Задержанные по подозрению в провозе контрабанды, хищений картин из музеев, ограблениях квартир коллекционеров, дружно показывали, что задания они получали от некоей женщины, которую негласно в криминальном мире все звали Игуаной.
Но самое удивительное, – за год охоты на Игуану, Патрикеев так ни разу и не встретился с человеком, который видел бы её воочию, говорил бы с нею с глазу на глаз. Все получали подробные инструкции по телефону. – Но если вы её не видели, почему утверждаете вообще, что ЭТО – женщина? – раздраженно спрашивал Патрикеев очередного задержанного.
– Ну как,… гражданин следователь… Как же иначе? Голос вроде был женский.
Все уверенно повторяли: голос женский. Или, на худой конец, «вроде бы женский».
И лишь один старый вор-рецидивист (что уже было в «деле Игуаны» редкостью, она предпочитала нанимать и исполнителей ограблений, и киллеров из числа новичков, непрофессионалов) сомнительно покачал лысой головой, поскреб плотно покрытой татуировкой пятерней много раз травмированный и потому постоянно стывший и чесавшийся затылок и на вопрос Патрикеева вдруг ответил:
– А ведь Вы правы, начальник. С чего это я решил, что Игуана-баба? Может, и вовсе мужик… Я не видал. Только голос. Но голос, как бы это точнее сказать, похож на измененный.
– Это как?
– Ну, вроде, какая-то в нем механичность есть.
– Не понял, ты пояснее можешь?
– А чего тут яснее. И так ясно, – вор уже уверенно, видя, что заинтересовал следователя, продолжил. – Мне, начальник, варганку крутить резона нет, пять ходок в зону, и все по краженкам. Это уже профессия. А то, что попадался, сам дурак. Вас, ментов, мне винить не в чем.
– Мы не менты, мы-прокуратура.
– Один хрен, кто тебя на зону сбагрит. Я вот о чем. Вот у нас в колонии кино показывали, там робот говорит механическим голосом. Нет в голосе, как бы это сказать точнее, живых интонаций: мертвый голос. Как у робота…
Мысль эта запала в голову Патрикеева и он все прикручивал и прокручивал её в голове. Они вместе с работавшими по их поручению мужиками из МУРА искали женщину: «шерше ле фам»… А кто сказал, что Игуана-женщина? Может, это вовсе очень даже мужчина, закоренелый вор-рецидивист, решивший уйти в подполье, чтобы больше не греметь по тюрьмам да поселениям. А может, и вовсе гениальный ученый, таким образом поправляющий свое материальное положение. А? Какова версия?
Что-нибудь вроде Командира, – тот был и доктором наук, и профессором, а одновременно руководил пять лет без единого прокола крупнейшей криминальной организацией в сфере незаконного оборота драгоценностей и антиквариата…
Впрочем, кто бы ни скрывался за кликухой Игуана, – мужчина или женщина, и был ли этот человек молодым, старым, умным или придурком, скорее все же-умным, тут вопроса нет, – ловить то его было надо. А поймав с помощь шустрых муровцев, надо было ещё доказать, что за всеми многочисленными кражами, ограблениями, убийствами скрывается именно этот человек по кличке Игуана, организовавший за последние полтора года несколько десятков хитроумно задуманных и не менее хитро реализованных преступлений.
Мысль эта – что Игуана могла быть… мужчиной продолжала сидеть как заноза в ноге и вечером, пока смотрел по телевизору «Крепкий орешек» и ночью когда Игуана с отвратительным мурлом рецидивиста, весь в татуировке врывался в его красивые сны на фоне горы Фудзияма, где цвела сакура и творили великие Утамаро, Харуно§у, Хиросиге, Хокусаи…
С гравюрами великих японских графиков он задумал все же попытаться подловить Игуану.
То, что именно она (или теперь уж – он?) стояла за серией ограблений коллекционеров в Москве, Петербурге, Владивостоке, когда были похищены именно работы выдающихся японских художников XVI-XVII вв, и за последней дерзкой кражей из Музея частных коллекций при Музее изобразительных искусств имени Пушкина, сомнений у полковника не было.
Игуана! Упоминание о ней, были разбросаны по многочасовым изнурительным допросам задержанных участников криминальных групп, по многочасовым записям телефонных переговоров находившихся «под колпаком» прокуратуры близких к криминальному бизнесу произведениями искусств людей. Игуана, кто бы она (он) ни была.
