Думаешь, тебе все позволено? Да ты ничто, кусок мяса на коляске! А я жру мясо!
Чувствую, как все мое тело покрывается холодным потом. Неужели Иветт не может поднять голову от своего рами? А Мартина, почему бы ей не прийти сюда, напевая? Сердце бьется так сильно, как будто вместо него в грудь вставили барабан.
Что-то холодное касается моего лица. Я сразу понимаю, что это: нож. В прошлом году мне уже довелось испытать подобное, я знаю, каково это, когда рассекают твою плоть. Я знаю, что такое боль. Я знаю, что такое страх. Я знаю, что такое ненависть. Ненависть и злоба поднимаются во мне, почти заглушая страх. Но я не могу ничего сделать. Лезвие приставлено к моему горлу. Я задыхаюсь от его вонючего дыхания. Он убьет меня? Зарежет в этот прекрасный зимний день?
Мое кресло сдвигается вперед. Лезвие по-прежнему прижато к моей сонной артерии. Куда он везет меня? Страх вновь и вновь сжимает сердце. Если он похитит меня, я буду в его власти, во власти типа, который распинает женщин или насилует их электродрелью.
Он толкает меня вперед. Значит, не к лестнице. Нет. К пустоте. Он скинет меня с террасы, я разобьюсь на дороге. Кресло замирает. Ветер усилился. Лезвие отодвигается.
— Знаешь, что такое прыжок ангела, лапочка? Ты будешь прекрасно смотреться!
Я умру. Я умру через несколько секунд. Как глупо, в десяти метрах от Иветт! Я разобью голову об обледеневший асфальт. Из-за этой мрази! Я закидываю назад здоровую руку, пытаюсь схватить его, но он только хихикает.
— Считаю до трех, ангел мой! Раз…
Нет, нет, это неправда!
— Два…
Я не хочу! Это слишком глупо!
— Ррррр…
Глухое, низкое, страшное ворчание. Это он? Удар в спину, сдавленный крик. Что, неожиданно вернулась Мартина? Я нажимаю кнопку «назад» на кресле, натыкаюсь на что-то на полу, ворчание становится громче, собака, это собака! А потом собака издает стон. Быстрые удаляющиеся шаги. Собака жалобно лает.
— Что это тут творится?
Иветт, наконец-то!
— Но это же Сонин пес! Франсина, посмотрите!
— Еще не хватало! И что он тут делает?
Она спас мне жизнь! — хотела бы я заорать. Храбрый Тентен.
— Ой, да у него кровь! У него рана на боку!
— Надо позвать ветеринара, вроде глубокая. Лежи тихонько, малыш, мы тебе поможем. Я дам ему попить, — говорит Иветт, — он, наверное, хочет.
Я остаюсь одна с Тентеном. Он кладет мне на руку свою горячую морду, я глажу его по голове. Этот мерзавец ударил его ножом. Надеюсь, пес успел его как следует укусить.
Иветт возвращается, приносит собаке воды.
— И давно он тут? Надо было постучать в стекло.
Точно. И как я не подумала? Мне надо было вежливо попросить нападавшего подождать пару минут, а уже потом кидать меня в бездну! Я устало хватаюсь за блокнот и описываю произошедшее прыгающими буквами.
Восклицания Иветт, призывы вызвать жандармов. Франсина, разобравшись в происходящем, заводит свои причитания. Потом приходит очередь Мартины, которая сто раз повторяет мне, как она расстроена, что, если бы она знала, и так далее, и тому подобное. Я стараюсь ровно дышать, повторяю себе, как это прекрасно — остаться живой. Входят Жюстина и Летиция, и Франсина посвящает их в случившееся.
— О! Моя бедная Элиз! — восклицает Жюстина, сжимая мои руки в своих. — Я вас предупреждала! У вас так нарушена аура…
Она резко выпускает мои руки, словно они обожгли ее.
— О! Оно тут, оно совсем рядом с вами!
Что — оно? Это просто смешно!
— Зло… оно окутывает вас, словно саван, — шепчет она настойчиво. — Берегитесь, ваша душа в опасности.
Моя душа? Не беспокойся за мою душу, это мое тело чуть было не превратилось в котлету на обочине дороги.
— Ну, что тут происходит? Пропустите, прошу вас.
Лорье! Все начинают говорить хором, и, в конце концов, он восклицает:
— По одному, прошу вас!
— Держите, — говорит Иветт. — Элиз все записала.
Мертвая тишина. Наверное, он читает. Потом он подзывает Юго и уединяется с ним в уголке, а затем переходит к Иветт и Франсине. Покашливания.
