Кожа приобрела восковой оттенок, сквозь нее просвечивала синеватая сеточка вен. Взглянув на показания мониторов, он понял, что лихорадка все еще не отпустила ее. Значит, справиться с сепсисом пока не удалось.
Поцеловав ее горячий лоб, он прошептал:
– Я нашел Гидеон. Она обязательно придет навестить тебя, детка.
Взяв в свою ладонь ее влажную руку, он нежно сжал ее.
– Держись, Рейчи. Нужно продержаться еще немного.
Вернувшаяся из туалета Мэтти, увидев Кроукера, бросилась ему на шею.
– Лью, где же ты пропадал? Где ты провел прошлую ночь?
У нее было заплаканное лицо. При виде брата слезы вновь навернулись на ее глаза.
– Ш-ш-ш... – Он погладил ее по щеке. – Завтра у нас будет донорская почка.
– О Лью!
Он осторожно высвободился из ее объятий.
– Мэтти, у тебя есть запасной ключ от твоей квартиры?
Она кивнула и стала рыться в своей сумочке. Протянув ключ Кроукеру, она сказала:
– Ты нашел этого Гидеона? Каков он?
– Совсем не такой, каким я его себе представлял.
– Мне бы хотелось познакомиться с ним. – Достав из сумочки бумажную салфетку, она вытерла глаза. – Мне почему-то кажется, что я уже знаю его.
Кроукер подвел ее к креслу и бережно усадил в него.
– Ты видела доктора Стански?
Ему не хотелось продолжать разговор о Гидеон. Сейчас было совершенно некстати рассказывать сестре о необычной сексуальной ориентации ее дочери.
Мэтти покачала головой. Она выглядела очень усталой.
– Обычно он приходит позднее. Хочешь, чтобы я передала ему что-нибудь, когда он придет?
– Пожалуй, нет. И даже не говори ему, что я спрашивал о нем, – наклонившись, он поцеловал сестру в щеку, в отличие от Рейчел она была холодной, как лед. – Как ты себя чувствуешь, Мэтти?
– Прекрасно.
– Что-то непохоже. Когда ты ела в последний раз?
Она устало улыбнулась:
– Я не голодна.
– Надо заставить себя поесть. Обещаю тебе, что скоро наши мучения кончатся и все будет снова в полном порядке. А пока ты должна поддерживать свои силы, чтобы ухаживать за Рейчел.
Она снова улыбнулась, на этот раз чуть веселее, и согласно кивнула головой.
Кроукеру было больше нечего ей сказать, и он вышел, оставив ее на бессменном дежурстве у постели умирающей дочери. Спустившись в буфет, он купил еды и попросил дежурную медсестру отнести ее Мэтти.
Дженни Марш он нашел в лаборатории наркотических веществ. Она сидела, склонившись над микроскопом. Две молоденькие ассистентки возились с центрифугой. Взглянув на Кроукера, Дженни отложила в сторону ручку, которой что-то писала в блокноте, и улыбнулась. Это была холодная, вежливая, но отстраненная улыбка, в которой не было ничего личного. Нет, не такую улыбку хотел видеть на ее лице Кроукер.
– Надеюсь, сегодня тебе удастся как следует отоспаться, – тихо сказал он. – Завтра после полуночи почка будет в нашем распоряжении.
– Отлично, – кивнула она все еще с деловым видом. – Пожалуй, будет разумнее остаться на ночь здесь, в больнице. В соседней комнате есть пара свободных коек. Как только я получу сообщение о том, что почка уже в пути, я позвоню тебе, и ты сможешь присутствовать на операции, если захочешь, конечно.
– Возможно, у меня не получится приехать на операцию.
Кто знает, где он будет в это время. Может, будет плавать на мелководье лицом вниз. Подойдя поближе, он прошептал:
– Я узнал еще кое-что, и это может пригодиться. Наркотики, которые Рейчел принимала в ту ночь, были хорошо очищены, а следовательно, не могли спровоцировать приступ.
На лице Дженни отразилось крайнее изумление.
– Этого не может быть! Крайне маловероятно, чтобы она впала в кому просто от количества наркотиков, принятых ею в тот вечер. Среди них наверняка попалась какая-то неочищенная гадость!
– Я тоже так думал. Но мне удалось переговорить с тем человеком, который был с нею рядом в ту ночь. Этот человек принимал тот же набор наркотиков, что и Рейчел, – ЛСД, марихуану, кокаин. И с ним ничего не случилось. Однако не стоит забывать, что у Рейчел всего одна почка от рождения.