Решение пришло под влиянием визита к тихим умникам-специалистам его отдела. Егор сформулировал вначале чисто техническое задание. И когда оказалось, что задание это его умельцам вполне по силам, стал разрабатывать операцию.
Исходным пунктом должна была стать Московская таможня. В массе своей там работали высокопрофессиональные, честные люди. Но в семье не без урода. И по агентурным данным, и по данным санкционированной межрайпрокурором «прослушки», и по крупицам намеков в показаниях ряда артдилеров, выходило, что на таможне работал «казачок засланный» – человек Игуаны.
Так что не стал Егор официально выходить на руководство с просьбой о проведении совместной операции, хотя руководству таможни и доверял, а вышел на скромного главного экономиста – Наталью Анастасьеву, – женщина она была большого обаяния, все офицеры таможни от 23 до 68 были в неё тайно или явно влюблены, контакты у неё были широкие. Через неё и вышел Патрикеев на контролера поста 23 пятого терминала. Оставалось заслать груз, в котором среди закупленной шведской фирмой «Густавссен, Иоханссен, Андерсон и сыновья» карельской фанеры почему-то не напрямую из карельского городка Питкерянта, через Финляндию в Швецию, а кружным путем – через Москву, обрастая ящиками с алюминием из Красноярска и дубовым шпоном из Дробича, шла фанера в шведский городок Ульме на севере страны. Так у коммерсантов свои заморочки. Может у него так удобнее и дешевле выходит. А раз не запрещено, то и разрешено.
В понедельник Егор зашел «навестить» Наталью. С цветами, как положено ухажеру, с большой, бросавшейся в глаза коробкой конфет. Они пококетничали в её обставленной шикарной офисной мебелью от фирмы «Константин» кабинете, и направились прогулочной походкой в пятый терминал. Там Наталья незаметно даже для вооруженного глаза (любая красивая женщина-прирожденная разведчица) взяла у полковника крохотный приборчик размером с пачку «Мальборо», так, к слову сказать, и закамуфлированную. И передала знакомку контролеру на №23, давно и безнадежно в неё влюбленному, шепнув на ухо:
– Поможешь прокуратуре, схлопочешь поцелуй.
Достаточно было взглянуть на лицо молодого таможенника, как становилось ясно, что о большей награде он пока и не мечтает.
Тем более, что задание у него было совсем простое.
Когда пойдет по эскалатору груз шведской фирмы, включить не только установленные на посту приборы обнаружения наркотиков, радиоактивных веществ, скрытых грузов оружия и боеприпасов, и даже брильянтов, – был и такой приборчик. Но и включить в кармане кнопку на пачке «Мальборо».
Зачем это было нужно прокуратуре, – не его, Сашки Нелидова дело. Ему уже виделось я горячей мечте, как он, не ограничившись поцелуем сжимает в объятиях красивое, дивно пахнущее французскими духами тело главного экономиста таможни, и впивается, впивается в её мягкие губы долгим, как на американских конкурсах, поцелуем.
Он так размечтался, что груз шведов чуть не пропустил.
Груз медленно плыл мимо датчиков, сквозь воротца, на дисплее высвечивались инородные тела, которые – были спрятаны внутри груза: мелькнул забытый рабочими, готовившими ящики, гвоздодер, несколько крупных гвоздей, кружок клейкой ленты, ничего подозрительного.
И опять он чуть не лопухнулся, чуть не лишился долгожданной награды, вглядываясь в экран, чуть не забыл включить «пачку Мальборо».
Он нажал пальцем в кармане кнопку на пачке.
И ничего не изменилось. Все так же плыли мимо стоек ворот и таможенных датчиков ящики с грузами, высвечивая всякие пустяки. Ни наркотиков, ни оружия, ни вообще металлических вкраплений в грузе не было: дерево, оно и есть дерево.
Иного мнения был полковник Патрикеев.
То есть он тоже считал, что дерево оно и есть дерево. Но он также полагал, что между листами питкярянтской и сортавальской фанеры очень удобно провести сравнительно крупный груз картин без рам, графики, рисунков, листов редких книг, разобранных после похищения из крупнейших библиотек России на составные части…
И когда пошел в наушнике, спрятанном в левом ухе полковника и закамуфлированном под наушник маленького радиоприемничка, висевшего на поясе для полноты картины от приемничка даже шёл легкий звуковой музыкальный фон, да, так вот, когда пошел в наушнике ровный и чистый звуковой сигнал «мбоооон», он довольно улыбнулся и выключил «приемник».