— Итак, если я правильно понял, мадам Мартина Паскали, медсестра, работающая в Центре, устроила мадемуазель Андриоли на террасе, чтобы она «попользовалась солнышком». Потом она ушла в основной кабинет, чтобы «заполнить бумажки». В это время не установленный человек напал на мадемуазель Андриоли и попытался сбросить ее вниз. Ему помешала собака, черный Лабрадор, в котором опознали собаку покойной Сони Овар, — (он переводит дух) — каковую собаку неизвестный ранил в правый бок. Мадам Ольцински и мадам Ачуель прибежали на место происшествия и увидели там раненую собаку и мадемуазель Андриоли в состоянии шока.
Ну, состояние шока — это он преувеличивает. По-моему, я держусь отлично.
В общем гвалте шуме никто не замечает появления ветеринара, и ему приходится повысить голос, чтобы привлечь к себе внимание. Пока он оказывает первую помощь Тентену, я еду на голос Лорье и протягиваю ему листок из блокнота:
«Вы знаете Тентена?»
— Конечно, я сам подарил его Соне. Она возвращалась домой поздно, я думал, что собака ей будет кстати…
Его голос срывается. Нас перебивает ветеринар: рана у собаки не очень глубокая, ни один жизненно важный орган не задет. Он увезет его в лечебницу, чтобы наложить швы, а завтра его можно будет забрать. Забрать?
— Проблема в том, что владелица собаки скончалась, — говорит Лорье, овладев собой.
— Оставить здесь! — звучит детский голос Магали.
— Ну, дорогая, я не знаю…
— Но ведь он спас жизнь Элиз! — восклицает Жан-Клод.
— Верно, это храброе животное, — подтверждает Иветт, и по ее тону я понимаю, что она задается вопросом: что сказал бы Жан-Гийом, увидев, что она вернулась не только с чемоданами, но и с пятидесятикилограммовым Лабрадором.
Милая Франсина наконец сдается. Эмили издает громогласное «Bay!», от которого Клара, неизвестно почему, начинает рыдать. Магали кричит: «Не плакать! Не плакать! Не будет десерта!». Бернар торжественно заявляет, что должен принять ванну и что хорошую собаку сразу видно. «Авантю'ист!» — кричит Кристиан и начинает лаять.
Я чувствую, что рядом со мной стоит Жюстина. Она, как и я, воспринимает эту сцену только через звуки. Интересно, она воспринимает ее так же, как я? Может быть, плачет не Эмили, а Клара. Может быть, лает не Кристиан, а Леонар. Может быть, Иветт не везет меня в помещение, обещая мне чашечку восстанавливающего настоя, может быть, на самом деле Тентен не вмешался, я умерла, а в моем мозгу, сохранившем свои функции на несколько секунд, еще продолжают формироваться знакомые изображения?
Нет. Тошнотворный запах настоя может существовать только в реальном мире.
Тентен вернулся. Он повсюду ходит за мной. Его присутствие ободряет, мне нравится, что, протянув руку, я могу погладить его жесткую шерсть. Его балуют все, от кухарки до пансионеров, закармливающих его домашними пирогами. Милая Франсина частенько хлопает своими белыми ручками, чтобы призвать постояльцев к порядку. А этот звук возбуждает собаку. Во всем этом гвалте я снова и снова пытаюсь найти путь к разгадке, а вслепую это не так-то легко. Грустная игра слов, Элиз.
Шнабель подтвердил своей подружке Иветт, что в то время, когда меня пытались разобрать на кусочки, Ян действительно гулял с пансионерами. В любом случае, сейчас я уже достаточно знаю Яна, чтобы узнать его на ощупь, по запаху, по голосу. Напавший на меня человек был ниже, у него плохо пахло изо рта, а от тела исходил странный запах перца… Лорье спросил, откуда я взяла, что он был ниже Яна. Я объяснила, что до сих пор рефлекторно поднимаю голову к собеседнику. Я могу приблизительно установить, с какого уровня идет звук, и, следовательно, уровень рта говорящего. Голос Вора звучал сантиметров на двадцать выше моей головы. Лорье быстро подсчитывает:
— Так, учитывая, что вы сидите в кресле и ваша макушка находится в… Шнабель, сантиметр!… В метре тридцати двух сантиметрах от пола, значит, рот человека расположен приблизительно… Шнабель!… две трети лица, так, следовательно, рост человека примерно метр семьдесят два.
— Да вроде вас, — замечает Франсина. — Кому еще чаю?
Я начинаю представлять милую Франсину в виде огромного говорящего самовара. Лорье отказался довольно… ну, скажем, довольно нетерпеливо и убежал составлять отчет, оставив нас под охраной Шнабеля, за которым, в свою очередь, присматривает Иветт.
Метр семьдесят два. По словам Летиции, Ян выше метра восьмидесяти. Ох! Ну, почему я так упорно подозреваю беднягу Яна? Он не был знаком со мной до моего приезда, он не мог прислать мне тот факс накануне отъезда!