– Две почки или одна – это не имеет никакого значения. – Она нахмурилась. – Что-то тут не так, но я никак не возьму в толк, что именно.
– Дженни, я заходил к Рейчел пару минут назад. Почему не удается справиться с инфекцией?
– Вот этого я тоже никак не могу понять. – Она забарабанила пальцами по столу. – Возможно, инфекция, с которой организм здорового человека справился бы за считанные часы, непосильна для ее чрезвычайно ослабленного организма...
Он внимательно поглядел ей в лицо.
– Не слышу уверенности в твоем голосе.
Она подняла глаза на Кроукера, и тот увидел в них серьезную тревогу.
– Если говорить откровенно, я вовсе не убеждена в этом.
Она показала ему лабораторное стеклышко, которое лежало под микроскопом и которое она разглядывала, когда вошел Кроукер.
– Я в тупике. Строго говоря, с медицинской точки зрения было бы крайне удивительно, если бы ей удалось быстро справиться с инфекцией в том состоянии, в каком она сейчас находится. Однако тот факт, что ее организм вообще никак не борется с инфекцией, необъясним! Мы делаем шаг вперед, а Рейчел тем временем делает два шага назад!
Она внезапно замолчала. Подождав, что она скажет дальше, и так и не дождавшись, Кроукер сказал:
– А как же трансплантация? Ты будешь делать пересадку почки, если температура не спадет?
– Честно говоря, это крайне нежелательно, – тихо проговорила Дженни.
Такой ответ не мог понравиться Кроукеру.
– Ты должна ликвидировать эту инфекцию еще до того, как я добуду почку.
Она коротко кивнула:
– Поверь мне, Лью, мы делаем абсолютно все, что в наших силах.
– Я знаю, – сказал Кроукер и сжал ее руку. Она убрала ее мягко, но решительно.
Ассистентка вынула из лабораторной центрифуги пробирку и поднесла ее к свету, потом что-то сказала второй ассистентке. Та кивнула, и они вышли в соседнюю комнату.
– Дженни, в чем дело? – спросил Кроукер. – Ты ведешь себя так, словно не было вчерашней ночи.
– В юности, еще до того, как я поступила в колледж и всерьез решила стать врачом, я была совершенно другим человеком. У меня на уме были одни только мальчики. Все мысли крутились вокруг того, какой свитер и какую юбку надеть, чтобы в выгодном свете показать все то, что я имею. Тогда я вела очень беспечную жизнь.
– Мне просто не верится, – улыбнулся Кроукер.
Она покачала головой:
– Вот-вот, это было действительно здорово. Однако теперь у меня слишком много обязанностей и слишком много ответственности, чтобы я могла позволить себе забыться...
Она встала и подошла к окну. Кроукер видел, как часто билась жилка у нее на шее.
– Сказать по правде, я скучаю по тебе. Это плохой признак.
Кроукер склонил голову набок:
– Плохой? В каком смысле?
Она повернулась к нему лицом:
– Когда я проснулась сегодня утром, моей первой мыслью было: что мне надеть, чтобы понравиться Лью?
Кроукер широко улыбнулся:
– И что же тут страшного или плохого?
– Понимаешь, с твоим появлением нарушился привычный ход моей жизни.
Он нежно привлек ее к себе:
– Не так уж плохо немного расслабиться хотя бы на час в день, доктор Марш. – Он поглядел в ее зеленые глаза. – Я надеюсь, ты сможешь, несмотря на занятость, уделять мне хоть немножечко времени?
– О Лью...
Кроукер поцеловал ее, и губы Дженни с готовностью раскрылись ему навстречу. От ее тела исходил жар подавляемого желания. Кроукер нежно провел рукой по ее спине, и она всем телом прильнула к нему. В соседней комнате загремели отодвигаемые стулья. Ассистентки должны были вот-вот вернуться в лабораторию. Дженни с трудом оторвалась от губ Кроукера.
С немалым усилием ей удалось восстановить ровное дыхание. Она умела брать себя в руки, и Кроукеру это очень нравилось в ней.
– Послушай, – сказал он, – сделай одолжение, если появится Стански, постарайся под каким-нибудь благовидным предлогом не пускать его к Рейчел.
– Почему?
Он нежно сжал ее руку.
– Я пока сам в этом не уверен, я еще только пытаюсь проверить одну из версий. Я знаю, что вы, врачи, горой стоите друг за друга, поэтому хочу все как следует проверить, прежде чем предъявить серьезные обвинения.
