Дональд не из тех, кто применяет физическую силу, чтобы добиться желаемого. У него было множество иных, порой весьма изощренных способов повлиять на человека.
Какое-то время она молчала, погруженная в свои воспоминания. Закончив мыть посуду, она стянула с рук резиновые перчатки и мягким жестом положила руку на плечо брата. В ее глазах заблестели слезы.
– Иди посмотри на ее комнату, прибежище греха...
Кроукер нашел комнату Рейчел в самом конце коридора, устланного толстым ковром. Это оказалась обычная спальня подростка. Стены, выкрашенные в белый цвет. Темная, почти траурная полоска бордюра. На стенах – постеры: Курт Кобейн, покойный лидер «Нирваны», еще какие-то группы.
Кровать была застелена черно-белым клетчатым пледом в стиле пятидесятых годов. Присев на краешек кровати, Кроукер огляделся. Он хотел увидеть эту комнату глазами Рейчел. Каждое утро, просыпаясь, она видела вокруг себя именно эту обстановку. По своему собственному опыту Кроукер знал, что людям нравится просыпаться в окружении любимых вещей. Он посмотрел на портрет Кобейна, потом посмотрел в окно, потом – на фотографию на комоде. Черно-белая фотография молодой женщины экстравагантной наружности. Она была одета в прозрачный виниловый дождевик и прижимала к груди белую пушистую кошку. Кроме дождевика, на женщине не было ничего, только широкий черный кожаный пояс с заклепками. Кроукер встал и подошел поближе. Это была не фотография, а просто вырезка из журнала. Молодая женщина была фотомоделью. Повернув рамочку тыльной стороной, Кроукер открыл замочки, удерживавшие багет. Но на обратной стороне вырезки он обнаружил только рекламу джинсов «Буффало», ни названия журнала, ни даты выпуска.
Отложив фотографию в сторону, он взял в руки другую, оказавшуюся спрятанной за первой, меньшего размера. Это была фотография Рейчел. На ней было атласное платье цвета морской волны с глубоким вырезом. Она была накрашена, а на шее красовалось жемчужное ожерелье, позаимствованное, очевидно, у Мэтти. На этой фотографии она выглядела красивой и совсем взрослой. Похожа на выпускницу школы, подумал Кроукер. Однако лицо ее не выражало счастья. Кроукер вынул из кармана снимок, который подарила ему Мэтти, и стал их сравнивать. На одной фотографии Рейчел была застигнута врасплох. На другой же она намеренно позировала фотографу и выглядела напряженной, почти угрюмой.
Кроукер положил было выпускную фотографию на место, но что-то привлекло его внимание. Оказалось, под ней еще что-то есть. К своему неописуемому удивлению, Кроукер обнаружил под верхней фотографией свою собственную. Он не сразу вспомнил, где и когда была сделана эта фотография, но потом сообразил, что это было в Форест-Хилл, на свадьбе его кузины. Но, насколько помнил Кроукер, он снялся тогда вместе с Мэтти. Поднеся фотографию к свету, он увидел, что левая сторона снимка аккуратно отрезана. Приглядевшись, Кроукер нашел-таки плечо и бедро сестры.
Поставив все фотографии на место, он начал методичный осмотр ее комода, выдвигая ящик за ящиком, проверяя их углы, роясь под стопками черных футболок и хлопчатобумажных блузок, лифчиков и трусиков. Он искал две вещи: наркотики и дневник. Он знал, что девочкам ее возраста свойственно вести дневники, записывать в них все свои тайны. А у его племянницы тайн было предостаточно. Например, кто такой этот Гидеон? Мэтти считала, что это один из ее друзей, а Кроукеру казалось, что он мог быть еще и поставщиком наркотиков. Однако ничего интересного он не нашел, если не считать саше с запахом сирени в нижнем ящике.
Небольшой стенной шкаф оказался полупустым. Там было немного одежды, преимущественно черного цвета, три пары джинсов, две пары высоких ботинок на толстой подошве с высокой шнуровкой типа армейских и множество черных кожаных ремней с металлическими пряжками всевозможных форм и размеров. Кроукеру тут же вспомнилась девушка с фотографии в прозрачном плаще, под которым был надет такой же ремень. В самом углу шкафа он нашел черную кожаную куртку. На спине было выведено от руки белой краской «Манман».