Накануне моего отъезда. Ну да, Вор связывался со мной. Значит, он не мог оказаться в Кастене одновременно со мной по простому совпадению. Стало быть, он следил за мной или знал о моем приезде. От кого? Ответ: в курсе был только мой дядя. Новая теория: Вор живет где-то здесь. Это психопат, он на мне зациклился. От дяди он случайно узнал, что я проведу здесь какое-то время. И пришел, чтобы напасть на меня. И убил одну за другой бомжиху и крестницу моего дяди.
Отсюда гипотеза: может быть, кто-то имеет зуб на дядю? Крестницу убили, племянницу пытаются убить… Какой-то житель Кастена, тайно ненавидящий дядю? Но зачем, в таком случае, убивать Марион Эннекен? Чтобы запутать следствие? Может быть, я нащупала что-то важное.
— Утром я нарисовала ваш портрет.
Я задумалась, голос Жюстины заставляет меня вздрогнуть. Мой портрет?
— Невероятно, так хорошо! — говорит Летиция и тут же спохватывается: — О, простите, я не имела в виду…
— Неважно, — перебивает ее Жюстина.
Блокнот: «Как вы это делаете?»
— Я руководствуюсь красками, — отвечает она после того, как Летиция читает ей мой вопрос. — Их текстурой на моей коже. Я рисую пальцами. Вот поэтому я так часто трогаю людей. Чтобы ощутить их материальную конфигурацию.
Говоря это, она касается моего подбородка, висков, бровей. Мне кажется, что меня задевает воронье крыло.
— Не бойтесь меня, — говорит Жюстина красивым низким голосом, — я не ведьма.
Я пытаюсь захихикать, чтобы показать, что совершенно не боюсь ведьм, а Летиция шепчет мне на ухо:
— Хотите в туалет?
Мотаю головой. Если по моему лицу нельзя понять, что оно выражает — скепсис или желание помочиться, значит, не стоит и пытаться продолжать общение.
— А, вот вы где, Жюстина! Я вас искал. Время ваших занятий, — в нашу маленькую группку вторгается Ян. От него пахнет снегом, свежевымытыми волосами и табаком.
— Жюстина впервые встанет на лыжи! — объясняет Летиция. — Пошли, посмотрим?
Иветт немножко раздосадована: она как раз добивает Франсину, но Летиция не может толкать мое кресло — она сама передвигается на ходунках.
И вот мы на заснеженной улице. Тентен семенит рядом со мной, время от времени ласково тычется головой мне в ляжки. Иветт с силой, совсем не по-дружески, натягивает мне на голову вязаную шапку.
— Занятия лыжами! — бормочет она. — То-то наглядимся. Бедная женщина себе все лицо разобьет…
— Да нет же, смотрите!
Летиция склоняется ко мне:
— Ян держит ее за талию, он спустится вместе с ней. Это чтобы она почувствовала скольжение, вы не представляете, как это чудесно — скользить!
Я снова представляю себя, скользящую к краю террасы.
— Почувствовала, почувствовала… все-таки это не очень прилично, — ворчит Иветт, превратившаяся под влиянием высокогорья, сельской жизни и страсти к игре в хмурую дуэнью.
Холодно. Несколько снежинок опускаются мне на щеки и тают. Трещат ветки.
— За то время, пока они пешком поднимутся на холм, мы окоченеем, — бормочет Иветт.
— Ой, белка! — вскрикивает Летиция.
Я представляю себе пушистый хвост, скачущий под деревьями. Тентен издает неуверенное «буф». Бежать за этой мохнатой зверюшкой или не бежать? Я треплю его по голове, он садится.
— Пошли! — говорит Ян где-то очень высоко над нашими головами.
Шелест лыж. Я старательно наблюдаю за зрелищем, которое не могу увидеть. Смех Жюстины. Грудной, словно сыпется жемчуг, очень женственный. Жюстина в могучих руках Яна. Шнабель и Иветт пыхтят в хлеву. Милая Франсина, затянутая в черную кожу, с хлыстом в руке, наблюдает за ласками Мартины и Юго. Ох-ох, неизбежный приступ либидо, а Тони рядом нет!
— Ну, вот и все!
— Супер! — говорит Летиция. — Вы даже не упали!
— Ян — замечательный учитель, — признает Жюстина. — Я почти поверила, что катаюсь на лыжах!
— Может быть, пора домой, уже по-настоящему холодно, — бормочет Иветт.
— А вы, Иветт, не хотите попробовать? Небольшая разминка — и я вас запускаю на трассу для мастеров!
— Ян, милый мой, да по вашей трассе впору малышам на санках кататься!
— Вы хотите сказать, что владеете горными лыжами? — с насмешкой спрашивает Ян.
— Есть немного, сынок! Мой отец был почтальоном.
Удивленное молчание.
— В горах, в Юра. Я все детство за ним бегала, помогала разносить почту на окрестные фермы. Мы не на машине ездили.
