На сей раз предметом увлечения польки стала пассия ее супруга… Мися не могла понять, кто из двоих ей дороже, Русси или Жозе Мария Серт. Более того, она приходила в восторг при мысли о собственном благородстве – еще бы, ведь она вверяла своему благоверному существо, к которому была привязана как ни к кому другому на свете!.. Добавим к сему, что полька, которая к своим 53 годам никогда не имела детей, питала к юной сопернице чувства, сходные с материнскими, – ведь будь у нее дочь, ей было бы сейчас примерно столько лет, сколько Русси… Иной раз она подумывала так: мы оба, я и Жозе Мария, обожаем Русси, и хотя каждый из нас любит ее на свой манер, но мы соединяемся в ней. Разве это не укрепляет их союз? Кстати, Мися вообразила себе, что со временем страсть Серта к прекрасной грузинке мало-помалу поутихнет. И что юная особа, со своей стороны, не останется неблагодарной к щедрости Миси и сама отойдет от господина Серта. Но однажды в Биаррице, приводя в порядок костюмы супруга, Мися наткнулась на письмо с уже приклеенными марками, которое тот не успел отправить. На конверте значился адрес Русси. Раздираемая любопыт-ством, она вскрыла его… Муж писал адресатке, что хочет на ней жениться и ради этого оставить супругу… Не будем останавливаться на перипетиях, которые засим последовали, скажем только, что 28 декабря 1927 года был объявлен развод Миси и господина Серта. Разлучница, как могла, утешала оставленную супругу, выплакавшую все глаза. «Не плачь, – шептала она, – мы вдвоем будем любить тебя, ибо мы обязаны тебе своим счастьем!» И Мися продолжала нежно любить и бывшего мужа, и ту, которая его увела. В конце концов она заболела. Шанель пригласила ее к себе, ухаживала за гостьей и по мере сил старалась успокоить… И, по-видимому, неплохо преуспела в этом, потому что Мися, которая не переставала обожать Русси, помогала ей в предсвадебных хлопотах с такой нежностью, будто это была ее родная кровинка. Заботясь о приданом, она отправила Русси к Коко, участвовала в выборе нарядов и торговалась о цене – Габриель охотно шла на уступки, ведь и ей самой Русси показалась очаровательной. Хотите верьте, хотите нет, но Мися помогла бывшему мужу выбрать рубиновое колье и обручальное кольцо, которое он наденет на палец своей новой супруге… Свадьба состоялась в Гааге 18 августа 1928 года.
Итак, Мися осталась одна… Чувствуя, как она нуждается в утешении, Габриель снова пригласила ее к себе. Подруги отправились в Лондон, где их уже ждал герцог Вестминстерский, а затем в Итон-Холл. Но полька сочла этот замок мрачным. Комнаты, погруженные в полутьму, промозглый климат – все это навевало ей только хандру. Длинные готические галереи вызывали в ее памяти самых кошмарных шекспировских персонажей и их преступления – ей казалось, что вот-вот появится леди Макбет, пытающаяся избавиться от несмываемого пятна. Своя среди парижской интеллигенции, она чувствовала себя неуютно в кругу людей, главными темами разговора которых были перипетии охоты на лисиц или стати чистокровных жеребцов. В этом кругу не понимали ее острот, здесь никого не могли тронуть ее тонкие аллюзии, а сама она не понимала британский юмор. Нечего и думать о том, чтобы ее могла увлечь ловля лососей спиннингом в Стэк-Лодже. Несмотря на усилия Коко, которая сама весьма неплохо приспособилась к английским нравам, Мися быстро покинула Итон-Холл. Правда, у нее была на то веская причина: она спешила присоединиться к двум влюбленным, которые имели неосторожность пригласить ее в круиз в Грецию и Турцию. Этот круиз обернулся пыткой для всех троих…
* * *
Следующим летом, в августе 1929 года, Вендор пригласил Габриель и Мисю в плавание на «Летящем облаке» – предполагалось побывать на далматинском побережье, в частности, в Дубровнике, в устье Котора и, конечно же, в Венеции. Но вот в одно прекрасное утро на яхте запищала радиостанция – срочная телеграмма на имя Миси: «Я болен, приезжайте скорее. Сергей». Герцог Вестминстерский тут же приказал изменить курс, и яхта полным ходом пошла на Венецию. Едва судно пришвартовалось, Габриель и Мися тут же помчались в «Гранд-отель» на Лидо. Здесь, в крохотном номере, они нашли несчастного Дягилева; тот был очень бледен, лицо исхудало, лоб покрыт каплями пота… Несмотря на удушающую жару, обычную для августа месяца, его бил озноб, так что пришлось даже надеть пиджак. У изголовья больного дежурили Серж Лифарь и Борис Кохно. «Как я счастлив! – чуть слышно пробормотал он при виде Миси. – Как тебе идет белое! Всегда ходи в белом, Мися!»
