Ц Йффай поймал себя на том, что говорит с напускной бодрост
ью в голосе, и кисло улыбнулся. Никому его бравада была не нужна, ее и услыш
ать-то, кроме него, не мог никто. Но выходило, что своей цели верк добился.

Шестой день второй декады м
есяца дождей 86 года до основания империи, планета Тхолан

Все было кончено. Она знала, что их атака уже ничего не изменит, что «меч уп
ал» и слава гегхских королей ушла в ночь забвения. Она все это понимала, ко
нечно, но у нее еще оставалось право, ее личное право, умереть в бою. Мертвы
е не знают печали, ведь так? Не ведают они ни боли, ни позора, и ни до чего нет
дела их безымянным костям. Горе поражения уже не их горе. Поэтому она была
спокойна, когда вела своих рейтаров в последний бой. Не случившееся еще н
е существовало и не омрачало ее души.
Сколько длилась их отчаянная атака? Она не знала. Ее личное время сжалось,
спрессовав в одно краткое, страшное и великолепное мгновение и стремите
льный бег коня, и ветер, бьющий в разгоряченное лицо, и лаву аханских сабел
ьщиков неумолимо, как последняя волна, надвигающуюся на нее.
Что там случилось еще? Что осталось за гранью осознания и памяти? Гул идущ
ей в атаку лавы, дробный гром залпов и дикий визг раненого коня, взмахи тяж
елых аханских сабель и искаженное ненавистью и ужасом лицо врага, увидев
шего свою смерть, и пот, горячий едкий пот, и тяжелое дыхание.
Что еще? Если бы она осталась жива, если бы атака оказалась победной, натру
женные мышцы рассказали бы ей историю этого боя, напомнив о бесчисленных
ударах мечом, которые она наносила, защищаясь и нападая, о долгой, страшно
й и тяжелой работе, проделанной ее телом. Тело вспомнило бы все, что не усп
ела запечатлеть душа, что стерло «дыхание драконов». Измученное тело, бо
ль ран и гул, стоящий в ушах, восстановили бы для нее картину боя, нарисова
ли бы ее, пусть фрагментарно, пусть отдельными мазками на выбеленном нен
авистью и боевым безумием полотне ее памяти. И сны ее наполнились бы ярос
тью и хаосом сражения, воплями ненависти и боли, звоном стали, тяжким труд
ом легких, тянущих из пропитанного ужасом воздуха капли жизни, потребной
чтобы сеять смерть. И в ночных кошмарах, которые омрачают сон сильных дух
ом, точно так же, как и слабых душой, вернулся бы к ней серый свет ненастног
о дня, свист сабли у виска, всполохи выстрелов, пробивающиеся даже сквозь
пороховой дым, стелющийся над Легатовыми полями.
Легатовы поля, Смертные по
ля Ц место крупнейшей битвы древности между аханками и гегх.

Но сага ее последнего боя умерла вместе с ней. Умершее тело не способно бы
ло напомнить о боли, той боли, которая приходила вместе с ударами сабель, р
ушившихся на нее из Большого Мира, скрытого за кровавой пеленой. Ее Малый
Мир, мир ее собственного Я, был сожжен азартом боя, он весь без остатка сос
редоточился теперь в левой, все еще живой ее левой руке, в мече, зажатом в н
ей, в не знающей иной преграды, кроме смерти, воле убивать. Убивать, убиват
ь, и быть убитой, чтобы не знать, не узнать никогда того, что произошло пото
м.
Все это длилось одну долгую секунду, краткий миг ее личного времени, длив
шегося до тех пор, пока сознание графини Ай Гель Нор неожиданно и стремит
ельно не нырнуло в безвозвратный омут вечности. Все кончилось.


Часть I
НАШ БРОНЕПОЕЗД

Под солнцем горячим, под ночь
ю слепою
Немало пришлось нам пройти.
Мы Ц мирные люди, но наш бронепоезд
Стоит на запасном пути!
М. Светлов. Песня о Каховке

Прелюдия
ЛИКА

Это был великий разведчик, Чи
п, по-настоящему великий; умница и идеалист, коминтерновец той еще выделк
и, вроде незабвенного Макса.
Кирилл Еськов