— Вот как! Экая вы скрытная!
И экая лгунья! Ее отец был начальником почтового отделения, что-то я плохо себе представляю, чтобы он бежал через лес, с сумкой через плечо и с Иветт на прицепе.
— … показать? — говорит Ян, по-прежнему поддерживая Жюстину за талию.
Летиция напевает. Тентен сопит, я слушаю, не вслушиваясь, меня приятно убаюкивает скольжение колес по свежему снегу.
Вечер у огня. Я медленно потягиваю коньяк, предложенный мне Яном после еды. Летиция играет Шопена на цифровом пианино. Жюстина, растянувшись на ковре, делает упражнения для релаксации. Франсина и Иветт: сражение в карты. Магали, Кристиан и другие устроились в игровой комнате и смотрят телефильм о «различиях» (на выбор: классовых, половых, идеологических, по росту…).
Звук шагов по явно хорошо навощенному паркету.
— Коньячку, Леонар?
— Н'ет. К-ко-ка.
— Ну, бери.
Свистящее дыхание, ощущение неуверенно движущейся массы, шипение открываемой бутылки, звон разбивающегося стакана.
— Не страшно, сейчас уберем, — говорит Ян.
Леонар молчит.
— А что это ты мокрый? Ты выходил? — спрашивает Ян.
— … Зве-з-ды. Сего-д-ня ве-чером…
Пауза. Тяжелое дыхание.
— Ми-зар и А-ль-кор.. ве… вели…
— … колепны! — заканчивает за него Жюстина. — Здесь такой чистый воздух!
Можно подумать, она хоть раз в жизни видела звезды! Выучила названия созвездий просто, чтобы выпендриваться!
— Идите сюда, Леонар, садитесь со мной, — продолжает она, похлопывая по диванным подушкам.
Летиция берет слишком громкий аккорд. Ян наливает мне еще коньяку, я слышу, как он одним глотком осушает свою рюмку.
— Боже мой! — вдруг произносит он. — Если бы я мог понять!
И я тоже…
— Ян, Ян! Иди смотреть лыжи, телевизор, иди!
В комнату врывается Магали, возбужденная, радостная.
— Повторяют мужской финал по сноуборду в Ла Колмиане, — объясняет Юго.
— Ммм, — рассеянно соглашается Ян.
Он встает, уходит тяжелой походкой.
— Лиз, иди смотреть, телевизор, лыжи, иди!
— Магали! Ты прекрасно знаешь, что Элиз не может смотреть телевизор! — резко говорит Летиция между двумя триолями.
— Жалко! Твой друг в телевизоре!
Друг? Какой друг?
— Твой друг тебе дает подарки. Подарки, подарки, красивые подарки, спасибо.
Мой друг, который дает мне подарки? Уж не хочет ли она сказать, что… Вор? Скорее, мой блокнот: «Пожалуйста, попросите Магали пусть покажет вам моего друга на экране!».
Я наугад протягиваю листок перед собой. Летиция, обернись! Жюстина не может читать!
— Ле-ти-ция.. , — произносит Леонар. — Ле-тиция…
— Да?
Наверное, она увидела листок. Вздох.
— «Пожалуйста, попросите Магали… » О-ляля, ничего не разобрать!
Скорее, Бога ради, скорее!
— «пусть помажет вам»? Нет, бессмыслица какая-то, вам… А! «покажет… моего друга на экране». Ну, не очень понятно…
Блокнот: «Попросите ее!»
— Магали, можешь показать мне друга Элиз в телевизоре?
— Друг дает подарки. Почему не Магали?
— Ты мне покажешь?
Лязганье ходунков, кудахтанье Магали, я напрягаю слух.
— Ушел! Ушел!
Судя по всему, Магали смотрела лыжные соревнования, но какие и где? Я пишу этот вопрос и снова протягиваю мои каракули наугад.
— Во что это вы играете? — спрашивает Иветт, оторвавшись на полсекунды от своих чертовых карт.
Я в ярости царапаю: «Магали видела по телевизору Вора!», борясь с желанием скатать бумажный шарик и запустить ей в голову.
— Что? Но, послушайте, Магали не знает, кто такой Вор! Где она могла его видеть?
Хороший вопрос. Конечно, в моем обществе, потому что она говорит о нем как о друге, приносящем мне подарки. Но когда? Ох, а может быть, я чего-то не поняла?
— Магали, кого ты видела по телевизору? — спрашивает Иветт.
— Господина. Господин друг Лиз. Господин с террасы.
— С террасы? — спрашивает Иветт уже не так беззаботно.
— Господин играть с Лиз на террасе. Почему не играть с Магали? Магали хочет играть кресло! Сейчас!
— Прекрати! — прерывает ее Франсина — Кресло Элиз — не игрушка, и ты это прекрасно знаешь. Как выглядит этот господин?