Прямо под курткой на полу валялось то самое атласное платье, в котором она была сфотографирована. Бережно подняв платье, Кроукер повесил его на плечики и тут заметил на полу нечто любопытное. С помощью стального когтя он извлек на свет Божий красный резиновый мячик с прикрепленными к нему шелковыми шнурками. Кроукеру уже доводилось видеть такие штуки раньше. Это был своего рода кляп, которым пользовались сектанты для своих сатанинских ритуалов. Шарик вставляли в рот, а шнуры завязывали сзади на затылке, чтобы человек не мог выплюнуть его.
Кроукер долго не мог оторвать взгляда от резинового мячика. В висках у него стучало. Рейчел превращалась для него во все большую загадку. Когда дело касалось секса, его лозунгом всегда было «Живи сам, и дай жить другим», но это открытие потрясло его. Ведь дело касалось его племянницы, а не какого-нибудь члена секты «хлыстов».
Он вспомнил лицо Мэтти, смущенное и болезненно стыдливое, когда она говорила об отношениях между Рейчел и ее отцом. Теперь Кроукер отчетливо видел во всем этом влияние сатанинской секты, пусть даже только на эмоциональном уровне. А что, если сексуальные отношения Рейчел с Гидеоном не исключали и настоящих половых актов с сатанинскими извращениями?
Наконец, он стряхнул с себя оцепенение и положил резиновый мячик в карман. Ему вовсе не хотелось, чтобы его нашла сестра. У нее и так хватает горя.
Прежде чем продолжать осмотр, Кроукер бережно разгладил атласное платье. Ему казалось совершенно необходимым разгладить все до единой морщинки, словно таким простым способом он мог восстановить тот образ юной девочки, который сложился у него до того, как он обнаружил этот злосчастный резиновый мячик, наполнивший его душу страшными подозрениями.
Потом он методично осмотрел содержимое карманов кожаной куртки. Там он нашел полпачки жевательной резинки, несколько бумажных салфеток, тринадцать центов мелочью и небольшой плотный шарик из алюминиевой фольги. Стальным когтем он осторожно развернул фольгу, внутри не оказалось ничего, кроме следов белого порошка. Он понюхал его, потом осторожно лизнул. Возможно, это был кокаин, но определить это наверняка было невозможно – слишком мало его было.
Засовывая жевательную резинку обратно в левый карман куртки, он вдруг почувствовал что-то твердое под подкладкой. На него нахлынула волна дурных предчувствий. Вывернув куртку наизнанку, он осмотрел швы и нашел место, где стежки были крупнее и казались сделанными наспех и вручную. Выдернув нитку, он вытащил из-под подкладки крошечный пластиковый пакетик с белым порошком весом в одну унцию. Открыв пакетик, Кроукер осторожно попробовал на вкус его содержимое и тихо выругался. Ошибки тут быть не могло – кокаин!
Мэтти все еще была занята на кухне. Сварив кофе, она теперь резала ломтиками кекс с изюмом, вынутый из морозилки.
– Неприкосновенный запас на крайний случай, – сказала она, засовывая поднос с кексом в микроволновую печь. – Если сейчас не крайний случай, то я не знаю, что это такое. Нашел что-нибудь интересное?
– Да, кое-что, касающееся Гидеона и Рейчел, – тихо сказал Кроукер.
Страх исказил лицо Мэтти, когда она увидела в его руках пакетик с кокаином.
– Господи, что это? – Она приложила пальцы ко рту.
– Да, это кокаин, – кивнул Кроукер. – Я нашел его в шкафу Рейчел.
Кроукеру было больно смотреть на нее. Микроволновая печь звякнула, и Мэтти машинально открыла дверцу. Кухня наполнилась запахом изюма, грецких орехов и корицы. Некоторое время оба молчали, потом она сказала:
– Лью, скажи мне, ради Бога, что она с собой сделала?
– Не знаю, – мягко ответил Кроукер.
Она переложила ломтики кекса на тарелки и, облизав пальцы, стала наливать кофе в светло-зеленые кружки. Однако ее измотанные нервы дали о себе знать, она слегка покачнулась и пролила кофе на стол.
– О Боже, Боже мой... Мы с дочерью мало общались. Печально, но это факт – я совсем не знаю ее.
Кроукер нежно обнял ее за плечи.
– Давай я отнесу кофе и кекс в столовую, – сказал он.
Но она замотала головой.
– Нет, я сама это сделаю.
Она поставила кружки и тарелки на поднос, и руки у нее больше не дрожали.
В столовой, когда они оба уселись за стол, она вздохнула, отводя от лица выбившуюся прядь волос:
– Боже мой, кажется, я совсем не знала человека, за которым была замужем.
