Ишь, наладился! Вообще-то, я был прав насчет переодевания. Дюпюи видел плащ, зацепившийся за желоб.
— Он сказал нам, что не смог его поймать, — говорит Жюстина.
— Его там уже не было! — протестует Дюпюи.
— Наверное, ветром унесло. Позже найдется на дереве или где-нибудь еще.
«Почему он не унес кусторез?»
— Хороший вопрос, Элиз. Кто-нибудь хочет ответить?
— А что за вопрос? — спрашивает Жюстина.
Лорье читает вслух.
— Он хотел, чтобы его нашли в комнате Кристиана, — говорит она.
Зачем? И еще одна вещь меня мучит: не мог он, переодевшись вампиром, спрятаться в камине после убийства Вероник, потому что мы все находились внизу, а мадам Реймон стояла у плиты. Значит, он принес свой костюм позже. Следовательно, главный вопрос в следующем: почему он не оставил его в комнате Кристиана вместе с кусторезом?
Мысли постепенно начинают выстраиваться. Он убивает Вероник, прячет орудие убийства, прячет плащ и маску под свитером, спускается по лестнице и присоединяется к нам за завтраком, не привлекая внимания, потому что он — один из нас. Например, Юго, Ян или Леонар.
Все эти версии мельтешат в уме, сталкиваясь друг с другом, как автомобили, и мне кажется, что мне сверлят мозги бормашиной. Надо перестать думать, хотя бы на десять минут. На две минуты. На минуту. Мне нужна минута мысленной тишины!
Все. Больше не могу, задыхаюсь, мне надо думать!
Ой, а куда это они все подевались? Они оставили меня одну с взбудораженным овернцем.
— Бедная вы моя дамочка, — говорит мне в эту минуту мистик в фуражке, — вам, видать, невесело так жить-то. Мой отец был мастером порчу снимать. Он вам, может быть, помог бы.
Если он знал заговор против ирландских бомб, то почему бы нет? Но сейчас мои мелкие невзгоды отходят на второй план. Главное — остановить бойню. Не бери на себя функции Бога, говорит Психоаналитик, который мне уже порядком надоел. Да не беру я на себя ничьих функций, огрызаюсь я в ответ. Кроме того, Бог никогда еще не останавливал бойню. Психоаналитик ворчит и дергает себя за бородку.
Иветт, не изменяющая своему призванию сиделки, приносит добавку грога, и Дюпюи с жадностью его лакает. Я облизываю губы в тишине.
— Вот это здорово! — говорит Дюпюи. — Похожий грог я пил у старика Моро.
— Вы знали Моро?
— А то как же! Трех месяцев не прошло, как мы вместе выпивали. Знаете, — продолжает он, снова понизив голос, — Моро мне открыл один секрет относительно этой девчушки, Овар.
У меня уши встают торчком, как у охотничьей собаки. Придвигаю кресло так близко, что могу прикоснуться к волосатой лодыжке и к влажному одеялу.
— Эй, Дюпюи, когда выпьешь все здешние запасы рома, тебя не затруднит нам помочь?
Голос Шнабеля звучит резко, грубо. Дюпюи извиняется, с трудом встает, чихая и ворча что-то в бороду, и идет за формой, высушенной и выглаженной Иветт. Я так и остаюсь сидеть, вдыхая оставшийся после него аромат рома, я почти что щелкаю зубами, словно кот, упустивший птичку.
Ко мне кто-то подходит, запах абсолютной свежести: это Мерканти, и он испускает короткий, полный сарказма смешок.
— Вы мне напоминаете паука в центре паутины, — бросает он. — Неустанно прядете свою нить, расставляете ловушки, и вам совершенно наплевать, что может случиться с другими.
Ну и ну, это уже чересчур! По какому праву он так говорит со мной? Что, по его мнению, мне следует делать? Кричать? Я не могу. Бегать взад и вперед и рвать на себе волосы? Я не могу. Плакать двадцать четыре часа в сутки? Это я могла бы, но беда в том, что не такой у меня характер. Страстное ожидание будущего всегда возобладает над грустью настоящего.
— Но это не имеет значения, — продолжает он, положив ледяную руку мне на голову, — мне больше нравятся такие упрямые малышки, тем приятнее заставить их подчиняться.
Что может быть сильнее «чересчур»?
— Когда холодно, ваша блузка выглядит весьма откровенно, — шепчет он мне на ухо, — это может навести людей с дурными намерениями на нехорошие мысли.
Моя блузка. Черт, черт, черт, я чувствую, что соски у меня напряглись от холода. Я нашариваю пуговицы: ну, конечно, одна расстегнулась, неловко застегиваюсь, он кладет руку на мою и, пользуясь моментом, похотливо поглаживает мое тело.
— Я вам помогу, вот так, умненькая девочка, застегнулась как следует!
Уберите от меня этого типа, или меня стошнит. К счастью, из другой комнаты зовет Ян.
