– А вы прохронометрируйте, сколько времени уйдет на то, чтобы каждую работу приподнять, поймать люфт, снять с одного крючка, потом с другого… Время. А теперь представьте, сколько надо на каждую операцию людей. Минимум-два. Тогда как если срезать, то, смотрите, один человек вот так вот, левой ручкой поддерживает работу, правой ловит кусачками стальную проволочку, вот так вот надкусывает её, правой, потом перемещает левую руку по нижней части рамы влево, и надкусывает правой рукой, в смысле, кусачками, которые в правой руке, вторую стальную проволочку. Работа оказывается у него в руках. Кусачки в верхний карман рубашки или пиджака, саму работу – в окно, шаг вперед, к следующей работе. Три человека одновременно снимают три картины. На каждую картину уходит пять секунд. В рабочем режиме они снимают за минуту – другую все работы тех размеров, которые позволяют просунуть их в зазор между рамой и решеткой, не снимая окантовки.
– Кто согласен с версией Василия Андреевича? Кто против? Мнения сошлись на том, что такая модель ограбления – наиболее вероятная. Теперь психологический практикум разведчика. Дмитрий Сергеевич, запиши:
– Прошу назвать картины, которые по своим размерам подходят для того, чтобы их просунуть между рамой окна и решеткой.
Первый зал. Дмитрий Сергеевич, записывай…
– В первой выгородке, это все работы Утамаро, – картинки с куртизанками, шесть штук, – заметил Пал Палыч.
– Дальше.
– Четвертый зал «комментировал» Вася Глущенко: -…гора в облаках и та же гора, но на первом плане – фигурки крестьян, согнутые под ударами ветра и дождя…
– Абсолютно правильно. Это работы из серии Хокусая «36 видов горы Фудзи». «Летний дождь под горой» и «Эдзири в провинции Суруга»…
– Погоди, погоди, ты то откуда так хорошо японскую графику знаешь? Ошарашенно спросил друга Митя.
– Я мог бы конечно покочевряжиться, давая понять, что память у меня исключительная. На самом деле я этой… японской живописью и графикой по поручению полковника уже два месяца занимаюсь. Получили от агента в США информацию: сделан заказ крупным американским коллекционером на недостающие у него работы японского художника Кацусика Хокусая.
– И?
– И…, если положить рядом два списка, в одном те названия работ, которые передал нам агент из Техаса, а рядом второй список, который сейчас закончил составлять Дмитрий Сергеевич, то совпадут они с точностью до одного. Такие вот, братцы дела: никаких фокусов. Я эти названия уже заучил наизусть за два месяца.
– Так что ж ты сразу…
– А что я… У меня свои заморочки, у тебя свои. Ты просто поторопил события. Мы полагали, что выкрасть работы грабители в России постараются во время транспортировки. Не предполагали, что до такой наглости дойдут, чтобы при свете дня, – так сказать. На таможне правда, они тоже разведку провели. Но, судя по всему, поверхностную, да и убедились, что там это сделать будет невозможно. Но на всякий случаи их и там ждут. И в грузовом доке аэропорта «Шереметьево-2», где также была разведка и даже дали авансы грузчикам, чтобы обеспечили доступ банде в грузовые ангары. Но полковник считает: брать работы будут здесь. Значит, так, ребята. Полная секретность. И сбор завтра утром. Когда выставка открывается? Так вот, за полчаса до открытия. На ночь – тройная охрана. Но брать будут утром, примерно через час после открытия, когда и народу немного, и уход проще – улицы не так машинами забиты. Все свободны до завтра…
Виктор Егорович подбросил Митю до метро «Пушкинская», где он спустился в метрополитен и поехал в Строгино, к Нине и Гоше.
На работу, он должен был сегодня прибыть к 15. Но Нина ему, только он вошел в квартиру, тут же радостно сообщила:
– Звонили со службы: тебе дан отгул за прошлые заслуги. А с завтрашнего дня ты поступаешь в качестве «приданного» в распоряжение полковника Патрикеева. Ты что, был у него сегодня?
– Был, – признался Митя.
– Надеюсь, пригласил его к нам на свадьбу?