– Но если ты подозреваешь, что этот Стански представляет какую-то угрозу для Рейчел, я должна об этом знать.
– Поверь, как только я узнаю что-нибудь наверняка, я тебе тут же дам знать. У меня есть номер твоего пейджера. Договорились?
Она все не отпускала его руку. Ее глаза с любовью глядели на Кроукера, словно она старалась запомнить каждую черточку его лица.
– Прости, я говорила неправду. Мне нравится скучать по тебе, и я была страшно рада, когда ты неожиданно вошел в лабораторию, но...
На мгновение ее глаза закрылись, и Кроукеру показалось, что она готова расплакаться.
– Возвращайся, Лью, – хрипло прошептала она. – Обещай мне, что вернешься.
– Обещаю, – улыбнулся ей Кроукер, но сердце его сжалось от страшных предчувствий. Он знал, что она думала о видении, вызванном камнем духов, как его тело плавает лицом вниз на мелководье.
* * *
Машина Кроукера терпеливо дожидалась своего хозяина на стоянке рядом с больницей. Отперев дверцу, Кроукер вставил ключ в замок зажигания. В салоне было невыносимо жарко, и Кроукеру пришлось какое-то время стоять рядом и ждать, пока включенный на полную мощь кондиционер не охладит воздух в салоне до приемлемой температуры. Потом он сел за руль и отправился домой к Мэтти. Он наслаждался запахом любовно ухоженных кожаных сидений, ровным гулом мощного двигателя. На какое-то мгновение он вновь стал тем восемнадцатилетним юнцом, у которого на уме были только машины и девчонки. Никогда больше его жизнь не была столь беспечной и легкомысленной, как тогда, в восемнадцать лет. Однако в отличие от Дженни Марш он вырос в хулиганском квартале, где каждый день велись жестокие драки за территорию, за права, за девчонку... И всегда находился головорез, готовый размазать тебя по асфальту. Уже подъезжая к дому Мэтти, Кроукер вдруг попытался представить себя частью веселых студенческих лет Дженни и не смог этого сделать...
Хотя у него был свой ключ, консьерж все же остановил его и стал искать его имя в списке людей, которым жильцы дали ключи от своих квартир. К счастью, Мэтти предусмотрительно внесла его в этот список, так как надеялась, что теперь он будет часто ее навещать.
Войдя в квартиру, Кроукер прямиком направился в комнату Рейчел. Ничто не изменилось с тех пор, как он там был. Подойдя к комоду, он открыл нижний ящик, где лежало большое саше. Осторожно развязав ленточки, он вытащил из-под вороха ароматных сухих лепестков небольшой дневник. Гидеон оказалась права.
Усевшись на постель Рейчел, он провел рукой по обложке из темно-синего картона с коричневыми уголками из искусственной кожи. С сильно бьющимся сердцем Кроукер открыл его и погрузился в чтение.
Первая запись была датирована первым января текущего года. Кроукер стал листать страницы. Рейчел вела дневник не каждый день, записывая в него лишь самые важные события. Очевидно, записи типа «встала, поругалась с мамой, пошла в школу, встретилась с Гидеон» были не в ее стиле.
Это был скорее зафиксированный поток сознания. Читать его было нелегко. В каждой человеческой душе есть такие потаенные уголки, где обитают странные желания, экстравагантные мечты, навязчивые идеи – все те демоны, что порой управляют людьми, но никогда не показываются при свете дня. Рейчел чувствовала необходимость излить свою душу хотя бы на бумаге, и теперь Кроукер вглядывался в торопливые строчки, словно шаман, пытающийся предсказать будущее по костям священного животного.
Дойдя почти до середины, он оторвал глаза от исписанных страниц. Перед его мысленным взором стояла Рейчел, но не та мертвенно-бледная, умирающая девочка, которую он оставил в больнице, а симпатичная девушка в декольтированном платье, которую он видел на снимке, задумчивая, но абсолютно здоровая. Мысленный образ показался ему настолько реальным, что он словно заново услышал слова, только что прочитанные в дневнике:
"Сегодня случилось ужасное. Когда мама сказала, что Дональд погиб, мне показалось, что над моей головой грянул гром. Мама внимательно смотрела на меня. Поэтому я просто опустила глаза и уставилась в тарелку с кукурузными хлопьями. Потом я стала думать о том, как жестоки мы с Дональдом были друг к другу в эти последние два года. Притворялись, что все кончено, хотя это было далеко не так. Эта мысль привела меня в полное отчаяние. Не знаю почему, но в тот момент мне хотелось схватить кухонный нож и порезать себе запястья до костей! Возможно, я так и сделала бы, если бы не мысль о том, как это огорчит Гидеон. Я все представляла себе ее лицо, свою кровь на полу. Ее лицо и свою кровь... Нет, я не могла так поступить с ней.