— Зараза! Я подыхаю от жажды, дайте попить, говнюки!
— Долг призывает меня, до скорого, куколка!
И он уходит, проведя перед этим длинными холодными пальцами по моим губам. У меня мороз по коже от этого мерзавца. За стеной слышится разговор, но слов не разобрать. Надеюсь, он не прикончит Яна. Тентен глухо ворчит, Ян приказывает ему замолчать. Быстро удаляющиеся шаги Мерканти.
Я подъезжаю к двери, на ощупь ищу ручку, поворачиваю. Никакого эффекта. Заперта на ключ! Меня охватывает паника. Я стучу в дверь. Никто не приходит. Снова стучу.
— Какого черта вы хотите въехать в шкаф? — неожиданно раздается усталый голос Иветт.
Я растеряла все ориентиры, я слишком взволнована, надо успокоиться. Позволяю ей подвезти меня к камину, надеть на меня свитер и выслушиваю ее опасения. Недавно стемнело, жандармы расположатся тут на ночлег, со сменой караула и так далее. Теперь здесь все, как фильме про войну.
— Ваш дядя вышел на улицу с Жюстиной, — Иветт продолжает изливать на меня бесконечный поток слов, — им хотелось подышать. Жандармы обыскивают дом в поисках костюма убийцы. Ребята из лаборатории засыпали всю кухню своими порошками, теперь надо все чистить. Постояльцы сидят в игровой с Мартиной и Юго, даже Летиция пришла: Лорье не хотел, чтобы она сидела одна в комнате. У нее на голове толстая повязка, вроде чалмы, прямо индуска!
Гадаю, какой же секрет о Соне знал старый Моро. Может быть, на самом деле она была его родной дочерью? Или подкидышем?
— Совсем недавно я себе говорила, что лучше бы мы поехали в Северные Альпы, но как посмотрю на все эти лавины, — продолжает Иветт, — мы могли оказаться погребенными под снегом или сгорели бы в туннеле… В целом, тут тоже неплохо. По крайней мере, мы знаем, что находимся в опасности, а всех этих несчастных людей застигло врасплох — раз и все! — они никак не могли ожидать такого, это, наверное, ужасно.
Вот ведь оптимистка!
— Я вас оставлю, мне надо помочь мадам Реймон! К тому же ей не очень хочется оставаться одной в кухне, — тихо добавляет она.
Иветт выходит, Франсина входит. Новый поток слов.
— Я больше не могу, — говорит она, падая на застонавший диван. — какой страшный день! Мне следовало понять, что все пойдет наперекосяк, когда Иветт вчера выиграла. Я сломалась! И эти подвыпившие гусары в моем заведении! Счастье ваше, что вы не можете видеть все это, тоже бы волком взвыли! Хорошо еще, если они не запрут нас в погребе и не посадят на воду и хлеб — по куску на человека! Как подумаю, что они могли заподозрить несчастного Кристиана! И даже Клару! Почему бы уж не меня, в таком случае? Лучше бы занялись Яном. С самого начала это говорила. Ну, надеюсь, что ваш дядя сумеет достучаться до их рассудка. Как вы насчет чая? Я поставила воду. Потому что, как я всегда говорю, нельзя поддаваться обстоятельствам!
Подавальщица чая выходит. Верчу головой вправо-влево, гадая, кто появится следующим.
— Шины продырявили портативной аккумуляторной дрелью-отверткой.
Так, послушаем Лорье!
— Ее только что нашли. Угадайте, где? В цистерне. Дюпюи вспомнил, что видел что-то блестящее на дне, под водой. Мы час потратили, чтобы выловить ее, сделали что-то вроде удочки. И знаете что? Я уверен, что именно с ее помощью распяли Марион Эннекен. А почему ее спрятали здесь? Потому что здесь живет ее владелец! Все следы ведут в этот треклятый Центр. Ответ кроется здесь, в этих старых стенах. С завтрашнего дня я завязываю! Всю дирекцию задержать. После этого — подать прошение об отстранении от расследования, и пусть кто-то другой тут надрывается. А потом — две недели отпуска на Балеарах.
Он встает и выходит. Интересно, который час? Я не голодна, но это ничего не значит: в подобные моменты мне обычно не до еды. В соседней комнате лает Тентен, потом раздается голос Яна:
— Есть кто-нибудь?
Ориентируясь на звук, еду к нему.
— Элиз! Рад вас видеть.
Я подъезжаю к нему поближе, протягиваю ему руку, он сжимает ее своими, закованными в наручники.
— Вы такая милая. Я подам жалобу на жестокое обращение со стороны полиции. Они не имеют права бить меня и держать в цепях. Я повеселился, когда узнал, что кто-то продырявил шины, пока я сидел, как зверь в клетке, в их идиотском фургоне. А бомба, может, ее тоже я бросил? У них нет никаких оснований так обращаться со мной!