Операция удачно продолжалась.
Разумеется, подлинные гравюры великих японских мастеров, похищенные в музее частных коллекций, в квартирах ряда коллекционеров, были ещё в машинах похитителей заменены на отличные японские же копии. Операция стоила приличных денег, но эти деньги не шли ни в какое сравнение с теми, что пришлось бы платить страховой компании «Русь» японской стороне за похищенные работы. Так что правление страховой компании, исходя из возможности ещё и получения бесплатной рекламы, когда преступление будет раскрыто и о работе прокуратуры будут писать газеты, легко пошло на эти траты.
В машинах похитителей подлинники были заменены на репродукции. Но мало того, в паспорту с изящным чуть выпуклым нежно-палевым ободком умниками ОСО Генпрокуратуры были вживлены датчики, подающие при настройке нужный сигнал.
В эти минуты, когда груз шведской фирмы плыл мимо него по ленте транспортера, полковник пережил несколько неприятных минут, после того как пошли первые два ящика, а сигнала не было!
– Неужели хитрозадая Игуана пронюхала что-то, догадалась? И очистила груз? При беглом осмотре, да ещё непрофессионалами, да ещё сразу после ограбления, когда сомнений в подлинности нет даже у самых подозрительных? – Нет, навряд ли… Скорее всего, она все же «купилась» на наживку.
И когда сигнал пошел, Патрикеев был по настоящему счастлив.
Как он бывал счастлив, когда заканчивал статью или книгу по истории русской культуры. Как он бывал счастлив, когда слушал хорошую музыку. Как он 6ыл счастлив, когда рассматривал работы своих любимых японских художников в Музее частных коллекций, даже зная, что часть из них уже при монтировании выставки по его просьбе была заменена отличными копиями…


Кровная связь. Коллекция Манефы Разорбаевой

С тех пор, как по поводу не имевшей места в действительности кражи Манефу навестила пригожая, с румянцем сполохами девица из межрайпрокуратуры, Манефа форменным образом потеряла покой.
В её старую голову с сильно покосившейся крышей втемяшилась мысль, что эта пригожая девица, хорошо, хотя и скромно одетая и приятно пахнувшая здоровьем и чистотой, и есть её давным-давно пропавшая дочка Верочка, 1955 года рождения.
Если бы с чердаком у Манефы было все поаккуратнее, она бы без труда подсчитала, что молоденькая следовательша, так внимательно и терпеливо её расспрашивавшая, может быть при благоприятном стечении обстоятельств её второй, поздней, 1973 года дочерью, но никак не первой дочечкой, умершей в младенчестве.
Но голова у человека так странно устроена, что если в ней что-то не совсем в порядке, то тут никакие лекарства не помогут.
Первое время Манефа пила «от головы» «циннаризин». А когда с сентября доллар стал в цене сильно расти и «циннаризин» ей стал ну никак не по средствам, перешла на пищевую соду.
«Циннаризин» ей, она во всяком случае так считала, маленько помогал. В голове чуток яснело, и во сне приходили красивые воспоминания. Как идут они с Васильком по полю, усыпанному дико произрастающими ромашками и обратно васильками, идут, взявшись за руки, и небо голубое, и пахнет разогретой на солнце лесной земляникой, алеющей по краю леса, и так хорошо и славно, кажется, жить на свете.
У соды же эффект был другой. Враз проходила изжога, и ежедневная тюря-белый батон «нарезной», размоченный в молоке, – уже не вызывала в желудке резких болей. Желудок у Манефы, конечно, был не очень здоровым, да и откуда ему быть здоровым, если питалась она большую часть жизни малокалорийной и невкусной пищей детдомов, детприемников, детколоний и тюрем да изоляторов, бывало, чтоб попасть в лазарет и тем спастись от до ужаса утомлявших её насильников из вертухаев, глотала она гвозди, шурупы и мотки проволоки.