Кроукер откусил кусочек кекса.
– Не так давно у меня был роман с замужней женщиной, – сказал он, и когда Мэтти удивленно подняла брови, добавил: – Она была несчастна в браке, хотя это и не может послужить оправданием. – Откусив еще кусочек кекса, он запил его крепким кофе. – Впрочем, разговор не о том. У нее была дочь, очень красивая и умная девочка. Но она страдала булимией и все из-за родителей, которые ненавидели друг друга, и девочка знала об этом.
Мэтти меланхолично помешивала свой кофе.
– Ты видишь какую-то параллель?
– Та девочка чувствовала себя лишней, ненужной.
Мэтти снова задрожала, краска бросилась ей в лицо.
– Я люблю свою дочь, – прошептала она.
– Я знаю это. Я же сказал «чувствовала», но это не значит, что она действительно была ненужной. На самом деле мать очень любила ее.
– Я тоже очень люблю Рейчел. – Она умоляюще посмотрела на Кроукера. – Кроме тебя и нее, у меня никого нет. Но теперь мне кажется, что я слишком поздно поняла это...
– Скажи мне, Мэтти, где была Рейчел, когда вы с Дональдом ездили в Англию охотиться на лис, а потом в Аргентину и Ньюпорт?
Мэтти молчала, и Кроукер продолжил:
– А ведь ты тогда была ей очень нужна.
Мэтти медленно выковыривала орехи из кекса. Наконец она сказала:
– Я старалась проводить с ней побольше времени, но Дональд был так настойчив... Ведь он тоже хотел, чтобы я была с ним. Ведь он так много дал мне, я была ему стольким обязана... Поэтому я путешествовала вместе с ним, оставляя Рейчел на попечение няни.
Обеими руками она обхватила свою кружку, словно пытаясь согреться ее теплом. Ее глаза совсем потухли. Наконец, она сказала:
– Что же случилось с ней, пока меня не было рядом? Неужели она действительно возненавидела меня? Как ты думаешь, Лью?
– То, что я думаю, не имеет никакого значения. Ведь я новичок в вашей семье. А что ты сама думаешь?
– Лью, она принимает наркотики, она дружит с людьми, которых я не знаю, по вечерам она уходит неизвестно куда. А когда в больнице она пришла в сознание, то захотела говорить с тобой, а не со мной. – Ее лицо исказилось от боли. – Сейчас я хочу только одного – помириться с ней, обнять ее крепко-крепко и сказать, как сильно я ее люблю... Но, боюсь, уже слишком поздно...
Мэтти была готова разрыдаться, и Кроукер крепко сжал ее руку. Он хотел сказать ей, что еще не поздно, но не мог – через одну-две недели Рейчел действительно могла умереть.
– Не теряй надежды, я делаю все возможное и невозможное, чтобы найти для нее донорскую почку.
Она закусила губу.
– Боже, неужели... Лью, неужели ты сможешь это сделать? Это было бы настоящим чудом!
– Не отчаивайся, Мэтти. Ты должна держать себя в руках.
По ее щекам катились горькие слезы, она не могла вымолвить ни слова, наконец, прерывисто вздохнув, сказала:
– Дональд дал мне все, о чем я только могла мечтать, превратил меня в сказочную принцессу, за это я готова была сделать для него все, что угодно. Наверное, это было ошибкой.
– Нет, милая, – сказал Кроукер, – ты совершила ошибку еще раньше, когда познакомилась с ним.
* * *
Разглядывая фотографию модели в прозрачном виниловом дождевике, Кроукер не заметил, как уснул на постели Рейчел. Там его и нашла Мэтти. Она на цыпочках подошла к нему и заботливо укрыла одеялом. Ее взгляд упал на его биомеханическую руку, и она долго смотрела на нее. Она знала, что такое чувствовать себя калекой. Первые два месяца после развода с Дональдом у нее было такое ощущение, словно ей ампутировали обе ноги. Конечно, к этому времени их брак превратился в пустую формальность, но она привыкла к нему, как к чему-то жизненно необходимому, без чего она, несомненно, должна была умереть. Однако не умерла. И не жалела об этом.
Укрывая брата одеялом, она вдруг подумала, что так и не спросила его, как он потерял левую руку. Это было чертой ее характера – самой не говорить лишнего и не задавать другим лишних вопросов. Для нее существовала лишь одна форма близости – физическая. Любая другая была совершенно неприемлема. Долгие годы для нее это было нормой существования. И только теперь она осознала, к каким трагическим последствиям привела такая линия поведения. Это касалось ее отношений с Дональдом, и, что страшнее всего, с собственной дочерью, Рейчел.