— Кое-кто думает иначе, — заявляет неслышно вернувшийся Лорье.
— Пайо! — восклицает Ян. — А ты тут какого черта?
— Он пришел на лыжах, — объясняет нам Лорье, — он нашел дневник Вероник в корзине с грязным бельем.
— Сволочь, — внезапно, словно не в силах больше сдерживаться, кричит Пайо, — ты меня хорошо сделал!
— Не понимаю.. , — не слишком уверенно протестует Ян.
— Мне все известно, слышишь? Сколько раз, когда и как! Она все записала!
— Слушай, Эрве, не драматизируй!
— Я не драматизирую, ты поимел Вероник за моей спиной! Сначала трахал Соню, и она умерла, а теперь очередь Веро!
— Что вы сказали о Соне? — похоронным голосом осведомляется Лорье.
— Да гонит он! — отвечает Ян. — Гонит, и все.
— Я гоню? А ты скажи, что Вероник была вруньей!
— Кокаинистка и врунья! — с презрением бросает Ян.
— Что?! Нет, вы слышите?! Осторожнее, я кое-что знаю!
Пока они переругиваются, я хватаюсь за ручку.
«Вероник пишет о своем пребывании в клинике?»
— Да, пишет, — вопит Пайо после того, как Лорье читает ему вопрос, — именно там она встретилась с этим психом, психом, ясно? Она пишет, что Соня часто приходила навестить свою кузину, Марион Эннекен, и этот гад, вы что думаете, он не знал Марион? Ее ты тоже имел, а?
— У меня впечатление, что вы тут все сдвинулись на этой почве, — замечает Ян.
— Да я бы тебе шею свернул! — орет Пайо.
— Что тут происходит? — спрашивает мой дядя. — Ваши крики слышны в игровой.
— Эрве Пайо — друг Вероник Ганс, — говорит ему Лорье, как будто это все объясняет.
— Вероник была весьма несдержанной девушкой, — говорит дядя.
— Я думал, вы с ней почти не были знакомы? — удивляется Лорье.
— Я познакомился с ней, когда навещал Соню во время лечения. Вероник приходила туда на сеансы психотерапии.
Надо же, а я думала, что все было наоборот.
— И Марион Эннекен вы тоже знали? — во внезапно наступившей напряженной тишине спрашивает Лорье.
— Да, я знал Марион, — отвечает дядя надтреснутым голосом. — Бедные, бедные девочки, это так дико!
— Что дико? — вдруг спрашивает Лорье. — Что вы их убили?
— Я убил? Да что вы несете? Вы думаете, что я мог убить собственную дочь?! — кричит дядя.
Соня! Вот он, секрет!
— Но у вас же не было детей! — восклицает вошедшая в этот момент Иветт.
— А вы что об этом знаете? — огрызается он. — Моя жена была бесплодна, а я… я был бабником, — бормочет дядя. — Я не мог устоять перед хорошенькой женщиной (прошу прощения, Жюсти), ну и, иногда… несколько раз оплошал, чего уж там.
— Несколько раз?! — с нажимом спрашивает Лорье.
— Раньше таблеток не было! — протестует дядя. — А что до презервативов, то я…
— Ферни! Может быть, ты обсудишь это со старшиной Лорье с глазу на глаз? — решительно предлагает Жюстина.
— Ты права.
— А черт, только нам стало интересно! — восклицает Ян.
— Сволочь! — повторяет Пайо. — Когда я поговорю со старшиной, тебе станет не до смеха.
— Тихо! — командует Лорье. — Морель, отвяжите подозреваемого, дайте ему пить и наблюдайте за ним. Пайо, следуйте за мной, я должен задать вам ряд вопросов.
Хлопает дверь.
13
— Никогда бы не подумала! — во вновь наступившей тишине говорит Франсина. — Такой примерный человек…
— У мужчин одно на уме, — заявляет Иветт. — Ну… конечно, я не имею в виду моего Жана…
— Мне вас жаль! — говорит Ян. — У меня совершенно затекли руки! Кто-нибудь, дайте мне попить, пожалуйста.
Я рассеянно слушаю их разговоры. Моя дядя — отец Сони! Ладно. Но кто же мать? Жюстина? Нет, у Жюстины не было никаких причин бросать своего ребенка, она не замужем, и ее мало волнуют сплетни. Значит, какая-то замужняя женщина.
— И в котором же часу мы, со всем этим кошмаром, сможем поесть? — причитает Франсина. — Мне хотелось бы вначале покормить пансионеров.
— Надо дождаться распоряжений шефа, — отвечает ей Морель.
— Не смешите меня, мальчик мой. Я не стану дожидаться его разрешения, чтобы накормить моих постояльцев!
— Насколько я понял, вы все находитесь под арестом! Так что с этого момента — затычка!
— Затычка? — повторяет Франсина. — Какая затычка?