Один раз её все ж прооперировали, это когда она большой черенок алюминиевой ложки заглотнула, чтоб покайфовать в нормальной лазаретной жизни недельку. А большее не стали. Сказали, глянув на рентгене:
– Тебе, дура ты стоеросовая, зато не надо яблок есть, в тебе теперь железа на всю оставшуюся жизнь хватит для обмена веществ.
Может те шурупы, что в молодости глотала, болели, а может скреб стенки желудка моток медной проволоки, который она с трудом пропихнула в глотку, – это в Надвоицах было, её тогда вдруг стало тошнить от алюминиевого производства, она испугалась, решила, что травится от алюминия, а у неё в детдоме при колонии дочечка Верочка, ей живой надо быть. Ну, потом то оказалось, что это она очередной раз беременная была. От изнасилований многие у них в зоне беременели, да ни одна такого, без любви прижитого ребеночка не сохранила. Тогда ещё что хорошо вышло, – ей от того мотка проволоки в санзоне лекарство выдали, так от него моток не выскочил, а ребеночек вышел. Хотя почему-то частями. Ну, да все это неприятное было в прошлом. А в настоящем выглядела сквозь туман жизни одна приятственность. И сода в этом немного помогала.
А когда ничего в тебе не болит, то ведь и жить хочется.
А коли жить собираешься дальше, то нормальному человеку нужно, чтоб все вокруг было красиво.
И ненормальному-тоже.
В один из приступов жизнелюбия, предвкушая, как напишет завещание на все свои сокровища, чтоб их после её смерти передали молодой и приветливой следовательше из прокуратуры, Манефа и решила произвести в квартире генеральную уборку: помыла пол, окна, и, запустив в дыру в стене за комодом проволочные крючок, вытащила из дыры все свои сокровища. Их оказалось даже больше, чем она думала. Встречались и незнакомые. В том числе красивая золотая вещица с брильянтами и с картинкой в центре, изображавшей то ли святого, то ли святую. Вещица была завернута в кусок синего бархата и словно бы лежала в тайнике отдельно. Манефа её не узнала. Но приняла как свою, даже не предполагая, что и золото, и брильянты на этот раз – настоящие.


Панагия Софьи Палеолог. Расследование ведет Иван Путилин

В Окулове, или Окуловке, как сельцо называли местные жители, поезд стоял всего две минуты. Так что Климентьеву долго рассиживаться да чаи гонять времени не было.
Найдя кабинет начальника станции, Климентьев постучал и, не дожидаясь приглашения, резко распахнул дверь. Начальник станции, сухощавый, небольшого роста с красным насморочным носом господин в форменной тужурке сидел за письменным столом коричневого дерева с зеленым суконным верхом и что-то старательно писал, высунув от этой старательности кончик языка сквозь уголок рта.
– Вы – начальник станции? – деловито, начальственным баском спросил Климентьев.
– Точно так-с. С кем имею честь?
– Я – агент сыскной полиции, – гордо заявил Климентьев таким барским тоном, словно он был по меньшей мере генералом свиты Его Императорского Величества, министром двора или на худой конец начальником сыскной полиции.
Каждый российский чиновник в глубине души слегка побаивается следователей, прокуроров и сыщиков. Даже если он ничего ещё не украл, так мысленно делал это не раз, и от волнения в момент встречи такой чиновник сразу и не сообразит, пришли ли с него ответ спрашивать за то, что он реально совершил, или за то, что совершил в мечтах.
На любой маленькой железнодорожной станции, самой бедной, в тьму – тараканской российской глуши, при очень большом желании всегда есть что украсть.
Мы не берем на себя грех утверждать «а приори», что мелкий железнодорожный начальник со станции Окуловка под Псковом непременно был вором. Но и напрочь исключить такую возможность мы не можем.
Воровство и мздоимство российских государственных чиновников, – это, знаете ли, такая интимная вещь…
– Все, что могу, все, что могу, – заклинал железнодорожник, мучительно перебирая в памяти все случаи мелких хищений, поборов, нарушений, которые совершил либо сам, либо другие, но с его согласия и при его гласном или негласном покровительстве.
– Да, Вы, сударь вы мой, не дрожите так. И отвечайте единственно правду.
– Все, что могу, – снова повторил железнодорожник, вкладывая в эту резиновую формулу канцелярского языка что-то, ведомое лишь ему и его собеседнику.
– Я требую соблюдать полнейшую тайну, – поднял высоко в воздух кривоватый грязный палец Климентьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50