Мэтти всем сердцем хотела восстановить в семье атмосферу любви и доверия, чтобы ее дочь больше не чувствовала себя одинокой и брошенной. Но она не могла сделать этого, пока в душе царили ужас и отчаяние.
Теперь она вспомнила, что у нее были подозрения насчет того, что с дочерью происходило что-то неладное. Только она не хотела себе в этом признаться, а теперь раскаяние мучило ее, лишало способности хладнокровно оценивать ситуацию. Ноги у нее внезапно подкосились, и она опустилась на колени перед постелью Рейчел, где теперь спал Кроукер, уткнулась в нее лицом и стала жадно вдыхать родной запах ребенка, словно он мог придать ей сил.
Что еще оставалось ей, кроме молитвы? Теперь она могла только просить Бога не забирать у нее горячо любимое дитя.
День третий
1
Кроукер проснулся перед рассветом. Он всегда просыпался без будильника, потому что обладал внутренним чувством времени, которое никогда не подводило его. Приняв душ, он натянул на себя одежду и осторожно выскользнул из дома, стараясь не разбудить Мэтти. Ей необходимо было как следует отоспаться, а добраться до больницы она вполне может самостоятельно.
Остановившись на миг, Кроукер прислушался к мерному плеску волн и голодным крикам чаек.
Он решил отправиться в больницу пешком, благо до нее было не больше пятнадцати минут ходьбы. К тому времени уже совсем рассветет, и к тому же ему не придется возвращать на место «лексус» сестры. Его собственный автомобиль все еще был на стоянке рядом с больницей, по крайней мере Кроукер надеялся на это. Если, конечно, его не угнали и не разбили хулиганы.
То, что он заснул в комнате племянницы, не было случайностью. Он хотел пропитаться ее духом, дать время подсознанию поработать над тем, что ему пришлось увидеть. Некоторые вещи в комнате Рейчел не совсем вписывались в созданный Кроукером образ пятнадцатилетней девочки, а это могло означать одно: созданный образ в чем-то не соответствовал истине.
«Однажды я отправился ловить рыбу, – вспомнился Кроукеру рассказ Каменного Дерева. – Сильный голод вынудил меня покинуть хижину в дождь. Но едва мои руки коснулись лодки, я понял, что если уйду сейчас, то больше не вернусь. Вернувшись в хижину, я крепко запер все окна и дверь. Через час разыгрался такой ураган, что песок задувало в щели дома. С той поры я крепко усвоил: если тебе что-то не нравится, лучше этого не делать вовсе».
Кроукер засыпал, глядя на фотографию молодой женщины в прозрачном дождевике. А перед пробуждением ему привиделось странное слово, написанное на спине черной кожаной куртки, в которой он обнаружил кокаин. Кроукер давно заметил, что мысли и образы, возникающие на грани сна и бодрствования, как правило, имеют глубокий смысл, даже если на первый взгляд кажутся вздорными. В конечном итоге они никогда его не обманывали.
На спине куртки было написано слово «Манман». Что бы это могло означать? Вчера вечером он не задавал себе этого вопроса, но утреннее видение заронило в его душу подозрения. Проснувшись, он еще раз внимательно рассмотрел постеры на стенах комнаты Рейчел. Кроукер продолжал размышлять о странном слове по дороге в больницу. У газетных автоматов он притормозил, чтобы купить свежий номер «Сан-Сентинел». На ходу пролистав газету, он нашел то, что ему было нужно, – страницу с информацией о вечерних развлечениях, программах клубов. Куда, как не в клуб, могла ходить Рейчел в своей куртке.
Внезапно он остановился и стал складывать газетный лист таким образом, чтобы лучше рассмотреть небольшое квадратное объявление в самом центре листа. Где-то совсем недалеко затарахтел лодочный мотор, и до Кроукера долетел сладковатый запах дизельного выхлопа. Легкие облачка у горизонта на востоке окрасились в оранжево-красный цвет. Вскоре целый караван рыбачьих лодок и прогулочных яхт снимется с якоря и отправится в Атлантику. Кроукер вдыхал запах океана, слушал крики чаек и птиц-фрегатов, но все это казалось ему частью какого-то другого мира.