— Он хочет сказать «заткнитесь»! — объясняет Ян.
— Ах, вот оно что! Я не позволю какому-то провинциальному жандармишке меня запугивать! — восклицает Франсина. — Все за мной, на кухню!
Она устремляется к кухне, за ней — Ян, с восторгом поддержавший идею восстания, Иветт и постояльцы, наслаждающиеся суетой, а Морель призывает на помощь. Вбегают Мерканти и Шнабель.
— Малыш, если ты еще раз дернешь нас из-за ерунды, отправишься доучиваться на техника, это я тебе обещаю! — огрызается Шнабель, выслушав его. — И убери пушку, она не из шоколада сделана!
— В наше время нормальный персонал не найти! — комментирует Мерканти. — Элиз, все в порядке?
Я сжимаю в кулак руку, лежащую на колене. Он приподнимает мой подбородок, от его руки пахнет чистящим порошком.
— Устало выглядите. Хотите, чтобы я помог вам лечь в кроватку?
Да я скорее сдохну. Трясу головой, чтобы освободиться, он сильнее сжимает мой подбородок.
— Командир ждет! — кричит ему Шнабель. — Шевелись.
Он оставляет меня, словно с сожалением, и бурчит так тихо, чтобы Шнабель его не услышал: «Ладно, жирный боров, иду». Этот тип мне отвратителен. Спрошу Иветт, нельзя ли мне спать в ее комнате.
Пока повстанцы весело колобродят в кухне, Морель ходит взад и вперед, бормоча что-то сквозь зубы. Жалко, что у меня нет резинового мячика, чтобы бросить ему, это его отвлекло бы.
Что-то не дает мне покоя. Что-то, о чем я должна вспомнить. Какие-то обрывки фраз. То, что Лорье говорил мне о Марион? Или то, что сказал Ян? Нет, это Лорье, еще в самом начале расследования: «Я просто говорил, что вы немного похожи на жертву. Цвет волос, глаза, фигура… » И Ян: «Вообще-то, по-моему, вы больше похожи на Соню. Кстати, забавно. Но Соня была похожа и на Марион… ». Почему я думаю о сходстве между Соней и Марион? Между Соней, Марион и мной. Соня — дочь моего дяди. Моего дяди и… Ну да! Я хватаюсь за ручку.
Стук каблуков, входят два человека. Морель бросается к ним с криком: «Шеф, шеф!» Лорье слушает его секунд пять, потом велит выйти и посмотреть, все ли готово. Морель выходит, он счастлив, что получил задание.
— Элиз, мы не так уж плохо продвинулись, — говорит мне Лорье. — Пайо ждет меня в кабинете мадам Ачуель, поэтому буду краток. Ваш дядя признал ряд фактов…
Не дав ему закончить фразу, я гордо потрясаю листком из блокнота:
«Соня и Марион были сестрами».
— Откуда ты знаешь? — спрашивает потрясенный дядя.
— Откуда она знает что? — подозрительно осведомляется Жюстина.
Он ей не отвечает. Я царапаю так быстро, как могу:
«Дедукция. Соня похожа на Марион, потому что у них одна и та же мать, но Соня похожа на меня, а я на тебя, следовательно… »
— Эта девчушка не перестанет меня удивлять! — говорит дядя куда-то в сторону. — Да, правда, у меня было кое-что с Марсель, хм… я хочу сказать, с мадам Гастальди, когда она вышла замуж. Вообще-то когда она забеременела Марион, все сошло нам с рук, шито-крыто, но потом у ее мужа начались серьезные проблемы с простатой, а она, к несчастью, вновь забеременела, на сей раз Соней, и ребенок не мог быть от него, а делать аборт она не захотела…
— Что?! — вскрикивает Жюстина. — Что ты нам плетешь, Ферни?!
— Тогда на такие вещи смотрели иначе, вспомни, Жюсти! — отвечает дядя. — Марсель была уважаемой женщиной в маленьком провинциальном городке, замужем за богатым и влиятельным человеком, ясно? Тогда Марсель поехала на «термальные источники», — продолжает он, — а потом оставила ребенка, дав ему другую фамилию. Я… это все-таки была моя дочь, я признал ее и поручил заботам Моро. Вот и все.
— «Вот и все»! — повторяет Жюстина. — Но, Ферни…
— Нет, не «все», — говорит Лорье своим резким голосом. — Продолжайте.
— Это все случилось почти тридцать лет назад. У нас с твоей тетей, Элиз, не все было ладно. Я… хм… у меня было порядочно женщин….
Не все ладно? А я-то помню дружную, всегда во всем согласную пару. «Повезло этой Югетт, — говорила моя мама, — Фернан носится с ней, как с королевой». У королевы вместо короны были рога, бедная ты моя мамочка. Вдруг мысль о том, что мама и Фернан могли… тайком от папы, и что я… Сердце колотится, ну, хватит, Элиз, кончай свои фантазии, это твое вечное стремление быть героиней в придуманном фильме просто смешно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Он сказал нам, что не смог его поймать, — говорит Жюстина.