Глава 1
ЛИКА И СТАРЕЦ

Разминулись. Бывает, конечно, и часто поправимо. Но они разминулись не в пр
остранстве, а во времени, а это уже фатально. Такая вот неквантовая физика
человеческой жизни. Он старше ее на семьдесят лет. Согласитесь, про такой
случай, иначе как «не судьба», и не скажешь. Феноменальный мужчина. Просто
мечта. Принц из сказки. Но принц, свое уже отыгравший, отгулявший и, чего уж
тут кривить душой, отживший.
Вот он сидит в кресле. Глыба. Огромный мужик. Просто гренадер какой-то. Впр
очем, это в молодости он был гренадером, а сейчас ему девяносто шесть лет,
и он еле ходит. Вот сидит он пока еще вполне сносно. Монументально сидит в
глубоком кресле своего люкса и читает ежедневную «Гардиан», или «Ди Вель
т», или «Ле Паризьен», в общем, одну из тех газет, которые Лика не стала бы чи
тать ни за что, потому что не смогла бы. Лика тоже читает. Она читает «Новое
Русское Слово», купленное недалеко от отеля, в киоске на Тайм-сквер, и, пог
лядывая искоса на Макса, думает о своем, о девичьем.
Вот если бы они встретились лет пятьдесят назад, ну пусть тридцать. Тогда
бы да. Он тогда был, вероятно, еще вполне дееспособен, и тогда все было бы во
зможно. Все. И неважно, сколько бы продлились их отношения, важно, что они м
огли быть. Но тридцать лет назад ее еще не было даже в замысле. Даже родите
ли ее еще не познакомились тогда. Они познакомились в семьдесят третьем,
на какой-то студенческой вечеринке в Политехе, а в семьдесят четвертом р
одилась Лика.
Она родилась через два месяца после свадьбы. Это обстоятельство и опреде
лило характер отношений в молодой семье. Кончилось все печально, разводо
м через год после того. Сейчас у Ликиной мамы уже третий муж. Целых семь ле
т уже («Ну и дай ей бог счастья в личной жизни»). У отца тоже другая семья. А у
Лики, так вышло, семьи нет. И счастья нет. В девяносто девятом она вдруг как
бы проснулась. Огляделась вокруг, увидела подруг, вовсю баюкающих деток
или спешащих успеть, неважно, куда или в чем, и обнаружила себя в пустоте. О
динокая старая девушка двадцати пяти лет от роду, с дипломом врача и прия
тной внешностью (некоторые говорили, что более чем приятной), но без мужчи
ны рядом и без перспективы во всех смыслах. Врач районной поликлиники бе
з блата и связей; женщина, не удосужившаяся найти себе подходящую партию;
человек, которому было просто скучно жить так, как она жила, но который был
ленив и безынициативен настолько, что ровным счетом ничего не предприни
мал, чтобы хоть что-нибудь в своей жизни изменить. От увиденного Лику охва
тил ужас. Она поняла, что если сейчас же не предпримет каких-то решительны
х шагов, то завтра будет поздно. А может быть, и уже поздно. Но Лика решила по
пробовать. Она решила уехать. Вот так. Взять и уехать. Что может быть решит
ельнее такого шага? Только отравиться или повеситься. Ни травиться, ни ве
шаться Лика пока не собиралась. Как врач, она вполне ясно представляла се
бе последствия этих действий. Последствия выглядели печальными и неэст
етичными, поэтому вместо того, чтобы ложиться на рельсы или бросаться с г
оловой в омут Ц «Этот омут еще найди, попробуй!» Ц Лика послала запрос в
горархив Житомира и стала ждать. Ждать пришлось недолго. Несмотря на рас
сказы об ужасах украинской бюрократии и страхи, связанные с возможной ут
ерей архивов в годы давней уже войны, ответ пришел всего через месяц и сос
тоял из двух частей: короткой отписки житомирского архива и копии свидет
ельства о рождении Ликиной бабушки. Правда, вначале метрика бабушки пове
ргла Лику в уныние. По семейному преданию, мамина мама Ц Ольга Григорьев
на Иванова Ц была еврейкой, но в копии метрики, в графе национальность ст
ояли прочерки. Однако за неимением других возможностей, озадаченная и ра
сстроенная Лика отправилась все-таки с этим и прочими документами в пит
ерское отделение Еврейского агентства «Сохнут». Там, впрочем, ее сразу ж
е успокоили.
Ц Все в порядке, Ц сказал Лике полноватый юноша, назвавшийся представи
телем агентства по делам репатриации. Ц Видите ли, в девятнадцатом году
в России не записывали национальность родителей и детей. Но поскольку ро
дителей вашей бабушки звали Гирш Исаакович и Ривка Залмановна, у нас нет
никаких оснований подозревать их дочь Зельду в том, что она украинка или