— Не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Чувствую, как все мое тело покрывается холодным потом. Неужели Иветт не может поднять голову от своего рами? А Мартина, почему бы ей не прийти сюда, напевая? Сердце бьется так сильно, как будто вместо него в грудь вставили барабан.
Что-то холодное касается моего лица. Я сразу понимаю, что это: нож. В прошлом году мне уже довелось испытать подобное, я знаю, каково это, когда рассекают твою плоть. Я знаю, что такое боль. Я знаю, что такое страх. Я знаю, что такое ненависть. Ненависть и злоба поднимаются во мне, почти заглушая страх. Но я не могу ничего сделать. Лезвие приставлено к моему горлу. Я задыхаюсь от его вонючего дыхания. Он убьет меня? Зарежет в этот прекрасный зимний день?
Мое кресло сдвигается вперед. Лезвие по-прежнему прижато к моей сонной артерии. Куда он везет меня? Страх вновь и вновь сжимает сердце. Если он похитит меня, я буду в его власти, во власти типа, который распинает женщин или насилует их электродрелью.
Он толкает меня вперед. Значит, не к лестнице. Нет. К пустоте. Он скинет меня с террасы, я разобьюсь на дороге. Кресло замирает. Ветер усилился. Лезвие отодвигается.
— Знаешь, что такое прыжок ангела, лапочка? Ты будешь прекрасно смотреться!
Я умру. Я умру через несколько секунд. Как глупо, в десяти метрах от Иветт! Я разобью голову об обледеневший асфальт. Из-за этой мрази! Я закидываю назад здоровую руку, пытаюсь схватить его, но он только хихикает.
— Считаю до трех, ангел мой! Раз…
Нет, нет, это неправда!
— Два…
Я не хочу! Это слишком глупо!
— Ррррр…
Глухое, низкое, страшное ворчание. Это он? Удар в спину, сдавленный крик. Что, неожиданно вернулась Мартина? Я нажимаю кнопку «назад» на кресле, натыкаюсь на что-то на полу, ворчание становится громче, собака, это собака! А потом собака издает стон. Быстрые удаляющиеся шаги. Собака жалобно лает.
— Что это тут творится?
Иветт, наконец-то!
— Но это же Сонин пес! Франсина, посмотрите!
— Еще не хватало! И что он тут делает?
Она спас мне жизнь! — хотела бы я заорать. Храбрый Тентен.
— Ой, да у него кровь! У него рана на боку!
— Надо позвать ветеринара, вроде глубокая. Лежи тихонько, малыш, мы тебе поможем. Я дам ему попить, — говорит Иветт, — он, наверное, хочет.
Я остаюсь одна с Тентеном. Он кладет мне на руку свою горячую морду, я глажу его по голове. Этот мерзавец ударил его ножом. Надеюсь, пес успел его как следует укусить.
Иветт возвращается, приносит собаке воды.
— И давно он тут? Надо было постучать в стекло.
Точно. И как я не подумала? Мне надо было вежливо попросить нападавшего подождать пару минут, а уже потом кидать меня в бездну! Я устало хватаюсь за блокнот и описываю произошедшее прыгающими буквами.
Восклицания Иветт, призывы вызвать жандармов. Франсина, разобравшись в происходящем, заводит свои причитания. Потом приходит очередь Мартины, которая сто раз повторяет мне, как она расстроена, что, если бы она знала, и так далее, и тому подобное. Я стараюсь ровно дышать, повторяю себе, как это прекрасно — остаться живой. Входят Жюстина и Летиция, и Франсина посвящает их в случившееся.
— О! Моя бедная Элиз! — восклицает Жюстина, сжимая мои руки в своих. — Я вас предупреждала! У вас так нарушена аура…
Она резко выпускает мои руки, словно они обожгли ее.
— О! Оно тут, оно совсем рядом с вами!
Что — оно? Это просто смешно!
— Зло… оно окутывает вас, словно саван, — шепчет она настойчиво. — Берегитесь, ваша душа в опасности.
Моя душа? Не беспокойся за мою душу, это мое тело чуть было не превратилось в котлету на обочине дороги.
— Ну, что тут происходит? Пропустите, прошу вас.
Лорье! Все начинают говорить хором, и, в конце концов, он восклицает:
— По одному, прошу вас!
— Держите, — говорит Иветт. — Элиз все записала.
Мертвая тишина. Наверное, он читает. Потом он подзывает Юго и уединяется с ним в уголке, а затем переходит к Иветт и Франсине. Покашливания.