— Его там уже не было! — протестует Дюпюи.
— Наверное, ветром унесло. Позже найдется на дереве или где-нибудь еще.
«Почему он не унес кусторез?»
— Хороший вопрос, Элиз. Кто-нибудь хочет ответить?
— А что за вопрос? — спрашивает Жюстина.
Лорье читает вслух.
— Он хотел, чтобы его нашли в комнате Кристиана, — говорит она.
Зачем? И еще одна вещь меня мучит: не мог он, переодевшись вампиром, спрятаться в камине после убийства Вероник, потому что мы все находились внизу, а мадам Реймон стояла у плиты. Значит, он принес свой костюм позже. Следовательно, главный вопрос в следующем: почему он не оставил его в комнате Кристиана вместе с кусторезом?
Мысли постепенно начинают выстраиваться. Он убивает Вероник, прячет орудие убийства, прячет плащ и маску под свитером, спускается по лестнице и присоединяется к нам за завтраком, не привлекая внимания, потому что он — один из нас. Например, Юго, Ян или Леонар.
Все эти версии мельтешат в уме, сталкиваясь друг с другом, как автомобили, и мне кажется, что мне сверлят мозги бормашиной. Надо перестать думать, хотя бы на десять минут. На две минуты. На минуту. Мне нужна минута мысленной тишины!
Все. Больше не могу, задыхаюсь, мне надо думать!
Ой, а куда это они все подевались? Они оставили меня одну с взбудораженным овернцем.
— Бедная вы моя дамочка, — говорит мне в эту минуту мистик в фуражке, — вам, видать, невесело так жить-то. Мой отец был мастером порчу снимать. Он вам, может быть, помог бы.
Если он знал заговор против ирландских бомб, то почему бы нет? Но сейчас мои мелкие невзгоды отходят на второй план. Главное — остановить бойню. Не бери на себя функции Бога, говорит Психоаналитик, который мне уже порядком надоел. Да не беру я на себя ничьих функций, огрызаюсь я в ответ. Кроме того, Бог никогда еще не останавливал бойню. Психоаналитик ворчит и дергает себя за бородку.
Иветт, не изменяющая своему призванию сиделки, приносит добавку грога, и Дюпюи с жадностью его лакает. Я облизываю губы в тишине.
— Вот это здорово! — говорит Дюпюи. — Похожий грог я пил у старика Моро.
— Вы знали Моро?
— А то как же! Трех месяцев не прошло, как мы вместе выпивали. Знаете, — продолжает он, снова понизив голос, — Моро мне открыл один секрет относительно этой девчушки, Овар.
У меня уши встают торчком, как у охотничьей собаки. Придвигаю кресло так близко, что могу прикоснуться к волосатой лодыжке и к влажному одеялу.
— Эй, Дюпюи, когда выпьешь все здешние запасы рома, тебя не затруднит нам помочь?
Голос Шнабеля звучит резко, грубо. Дюпюи извиняется, с трудом встает, чихая и ворча что-то в бороду, и идет за формой, высушенной и выглаженной Иветт. Я так и остаюсь сидеть, вдыхая оставшийся после него аромат рома, я почти что щелкаю зубами, словно кот, упустивший птичку.
Ко мне кто-то подходит, запах абсолютной свежести: это Мерканти, и он испускает короткий, полный сарказма смешок.
— Вы мне напоминаете паука в центре паутины, — бросает он. — Неустанно прядете свою нить, расставляете ловушки, и вам совершенно наплевать, что может случиться с другими.
Ну и ну, это уже чересчур! По какому праву он так говорит со мной? Что, по его мнению, мне следует делать? Кричать? Я не могу. Бегать взад и вперед и рвать на себе волосы? Я не могу. Плакать двадцать четыре часа в сутки? Это я могла бы, но беда в том, что не такой у меня характер. Страстное ожидание будущего всегда возобладает над грустью настоящего.
— Но это не имеет значения, — продолжает он, положив ледяную руку мне на голову, — мне больше нравятся такие упрямые малышки, тем приятнее заставить их подчиняться.
Что может быть сильнее «чересчур»?
— Когда холодно, ваша блузка выглядит весьма откровенно, — шепчет он мне на ухо, — это может навести людей с дурными намерениями на нехорошие мысли.
Моя блузка. Черт, черт, черт, я чувствую, что соски у меня напряглись от холода. Я нашариваю пуговицы: ну, конечно, одна расстегнулась, неловко застегиваюсь, он кладет руку на мою и, пользуясь моментом, похотливо поглаживает мое тело.
— Я вам помогу, вот так, умненькая девочка, застегнулась как следует!
Уберите от меня этого типа, или меня стошнит. К счастью, из другой комнаты зовет Ян.
— Зараза! Я подыхаю от жажды, дайте попить, говнюки!
