к дому. — Я только хотел предупредить тебя. Сердце ее забилось сильнее.
— О чем?
— В лагере Тампы были пленные семинолы, и среди них — вожди. Оцеола и его воины пришли и спасли своих товарищей. Бежало около семисот индейцев.
— Значит, война продолжается! — Тила остановилась, перехватив пристальный взгляд Джона. — Это не все?
— Ходят слухи, будто среди воинов, устроивших побег, был Джеймс Маккензи.
— Не верю этому. Он не подвергнет ни себя, ни брата такому риску…
— Я тоже не верю. Джеймс всегда избегал нападать на белых; он сражался, но лишь если на него нападали. Джеймс снискал уважение семинолов и белых своим умением взывать к разуму, когда все остальные возможности исчерпаны. Он выступал посредником, когда жизнь заложников была под угрозой. Ему доверяли обе стороны. — Он замялся. — Тила, говорят еще, будто Джеймс похитил тебя, а мы, как жалкие сочувствующие, отрицаем это и не желаем понять, что индейцы представляют огромную угрозу.
— О Боже! — удрученно воскликнула Тила. — Я никогда бы не убежала, если бы знала, что это спровоцирует Майкла Уоррена на такие грязные дела.
— Не кори себя! — мягко остановил ее Джон. — Это огорчило бы Джеймса. Он с радостью пошел бы на любой риск, лишь бы с тобой ничего не случилось.
— Ничего плохого со мной не случилось бы. И кроме того, Джон, мне очень жаль, что я так поступаю с тобой…
— Да кто бы отказался сказать, что помолвлен с самой красивой женщиной во Флориде?
— Но…
— Пожалуйста, не нужно. Я знаю, ты хорошо относишься ко мне, но не хочешь стать моей женой. Однако не сомневайся: я рад оказать тебе любую услугу. И Джеймсу тоже, — добавил он. Заметив смущение девушки, он пояснил:
— Джеймс спас мне жизнь.
— Как?
— Во время второй битвы при Уитлакоочи. Ему пришлось сражаться, иного выбора не было. Мы почти окружили большой лагерь семинолов: женщин, детей и стариков. Там находилась его семья, а солдаты могли пересечь реку. Одного из командиров убили, и после этого уже никто не совался в реку. Но вдоль всего берега в тот день происходили стычки. Я потерял все — мушкет, нож, порох. Здоровенный воин уже держал меня за волосы, однако появился Джеймс и чуть не убил индейца. Не знаю, что Джеймс сказал ему, поскольку пытался, но так и не овладел в достаточной мере языком мускоги или хитичи. Воин вернулся в бой, а Джеймс привел меня в безопасное место. — Он улыбнулся. — Мы стали друзьями с самой первой встречи здесь, в этом доме. Сейчас я горячо молюсь о том, чтобы нам не пришлось встретиться с ним в безвыходной ситуации.
— Как хорошо, что он спас тебе жизнь! Джеймс никогда не пожалеет об этом.
Вдруг громкий хлопок донесся снизу по течению реки. Молодые люди вздрогнули. Девушка увидела, как вдалеке взмыли в небо потревоженные птицы.
— Стрельба! — Джон направился к кораблю.
— Подожди! — Тила выхватила у него корзину с малышом. — Куда ты?
— Мы должны спуститься вниз по реке.
— Подожди! Я с тобой!
— Что?!
Девушка со всех ног бросилась к дому. Дживс стоял на крыльце и смотрел туда, откуда доносились выстрелы. Тила сунула ему маленького Йена и поспешила прочь.
— Ну-ка погодите, мисс Уоррен, — окликнул девушку Дживс.
Но она уже мчалась за Джоном. Повинуясь приказу, солдаты отвязывали канаты и поднимали якорь.
Как поняла Тила, это было маленькое судно, однако у каждого борта стояло по пушке. Оно ходило под парусом, но имело и уключины для весел. Девушка не видела, много ли солдат на борту. Пронесясь стрелой вдоль причала, она подбежала в тот момент, когда начали убирать трап.
— Подождите! — крикнула она.
Джон, разговаривая с офицером, вдруг увидел, как она поднимается по трапу. Остановить ее он не успел.
— Тила! — воскликнул Джон, когда она прыгнула на палубу. — Это безумие!
— Мне необходимо быть там. Я должна увидеть…
— Но ведь это лишь небольшая стычка.
Несколько офицеров стояли рядом. Одни — забавляясь сценой, другие смотрели на девушку с любопытством. Джон притянул ее к себе.
— Моя невеста, господа. Тила Уоррен.
— Зона военных действий — не место для дамы, — сказал молодой стройный офицер с акцентом жителя Теннесси.
— А может, и место, — возразил чисто выбритый мужчина в охотничьей куртке из оленьей кожи. Его тронутые сединой каштановые волосы были стянуты на затылке, а шляпа с полями низко надвинута на лоб. Шагнув вперед, он протянул Тиле руку:
— Дочь Уоррена, помолвленная с армейским офицером. Нравится вам это, господа, или нет, но ей, наверное, стоит познакомиться с тяготами солдатской жизни. Я — Джошуа Брэндейс, полевой хирург отряда. Возможно, мне придется подштопать кое-кого из наших ребят. И если у вас хватит сил помочь мне, тогда я скажу: добро пожаловать на борт.
Тила ответила на его рукопожатие.