— Итак, если я правильно понял, мадам Мартина Паскали, медсестра, работающая в Центре, устроила мадемуазель Андриоли на террасе, чтобы она «попользовалась солнышком». Потом она ушла в основной кабинет, чтобы «заполнить бумажки». В это время не установленный человек напал на мадемуазель Андриоли и попытался сбросить ее вниз. Ему помешала собака, черный Лабрадор, в котором опознали собаку покойной Сони Овар, — (он переводит дух) — каковую собаку неизвестный ранил в правый бок. Мадам Ольцински и мадам Ачуель прибежали на место происшествия и увидели там раненую собаку и мадемуазель Андриоли в состоянии шока.
Ну, состояние шока — это он преувеличивает. По-моему, я держусь отлично.
В общем гвалте шуме никто не замечает появления ветеринара, и ему приходится повысить голос, чтобы привлечь к себе внимание. Пока он оказывает первую помощь Тентену, я еду на голос Лорье и протягиваю ему листок из блокнота:
«Вы знаете Тентена?»
— Конечно, я сам подарил его Соне. Она возвращалась домой поздно, я думал, что собака ей будет кстати…
Его голос срывается. Нас перебивает ветеринар: рана у собаки не очень глубокая, ни один жизненно важный орган не задет. Он увезет его в лечебницу, чтобы наложить швы, а завтра его можно будет забрать. Забрать?
— Проблема в том, что владелица собаки скончалась, — говорит Лорье, овладев собой.
— Оставить здесь! — звучит детский голос Магали.
— Ну, дорогая, я не знаю…
— Но ведь он спас жизнь Элиз! — восклицает Жан-Клод.
— Верно, это храброе животное, — подтверждает Иветт, и по ее тону я понимаю, что она задается вопросом: что сказал бы Жан-Гийом, увидев, что она вернулась не только с чемоданами, но и с пятидесятикилограммовым Лабрадором.
Милая Франсина наконец сдается. Эмили издает громогласное «Bay!», от которого Клара, неизвестно почему, начинает рыдать. Магали кричит: «Не плакать! Не плакать! Не будет десерта!». Бернар торжественно заявляет, что должен принять ванну и что хорошую собаку сразу видно. «Авантю'ист!» — кричит Кристиан и начинает лаять.
Я чувствую, что рядом со мной стоит Жюстина. Она, как и я, воспринимает эту сцену только через звуки. Интересно, она воспринимает ее так же, как я? Может быть, плачет не Эмили, а Клара. Может быть, лает не Кристиан, а Леонар. Может быть, Иветт не везет меня в помещение, обещая мне чашечку восстанавливающего настоя, может быть, на самом деле Тентен не вмешался, я умерла, а в моем мозгу, сохранившем свои функции на несколько секунд, еще продолжают формироваться знакомые изображения?
Нет. Тошнотворный запах настоя может существовать только в реальном мире.
Тентен вернулся. Он повсюду ходит за мной. Его присутствие ободряет, мне нравится, что, протянув руку, я могу погладить его жесткую шерсть. Его балуют все, от кухарки до пансионеров, закармливающих его домашними пирогами. Милая Франсина частенько хлопает своими белыми ручками, чтобы призвать постояльцев к порядку. А этот звук возбуждает собаку. Во всем этом гвалте я снова и снова пытаюсь найти путь к разгадке, а вслепую это не так-то легко. Грустная игра слов, Элиз.
Шнабель подтвердил своей подружке Иветт, что в то время, когда меня пытались разобрать на кусочки, Ян действительно гулял с пансионерами. В любом случае, сейчас я уже достаточно знаю Яна, чтобы узнать его на ощупь, по запаху, по голосу. Напавший на меня человек был ниже, у него плохо пахло изо рта, а от тела исходил странный запах перца… Лорье спросил, откуда я взяла, что он был ниже Яна. Я объяснила, что до сих пор рефлекторно поднимаю голову к собеседнику. Я могу приблизительно установить, с какого уровня идет звук, и, следовательно, уровень рта говорящего. Голос Вора звучал сантиметров на двадцать выше моей головы. Лорье быстро подсчитывает:
— Так, учитывая, что вы сидите в кресле и ваша макушка находится в… Шнабель, сантиметр!… В метре тридцати двух сантиметрах от пола, значит, рот человека расположен приблизительно… Шнабель!… две трети лица, так, следовательно, рост человека примерно метр семьдесят два.
— Да вроде вас, — замечает Франсина. — Кому еще чаю?
Я начинаю представлять милую Франсину в виде огромного говорящего самовара. Лорье отказался довольно… ну, скажем, довольно нетерпеливо и убежал составлять отчет, оставив нас под охраной Шнабеля, за которым, в свою очередь, присматривает Иветт.
Метр семьдесят два. По словам Летиции, Ян выше метра восьмидесяти. Ох! Ну, почему я так упорно подозреваю беднягу Яна? Он не был знаком со мной до моего приезда, он не мог прислать мне тот факс накануне отъезда!