казашка. Вы понимаете? Ну вот и хорошо. А поскольку национальность у нас оп
ределяется по матери, то из этого следует что?
Ц Что? Ц как эхо, отозвалась Лика.
Ц Из этого следует, что, по израильским законам, ваша матушка еврейка.
Ц Еврейка, Ц повторила Лика и живо представила себе свою маму Зою Викто
ровну Орищенко, по третьему мужу Онопко. Еврейкой она ей не показалась, но
раз представитель говорит, значит, знает.
Ц Еврейка, Ц повторил представитель. Ц А значит…
Ц И что это значит? Ц спросила растерянная Лика.
Ц Это значит, что и вы еврейка, Ц торжествующе произнес полноватый юнош
а.
Так Лика уехала в Израиль.
Казалось, вот оно. Она сделала шаг. Она перевернула жизнь. Но и в Израиле, ка
к там говорят, медом не намазано. Для начала надо было учить язык и искать
какую-нибудь работу. Пособие было маленьким, а квартиры дорогие, да и вооб
ще жизнь не дешевая. Устроиться же не то что врачом, сестрой милосердной и
ли санитаркой, без ришайона, такого специального разрешения на работу по
специальности, было невозможно, а получить его можно было, только сдав эк
замены. А экзамены сдавать нужно было на иврите. Круг замкнулся.
И стала Лика мыть полы и убирать буржуйские квартиры. Мужчины ее судьбы т
оже вокруг не наблюдалось. То есть мужчины наблюдались, но таких, с позвол
ения сказать, мужчин и в Питере было хоть отбавляй. И прежняя зеленая тоск
а начала потихоньку затягивать Лику обратно в свой омут. А потом одна доб
рохотка из ватиков, этих ветеранов проживания в государстве Израиль, ска
зала ей, что есть классная работа. Одному богатому старичку нужна прислу
га за все.
Ц Кроме секса, Ц заржала тетка. Ц С этим у него уже давно все, а так мужик
хороший, не жадный. Я бы сама пошла, но у меня семья, а у него условие: жить с н
им.
Ц Так все-таки… Ц начала Лика.
Ц Да не. Не в этом смысле. В его квартире. Старый он. Нужно, чтоб кто-нибудь р
ядом был. Ну, там стакан воды подать или скорую вызвать. Понимаешь? А ты вра
ч. Он как услышал, что молодая и врач, так прямо и загорелся.
Ц Так мне что, к нему переезжать придется?
Ц Конечно! На хате сэкономишь, и жрачка за его счет, и еще платить будет. Ко
ммунизм!
Ц А говорить я с ним как буду?
Ц Как со мной, по-русски, Ц отрезала тетка, и Лика пошла знакомиться с Ма
ксом.
Старик жил в большой, хорошо, хоть и старомодно, обставленной квартире. Кв
артира занимала третий и четвертый этажи облицованного белым иерусали
мским камнем дома, а дом этот располагался в старом, престижном, как уже ус
пела узнать Лика, районе Хайфы. Дверь открыл сам хозяин. Был он грузен и кр
яжист и, несмотря на по-старчески ссутуленные плечи, возвышался над Лико
й, в которой и самой было метр семьдесят шесть росту, еще как минимум санти
метров на тридцать, если не больше. В общем, великан. Только старый. Лицо у н
его было под стать росту, породистое, с крупными чертами и серыми глазами.
Волосы, понятное дело, были седыми и довольно редкими, но при нем.
Ц Здравствуйте, Ц сказала Лика.
Ц Вы Лика, Ц сказал старик.
Ц Я Лика, Ц подтвердила Лика.
Ц Здравствуйте, Лика. Меня зовут Макс. Ц Голос у старика был низкий и хри
пловатый. По-русски он говорил хорошо, но с сильным акцентом. Так говорят
по-русски немецкие офицеры в фильмах про войну.
Ц Проходите. Садитесь, пожалуйста. Хотите чаю с мятой? Ц Старик указал н
а столик с чайными принадлежностями. Лика кивнула.
Ц Это марокканский мятный чай, Ц объяснил старик, подавая ей чашку с пл
авающими в ней веточками мяты. Ц Попробуйте, это вкусно и хорошо утоляет
жажду.
Они проговорили около часа, в течение которого Макс обстоятельно расспр
осил Лику о ее жизни и планах, о том, что она умеет делать, и как быстро она с
может научиться делать то, чего еще не умеет. Потом, так же обстоятельно, о
н объяснил свои требования. Они оказались вполне приемлемыми. Жить в его
квартире Ц на втором этаже имелась гостевая спальня Ц и, как правило, в н
ей ночевать; ездить за покупками на старом «вольво» хозяина Ц «Я напишу
вам доверенность» Ц и иногда отвозить его туда-сюда; готовить и следить
за чистотой.
Ц Два раза в неделю приходит уборщица, Ц сказал он, Ц но за ней надо сле
дить. Нет, не так. Присматривать? Так верно?
Условия, предложенные стариком, на этом фоне выглядели просто сказочным