— Вы давали клятву Гиппократа, доктор?
— Разумеется, молодая леди.
— А что… если в вашей помощи нуждается краснокожий? Джошуа Брэндейс пожал плечами:
— Уверяю вас, мисс, я не разделяю представлений вашего отчима о войне. Кто бы ни нуждался в моей помощи, я дал клятву вытаскивать пулю, зашивать перерезанную артерию, накладывать шину на сломанные конечности, посыпать раны серой независимо от того, какого цвета кожа у человека. Вы со мной?
— Я не хочу, чтобы мисс Уоррен появлялась там, где идут бои, — решительно возразил Джон, но Тила, словно не слыша его, ответила Джошуа Брэндейсу:
— Я с вами, доктор.
— Тила! — тихо промолвил Джон. — Если мне не удается справиться с собственной невестой, как же я добьюсь повиновения от солдат?
— Твои люди не должны слышать то, что ты говоришь мне, и тогда они не узнают о наших разногласиях.
— О том, что ты не подчинилась.
— Джон, ради Бога! Я никому не подчиняюсь. Тебе уже следовало это понять. Мне необходимо отправиться с вами!
Между тем они уже стремительно спускались вниз по реке, приближаясь к месту, откуда доносились выстрелы.
— Я обещал заботиться о твоей безопасности.
— А что, если Джеймс там?
— Там сотни семинолов…
— А вдруг он среди них?
— Ну и что? Ты будешь смотреть, как он умирает?
— Джон, пожалуйста, умоляю тебя…
— Мы уже на месте! — Он обернулся и отдал приказ высаживаться. Причала здесь не было, и кораблю пришлось бросить якорь посреди реки. Быстро спустили шлюпки на воду, и солдаты начали прыгать в них.
Джон прыгнул одним из первых, а доктор с кожаным хирургическим саквояжем последним. Он протянул руку Тиле:
— Идете?
Девушка не колеблясь приняла его помощь, и доктор легко подхватил ее и посадил в шлюпку, где уже сидели восемь солдат.
— Мисс, пригните голову, — предупредил один из них.
— О, вам нечего бояться, пока вы с нами, мисс. Мы — добровольное соединение, все, что уцелело от нескольких рот, и собираемся служить под началом старины Джона.
Мы не допустим, чтобы вы попали в беду.
— Спасибо. — Тила вздрогнула, снова услышав выстрелы. Они приближались к берегу. Оттуда доносились крики боли и боевые кличи.
Под днищем шлюпки заскрипел песок. Мужчины прыгнули в воду и вытащили шлюпку на травянистый берег. Тила последовала за Джошуа Брэндейсом.
— Ну-ка поторопитесь, — распорядился он.
Тила повиновалась.
Повсюду лежали тела, почти скрытые высокой травой. Девушка вскрикнула, наткнувшись на первое из них.
Индейский мальчик. Воин в боевой экипировке. Яркий рисунок украшал его рубаху, серебряные медальоны в форме полумесяца свисали с шеи. На ногах — малиновые гамаши; красивая разноцветная повязка сползла с головы. Открытые темно-карие глаза остекленели. Его сразила не пуля, а пронзил насквозь штык.
В ужасе уставившись на него, Тила боролась с тошнотой. Тихий стон заставил ее обернуться.
В нескольких футах от воина лежал молодой, стройный, как тростник, белокурый боец сил ополчения в рваных брюках, белой рубахе и коротких кожаных сапогах. Прижав руку к залитому кровью плечу, он тихо стонал. Внезапно открыв голубые глаза, он увидел Тилу.
— Помогите мне! О Господи, я умираю. В этом аду появился ангел!
Девушка опустилась перед ним на колени. К ним тут же подошел доктор Брэндейс.
— Пуля, сынок? — спросил он, открывая свой кожаный саквояж.
— Да, сэр.
— Мушкетный огонь?
— Гладкий шар, сэр, застрял вот здесь, я уверен. Брэндейс разорвал рубаху солдата.
— Щипцы для пуль, — бросил он Тиле.
Она тяжело вздохнула и начала рыться в саквояже. Как ни странно, взглянув на инструменты, девушка сразу нашла щипцы для пуль и быстро подала их доктору. Потом Брэндейс попросил скальпель.
Распоряжения следовали одно за другим. Тила раздвигала поврежденные ткани, когда доктор вытаскивал пулю. Она вдела в иголку шелковую нить и вытирала кровь, пока доктор зашивал поврежденную артерию. Она промыла рану виски, вздрогнув от крика солдата, обработала ее серой и отодвинулась, лишь когда Брэндейс начал бинтовать плечо.
— За тобой придут через минуту, солдат. Мисс Уоррен, следуйте за мной.
Только тут Тила заметила, что вся залита кровью. Ноги у нее подкосились, однако она последовала за Брэндейсом — быстрым, серьезным, сосредоточенным. Он мгновенно замечал всех — семинолов и белых, — кто лежал на земле.
Девушка остановилась над воином.
— Этот мертв, — сказал Брэндейс, однако Тила пощупала пульс. Доктор оказался прав. Они двинулись дальше.
Два солдата были ранены в ноги. У одного пуля прошла навылет, у другого застряла. Третьего ранили в живот. Брэндейс дал ему виски.
— Ему не выдержать дороги до форта Брук, — тихо объяснил он Тиле, как только они отошли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39