Дягилева сразил приступ диабета. Он не соблюдал никакого режима, не следовал никаким предписаниям, не давал себе ни минуты передышки – и вот результат… А инсулина тогда еще не существовало.
Потрясение, которое Коко испытала в то венецианское лето, не помешало ей вспомнить прелестный вечер в июне прошлого года. Освещенный сад Фобур-Сент-Оноре; до слуха доносятся нежные звуки блюза, исполняемого невидимым оркестром… И Сергей Дягилев – элегантный, радостный от встречи с новым семнадцатилетним другом – Игорем Маркевичем, будущим дирижером. Какой контраст между тем блистательным «Дягом» при монокле и с белым глазком для продевания шнурка и этим несчастным больным, который, скрючившись, лежал перед нею.
Мися велела позвать к изголовью Дягилева врачей и сестер. Вскоре его состояние улучшилось.
– Можешь идти, – сказала она подруге. – Он вне опасности.
Мися осталась в Венеции, а Габриель вернулась на яхту.
Увы, это была только отсрочка приговора. 18 августа около полуночи, едва только полька вернулась к себе в номер отеля «Даниели», тишину разорвал телефонный звонок. Звонил Кохно.
Больной был в коме. Она тут же поспешила к нему.
…Он ушел из жизни в тот самый миг, когда первый луч рассвета коснулся его лба. Вскоре солнце превратило поверхность моря в блистающий мираж. И тут произошло нечто типично в русском духе, вполне достойное романа Достоевского… По словам Миси, смерть Дягилева послужила искрой, воспламенившей накопившуюся ненависть друг к другу юношей, оставшихся после него на грешной земле. Послышался рев – «Кохно набросился на Лифаря, стоявшего на коленях по другую сторону смертного одра. Оба катались по полу, рвали друг на друге одежду, кусались, точно звери в приступе бешенства. Будто две лютые собаки оспаривали труп хозяина. Но вот первое мгновение шока миновало, мне и прислуге с большим трудом удалось их разнять и выставить за дверь, чтобы можно было начать обряжать покойного».
В тот же день, когда не стало Дягилева, в Венецию вернулась Габриель. Охваченная недобрым предчувствием, она умолила Вендора повернуть в обратный путь яхту, уже далеко зашедшую в воды Адриатики. Едва сойдя на берег, она встретила свою подругу, которая только что заложила у ювелира свое бриллиантовое колье, чтобы устроить похороны. Касса «Русских балетов», как всегда, была пуста, а личные деньги Миси ушли на оплату отеля, врачей и сестер милосердия. Коко щедро внесла долю в оплату скорбного обряда – это было последнее, чем она могла услужить тому, кому так успешно помогала девять лет назад. И – странное совпадение – она провожает его в последний путь в той самой Венеции, где когда-то познакомилась с ним. Не знак ли это судьбы?..