В объявлении сообщалось, что в клубе «Рок-фонарь» на Вашингтон-авеню каждый вечер играет группа «Манман».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Какое-то время она молчала, погруженная в свои воспоминания. Закончив мыть посуду, она стянула с рук резиновые перчатки и мягким жестом положила руку на плечо брата. В ее глазах заблестели слезы.
– Иди посмотри на ее комнату, прибежище греха...
Кроукер нашел комнату Рейчел в самом конце коридора, устланного толстым ковром. Это оказалась обычная спальня подростка. Стены, выкрашенные в белый цвет. Темная, почти траурная полоска бордюра. На стенах – постеры: Курт Кобейн, покойный лидер «Нирваны», еще какие-то группы.
Кровать была застелена черно-белым клетчатым пледом в стиле пятидесятых годов. Присев на краешек кровати, Кроукер огляделся. Он хотел увидеть эту комнату глазами Рейчел. Каждое утро, просыпаясь, она видела вокруг себя именно эту обстановку. По своему собственному опыту Кроукер знал, что людям нравится просыпаться в окружении любимых вещей. Он посмотрел на портрет Кобейна, потом посмотрел в окно, потом – на фотографию на комоде. Черно-белая фотография молодой женщины экстравагантной наружности. Она была одета в прозрачный виниловый дождевик и прижимала к груди белую пушистую кошку. Кроме дождевика, на женщине не было ничего, только широкий черный кожаный пояс с заклепками. Кроукер встал и подошел поближе. Это была не фотография, а просто вырезка из журнала. Молодая женщина была фотомоделью. Повернув рамочку тыльной стороной, Кроукер открыл замочки, удерживавшие багет. Но на обратной стороне вырезки он обнаружил только рекламу джинсов «Буффало», ни названия журнала, ни даты выпуска.
Отложив фотографию в сторону, он взял в руки другую, оказавшуюся спрятанной за первой, меньшего размера. Это была фотография Рейчел. На ней было атласное платье цвета морской волны с глубоким вырезом. Она была накрашена, а на шее красовалось жемчужное ожерелье, позаимствованное, очевидно, у Мэтти. На этой фотографии она выглядела красивой и совсем взрослой. Похожа на выпускницу школы, подумал Кроукер. Однако лицо ее не выражало счастья. Кроукер вынул из кармана снимок, который подарила ему Мэтти, и стал их сравнивать. На одной фотографии Рейчел была застигнута врасплох. На другой же она намеренно позировала фотографу и выглядела напряженной, почти угрюмой.
Кроукер положил было выпускную фотографию на место, но что-то привлекло его внимание. Оказалось, под ней еще что-то есть. К своему неописуемому удивлению, Кроукер обнаружил под верхней фотографией свою собственную. Он не сразу вспомнил, где и когда была сделана эта фотография, но потом сообразил, что это было в Форест-Хилл, на свадьбе его кузины. Но, насколько помнил Кроукер, он снялся тогда вместе с Мэтти. Поднеся фотографию к свету, он увидел, что левая сторона снимка аккуратно отрезана. Приглядевшись, Кроукер нашел-таки плечо и бедро сестры.
Поставив все фотографии на место, он начал методичный осмотр ее комода, выдвигая ящик за ящиком, проверяя их углы, роясь под стопками черных футболок и хлопчатобумажных блузок, лифчиков и трусиков. Он искал две вещи: наркотики и дневник. Он знал, что девочкам ее возраста свойственно вести дневники, записывать в них все свои тайны. А у его племянницы тайн было предостаточно. Например, кто такой этот Гидеон? Мэтти считала, что это один из ее друзей, а Кроукеру казалось, что он мог быть еще и поставщиком наркотиков. Однако ничего интересного он не нашел, если не считать саше с запахом сирени в нижнем ящике.
Небольшой стенной шкаф оказался полупустым. Там было немного одежды, преимущественно черного цвета, три пары джинсов, две пары высоких ботинок на толстой подошве с высокой шнуровкой типа армейских и множество черных кожаных ремней с металлическими пряжками всевозможных форм и размеров. Кроукеру тут же вспомнилась девушка с фотографии в прозрачном плаще, под которым был надет такой же ремень. В самом углу шкафа он нашел черную кожаную куртку. На спине было выведено от руки белой краской «Манман».