— Долг призывает меня, до скорого, куколка!
И он уходит, проведя перед этим длинными холодными пальцами по моим губам. У меня мороз по коже от этого мерзавца. За стеной слышится разговор, но слов не разобрать. Надеюсь, он не прикончит Яна. Тентен глухо ворчит, Ян приказывает ему замолчать. Быстро удаляющиеся шаги Мерканти.
Я подъезжаю к двери, на ощупь ищу ручку, поворачиваю. Никакого эффекта. Заперта на ключ! Меня охватывает паника. Я стучу в дверь. Никто не приходит. Снова стучу.
— Какого черта вы хотите въехать в шкаф? — неожиданно раздается усталый голос Иветт.
Я растеряла все ориентиры, я слишком взволнована, надо успокоиться. Позволяю ей подвезти меня к камину, надеть на меня свитер и выслушиваю ее опасения. Недавно стемнело, жандармы расположатся тут на ночлег, со сменой караула и так далее. Теперь здесь все, как фильме про войну.
— Ваш дядя вышел на улицу с Жюстиной, — Иветт продолжает изливать на меня бесконечный поток слов, — им хотелось подышать. Жандармы обыскивают дом в поисках костюма убийцы. Ребята из лаборатории засыпали всю кухню своими порошками, теперь надо все чистить. Постояльцы сидят в игровой с Мартиной и Юго, даже Летиция пришла: Лорье не хотел, чтобы она сидела одна в комнате. У нее на голове толстая повязка, вроде чалмы, прямо индуска!
Гадаю, какой же секрет о Соне знал старый Моро. Может быть, на самом деле она была его родной дочерью? Или подкидышем?
— Совсем недавно я себе говорила, что лучше бы мы поехали в Северные Альпы, но как посмотрю на все эти лавины, — продолжает Иветт, — мы могли оказаться погребенными под снегом или сгорели бы в туннеле… В целом, тут тоже неплохо. По крайней мере, мы знаем, что находимся в опасности, а всех этих несчастных людей застигло врасплох — раз и все! — они никак не могли ожидать такого, это, наверное, ужасно.
Вот ведь оптимистка!
— Я вас оставлю, мне надо помочь мадам Реймон! К тому же ей не очень хочется оставаться одной в кухне, — тихо добавляет она.
Иветт выходит, Франсина входит. Новый поток слов.
— Я больше не могу, — говорит она, падая на застонавший диван. — какой страшный день! Мне следовало понять, что все пойдет наперекосяк, когда Иветт вчера выиграла. Я сломалась! И эти подвыпившие гусары в моем заведении! Счастье ваше, что вы не можете видеть все это, тоже бы волком взвыли! Хорошо еще, если они не запрут нас в погребе и не посадят на воду и хлеб — по куску на человека! Как подумаю, что они могли заподозрить несчастного Кристиана! И даже Клару! Почему бы уж не меня, в таком случае? Лучше бы занялись Яном. С самого начала это говорила. Ну, надеюсь, что ваш дядя сумеет достучаться до их рассудка. Как вы насчет чая? Я поставила воду. Потому что, как я всегда говорю, нельзя поддаваться обстоятельствам!
Подавальщица чая выходит. Верчу головой вправо-влево, гадая, кто появится следующим.
— Шины продырявили портативной аккумуляторной дрелью-отверткой.
Так, послушаем Лорье!
— Ее только что нашли. Угадайте, где? В цистерне. Дюпюи вспомнил, что видел что-то блестящее на дне, под водой. Мы час потратили, чтобы выловить ее, сделали что-то вроде удочки. И знаете что? Я уверен, что именно с ее помощью распяли Марион Эннекен. А почему ее спрятали здесь? Потому что здесь живет ее владелец! Все следы ведут в этот треклятый Центр. Ответ кроется здесь, в этих старых стенах. С завтрашнего дня я завязываю! Всю дирекцию задержать. После этого — подать прошение об отстранении от расследования, и пусть кто-то другой тут надрывается. А потом — две недели отпуска на Балеарах.
Он встает и выходит. Интересно, который час? Я не голодна, но это ничего не значит: в подобные моменты мне обычно не до еды. В соседней комнате лает Тентен, потом раздается голос Яна:
— Есть кто-нибудь?
Ориентируясь на звук, еду к нему.
— Элиз! Рад вас видеть.
Я подъезжаю к нему поближе, протягиваю ему руку, он сжимает ее своими, закованными в наручники.
— Вы такая милая. Я подам жалобу на жестокое обращение со стороны полиции. Они не имеют права бить меня и держать в цепях. Я повеселился, когда узнал, что кто-то продырявил шины, пока я сидел, как зверь в клетке, в их идиотском фургоне. А бомба, может, ее тоже я бросил? У них нет никаких оснований так обращаться со мной!
— Кое-кто думает иначе, — заявляет неслышно вернувшийся Лорье.