На следующий день в предрассветном тумане от набережной отплыл кортеж из трех гондол. Первая – вся черная, украшенная золотыми крыльями по углам – перевозила останки маэстро. Во второй сидели Габриель и Мися, обе в белом, как он и хотел. С ними – их общая подруга Катрин д'Эрлангер, Лифарь и Кохно. В последней – пять православных священников, певших хором; волны далеко разносили эхо их густых голосов. Море было на удивление спокойным, являя собой зрелище немыслимой красоты. Скользя по волнам, кортеж достиг острова Сан-Микеле, где над розовой стеной, окружившей последнее пристанище венецианцев, взметнули свои верхушки кипарисы. Под ними выстроились в ряд кресты небольшого русского кладбища, ожидавшего прах Дягилева; позже здесь же обретет вечный покой и автор «Весны священной». Выйдя из гондолы, убитые горем Кохно и Лифарь собрались было проползти до вырытой ямы на коленях. Но раздраженная Габриель призвала их к приличию:
– Прекратите паясничать! – бросила она.
Но ей не удалось воспрепятствовать тому, чтобы Лифарь обменял свои запонки на те, что были на рукавах у его кумира. Он сохранит их до самой смерти.
* * *
Несмотря на трагические воспоминания, которые навевало ей Средиземноморье, Габриель еще с 1926 года мечтала приобрести на Лазурном берегу хорошее имение. Безусловно, к этому ее подталкивала неистребимая жажда независимости – приглашая туда герцога Вестминстерского, она лучшим образом доказала бы себе самой и всем другим, что ей не быть – и она никогда не была! – содержанкой, каковой ее могли величать во времена Бальсана. Правда, затея не удалась ей до конца: долгое время поговаривали, что «Ла Пауза» – подарок от герцога… По крайней мере земля, на которой она возведена. Однако в действительности герцог не имел к этому никакого отношения. В 1928 году Габриель самостоятельно приобрела на высотах Рокебрюн имение с видом на море. Здесь, среди вековых олив, среди эвкалиптов с дурманящим запахом, среди лаванды и гиацинтов, стоял большой старый дом; его построил некий сэр Уильямсон, один из тех влюбленных в Лазурное побережье англичан, каких было немало в ту пору. Этот дом новая хозяйка повелела снести – ей нужна была летняя резиденция, отвечающая ее вкусам. Свои взгляды она изложила архитектору Роберту Штрейцу. Когда он представил на ее суд планы будущего дома, она потребовала внести только одно изменение: чтобы большая каменная лестница, которая вела в холл, как две капли воды походила на ту, по которой ей приходилось подниматься в сиротском приюте в монастыре… Пусть так и называется – «Лестница монашек». Добросовестный архитектор тут же помчался в Коррез и сделал все необходимые эскизы и обмеры. И что бы вы думали? Там еще жила прежняя настоятельница – как же, она помнит свою юную пансионерку…
Важная деталь: когда заинтригованные друзья Коко расспрашивали ее, откуда такая необычная лестница, она отвечала: это, мол, точная копия лестницы в аббатстве, где она проводила каникулы. И ни слова о сиротском приюте! Да, конечно, ею владело неотвязное желание позабыть ту, далеко не лучшую в ее жизни пору душевного одиночества… Но вот любопытный парадокс: Коко столь же страстно желала сохранить память о ней! Ведь это была та дивная пора, когда она, юная отроковица, имела возможность мечтать. Мечтать о возвращении своего отца, лелеять надежду, что ее не бросили, питать еще какие-то жалкие иллюзии… Это была ненавистная и при всем том дорогая ее сердцу эпоха, которую ей никогда не вытравить из памяти. Вот откуда эта «Лестница монашек» на вилле «Ла Пауза», по ступеням которой хозяйка каждый день будет подниматься и спускаться, тоскуя о былом… Вот откуда те крупные суммы, которые она будет анонимно перечислять конгрегации, управляющей сиротским приютом, и тайные, терзающие душу поездки в Коррез своего детства. Пока велось строительство, она каждый месяц приезжала посмотреть, как идут работы: рано поутру «Голубой экспресс» доставлял ее на вокзал в Монако, а там она брала такси на весь день. Дом был завершен менее чем за год. Он состоял из трех корпусов, выходивших во внутренний дворик в римском стиле; дворик был замощен сотней тысяч плиток, уложенных в песок, и обнесен высокой оградой из кованого железа. Гараж был рассчитан на шесть машин.