Прямо под курткой на полу валялось то самое атласное платье, в котором она была сфотографирована. Бережно подняв платье, Кроукер повесил его на плечики и тут заметил на полу нечто любопытное. С помощью стального когтя он извлек на свет Божий красный резиновый мячик с прикрепленными к нему шелковыми шнурками. Кроукеру уже доводилось видеть такие штуки раньше. Это был своего рода кляп, которым пользовались сектанты для своих сатанинских ритуалов. Шарик вставляли в рот, а шнуры завязывали сзади на затылке, чтобы человек не мог выплюнуть его.
Кроукер долго не мог оторвать взгляда от резинового мячика. В висках у него стучало. Рейчел превращалась для него во все большую загадку. Когда дело касалось секса, его лозунгом всегда было «Живи сам, и дай жить другим», но это открытие потрясло его. Ведь дело касалось его племянницы, а не какого-нибудь члена секты «хлыстов».
Он вспомнил лицо Мэтти, смущенное и болезненно стыдливое, когда она говорила об отношениях между Рейчел и ее отцом. Теперь Кроукер отчетливо видел во всем этом влияние сатанинской секты, пусть даже только на эмоциональном уровне. А что, если сексуальные отношения Рейчел с Гидеоном не исключали и настоящих половых актов с сатанинскими извращениями?
Наконец, он стряхнул с себя оцепенение и положил резиновый мячик в карман. Ему вовсе не хотелось, чтобы его нашла сестра. У нее и так хватает горя.
Прежде чем продолжать осмотр, Кроукер бережно разгладил атласное платье. Ему казалось совершенно необходимым разгладить все до единой морщинки, словно таким простым способом он мог восстановить тот образ юной девочки, который сложился у него до того, как он обнаружил этот злосчастный резиновый мячик, наполнивший его душу страшными подозрениями.
Потом он методично осмотрел содержимое карманов кожаной куртки. Там он нашел полпачки жевательной резинки, несколько бумажных салфеток, тринадцать центов мелочью и небольшой плотный шарик из алюминиевой фольги. Стальным когтем он осторожно развернул фольгу, внутри не оказалось ничего, кроме следов белого порошка. Он понюхал его, потом осторожно лизнул. Возможно, это был кокаин, но определить это наверняка было невозможно – слишком мало его было.
Засовывая жевательную резинку обратно в левый карман куртки, он вдруг почувствовал что-то твердое под подкладкой. На него нахлынула волна дурных предчувствий. Вывернув куртку наизнанку, он осмотрел швы и нашел место, где стежки были крупнее и казались сделанными наспех и вручную. Выдернув нитку, он вытащил из-под подкладки крошечный пластиковый пакетик с белым порошком весом в одну унцию. Открыв пакетик, Кроукер осторожно попробовал на вкус его содержимое и тихо выругался. Ошибки тут быть не могло – кокаин!
Мэтти все еще была занята на кухне. Сварив кофе, она теперь резала ломтиками кекс с изюмом, вынутый из морозилки.
– Неприкосновенный запас на крайний случай, – сказала она, засовывая поднос с кексом в микроволновую печь. – Если сейчас не крайний случай, то я не знаю, что это такое. Нашел что-нибудь интересное?
– Да, кое-что, касающееся Гидеона и Рейчел, – тихо сказал Кроукер.
Страх исказил лицо Мэтти, когда она увидела в его руках пакетик с кокаином.
– Господи, что это? – Она приложила пальцы ко рту.
– Да, это кокаин, – кивнул Кроукер. – Я нашел его в шкафу Рейчел.
Кроукеру было больно смотреть на нее. Микроволновая печь звякнула, и Мэтти машинально открыла дверцу. Кухня наполнилась запахом изюма, грецких орехов и корицы. Некоторое время оба молчали, потом она сказала:
– Лью, скажи мне, ради Бога, что она с собой сделала?
– Не знаю, – мягко ответил Кроукер.
Она переложила ломтики кекса на тарелки и, облизав пальцы, стала наливать кофе в светло-зеленые кружки. Однако ее измотанные нервы дали о себе знать, она слегка покачнулась и пролила кофе на стол.
– О Боже, Боже мой... Мы с дочерью мало общались. Печально, но это факт – я совсем не знаю ее.
Кроукер нежно обнял ее за плечи.
– Давай я отнесу кофе и кекс в столовую, – сказал он.
Но она замотала головой.
– Нет, я сама это сделаю.
Она поставила кружки и тарелки на поднос, и руки у нее больше не дрожали.
В столовой, когда они оба уселись за стол, она вздохнула, отводя от лица выбившуюся прядь волос:
– Боже мой, кажется, я совсем не знала человека, за которым была замужем.