Накануне моего отъезда. Ну да, Вор связывался со мной. Значит, он не мог оказаться в Кастене одновременно со мной по простому совпадению. Стало быть, он следил за мной или знал о моем приезде. От кого? Ответ: в курсе был только мой дядя. Новая теория: Вор живет где-то здесь. Это психопат, он на мне зациклился. От дяди он случайно узнал, что я проведу здесь какое-то время. И пришел, чтобы напасть на меня. И убил одну за другой бомжиху и крестницу моего дяди.
Отсюда гипотеза: может быть, кто-то имеет зуб на дядю? Крестницу убили, племянницу пытаются убить… Какой-то житель Кастена, тайно ненавидящий дядю? Но зачем, в таком случае, убивать Марион Эннекен? Чтобы запутать следствие? Может быть, я нащупала что-то важное.
— Утром я нарисовала ваш портрет.
Я задумалась, голос Жюстины заставляет меня вздрогнуть. Мой портрет?
— Невероятно, так хорошо! — говорит Летиция и тут же спохватывается: — О, простите, я не имела в виду…
— Неважно, — перебивает ее Жюстина.
Блокнот: «Как вы это делаете?»
— Я руководствуюсь красками, — отвечает она после того, как Летиция читает ей мой вопрос. — Их текстурой на моей коже. Я рисую пальцами. Вот поэтому я так часто трогаю людей. Чтобы ощутить их материальную конфигурацию.
Говоря это, она касается моего подбородка, висков, бровей. Мне кажется, что меня задевает воронье крыло.
— Не бойтесь меня, — говорит Жюстина красивым низким голосом, — я не ведьма.
Я пытаюсь захихикать, чтобы показать, что совершенно не боюсь ведьм, а Летиция шепчет мне на ухо:
— Хотите в туалет?
Мотаю головой. Если по моему лицу нельзя понять, что оно выражает — скепсис или желание помочиться, значит, не стоит и пытаться продолжать общение.
— А, вот вы где, Жюстина! Я вас искал. Время ваших занятий, — в нашу маленькую группку вторгается Ян. От него пахнет снегом, свежевымытыми волосами и табаком.
— Жюстина впервые встанет на лыжи! — объясняет Летиция. — Пошли, посмотрим?
Иветт немножко раздосадована: она как раз добивает Франсину, но Летиция не может толкать мое кресло — она сама передвигается на ходунках.
И вот мы на заснеженной улице. Тентен семенит рядом со мной, время от времени ласково тычется головой мне в ляжки. Иветт с силой, совсем не по-дружески, натягивает мне на голову вязаную шапку.
— Занятия лыжами! — бормочет она. — То-то наглядимся. Бедная женщина себе все лицо разобьет…
— Да нет же, смотрите!
Летиция склоняется ко мне:
— Ян держит ее за талию, он спустится вместе с ней. Это чтобы она почувствовала скольжение, вы не представляете, как это чудесно — скользить!
Я снова представляю себя, скользящую к краю террасы.
— Почувствовала, почувствовала… все-таки это не очень прилично, — ворчит Иветт, превратившаяся под влиянием высокогорья, сельской жизни и страсти к игре в хмурую дуэнью.
Холодно. Несколько снежинок опускаются мне на щеки и тают. Трещат ветки.
— За то время, пока они пешком поднимутся на холм, мы окоченеем, — бормочет Иветт.
— Ой, белка! — вскрикивает Летиция.
Я представляю себе пушистый хвост, скачущий под деревьями. Тентен издает неуверенное «буф». Бежать за этой мохнатой зверюшкой или не бежать? Я треплю его по голове, он садится.
— Пошли! — говорит Ян где-то очень высоко над нашими головами.
Шелест лыж. Я старательно наблюдаю за зрелищем, которое не могу увидеть. Смех Жюстины. Грудной, словно сыпется жемчуг, очень женственный. Жюстина в могучих руках Яна. Шнабель и Иветт пыхтят в хлеву. Милая Франсина, затянутая в черную кожу, с хлыстом в руке, наблюдает за ласками Мартины и Юго. Ох-ох, неизбежный приступ либидо, а Тони рядом нет!
— Ну, вот и все!
— Супер! — говорит Летиция. — Вы даже не упали!
— Ян — замечательный учитель, — признает Жюстина. — Я почти поверила, что катаюсь на лыжах!
— Может быть, пора домой, уже по-настоящему холодно, — бормочет Иветт.
— А вы, Иветт, не хотите попробовать? Небольшая разминка — и я вас запускаю на трассу для мастеров!
— Ян, милый мой, да по вашей трассе впору малышам на санках кататься!
— Вы хотите сказать, что владеете горными лыжами? — с насмешкой спрашивает Ян.
— Есть немного, сынок! Мой отец был почтальоном.
Удивленное молчание.
— В горах, в Юра. Я все детство за ним бегала, помогала разносить почту на окрестные фермы. Мы не на машине ездили.