В глубине парка Габриель сохранила нетронутыми две виллы. Одну из них, называемую «Ла Коллин» – «Холм», – она предоставит в распоряжение Веры Бейт и многих других своих подруг и друзей. Нередким гостем здесь будет Жан Кокто, особенно после тифа, который настиг его в Тулоне в 1931 году. Она пересадила в парк два десятка столетних олив – тех, что остались от прежнего владельца, ей показалось недостаточным. Для меблировки и создания декора интерьеров был приглашен оформитель Янсен.
Во сколько ей все это стало? Вот цифры: за участок земли заплачено миллион восемьсот тысяч тогдашних франков, а постройка дома обошлась ей в 6 миллионов, Эти суммы соответствуют примерно 5 миллионам 400 тысячам и 18 миллионам сегодняшних франков.
и это не считая мебели, декора и прочих мелочей.
Архитектор «Ла Паузы» Штрейц, у которого в 1971 году брал интервью Пьер Талант, рассказывал, что был потрясен двумя чертами личности Габриель – живостью ее ума и щедростью. Ему казалось, что в дискуссиях ему никогда не удавалось достигнуть уровня своей собеседницы. А что касается ее щедрости, то он приводит поразительный пример. Как-то раз Габриель пригласила его к себе на завтрак, но у него сломалась машина. Хозяйка тут же прислала за ним авто, а когда настало время отдохнуть после завтрака, она неожиданно сказала своему мажордому:
– Уго, отыщи-ка ключи и документы на «Морс» (такой же, как и у гостя) и отдай господину Штрейцу.
Архитектор рассыпался в благодарностях и обещал вернуть машину в три дня.
– Не беспокойтесь, – ответила она. – Пользуйтесь сколько хотите.
Выбор Габриель Рокебрюна для постройки виллы оказался удачными. Вот бы пригласить сюда герцога Вестминстерского! Сюда, где она чувствует себя как нигде непринужденно, где она наслаждается независимостью, немыслимой среди чопорной спесивости Итон-Холла! Но было необходимо также, чтобы и Вендор, со своей стороны, нашел несколько разумных причин выбрать для визита к Коко именно это из ее многочисленных владений. Во-первых, здесь с высокой террасы открывается умопомрачительный вид, любоваться которым никогда не надоест. Во-вторых, здесь, в Рокебрюне, у него будет соседом не кто иной, как Уинстон Черчилль, который имел привычку приезжать на отдых в этот уголок Лазурного побережья, а именно на мыс Кап д'Ай, в гости к лорду Бивербруку или лорду Ротермеру, магнату британской прессы, который владел, помимо прочих, газетами «Дейли экспресс», «Санди экспресс», «Дейли мейл», «Ивнинг ньюс». Иногда Черчилль приезжал также в Гольф-Жуан к Максиму Эллиоту. Там или же на мысе Кап д'Ай он трудился над историей своей семьи. Или же, в соломенной широкополой шляпе и с сигарой в зубах, усаживался на раскладной стульчик и неустанно писал полюбившиеся ему здешние морские пейзажи. Здесь, на Лазурном побережье, он проводил все больше времени, ибо все в том же 1929 году ему пришлось оставить должность министра финансов, и казалось, что на его политической карьере поставлен крест. Разве мог он тогда знать, сколь важная роль будет уготована ему десять лет спустя? Кстати сказать, «Ла Пауза» располагалась всего в нескольких километрах от княжества Монако, где в порту приписки стояла яхта «Летящее облако» и где герцог, пылавший страстью к баккара и рулетке, сможет просаживать столько денег, сколько ему заблагорассудится.
* * *
Итак, Вендор по приглашению Габриель пожаловал на виллу «Ла Пауза», и, по-видимому, новая резиденция его возлюбленной ему понравилась. Особенно польстило ему то, что один из двух домиков в глубине парка был приспособлен под мастерскую художника. Вендор как раз сейчас увлекся живописью, как и его друг Черчилль, – что ж, здесь ему будет уютно писать свои акварели! На самой же вилле все было устроено так, чтобы гости могли насладиться полной свободой. Вот какое яркое впечатление о царившей там атмосфере осталось у Беттины Баллард: «Здесь я наслаждалась отдыхом и комфортом, как никогда прежде». Сама хозяйка занимала верхнюю часть правого крыла, бок о бок со своей неразлучной полькой. В левом крыле расположились гостевые апартаменты из двух комнат; каждый имел небольшую гостиную и ванную, но все они соединялись между собою общим входом. Планировка была организована так, чтобы горничные не показывались гостям на глаза, а всего вилла насчитывала сорок комнат. Все было предусмотрено для удобства приглашенных, вплоть до парка небольших авто с шоферами, каждое утро готовых к услугам тех, кому захочется съездить в Монте-Карло – в спортклуб, в казино, на пляж или попросту на прогулку.