Но мне очень этого хотелось. Боль притягивала меня к себе словно магнит. Мне хотелось размозжить себе голову о ту злосчастную калифорнийскую скалу, чтобы разделить участь Дональда. Не представляю, что я теперь буду делать без него...
Все дело в том, что Дональд любил меня. Я знаю это наверняка. Больше того, я уверена, что он любил меня гораздо больше, чем маму. Я ненавидела его за то, что он сделал, но и любила одновременно. Похоже, моя любовь только усилилась от ненависти, словно пламя, раздуваемое ветром. Как странно! Мама возненавидела его как раз за жестокость, а вот я стала его рабыней. Именно так, слово «рабство» здесь самое подходящее. Я бы сделала все, о чем бы он меня ни попросил. Абсолютно все. Именно это крепко связало нас друг с другом. Если бы он велел мне вонзить нож себе в сердце, я бы сделала это, не колеблясь ни единой секунды. Впрочем, он не стал бы просить меня об этом... Зачем? Его лучшим оружием был пенис...
Эти встречи доставляли мне боль, но это было так сладко... Я приходила, вся дрожа с головы до ног, в глазах у меня стояли слезы. Иногда дело доходило даже до крови, хотя ее бывало совсем немного – одна капелька или две. Эта кровь тоже связывала нас. Опустившись на четвереньки, мы вдвоем слизывали ее. И после этого он бывал так нежен...
Однажды он сказал мне, что начал готовить меня, когда я была совсем маленькой. Я тут же вспомнила один рассказ, который он дал мне прочитать, когда мне было всего десять лет. Я послушно читала его снова и снова, пока не запомнила наизусть целые отрывки. Иногда, во время наших встреч, я цитировала их по памяти, и это заводило его, как ничто иное. Сначала я думала, что его возбуждало то, о чем я говорила, потому что порой мы начинали делать именно это. Но потом до меня дошло, что ему нравилось, что я так тщательно выучила его урок...
Однажды он спросил меня, не считаю ли я то, чем мы занимаемся, грехом. Помню, я взглянула ему в глаза и увидела в них то, чего никогда прежде не видела, – страх. Только тогда я поняла, что и он чувствовал себя моим рабом. Мне казалось, что мы оба чувствовали себя полноценными живыми людьми только во время наших встреч. Все остальное время мы просто машинально делали то, что полагалось обычным нормальным людям, но это никак нельзя было назвать жизнью. Страстное желание увидеть друг друга, долгое воздержание, радость воссоединения... и даже крошечные капли крови – вот это была настоящая жизнь!"
Кроукер вздохнул, и образ Рейчел рассеялся. Он вытер пот со лба. Кроукер провел полжизни, разбираясь в психологии преступников, распутывая страшные преступления. За долгие годы он научился ничему не удивляться. Однако сейчас дело обстояло иначе. Рейчел не была ни преступницей, ни душевнобольной. Она была просто девчонкой, которая нуждалась в помощи взрослых. И она была его племянницей...
Кроукер был в шоке от своего открытия. Правда, что чужая душа – потемки, но правда и то, что иногда лучше не знать, что в этой душе происходит.
Вот почему так быстро сгорали полицейские, занимающиеся расследованием убийств. И чем лучше им удавалось выполнять свои служебные обязанности, тем быстрее они сгорали. Как невозможно долго смотреть на солнце, так невозможно долго примерять на себя психологию преступника, чтобы раскрыть совершенное им преступление. В какой-то миг глаза сами собой закрываются, не в силах дальше глядеть на раскаленное светило. Вытерев пот, Кроукер снова взял в руки дневник и стал читать дальше.
Постепенно перед его мысленным взором снова появилась Рейчел. На этот раз он представил ее сидящей по-турецки на полу. Рейчел открыла рот и заговорила:
"Когда во время медицинского осмотра Рональд положил руку на мою обнаженную грудь, сосок тут же возбужденно затвердел под его ладонью, и он стал сжимать его, пока на глазах у меня не выступили слезы. Потом он овладел мной. Когда я спросила его, как он догадался о моих пристрастиях, Рональд ответил, что увидел это в моих глазах. Тогда я спросила, что именно он увидел в моих глазах, и он сказал: «Ты была совсем голой, и, когда взглянула на меня, я не увидел в твоих глазах никакого барьера между нами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Поцеловав ее горячий лоб, он прошептал:
– Я нашел Гидеон. Она обязательно придет навестить тебя, детка.