— Вот как! Экая вы скрытная!
И экая лгунья! Ее отец был начальником почтового отделения, что-то я плохо себе представляю, чтобы он бежал через лес, с сумкой через плечо и с Иветт на прицепе.
— … показать? — говорит Ян, по-прежнему поддерживая Жюстину за талию.
Летиция напевает. Тентен сопит, я слушаю, не вслушиваясь, меня приятно убаюкивает скольжение колес по свежему снегу.
Вечер у огня. Я медленно потягиваю коньяк, предложенный мне Яном после еды. Летиция играет Шопена на цифровом пианино. Жюстина, растянувшись на ковре, делает упражнения для релаксации. Франсина и Иветт: сражение в карты. Магали, Кристиан и другие устроились в игровой комнате и смотрят телефильм о «различиях» (на выбор: классовых, половых, идеологических, по росту…).
Звук шагов по явно хорошо навощенному паркету.
— Коньячку, Леонар?
— Н'ет. К-ко-ка.
— Ну, бери.
Свистящее дыхание, ощущение неуверенно движущейся массы, шипение открываемой бутылки, звон разбивающегося стакана.
— Не страшно, сейчас уберем, — говорит Ян.
Леонар молчит.
— А что это ты мокрый? Ты выходил? — спрашивает Ян.
— … Зве-з-ды. Сего-д-ня ве-чером…
Пауза. Тяжелое дыхание.
— Ми-зар и А-ль-кор.. ве… вели…
— … колепны! — заканчивает за него Жюстина. — Здесь такой чистый воздух!
Можно подумать, она хоть раз в жизни видела звезды! Выучила названия созвездий просто, чтобы выпендриваться!
— Идите сюда, Леонар, садитесь со мной, — продолжает она, похлопывая по диванным подушкам.
Летиция берет слишком громкий аккорд. Ян наливает мне еще коньяку, я слышу, как он одним глотком осушает свою рюмку.
— Боже мой! — вдруг произносит он. — Если бы я мог понять!
И я тоже…
— Ян, Ян! Иди смотреть лыжи, телевизор, иди!
В комнату врывается Магали, возбужденная, радостная.
— Повторяют мужской финал по сноуборду в Ла Колмиане, — объясняет Юго.
— Ммм, — рассеянно соглашается Ян.
Он встает, уходит тяжелой походкой.
— Лиз, иди смотреть, телевизор, лыжи, иди!
— Магали! Ты прекрасно знаешь, что Элиз не может смотреть телевизор! — резко говорит Летиция между двумя триолями.
— Жалко! Твой друг в телевизоре!
Друг? Какой друг?
— Твой друг тебе дает подарки. Подарки, подарки, красивые подарки, спасибо.
Мой друг, который дает мне подарки? Уж не хочет ли она сказать, что… Вор? Скорее, мой блокнот: «Пожалуйста, попросите Магали пусть покажет вам моего друга на экране!».
Я наугад протягиваю листок перед собой. Летиция, обернись! Жюстина не может читать!
— Ле-ти-ция.. , — произносит Леонар. — Ле-тиция…
— Да?
Наверное, она увидела листок. Вздох.
— «Пожалуйста, попросите Магали… » О-ляля, ничего не разобрать!
Скорее, Бога ради, скорее!
— «пусть помажет вам»? Нет, бессмыслица какая-то, вам… А! «покажет… моего друга на экране». Ну, не очень понятно…
Блокнот: «Попросите ее!»
— Магали, можешь показать мне друга Элиз в телевизоре?
— Друг дает подарки. Почему не Магали?
— Ты мне покажешь?
Лязганье ходунков, кудахтанье Магали, я напрягаю слух.
— Ушел! Ушел!
Судя по всему, Магали смотрела лыжные соревнования, но какие и где? Я пишу этот вопрос и снова протягиваю мои каракули наугад.
— Во что это вы играете? — спрашивает Иветт, оторвавшись на полсекунды от своих чертовых карт.
Я в ярости царапаю: «Магали видела по телевизору Вора!», борясь с желанием скатать бумажный шарик и запустить ей в голову.
— Что? Но, послушайте, Магали не знает, кто такой Вор! Где она могла его видеть?
Хороший вопрос. Конечно, в моем обществе, потому что она говорит о нем как о друге, приносящем мне подарки. Но когда? Ох, а может быть, я чего-то не поняла?
— Магали, кого ты видела по телевизору? — спрашивает Иветт.
— Господина. Господин друг Лиз. Господин с террасы.
— С террасы? — спрашивает Иветт уже не так беззаботно.
— Господин играть с Лиз на террасе. Почему не играть с Магали? Магали хочет играть кресло! Сейчас!
— Прекрати! — прерывает ее Франсина — Кресло Элиз — не игрушка, и ты это прекрасно знаешь. Как выглядит этот господин?
— Не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30