Кроукер откусил кусочек кекса.
– Не так давно у меня был роман с замужней женщиной, – сказал он, и когда Мэтти удивленно подняла брови, добавил: – Она была несчастна в браке, хотя это и не может послужить оправданием. – Откусив еще кусочек кекса, он запил его крепким кофе. – Впрочем, разговор не о том. У нее была дочь, очень красивая и умная девочка. Но она страдала булимией и все из-за родителей, которые ненавидели друг друга, и девочка знала об этом.
Мэтти меланхолично помешивала свой кофе.
– Ты видишь какую-то параллель?
– Та девочка чувствовала себя лишней, ненужной.
Мэтти снова задрожала, краска бросилась ей в лицо.
– Я люблю свою дочь, – прошептала она.
– Я знаю это. Я же сказал «чувствовала», но это не значит, что она действительно была ненужной. На самом деле мать очень любила ее.
– Я тоже очень люблю Рейчел. – Она умоляюще посмотрела на Кроукера. – Кроме тебя и нее, у меня никого нет. Но теперь мне кажется, что я слишком поздно поняла это...
– Скажи мне, Мэтти, где была Рейчел, когда вы с Дональдом ездили в Англию охотиться на лис, а потом в Аргентину и Ньюпорт?
Мэтти молчала, и Кроукер продолжил:
– А ведь ты тогда была ей очень нужна.
Мэтти медленно выковыривала орехи из кекса. Наконец она сказала:
– Я старалась проводить с ней побольше времени, но Дональд был так настойчив... Ведь он тоже хотел, чтобы я была с ним. Ведь он так много дал мне, я была ему стольким обязана... Поэтому я путешествовала вместе с ним, оставляя Рейчел на попечение няни.
Обеими руками она обхватила свою кружку, словно пытаясь согреться ее теплом. Ее глаза совсем потухли. Наконец, она сказала:
– Что же случилось с ней, пока меня не было рядом? Неужели она действительно возненавидела меня? Как ты думаешь, Лью?
– То, что я думаю, не имеет никакого значения. Ведь я новичок в вашей семье. А что ты сама думаешь?
– Лью, она принимает наркотики, она дружит с людьми, которых я не знаю, по вечерам она уходит неизвестно куда. А когда в больнице она пришла в сознание, то захотела говорить с тобой, а не со мной. – Ее лицо исказилось от боли. – Сейчас я хочу только одного – помириться с ней, обнять ее крепко-крепко и сказать, как сильно я ее люблю... Но, боюсь, уже слишком поздно...
Мэтти была готова разрыдаться, и Кроукер крепко сжал ее руку. Он хотел сказать ей, что еще не поздно, но не мог – через одну-две недели Рейчел действительно могла умереть.
– Не теряй надежды, я делаю все возможное и невозможное, чтобы найти для нее донорскую почку.
Она закусила губу.
– Боже, неужели... Лью, неужели ты сможешь это сделать? Это было бы настоящим чудом!
– Не отчаивайся, Мэтти. Ты должна держать себя в руках.
По ее щекам катились горькие слезы, она не могла вымолвить ни слова, наконец, прерывисто вздохнув, сказала:
– Дональд дал мне все, о чем я только могла мечтать, превратил меня в сказочную принцессу, за это я готова была сделать для него все, что угодно. Наверное, это было ошибкой.
– Нет, милая, – сказал Кроукер, – ты совершила ошибку еще раньше, когда познакомилась с ним.
* * *
Разглядывая фотографию модели в прозрачном виниловом дождевике, Кроукер не заметил, как уснул на постели Рейчел. Там его и нашла Мэтти. Она на цыпочках подошла к нему и заботливо укрыла одеялом. Ее взгляд упал на его биомеханическую руку, и она долго смотрела на нее. Она знала, что такое чувствовать себя калекой. Первые два месяца после развода с Дональдом у нее было такое ощущение, словно ей ампутировали обе ноги. Конечно, к этому времени их брак превратился в пустую формальность, но она привыкла к нему, как к чему-то жизненно необходимому, без чего она, несомненно, должна была умереть. Однако не умерла. И не жалела об этом.
Укрывая брата одеялом, она вдруг подумала, что так и не спросила его, как он потерял левую руку. Это было чертой ее характера – самой не говорить лишнего и не задавать другим лишних вопросов. Для нее существовала лишь одна форма близости – физическая. Любая другая была совершенно неприемлема. Долгие годы для нее это было нормой существования. И только теперь она осознала, к каким трагическим последствиям привела такая линия поведения. Это касалось ее отношений с Дональдом, и, что страшнее всего, с собственной дочерью, Рейчел.