Взяв в свою ладонь ее влажную руку, он нежно сжал ее.
– Держись, Рейчи. Нужно продержаться еще немного.
Вернувшаяся из туалета Мэтти, увидев Кроукера, бросилась ему на шею.
– Лью, где же ты пропадал? Где ты провел прошлую ночь?
У нее было заплаканное лицо. При виде брата слезы вновь навернулись на ее глаза.
– Ш-ш-ш... – Он погладил ее по щеке. – Завтра у нас будет донорская почка.
– О Лью!
Он осторожно высвободился из ее объятий.
– Мэтти, у тебя есть запасной ключ от твоей квартиры?
Она кивнула и стала рыться в своей сумочке. Протянув ключ Кроукеру, она сказала:
– Ты нашел этого Гидеона? Каков он?
– Совсем не такой, каким я его себе представлял.
– Мне бы хотелось познакомиться с ним. – Достав из сумочки бумажную салфетку, она вытерла глаза. – Мне почему-то кажется, что я уже знаю его.
Кроукер подвел ее к креслу и бережно усадил в него.
– Ты видела доктора Стански?
Ему не хотелось продолжать разговор о Гидеон. Сейчас было совершенно некстати рассказывать сестре о необычной сексуальной ориентации ее дочери.
Мэтти покачала головой. Она выглядела очень усталой.
– Обычно он приходит позднее. Хочешь, чтобы я передала ему что-нибудь, когда он придет?
– Пожалуй, нет. И даже не говори ему, что я спрашивал о нем, – наклонившись, он поцеловал сестру в щеку, в отличие от Рейчел она была холодной, как лед. – Как ты себя чувствуешь, Мэтти?
– Прекрасно.
– Что-то непохоже. Когда ты ела в последний раз?
Она устало улыбнулась:
– Я не голодна.
– Надо заставить себя поесть. Обещаю тебе, что скоро наши мучения кончатся и все будет снова в полном порядке. А пока ты должна поддерживать свои силы, чтобы ухаживать за Рейчел.
Она снова улыбнулась, на этот раз чуть веселее, и согласно кивнула головой.
Кроукеру было больше нечего ей сказать, и он вышел, оставив ее на бессменном дежурстве у постели умирающей дочери. Спустившись в буфет, он купил еды и попросил дежурную медсестру отнести ее Мэтти.
Дженни Марш он нашел в лаборатории наркотических веществ. Она сидела, склонившись над микроскопом. Две молоденькие ассистентки возились с центрифугой. Взглянув на Кроукера, Дженни отложила в сторону ручку, которой что-то писала в блокноте, и улыбнулась. Это была холодная, вежливая, но отстраненная улыбка, в которой не было ничего личного. Нет, не такую улыбку хотел видеть на ее лице Кроукер.
– Надеюсь, сегодня тебе удастся как следует отоспаться, – тихо сказал он. – Завтра после полуночи почка будет в нашем распоряжении.
– Отлично, – кивнула она все еще с деловым видом. – Пожалуй, будет разумнее остаться на ночь здесь, в больнице. В соседней комнате есть пара свободных коек. Как только я получу сообщение о том, что почка уже в пути, я позвоню тебе, и ты сможешь присутствовать на операции, если захочешь, конечно.
– Возможно, у меня не получится приехать на операцию.
Кто знает, где он будет в это время. Может, будет плавать на мелководье лицом вниз. Подойдя поближе, он прошептал:
– Я узнал еще кое-что, и это может пригодиться. Наркотики, которые Рейчел принимала в ту ночь, были хорошо очищены, а следовательно, не могли спровоцировать приступ.
На лице Дженни отразилось крайнее изумление.
– Этого не может быть! Крайне маловероятно, чтобы она впала в кому просто от количества наркотиков, принятых ею в тот вечер. Среди них наверняка попалась какая-то неочищенная гадость!
– Я тоже так думал. Но мне удалось переговорить с тем человеком, который был с нею рядом в ту ночь. Этот человек принимал тот же набор наркотиков, что и Рейчел, – ЛСД, марихуану, кокаин. И с ним ничего не случилось. Однако не стоит забывать, что у Рейчел всего одна почка от рождения.
– Две почки или одна – это не имеет никакого значения. – Она нахмурилась. – Что-то тут не так, но я никак не возьму в толк, что именно.