— Пайо! — восклицает Ян. — А ты тут какого черта?
— Он пришел на лыжах, — объясняет нам Лорье, — он нашел дневник Вероник в корзине с грязным бельем.
— Сволочь, — внезапно, словно не в силах больше сдерживаться, кричит Пайо, — ты меня хорошо сделал!
— Не понимаю.. , — не слишком уверенно протестует Ян.
— Мне все известно, слышишь? Сколько раз, когда и как! Она все записала!
— Слушай, Эрве, не драматизируй!
— Я не драматизирую, ты поимел Вероник за моей спиной! Сначала трахал Соню, и она умерла, а теперь очередь Веро!
— Что вы сказали о Соне? — похоронным голосом осведомляется Лорье.
— Да гонит он! — отвечает Ян. — Гонит, и все.
— Я гоню? А ты скажи, что Вероник была вруньей!
— Кокаинистка и врунья! — с презрением бросает Ян.
— Что?! Нет, вы слышите?! Осторожнее, я кое-что знаю!
Пока они переругиваются, я хватаюсь за ручку.
«Вероник пишет о своем пребывании в клинике?»
— Да, пишет, — вопит Пайо после того, как Лорье читает ему вопрос, — именно там она встретилась с этим психом, психом, ясно? Она пишет, что Соня часто приходила навестить свою кузину, Марион Эннекен, и этот гад, вы что думаете, он не знал Марион? Ее ты тоже имел, а?
— У меня впечатление, что вы тут все сдвинулись на этой почве, — замечает Ян.
— Да я бы тебе шею свернул! — орет Пайо.
— Что тут происходит? — спрашивает мой дядя. — Ваши крики слышны в игровой.
— Эрве Пайо — друг Вероник Ганс, — говорит ему Лорье, как будто это все объясняет.
— Вероник была весьма несдержанной девушкой, — говорит дядя.
— Я думал, вы с ней почти не были знакомы? — удивляется Лорье.
— Я познакомился с ней, когда навещал Соню во время лечения. Вероник приходила туда на сеансы психотерапии.
Надо же, а я думала, что все было наоборот.
— И Марион Эннекен вы тоже знали? — во внезапно наступившей напряженной тишине спрашивает Лорье.
— Да, я знал Марион, — отвечает дядя надтреснутым голосом. — Бедные, бедные девочки, это так дико!
— Что дико? — вдруг спрашивает Лорье. — Что вы их убили?
— Я убил? Да что вы несете? Вы думаете, что я мог убить собственную дочь?! — кричит дядя.
Соня! Вот он, секрет!
— Но у вас же не было детей! — восклицает вошедшая в этот момент Иветт.
— А вы что об этом знаете? — огрызается он. — Моя жена была бесплодна, а я… я был бабником, — бормочет дядя. — Я не мог устоять перед хорошенькой женщиной (прошу прощения, Жюсти), ну и, иногда… несколько раз оплошал, чего уж там.
— Несколько раз?! — с нажимом спрашивает Лорье.
— Раньше таблеток не было! — протестует дядя. — А что до презервативов, то я…
— Ферни! Может быть, ты обсудишь это со старшиной Лорье с глазу на глаз? — решительно предлагает Жюстина.
— Ты права.
— А черт, только нам стало интересно! — восклицает Ян.
— Сволочь! — повторяет Пайо. — Когда я поговорю со старшиной, тебе станет не до смеха.
— Тихо! — командует Лорье. — Морель, отвяжите подозреваемого, дайте ему пить и наблюдайте за ним. Пайо, следуйте за мной, я должен задать вам ряд вопросов.
Хлопает дверь.
13
— Никогда бы не подумала! — во вновь наступившей тишине говорит Франсина. — Такой примерный человек…
— У мужчин одно на уме, — заявляет Иветт. — Ну… конечно, я не имею в виду моего Жана…
— Мне вас жаль! — говорит Ян. — У меня совершенно затекли руки! Кто-нибудь, дайте мне попить, пожалуйста.
Я рассеянно слушаю их разговоры. Моя дядя — отец Сони! Ладно. Но кто же мать? Жюстина? Нет, у Жюстины не было никаких причин бросать своего ребенка, она не замужем, и ее мало волнуют сплетни. Значит, какая-то замужняя женщина.
— И в котором же часу мы, со всем этим кошмаром, сможем поесть? — причитает Франсина. — Мне хотелось бы вначале покормить пансионеров.
— Надо дождаться распоряжений шефа, — отвечает ей Морель.
— Не смешите меня, мальчик мой. Я не стану дожидаться его разрешения, чтобы накормить моих постояльцев!
— Насколько я понял, вы все находитесь под арестом! Так что с этого момента — затычка!
— Затычка? — повторяет Франсина. — Какая затычка?
— Он хочет сказать «заткнитесь»! — объясняет Ян.