Конечно же, Габриель была первой, кто наслаждался свободой, которую она предоставляла гостям. Она никогда не показывалась из своей комнаты (там же и завтракала – чашечка кофе да ломтик поджаренного хлеба) раньше часа пополудни, разве затем, чтобы позагорать на солнышке на террасе. Для многочисленных своих гостей она устроила буфет. Помимо специально подогреваемых горячих блюд, как, например, паста по-итальянски, там были различные овощи, охлажденное мясо, особенно ростбиф, и в изобилии крепленые вина. Гости сновали туда-сюда от буфета к столу и обратно. Только одному человеку из прислуги разрешалось выходить к гостям – мажордому-итальянцу Уго:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Итак, Мися осталась одна… Чувствуя, как она нуждается в утешении, Габриель снова пригласила ее к себе. Подруги отправились в Лондон, где их уже ждал герцог Вестминстерский, а затем в Итон-Холл. Но полька сочла этот замок мрачным. Комнаты, погруженные в полутьму, промозглый климат – все это навевало ей только хандру. Длинные готические галереи вызывали в ее памяти самых кошмарных шекспировских персонажей и их преступления – ей казалось, что вот-вот появится леди Макбет, пытающаяся избавиться от несмываемого пятна. Своя среди парижской интеллигенции, она чувствовала себя неуютно в кругу людей, главными темами разговора которых были перипетии охоты на лисиц или стати чистокровных жеребцов. В этом кругу не понимали ее острот, здесь никого не могли тронуть ее тонкие аллюзии, а сама она не понимала британский юмор. Нечего и думать о том, чтобы ее могла увлечь ловля лососей спиннингом в Стэк-Лодже. Несмотря на усилия Коко, которая сама весьма неплохо приспособилась к английским нравам, Мися быстро покинула Итон-Холл. Правда, у нее была на то веская причина: она спешила присоединиться к двум влюбленным, которые имели неосторожность пригласить ее в круиз в Грецию и Турцию. Этот круиз обернулся пыткой для всех троих…
* * *
Следующим летом, в августе 1929 года, Вендор пригласил Габриель и Мисю в плавание на «Летящем облаке» – предполагалось побывать на далматинском побережье, в частности, в Дубровнике, в устье Котора и, конечно же, в Венеции. Но вот в одно прекрасное утро на яхте запищала радиостанция – срочная телеграмма на имя Миси: «Я болен, приезжайте скорее. Сергей». Герцог Вестминстерский тут же приказал изменить курс, и яхта полным ходом пошла на Венецию. Едва судно пришвартовалось, Габриель и Мися тут же помчались в «Гранд-отель» на Лидо. Здесь, в крохотном номере, они нашли несчастного Дягилева; тот был очень бледен, лицо исхудало, лоб покрыт каплями пота… Несмотря на удушающую жару, обычную для августа месяца, его бил озноб, так что пришлось даже надеть пиджак. У изголовья больного дежурили Серж Лифарь и Борис Кохно. «Как я счастлив! – чуть слышно пробормотал он при виде Миси. – Как тебе идет белое! Всегда ходи в белом, Мися!»
Дягилева сразил приступ диабета. Он не соблюдал никакого режима, не следовал никаким предписаниям, не давал себе ни минуты передышки – и вот результат… А инсулина тогда еще не существовало.