Мэтти всем сердцем хотела восстановить в семье атмосферу любви и доверия, чтобы ее дочь больше не чувствовала себя одинокой и брошенной. Но она не могла сделать этого, пока в душе царили ужас и отчаяние.
Теперь она вспомнила, что у нее были подозрения насчет того, что с дочерью происходило что-то неладное. Только она не хотела себе в этом признаться, а теперь раскаяние мучило ее, лишало способности хладнокровно оценивать ситуацию. Ноги у нее внезапно подкосились, и она опустилась на колени перед постелью Рейчел, где теперь спал Кроукер, уткнулась в нее лицом и стала жадно вдыхать родной запах ребенка, словно он мог придать ей сил.
Что еще оставалось ей, кроме молитвы? Теперь она могла только просить Бога не забирать у нее горячо любимое дитя.
День третий
1
Кроукер проснулся перед рассветом. Он всегда просыпался без будильника, потому что обладал внутренним чувством времени, которое никогда не подводило его. Приняв душ, он натянул на себя одежду и осторожно выскользнул из дома, стараясь не разбудить Мэтти. Ей необходимо было как следует отоспаться, а добраться до больницы она вполне может самостоятельно.
Остановившись на миг, Кроукер прислушался к мерному плеску волн и голодным крикам чаек.
Он решил отправиться в больницу пешком, благо до нее было не больше пятнадцати минут ходьбы. К тому времени уже совсем рассветет, и к тому же ему не придется возвращать на место «лексус» сестры. Его собственный автомобиль все еще был на стоянке рядом с больницей, по крайней мере Кроукер надеялся на это. Если, конечно, его не угнали и не разбили хулиганы.
То, что он заснул в комнате племянницы, не было случайностью. Он хотел пропитаться ее духом, дать время подсознанию поработать над тем, что ему пришлось увидеть. Некоторые вещи в комнате Рейчел не совсем вписывались в созданный Кроукером образ пятнадцатилетней девочки, а это могло означать одно: созданный образ в чем-то не соответствовал истине.
«Однажды я отправился ловить рыбу, – вспомнился Кроукеру рассказ Каменного Дерева. – Сильный голод вынудил меня покинуть хижину в дождь. Но едва мои руки коснулись лодки, я понял, что если уйду сейчас, то больше не вернусь. Вернувшись в хижину, я крепко запер все окна и дверь. Через час разыгрался такой ураган, что песок задувало в щели дома. С той поры я крепко усвоил: если тебе что-то не нравится, лучше этого не делать вовсе».
Кроукер засыпал, глядя на фотографию молодой женщины в прозрачном дождевике. А перед пробуждением ему привиделось странное слово, написанное на спине черной кожаной куртки, в которой он обнаружил кокаин. Кроукер давно заметил, что мысли и образы, возникающие на грани сна и бодрствования, как правило, имеют глубокий смысл, даже если на первый взгляд кажутся вздорными. В конечном итоге они никогда его не обманывали.
На спине куртки было написано слово «Манман». Что бы это могло означать? Вчера вечером он не задавал себе этого вопроса, но утреннее видение заронило в его душу подозрения. Проснувшись, он еще раз внимательно рассмотрел постеры на стенах комнаты Рейчел. Кроукер продолжал размышлять о странном слове по дороге в больницу. У газетных автоматов он притормозил, чтобы купить свежий номер «Сан-Сентинел». На ходу пролистав газету, он нашел то, что ему было нужно, – страницу с информацией о вечерних развлечениях, программах клубов. Куда, как не в клуб, могла ходить Рейчел в своей куртке.
Внезапно он остановился и стал складывать газетный лист таким образом, чтобы лучше рассмотреть небольшое квадратное объявление в самом центре листа. Где-то совсем недалеко затарахтел лодочный мотор, и до Кроукера долетел сладковатый запах дизельного выхлопа. Легкие облачка у горизонта на востоке окрасились в оранжево-красный цвет. Вскоре целый караван рыбачьих лодок и прогулочных яхт снимется с якоря и отправится в Атлантику. Кроукер вдыхал запах океана, слушал крики чаек и птиц-фрегатов, но все это казалось ему частью какого-то другого мира.
В объявлении сообщалось, что в клубе «Рок-фонарь» на Вашингтон-авеню каждый вечер играет группа «Манман».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49