– Дженни, я заходил к Рейчел пару минут назад. Почему не удается справиться с инфекцией?
– Вот этого я тоже никак не могу понять. – Она забарабанила пальцами по столу. – Возможно, инфекция, с которой организм здорового человека справился бы за считанные часы, непосильна для ее чрезвычайно ослабленного организма...
Он внимательно поглядел ей в лицо.
– Не слышу уверенности в твоем голосе.
Она подняла глаза на Кроукера, и тот увидел в них серьезную тревогу.
– Если говорить откровенно, я вовсе не убеждена в этом.
Она показала ему лабораторное стеклышко, которое лежало под микроскопом и которое она разглядывала, когда вошел Кроукер.
– Я в тупике. Строго говоря, с медицинской точки зрения было бы крайне удивительно, если бы ей удалось быстро справиться с инфекцией в том состоянии, в каком она сейчас находится. Однако тот факт, что ее организм вообще никак не борется с инфекцией, необъясним! Мы делаем шаг вперед, а Рейчел тем временем делает два шага назад!
Она внезапно замолчала. Подождав, что она скажет дальше, и так и не дождавшись, Кроукер сказал:
– А как же трансплантация? Ты будешь делать пересадку почки, если температура не спадет?
– Честно говоря, это крайне нежелательно, – тихо проговорила Дженни.
Такой ответ не мог понравиться Кроукеру.
– Ты должна ликвидировать эту инфекцию еще до того, как я добуду почку.
Она коротко кивнула:
– Поверь мне, Лью, мы делаем абсолютно все, что в наших силах.
– Я знаю, – сказал Кроукер и сжал ее руку. Она убрала ее мягко, но решительно.
Ассистентка вынула из лабораторной центрифуги пробирку и поднесла ее к свету, потом что-то сказала второй ассистентке. Та кивнула, и они вышли в соседнюю комнату.
– Дженни, в чем дело? – спросил Кроукер. – Ты ведешь себя так, словно не было вчерашней ночи.
– В юности, еще до того, как я поступила в колледж и всерьез решила стать врачом, я была совершенно другим человеком. У меня на уме были одни только мальчики. Все мысли крутились вокруг того, какой свитер и какую юбку надеть, чтобы в выгодном свете показать все то, что я имею. Тогда я вела очень беспечную жизнь.
– Мне просто не верится, – улыбнулся Кроукер.
Она покачала головой:
– Вот-вот, это было действительно здорово. Однако теперь у меня слишком много обязанностей и слишком много ответственности, чтобы я могла позволить себе забыться...
Она встала и подошла к окну. Кроукер видел, как часто билась жилка у нее на шее.
– Сказать по правде, я скучаю по тебе. Это плохой признак.
Кроукер склонил голову набок:
– Плохой? В каком смысле?
Она повернулась к нему лицом:
– Когда я проснулась сегодня утром, моей первой мыслью было: что мне надеть, чтобы понравиться Лью?
Кроукер широко улыбнулся:
– И что же тут страшного или плохого?
– Понимаешь, с твоим появлением нарушился привычный ход моей жизни.
Он нежно привлек ее к себе:
– Не так уж плохо немного расслабиться хотя бы на час в день, доктор Марш. – Он поглядел в ее зеленые глаза. – Я надеюсь, ты сможешь, несмотря на занятость, уделять мне хоть немножечко времени?
– О Лью...
Кроукер поцеловал ее, и губы Дженни с готовностью раскрылись ему навстречу. От ее тела исходил жар подавляемого желания. Кроукер нежно провел рукой по ее спине, и она всем телом прильнула к нему. В соседней комнате загремели отодвигаемые стулья. Ассистентки должны были вот-вот вернуться в лабораторию. Дженни с трудом оторвалась от губ Кроукера.
С немалым усилием ей удалось восстановить ровное дыхание. Она умела брать себя в руки, и Кроукеру это очень нравилось в ней.
– Послушай, – сказал он, – сделай одолжение, если появится Стански, постарайся под каким-нибудь благовидным предлогом не пускать его к Рейчел.
– Почему?
Он нежно сжал ее руку.
– Я пока сам в этом не уверен, я еще только пытаюсь проверить одну из версий. Я знаю, что вы, врачи, горой стоите друг за друга, поэтому хочу все как следует проверить, прежде чем предъявить серьезные обвинения.
– Но если ты подозреваешь, что этот Стански представляет какую-то угрозу для Рейчел, я должна об этом знать.