– С чего бы это… Мы с ним мало знакомы…
– Зато мы с ним достаточно хорошо знакомы. Если бы не он… И она рассказала ему достаточно страшную историю о том, как попала она в сети наркоторговки, дамы, возглавлявшей крупный международный криминальный концерн, занимавшийся кроме торговли наркотой и «живым товаром», ещё и переброской уникальных произведений искусства за рубеж в качестве «залогов» для наркодельцов… И про то рассказала, как полковник Патрикеев помог, ей выкрутиться из этой истории. В какие то подробности Митя, случайно оказавшийся также втянутым в расследование преступлений Кобры, был посвящен.
– Так что ты меня от смерти спас в прямом смысле слова, – от взрыва в машине, а полковник вытащил меня из «уголовного дела». Могла бы меня Кобра затянуть, да не вышло. Словом, он мне словно крестный отец.
– Ну, начинаем дружить «конторами», – ухмыльнулся Митя. – Ты приглашаешь полковника Патрикеева, я – Федю, вся прокуратура сбежится на свадьбу к скромному искусствоведу – реставратору.
– Не «такому уж и скромному, ишь, какого красавца отхватила…
– Это я отхватил красавицу и умницу…
– Взрослые, может хватит препираться, у вас гениальный ребенок ещё не накормлен, – раздался за их спиной голос Гоши.
Пришлось прервать поцелуй на самом интересном месте…
А картошка с селедкой и репчатым лучком так хорошо пошла…
А чай пили со смородиновым листом и мятой.
И говорили в этот вечер о японской графике «Укие-е»…


Дело об убийстве коллекционера Валдиса Кирша

Татьяна Большакова работала чистильщиком.
Работа как работа. Платят хорошо.
Правда, два недостатка. Во-первых, работать – приходится и в выходные дни, и в праздники, и по ночам. Это плохо, зато рабочий день не нормирован, бывает, что и день, и два, и три дня подряд – отгулы. И это хорошо. Потому что муж работал шофером – дальнобойщиком, все время в рейсах. И с двумя детьми оставаться некому. Еще хорошо, с бабой Настей, соседкой по подъезду договорилась, что когда Татьяна на работе (официально – в ВОХРЕ), баба Настя за детьми приглядит: дети ещё маленькие, за ними глаз да глаз, особенно днем. Сейчас то хорошо. Ночь отработает, и завтра с утра свободна. Конечно, спать хочется, но детей завтраком накормит, по телевизору что-нибудь сказочное включит, а если будет опять про обещания хорошей жизни, или таинственные угрозы лидеров крайних, то включит «видак», дети в экран, а она покемарит. Вообще-то она и сама несколько лет в КПСС пробыла. Иначе нельзя. Профессия у неё была идеологическая. Потому что философский факультет МГУ закончила, да-да, вот так вот. Простая девушка, из Подмосковья! А она умная всегда была. Могла бы на физмат запросто, а она вот увлеклась Спинозой. В школьные годы; случайно попался ей томик из серии «ЖЗЛ» со странным этим, завораживающим словом: «Спи-но-за»… Красиво! Взяла. Прочитала. Отец на кухне допивал остатки своей «бормотухи»; мать, стирая на кухне же в корыте, специально, чтоб не давать отцу в сладость пить, корила его хриплым вечно слезливым голосом; в спальне храпел старший брат, приехавший из рейса настолько пьяным, что не смог даже присоединиться к отцу. Она сидела в большой комнате, куда к ночи вернется мать и со двора прибегут грязные и возбужденные младшие братья – Серя и Колян, – спальню всегда оставляют «алкашам», там у них по пьяни всякое бывает, ещё облюют… Она сидела за круглым обеденным столом, покрытым старой салфеткой с кружевными оборками и не отстирываемыми пятнами красного, фиолетового и синего цвета (красного – от вина, остальное – от пролитых во время исполнения уроков ею или младшими братьями чернил, – чернила проливали в пьяном кураже отец или старший брат), заткнув уши кулачками, и читала всякие интересные выражения. Вроде того, что разум, – естественный свет, способен познать природу, её могущество и законы. Только разум…
В спальне храпел старшой, в кухне уже лениво препирались мать и отец. Мать как всегда слезливо призывала на помощь Бога.
– Вот погоди, погоди, накажет тебя господь. Мне нынче опять во сне паук снился.
– Значится, письмо будет, – неуверенно пролопотал отец.