— Ах, вот оно что! Я не позволю какому-то провинциальному жандармишке меня запугивать! — восклицает Франсина. — Все за мной, на кухню!
Она устремляется к кухне, за ней — Ян, с восторгом поддержавший идею восстания, Иветт и постояльцы, наслаждающиеся суетой, а Морель призывает на помощь. Вбегают Мерканти и Шнабель.
— Малыш, если ты еще раз дернешь нас из-за ерунды, отправишься доучиваться на техника, это я тебе обещаю! — огрызается Шнабель, выслушав его. — И убери пушку, она не из шоколада сделана!
— В наше время нормальный персонал не найти! — комментирует Мерканти. — Элиз, все в порядке?
Я сжимаю в кулак руку, лежащую на колене. Он приподнимает мой подбородок, от его руки пахнет чистящим порошком.
— Устало выглядите. Хотите, чтобы я помог вам лечь в кроватку?
Да я скорее сдохну. Трясу головой, чтобы освободиться, он сильнее сжимает мой подбородок.
— Командир ждет! — кричит ему Шнабель. — Шевелись.
Он оставляет меня, словно с сожалением, и бурчит так тихо, чтобы Шнабель его не услышал: «Ладно, жирный боров, иду». Этот тип мне отвратителен. Спрошу Иветт, нельзя ли мне спать в ее комнате.
Пока повстанцы весело колобродят в кухне, Морель ходит взад и вперед, бормоча что-то сквозь зубы. Жалко, что у меня нет резинового мячика, чтобы бросить ему, это его отвлекло бы.
Что-то не дает мне покоя. Что-то, о чем я должна вспомнить. Какие-то обрывки фраз. То, что Лорье говорил мне о Марион? Или то, что сказал Ян? Нет, это Лорье, еще в самом начале расследования: «Я просто говорил, что вы немного похожи на жертву. Цвет волос, глаза, фигура… » И Ян: «Вообще-то, по-моему, вы больше похожи на Соню. Кстати, забавно. Но Соня была похожа и на Марион… ». Почему я думаю о сходстве между Соней и Марион? Между Соней, Марион и мной. Соня — дочь моего дяди. Моего дяди и… Ну да! Я хватаюсь за ручку.
Стук каблуков, входят два человека. Морель бросается к ним с криком: «Шеф, шеф!» Лорье слушает его секунд пять, потом велит выйти и посмотреть, все ли готово. Морель выходит, он счастлив, что получил задание.
— Элиз, мы не так уж плохо продвинулись, — говорит мне Лорье. — Пайо ждет меня в кабинете мадам Ачуель, поэтому буду краток. Ваш дядя признал ряд фактов…
Не дав ему закончить фразу, я гордо потрясаю листком из блокнота:
«Соня и Марион были сестрами».
— Откуда ты знаешь? — спрашивает потрясенный дядя.
— Откуда она знает что? — подозрительно осведомляется Жюстина.
Он ей не отвечает. Я царапаю так быстро, как могу:
«Дедукция. Соня похожа на Марион, потому что у них одна и та же мать, но Соня похожа на меня, а я на тебя, следовательно… »
— Эта девчушка не перестанет меня удивлять! — говорит дядя куда-то в сторону. — Да, правда, у меня было кое-что с Марсель, хм… я хочу сказать, с мадам Гастальди, когда она вышла замуж. Вообще-то когда она забеременела Марион, все сошло нам с рук, шито-крыто, но потом у ее мужа начались серьезные проблемы с простатой, а она, к несчастью, вновь забеременела, на сей раз Соней, и ребенок не мог быть от него, а делать аборт она не захотела…
— Что?! — вскрикивает Жюстина. — Что ты нам плетешь, Ферни?!
— Тогда на такие вещи смотрели иначе, вспомни, Жюсти! — отвечает дядя. — Марсель была уважаемой женщиной в маленьком провинциальном городке, замужем за богатым и влиятельным человеком, ясно? Тогда Марсель поехала на «термальные источники», — продолжает он, — а потом оставила ребенка, дав ему другую фамилию. Я… это все-таки была моя дочь, я признал ее и поручил заботам Моро. Вот и все.
— «Вот и все»! — повторяет Жюстина. — Но, Ферни…
— Нет, не «все», — говорит Лорье своим резким голосом. — Продолжайте.
— Это все случилось почти тридцать лет назад. У нас с твоей тетей, Элиз, не все было ладно. Я… хм… у меня было порядочно женщин….
Не все ладно? А я-то помню дружную, всегда во всем согласную пару. «Повезло этой Югетт, — говорила моя мама, — Фернан носится с ней, как с королевой». У королевы вместо короны были рога, бедная ты моя мамочка. Вдруг мысль о том, что мама и Фернан могли… тайком от папы, и что я… Сердце колотится, ну, хватит, Элиз, кончай свои фантазии, это твое вечное стремление быть героиней в придуманном фильме просто смешно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30