Потрясение, которое Коко испытала в то венецианское лето, не помешало ей вспомнить прелестный вечер в июне прошлого года. Освещенный сад Фобур-Сент-Оноре; до слуха доносятся нежные звуки блюза, исполняемого невидимым оркестром… И Сергей Дягилев – элегантный, радостный от встречи с новым семнадцатилетним другом – Игорем Маркевичем, будущим дирижером. Какой контраст между тем блистательным «Дягом» при монокле и с белым глазком для продевания шнурка и этим несчастным больным, который, скрючившись, лежал перед нею.
Мися велела позвать к изголовью Дягилева врачей и сестер. Вскоре его состояние улучшилось.
– Можешь идти, – сказала она подруге. – Он вне опасности.
Мися осталась в Венеции, а Габриель вернулась на яхту.
Увы, это была только отсрочка приговора. 18 августа около полуночи, едва только полька вернулась к себе в номер отеля «Даниели», тишину разорвал телефонный звонок. Звонил Кохно.
Больной был в коме. Она тут же поспешила к нему.
…Он ушел из жизни в тот самый миг, когда первый луч рассвета коснулся его лба. Вскоре солнце превратило поверхность моря в блистающий мираж. И тут произошло нечто типично в русском духе, вполне достойное романа Достоевского… По словам Миси, смерть Дягилева послужила искрой, воспламенившей накопившуюся ненависть друг к другу юношей, оставшихся после него на грешной земле. Послышался рев – «Кохно набросился на Лифаря, стоявшего на коленях по другую сторону смертного одра. Оба катались по полу, рвали друг на друге одежду, кусались, точно звери в приступе бешенства. Будто две лютые собаки оспаривали труп хозяина. Но вот первое мгновение шока миновало, мне и прислуге с большим трудом удалось их разнять и выставить за дверь, чтобы можно было начать обряжать покойного».
В тот же день, когда не стало Дягилева, в Венецию вернулась Габриель. Охваченная недобрым предчувствием, она умолила Вендора повернуть в обратный путь яхту, уже далеко зашедшую в воды Адриатики. Едва сойдя на берег, она встретила свою подругу, которая только что заложила у ювелира свое бриллиантовое колье, чтобы устроить похороны. Касса «Русских балетов», как всегда, была пуста, а личные деньги Миси ушли на оплату отеля, врачей и сестер милосердия. Коко щедро внесла долю в оплату скорбного обряда – это было последнее, чем она могла услужить тому, кому так успешно помогала девять лет назад. И – странное совпадение – она провожает его в последний путь в той самой Венеции, где когда-то познакомилась с ним. Не знак ли это судьбы?..
На следующий день в предрассветном тумане от набережной отплыл кортеж из трех гондол. Первая – вся черная, украшенная золотыми крыльями по углам – перевозила останки маэстро. Во второй сидели Габриель и Мися, обе в белом, как он и хотел. С ними – их общая подруга Катрин д'Эрлангер, Лифарь и Кохно. В последней – пять православных священников, певших хором; волны далеко разносили эхо их густых голосов. Море было на удивление спокойным, являя собой зрелище немыслимой красоты. Скользя по волнам, кортеж достиг острова Сан-Микеле, где над розовой стеной, окружившей последнее пристанище венецианцев, взметнули свои верхушки кипарисы. Под ними выстроились в ряд кресты небольшого русского кладбища, ожидавшего прах Дягилева; позже здесь же обретет вечный покой и автор «Весны священной». Выйдя из гондолы, убитые горем Кохно и Лифарь собрались было проползти до вырытой ямы на коленях. Но раздраженная Габриель призвала их к приличию:
– Прекратите паясничать! – бросила она.
Но ей не удалось воспрепятствовать тому, чтобы Лифарь обменял свои запонки на те, что были на рукавах у его кумира. Он сохранит их до самой смерти.