– Нет, это значит – наказание тебе будет…
А она читала… Суевериям всякого рода более всего преданы те люди, – писал неизвестный ей Спиноза, – которые без меры желают чего – нибудь сомнительного. Они обращаются к божественной помощи тогда, когда находятся в опасности и не умеют сами себе помочь…
Мысль, человеческая, мысль… Этот неизвестный – ей философ утверждал, что существование мысли становится необходимым, как только человеческое тело начинает существовать, что самое высокое и самое тонкое может бы точно и ясно понято, и даже объяснено.
Чем дальше она читала, тем интереснее – и логичнее казались ей материалистические построения философа, получившего фамилию от маленького городка в Португалии. Она решила, что и сам Спиноза был по происхождению португальцем. Пока учительница истории не сказала ей свистящим шепотом прямо в ухо на один из её вопросов:
– Ты бы, девонька, никому не говорила, что читаешь про этого философа.
– А почему?
– Потому что он еврей, Борух Спиноза…
– Он репрессированный? – на всякий случай спросила она.
– Нет… Но все равно…
– Может, он запрещен…
– Нет, и все-таки…
– Ладно, я никому не скажу, – пообещала Татьяна, и, набрав в городской юношеской библиотеке книг Канта, Гегеля, Шеллинга, а также, – упрямо – «Основы философии Декарта» работы Спинозы, и его же сочинения – Богословско – политический трактат» и «Этику», углубилась, – под пьяный мат старшего брата, вечное препирательство и склоки на кухне отца с матерью, в постижение глубоких, ясных и удивительно логичных построений философов давно прошедших лет.
К учителям с вопросами она больше не подходила: даже если бы оказалось, что евреями были все перечисленные философы, то, не питая особых симпатий к этой нации (она знала учителя рисования, тихого старичка Соломона Розенфельда, который всегда хвалил её за рисунок и мягко журил за неинтересные краски в живописи, но она знала и соседку по лестничной клетке сварливую и хрипатую жидовку Эсфирь Исааковну, которая вечно делала ей всякие бестактные замечания, – и о её одежде, и о походке, и о вечном пьянстве отца и брата, периодически облевывающих лестничную площадку), она все равно продолжала бы читать: – книги, кто бы их ни написал, хоть немец, хоть еврей, лишь бы это было так же четко, логично и красиво, как в математике.
Она не стала математиком, но стала философом. Девчонок, тем более с таким, как у нее, пролетарским происхождением в тот год на философский факультет поступало немного. Поступила одна она. Проучилась полгода не понравилось. Перешла на мехмат…
На третьем курсе, не выдержав больше квартирного беспредела, – пить стали и мать, и два младших брата, школьника, – она выскочила замуж за бывшего одноклассника, ставшего шофером – дальнобойщиком, и за два года родила ему, не уходя в академический отпуск и сдавая все сессии на пятерки, двух отличных, крепеньких, как она, пацанов.
Вот интересно, муж был длинный и тощий, она – коротконогая, с крепкими, плотными ягодицами, округлым, но почти плоским животом и большой грудью, и сыновья, хоть и будущие мужчины, фигурами были похожи на нее.
И лица была, как и у третьего сына, родившегося на пятом курсе, – точная её копия. Не красавцы, понятно, но симпатичные.
Диплом защитила на отлично, одновременно у себя в подмосковном городке выполнила норму мастера спорта по стендовой стрельбе. Ну, это так, просто случайно, что по стендовой. Она могла бы в любом упражнении выбить норму мастера. У неё глаз был ватерпас. И нервы хорошие. А главное, она, как ни странно, очень логично и методично могла выстроить цепь событий на минуту вперед. Она словно бы видела и полет пули, и то, как она попадает в мишень. Точно в десятку. Тренер хвалил. А она даже не радовалась. Она знала, что попадет.
Вот так же она точно знала, когда муж ушел в очередной рейс, что он погибнет.
Она видела, как произойдет ДТП, даже место видела – справа поля голые, слева лес, овраг, впереди мост, и у самого моста слева и справа к большаку выходят две проселочные дороги.
С них и выскочили на трассу два пьяных мотоциклиста.
Может, совпадение было такое, может соревновались по пьянке, что сумеют пересечь трассу перед носом большегруза.
Не успели.
Чтоб не сбить пьяных (это потом экспертиза подтвердила, что пьяные, Андрей то в ту минуту не рассуждал) пацанов, он свернул в кювет.
Машина перевернулась, даже груз весь цел, и машину легко потом восстановили. А его – нет. Височную кость обо что-то пропорол и умер мгновенно.