– Поверь, как только я узнаю что-нибудь наверняка, я тебе тут же дам знать. У меня есть номер твоего пейджера. Договорились?
Она все не отпускала его руку. Ее глаза с любовью глядели на Кроукера, словно она старалась запомнить каждую черточку его лица.
– Прости, я говорила неправду. Мне нравится скучать по тебе, и я была страшно рада, когда ты неожиданно вошел в лабораторию, но...
На мгновение ее глаза закрылись, и Кроукеру показалось, что она готова расплакаться.
– Возвращайся, Лью, – хрипло прошептала она. – Обещай мне, что вернешься.
– Обещаю, – улыбнулся ей Кроукер, но сердце его сжалось от страшных предчувствий. Он знал, что она думала о видении, вызванном камнем духов, как его тело плавает лицом вниз на мелководье.
* * *
Машина Кроукера терпеливо дожидалась своего хозяина на стоянке рядом с больницей. Отперев дверцу, Кроукер вставил ключ в замок зажигания. В салоне было невыносимо жарко, и Кроукеру пришлось какое-то время стоять рядом и ждать, пока включенный на полную мощь кондиционер не охладит воздух в салоне до приемлемой температуры. Потом он сел за руль и отправился домой к Мэтти. Он наслаждался запахом любовно ухоженных кожаных сидений, ровным гулом мощного двигателя. На какое-то мгновение он вновь стал тем восемнадцатилетним юнцом, у которого на уме были только машины и девчонки. Никогда больше его жизнь не была столь беспечной и легкомысленной, как тогда, в восемнадцать лет. Однако в отличие от Дженни Марш он вырос в хулиганском квартале, где каждый день велись жестокие драки за территорию, за права, за девчонку... И всегда находился головорез, готовый размазать тебя по асфальту. Уже подъезжая к дому Мэтти, Кроукер вдруг попытался представить себя частью веселых студенческих лет Дженни и не смог этого сделать...
Хотя у него был свой ключ, консьерж все же остановил его и стал искать его имя в списке людей, которым жильцы дали ключи от своих квартир. К счастью, Мэтти предусмотрительно внесла его в этот список, так как надеялась, что теперь он будет часто ее навещать.
Войдя в квартиру, Кроукер прямиком направился в комнату Рейчел. Ничто не изменилось с тех пор, как он там был. Подойдя к комоду, он открыл нижний ящик, где лежало большое саше. Осторожно развязав ленточки, он вытащил из-под вороха ароматных сухих лепестков небольшой дневник. Гидеон оказалась права.
Усевшись на постель Рейчел, он провел рукой по обложке из темно-синего картона с коричневыми уголками из искусственной кожи. С сильно бьющимся сердцем Кроукер открыл его и погрузился в чтение.
Первая запись была датирована первым января текущего года. Кроукер стал листать страницы. Рейчел вела дневник не каждый день, записывая в него лишь самые важные события. Очевидно, записи типа «встала, поругалась с мамой, пошла в школу, встретилась с Гидеон» были не в ее стиле.
Это был скорее зафиксированный поток сознания. Читать его было нелегко. В каждой человеческой душе есть такие потаенные уголки, где обитают странные желания, экстравагантные мечты, навязчивые идеи – все те демоны, что порой управляют людьми, но никогда не показываются при свете дня. Рейчел чувствовала необходимость излить свою душу хотя бы на бумаге, и теперь Кроукер вглядывался в торопливые строчки, словно шаман, пытающийся предсказать будущее по костям священного животного.
Дойдя почти до середины, он оторвал глаза от исписанных страниц. Перед его мысленным взором стояла Рейчел, но не та мертвенно-бледная, умирающая девочка, которую он оставил в больнице, а симпатичная девушка в декольтированном платье, которую он видел на снимке, задумчивая, но абсолютно здоровая. Мысленный образ показался ему настолько реальным, что он словно заново услышал слова, только что прочитанные в дневнике:
"Сегодня случилось ужасное. Когда мама сказала, что Дональд погиб, мне показалось, что над моей головой грянул гром. Мама внимательно смотрела на меня. Поэтому я просто опустила глаза и уставилась в тарелку с кукурузными хлопьями. Потом я стала думать о том, как жестоки мы с Дональдом были друг к другу в эти последние два года. Притворялись, что все кончено, хотя это было далеко не так. Эта мысль привела меня в полное отчаяние. Не знаю почему, но в тот момент мне хотелось схватить кухонный нож и порезать себе запястья до костей! Возможно, я так и сделала бы, если бы не мысль о том, как это огорчит Гидеон. Я все представляла себе ее лицо, свою кровь на полу. Ее лицо и свою кровь... Нет, я не могла так поступить с ней.