* * *
Несмотря на трагические воспоминания, которые навевало ей Средиземноморье, Габриель еще с 1926 года мечтала приобрести на Лазурном берегу хорошее имение. Безусловно, к этому ее подталкивала неистребимая жажда независимости – приглашая туда герцога Вестминстерского, она лучшим образом доказала бы себе самой и всем другим, что ей не быть – и она никогда не была! – содержанкой, каковой ее могли величать во времена Бальсана. Правда, затея не удалась ей до конца: долгое время поговаривали, что «Ла Пауза» – подарок от герцога… По крайней мере земля, на которой она возведена. Однако в действительности герцог не имел к этому никакого отношения. В 1928 году Габриель самостоятельно приобрела на высотах Рокебрюн имение с видом на море. Здесь, среди вековых олив, среди эвкалиптов с дурманящим запахом, среди лаванды и гиацинтов, стоял большой старый дом; его построил некий сэр Уильямсон, один из тех влюбленных в Лазурное побережье англичан, каких было немало в ту пору. Этот дом новая хозяйка повелела снести – ей нужна была летняя резиденция, отвечающая ее вкусам. Свои взгляды она изложила архитектору Роберту Штрейцу. Когда он представил на ее суд планы будущего дома, она потребовала внести только одно изменение: чтобы большая каменная лестница, которая вела в холл, как две капли воды походила на ту, по которой ей приходилось подниматься в сиротском приюте в монастыре… Пусть так и называется – «Лестница монашек». Добросовестный архитектор тут же помчался в Коррез и сделал все необходимые эскизы и обмеры. И что бы вы думали? Там еще жила прежняя настоятельница – как же, она помнит свою юную пансионерку…
Важная деталь: когда заинтригованные друзья Коко расспрашивали ее, откуда такая необычная лестница, она отвечала: это, мол, точная копия лестницы в аббатстве, где она проводила каникулы. И ни слова о сиротском приюте! Да, конечно, ею владело неотвязное желание позабыть ту, далеко не лучшую в ее жизни пору душевного одиночества… Но вот любопытный парадокс: Коко столь же страстно желала сохранить память о ней! Ведь это была та дивная пора, когда она, юная отроковица, имела возможность мечтать. Мечтать о возвращении своего отца, лелеять надежду, что ее не бросили, питать еще какие-то жалкие иллюзии… Это была ненавистная и при всем том дорогая ее сердцу эпоха, которую ей никогда не вытравить из памяти. Вот откуда эта «Лестница монашек» на вилле «Ла Пауза», по ступеням которой хозяйка каждый день будет подниматься и спускаться, тоскуя о былом… Вот откуда те крупные суммы, которые она будет анонимно перечислять конгрегации, управляющей сиротским приютом, и тайные, терзающие душу поездки в Коррез своего детства. Пока велось строительство, она каждый месяц приезжала посмотреть, как идут работы: рано поутру «Голубой экспресс» доставлял ее на вокзал в Монако, а там она брала такси на весь день. Дом был завершен менее чем за год. Он состоял из трех корпусов, выходивших во внутренний дворик в римском стиле; дворик был замощен сотней тысяч плиток, уложенных в песок, и обнесен высокой оградой из кованого железа. Гараж был рассчитан на шесть машин.
В глубине парка Габриель сохранила нетронутыми две виллы. Одну из них, называемую «Ла Коллин» – «Холм», – она предоставит в распоряжение Веры Бейт и многих других своих подруг и друзей. Нередким гостем здесь будет Жан Кокто, особенно после тифа, который настиг его в Тулоне в 1931 году. Она пересадила в парк два десятка столетних олив – тех, что остались от прежнего владельца, ей показалось недостаточным. Для меблировки и создания декора интерьеров был приглашен оформитель Янсен.
Во сколько ей все это стало? Вот цифры: за участок земли заплачено миллион восемьсот тысяч тогдашних франков, а постройка дома обошлась ей в 6 миллионов, Эти суммы соответствуют примерно 5 миллионам 400 тысячам и 18 миллионам сегодняшних франков.
и это не считая мебели, декора и прочих мелочей.
Архитектор «Ла Паузы» Штрейц, у которого в 1971 году брал интервью Пьер Талант, рассказывал, что был потрясен двумя чертами личности Габриель – живостью ее ума и щедростью. Ему казалось, что в дискуссиях ему никогда не удавалось достигнуть уровня своей собеседницы. А что касается ее щедрости, то он приводит поразительный пример. Как-то раз Габриель пригласила его к себе на завтрак, но у него сломалась машина. Хозяйка тут же прислала за ним авто, а когда настало время отдохнуть после завтрака, она неожиданно сказала своему мажордому:
– Уго, отыщи-ка ключи и документы на «Морс» (такой же, как и у гостя) и отдай господину Штрейцу.