и. Тысяча долларов в месяц, стол и кров, и учись себе в свободное время чему
хочешь и сколько хочешь.
Ц Мы можем говорить на иврите или по-английски, Ц сказал Макс. Ц У вас б
удет хорошая практика. Да.
Через три дня она переехала к старику.
Старик оказался чудным, даже лучше, чем расписывала подруга-ватичка и че
м увиделось самой Лике в их первую встречу. Он был спокойный, выдержанный
и вежливый и никогда не повышал голос. Очень воспитанный человек. Типичн
ый немец Ц еке, как называют таких в Израиле, Ц он был педантичен и крайн
е дисциплинирован, но при этом не требовал того же от Лики, предоставляя е
й право оставаться самой собой. Он только просил не мешать и ему оставать
ся тем, что он есть.
Ц Все мы есть только то, что мы есть, Ц говорил Макс.
Он был стар, конечно, но не капризничал, как другие старики, и обладал ясны
м и трезвым умом, сохранившим, несмотря на возраст, остроту и гибкость. А е
ще у него была феноменальная память, что было уже и вовсе ненормально. В об
щем, если не считать вполне естественной физической немощи, Макс оставал
ся нормальным дееспособным мужчиной преклонных лет. И по отношению к Лик
е он вел себя безукоризненно, как истинный джентльмен.
Он просыпался рано, около шести, но Лика могла вставать позже. Ее жизнь кон
ечно же была привязана к распорядку дня Макса, но не жестко. Присутствова
ла значительная степень свободы, и Лика хорошо это понимала и ценила. Обя
занности ее тоже не были ни тяжелыми, ни слишком обременительными или, не
дай бог, унизительными. Старик оказался вполне самостоятельным. Ну почти
. Он одевался сам и ел тоже сам, сам брился, если, конечно, не ехал к парикмах
еру Ц дважды в неделю, через весь город, Ц и сам умывался. Не мог он сам то
лько мыться, но Лика ведь была врачом, и вынести вид голого старика ей было
вполне по силам. Но главное, что уже с первого дня жизни в доме Макса Лика п
очувствовала Ц а Макс как, оказалось, виртуозно умел дать почувствовать
такие вещи, Ц она здесь не прислуга и не сиделка при старике, а, если угодн
о, компаньонка, как это называлось в старые времена. Звучит литературно, к
онечно, но по существу верно.
Ц Называй меня на «ты», Ц сказал Макс на третий день их знакомства. Ц Та
к будет проще. И знаешь что? Поедем-ка мы с тобой в ресторан. Поужинаем, посл
ушаем музыку. Как ты относишься к французской кухне? Ну вот и славно. Тут н
а Адаре Ц это в Нижнем городе Ц есть чудный французский ресторанчик. На
зывается без затей «Вуаля».
И они поехали в «Вуаля».
Он вообще был изрядный сибарит, этот Макс. Отправляя ее в первый раз за пок
упками, он долго и тщательно объяснял, где и что нужно покупать. В особенно
сти это касалось сыра и вина. «Передай Шаулю, что я просил бри, и понюхай, по
жалуйста, когда будешь брать. У бри должен быть аромат лесных орехов. Чуть
. Понимаешь? Теперь вино. Вот попроси у него это», и он записывал на бумажке:
«Bourgogne Pinot noir A. Parent, 1999». Он позволял себе немного выпивать. Много он просто не мог, но
занятие это, как поняла Лика, любил и знал в нем толк. Обычно дело ограничи
валось бокалом красного вина за обедом, но пару раз в неделю он устраивал
себе «маленький праздник».
Ц Ты любишь кофе, Лика?
Ц Люблю.
Ц Тогда давай выпьем по чашечке кофе.
Ц А разве вам…
Ц Лика!
Ц Извини. Разве тебе можно пить кофе?
Ц Нельзя.
Ц Но…
Ц Но очень хочется. Давай сделаем «маленький праздник». Какое сегодня ч
исло?
Ц Пятое.
Ц Хм, пятое сентября… пятое… нет, это было шестого… Мы взяли наконец этот
чертов Бельчите, но пятого меня могли запросто убить, но не убили, а свалк
а была страшная… За это можно выпить не только кофе.
Ц А где это, Бельчите? Ц спросила Лика, направляясь варить кофе, Ц было
ясно, что от своей затеи старик не откажется.
Ц В Испании, Ц ответил Макс и пояснил: Ц Это была ключевая позиция мяте
жников. Весь Восточный фронт следил тогда за Сарагосской операцией.
Ц Ты что, был в Испании?
Ц Много раз, Ц улыбнулся Макс. Ц Но я понял тебя. Ты спрашиваешь о Гражд
анской войне. Был, конечно. Два ранения и контузия и окончательная потеря
иллюзий. Знаешь, место, где ты распрощался со своими любимыми иллюзиями, э
то как место, где девушка лишилась девственности. Вряд ли забудешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10