Но мне очень этого хотелось. Боль притягивала меня к себе словно магнит. Мне хотелось размозжить себе голову о ту злосчастную калифорнийскую скалу, чтобы разделить участь Дональда. Не представляю, что я теперь буду делать без него...
Все дело в том, что Дональд любил меня. Я знаю это наверняка. Больше того, я уверена, что он любил меня гораздо больше, чем маму. Я ненавидела его за то, что он сделал, но и любила одновременно. Похоже, моя любовь только усилилась от ненависти, словно пламя, раздуваемое ветром. Как странно! Мама возненавидела его как раз за жестокость, а вот я стала его рабыней. Именно так, слово «рабство» здесь самое подходящее. Я бы сделала все, о чем бы он меня ни попросил. Абсолютно все. Именно это крепко связало нас друг с другом. Если бы он велел мне вонзить нож себе в сердце, я бы сделала это, не колеблясь ни единой секунды. Впрочем, он не стал бы просить меня об этом... Зачем? Его лучшим оружием был пенис...
Эти встречи доставляли мне боль, но это было так сладко... Я приходила, вся дрожа с головы до ног, в глазах у меня стояли слезы. Иногда дело доходило даже до крови, хотя ее бывало совсем немного – одна капелька или две. Эта кровь тоже связывала нас. Опустившись на четвереньки, мы вдвоем слизывали ее. И после этого он бывал так нежен...
Однажды он сказал мне, что начал готовить меня, когда я была совсем маленькой. Я тут же вспомнила один рассказ, который он дал мне прочитать, когда мне было всего десять лет. Я послушно читала его снова и снова, пока не запомнила наизусть целые отрывки. Иногда, во время наших встреч, я цитировала их по памяти, и это заводило его, как ничто иное. Сначала я думала, что его возбуждало то, о чем я говорила, потому что порой мы начинали делать именно это. Но потом до меня дошло, что ему нравилось, что я так тщательно выучила его урок...
Однажды он спросил меня, не считаю ли я то, чем мы занимаемся, грехом. Помню, я взглянула ему в глаза и увидела в них то, чего никогда прежде не видела, – страх. Только тогда я поняла, что и он чувствовал себя моим рабом. Мне казалось, что мы оба чувствовали себя полноценными живыми людьми только во время наших встреч. Все остальное время мы просто машинально делали то, что полагалось обычным нормальным людям, но это никак нельзя было назвать жизнью. Страстное желание увидеть друг друга, долгое воздержание, радость воссоединения... и даже крошечные капли крови – вот это была настоящая жизнь!"
Кроукер вздохнул, и образ Рейчел рассеялся. Он вытер пот со лба. Кроукер провел полжизни, разбираясь в психологии преступников, распутывая страшные преступления. За долгие годы он научился ничему не удивляться. Однако сейчас дело обстояло иначе. Рейчел не была ни преступницей, ни душевнобольной. Она была просто девчонкой, которая нуждалась в помощи взрослых. И она была его племянницей...
Кроукер был в шоке от своего открытия. Правда, что чужая душа – потемки, но правда и то, что иногда лучше не знать, что в этой душе происходит.
Вот почему так быстро сгорали полицейские, занимающиеся расследованием убийств. И чем лучше им удавалось выполнять свои служебные обязанности, тем быстрее они сгорали. Как невозможно долго смотреть на солнце, так невозможно долго примерять на себя психологию преступника, чтобы раскрыть совершенное им преступление. В какой-то миг глаза сами собой закрываются, не в силах дальше глядеть на раскаленное светило. Вытерев пот, Кроукер снова взял в руки дневник и стал читать дальше.
Постепенно перед его мысленным взором снова появилась Рейчел. На этот раз он представил ее сидящей по-турецки на полу. Рейчел открыла рот и заговорила:
"Когда во время медицинского осмотра Рональд положил руку на мою обнаженную грудь, сосок тут же возбужденно затвердел под его ладонью, и он стал сжимать его, пока на глазах у меня не выступили слезы. Потом он овладел мной. Когда я спросила его, как он догадался о моих пристрастиях, Рональд ответил, что увидел это в моих глазах. Тогда я спросила, что именно он увидел в моих глазах, и он сказал: «Ты была совсем голой, и, когда взглянула на меня, я не увидел в твоих глазах никакого барьера между нами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49