Архитектор рассыпался в благодарностях и обещал вернуть машину в три дня.
– Не беспокойтесь, – ответила она. – Пользуйтесь сколько хотите.
Выбор Габриель Рокебрюна для постройки виллы оказался удачными. Вот бы пригласить сюда герцога Вестминстерского! Сюда, где она чувствует себя как нигде непринужденно, где она наслаждается независимостью, немыслимой среди чопорной спесивости Итон-Холла! Но было необходимо также, чтобы и Вендор, со своей стороны, нашел несколько разумных причин выбрать для визита к Коко именно это из ее многочисленных владений. Во-первых, здесь с высокой террасы открывается умопомрачительный вид, любоваться которым никогда не надоест. Во-вторых, здесь, в Рокебрюне, у него будет соседом не кто иной, как Уинстон Черчилль, который имел привычку приезжать на отдых в этот уголок Лазурного побережья, а именно на мыс Кап д'Ай, в гости к лорду Бивербруку или лорду Ротермеру, магнату британской прессы, который владел, помимо прочих, газетами «Дейли экспресс», «Санди экспресс», «Дейли мейл», «Ивнинг ньюс». Иногда Черчилль приезжал также в Гольф-Жуан к Максиму Эллиоту. Там или же на мысе Кап д'Ай он трудился над историей своей семьи. Или же, в соломенной широкополой шляпе и с сигарой в зубах, усаживался на раскладной стульчик и неустанно писал полюбившиеся ему здешние морские пейзажи. Здесь, на Лазурном побережье, он проводил все больше времени, ибо все в том же 1929 году ему пришлось оставить должность министра финансов, и казалось, что на его политической карьере поставлен крест. Разве мог он тогда знать, сколь важная роль будет уготована ему десять лет спустя? Кстати сказать, «Ла Пауза» располагалась всего в нескольких километрах от княжества Монако, где в порту приписки стояла яхта «Летящее облако» и где герцог, пылавший страстью к баккара и рулетке, сможет просаживать столько денег, сколько ему заблагорассудится.
* * *
Итак, Вендор по приглашению Габриель пожаловал на виллу «Ла Пауза», и, по-видимому, новая резиденция его возлюбленной ему понравилась. Особенно польстило ему то, что один из двух домиков в глубине парка был приспособлен под мастерскую художника. Вендор как раз сейчас увлекся живописью, как и его друг Черчилль, – что ж, здесь ему будет уютно писать свои акварели! На самой же вилле все было устроено так, чтобы гости могли насладиться полной свободой. Вот какое яркое впечатление о царившей там атмосфере осталось у Беттины Баллард: «Здесь я наслаждалась отдыхом и комфортом, как никогда прежде». Сама хозяйка занимала верхнюю часть правого крыла, бок о бок со своей неразлучной полькой. В левом крыле расположились гостевые апартаменты из двух комнат; каждый имел небольшую гостиную и ванную, но все они соединялись между собою общим входом. Планировка была организована так, чтобы горничные не показывались гостям на глаза, а всего вилла насчитывала сорок комнат. Все было предусмотрено для удобства приглашенных, вплоть до парка небольших авто с шоферами, каждое утро готовых к услугам тех, кому захочется съездить в Монте-Карло – в спортклуб, в казино, на пляж или попросту на прогулку.
Конечно же, Габриель была первой, кто наслаждался свободой, которую она предоставляла гостям. Она никогда не показывалась из своей комнаты (там же и завтракала – чашечка кофе да ломтик поджаренного хлеба) раньше часа пополудни, разве затем, чтобы позагорать на солнышке на террасе. Для многочисленных своих гостей она устроила буфет. Помимо специально подогреваемых горячих блюд, как, например, паста по-итальянски, там были различные овощи, охлажденное мясо, особенно ростбиф, и в изобилии крепленые вина. Гости сновали туда-сюда от буфета к столу и обратно. Только одному человеку из прислуги разрешалось выходить к гостям – мажордому-итальянцу Уго:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40