Все от пьянки этой проклятой. Никуда от неё не денешься.
И сталась она со своим «красным» дипломом и тремя детьми в двухкомнатной «хрущебе» на окраине небольшого подмосковного городка.
Работы в городке никакой.
Не то, чтобы по специальности. При её то специальности смешно и – надеяться. Но вообще.
И в Москве-проблемы. Либо зарплата не устаивает, либо режим: дети…
Пожаловалась в спортклубе. А там многие спортсмены уже вписались в рынок. Кто в «секьюрити» пошел служить, кто и вовсе в банды.
Жить то надо: работы в городке, ну – никакой.
Ее в секции стрельбы уважали; даже не приставали никогда. Хотя может и потому не приставали, что она не модной внешности была – маленькая, крепенькая, но производила впечатление полненькой. И с лица – не то, чтобы дурнушка, но и не красавица. И одевалась со школьных лет старомодно. Но вроде как и не потому, что «синий чулок», а потому, что из бедной, пьющей семьи. Но с другой стороны, иных семей вокруг то и не было. Однако подруги как то ж изгилялись-и джинсы, и сигаретки американские, и губная помада серебристо-черная. Атас…
В общем, приставать – не приставали парни, но относились неплохо, грех жаловаться. И даже тот факт, что окончила она даже не просто МГУ, а престижный мехмат, ей не особо вредило в этой среде.
Вроде как считалось, что Танька и должна иметь не совсем обычную биографию.
Ее как бы выделяли из всех.
И потому работу предложили сразу – и ответственную, и хорошо оплачиваему, и самостоятельную.
Чистильщиком.
Платили не за количество совершенных действий (убийств, зачистки трупов, поездок), а в целом – за акцию. Платили хорошо. Как ей казалось.
Она получала за одну, как правило, суточную операцию пять-десять тысяч баксов. Причем сумму определяла не она, а заказчики. Видимо, исходя из сложности операции и того «навара», который собирались получить.
На этот раз операция обещала быть простой.
Киллер должен взять очень дорогую коллекцию в небольшом подмосковном городке, что приятно, – в одном железнодорожном перегоне от дома самой Татьяны. Надо было зачистить территорию после него.
Она накормила детей, младших уловила в постель с игрушками и книжками, а старшему разрешила перед сном посмотреть «Дело пестрых» по телевизору. Фильм был старый, правильный, без чернухи и порнухи, все нехорошие люди в конце наказаны, а хорошие остаются живы, и вообще все путем. Татьяне совсем бы не хотелось, чтобы её сыновья выросли такими же отморозками, как парни из группировки Васи Рыло в их городке. И, хотя она предполагала, что после её ухода, ситуация в доме может поменяться, и старший переключит телевизор на 31 канала, по которому демонстрируется крутой боевик с откровенно голыми бабенками, которых трахают где ни поподя бандиты на мотоциклах, и что, скорее всего, младшие тоже просочатся к экрану, но мысли эти она старалась отогнать и сосредоточиться на том, что вот вылезут из постели, тапки не обуют, а ноги и замерзнут. И опять будут носами хлюпать, даром, что ранняя осень. В домах холодно, как зимой.
Киллера она отследила из кустов на станции. Видела, как он для чего-то повел с собой к дому объекта парнишку. Видела, как вырубил его возле дома, как задушил под окнами в кустах, как зашел в дом. И потом – наблюдала, как он, спустя какое-то время, втянул тело убитого (точно-убитого, это и не обсуждается) парня в квартиру, плотно закрыл ставни.
И потом, выждав, когда киллер ушел, проследив, что направился к железнодорожной станции, мягко проникла в квартиру, пользуясь и снятыми наводчиком поддельными ключами, и специальными отмычками.
В квартире было тихо. Только старинные часы на стене – шарахались из стороны в сторону с хрипловатым всхлипом.
На стенах были видны следы от картин. На полу – тоже!
Татьяна наклонилась, взяла рукой в перчатке раму от картины, прочитала золотистую табличку на нижнее углу рамы: Пантоха де ла Круз. «Карлос де ла Серда». Испанский она немного знала, достаточно, чтобы прочитать подпись, но не достаточно, чтобы наверняка сказать, как читается имя человека, портрет которого был только что похищен. «Серда» или «Керда». Она испанский знала в тех размерах, который нужен чтобы переводить названия работ испанских философов на первом курсе философского факультета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50