Жюстина. Но для этого она должна была бы прочесть написанное. То есть быть зрячей. А будь она зрячей, она бы увидела меня сегодня утром в гостиной, когда зашла позвонить. Значит, это не Жюстина. А если не Жюстина, значит, ее собрат. То есть сообщник. Кто-то, кто прочитал записку, адресованную Лорье, и хотел защитить Жюстину. Но какой в этом смысл? Я могу задать вопрос снова, в любой момент. Если только не умру в ближайшие пять минут. Отравившись игристым. Смейся, смейся, Элиз, тебе сейчас есть, над чем посмеяться! Разве у меня не жжет странным образом желудок? И в горле щиплет. Мне больно глотать. Иветт, где ты? Мне кажется, что меня поставили в угол. Ой-ой-ой, может быть, меня раздуло, а на лице выступили красные пятна? Язык у меня распух, в этом я уверена.
— Ну как, Элиз, вам лучше?
Отлично, дорогой Ян, меня просто немножко отравили цианидом.
— Это ваше? — продолжает он. — «Лорье, прошу, спросите у моего дяди, знаком ли он с Жюстиной»!
Тишина в комнате.
— Это валялось смятое на полу, кто-то явно наступил.
— Дай мне! — приказывает Лорье.
— Ваш дядя? — спрашивает Жюстина при общем молчании. — Но, бедный друг мой, я даже не знала, что у вас есть дядя!
— Вы отрицаете, что знакомы с господином Фернаном Андриоли? — официальным тоном спрашивает Лорье.
— С Фернаном? Ну, конечно, с ним я знакома! Именно он порекомендовал мне ГЦОРВИ!
Вот тебе на!
— Фернан Андриоли — дядя Элиз, — объясняет ей Лорье.
— Вот как? Очень приятно, — машинально отвечает она.
— Я должен задать вам ряд вопросов, мадам Ломбар, — говорит Лорье. — Будьте так любезны, не подойдете ли сюда?
— Охотно, дайте мне руку, бригадир.
Наверное, Шнабель подводит ее к Лорье, стоящему возле меня.
— Не выйдете ли в другую комнату, дамы-господа. Шнабель, проводи их.
Все уходят. Меня никто не трогает. Я пытаюсь превратиться в китайскую вазу. Лорье прочищает горло.
— Могу ли я попросить вас уточнить природу ваших отношений с господином Андриоли, мадам?
— Их природа вполне естественна, господин Лорье.
— Иными словами, он ваш любовник?
— О, какое грубое слово! Прежде всего — он мой друг, а иногда больше чем друг. Мы знакомы уже лет десять, знаете ли.
А он мне никогда о ней не рассказывал!
— Я встретилась с ним в одной из своих поездок по Италии. Я отдыхала у друзей, он ехал в мраморный карьер, и моя машина врезалась в его.
Лорье подскакивает:
— Ваша машина? Вы что, еще и водите?
— Если у меня есть машина, это не значит, что я за рулем. Вел машину мой шофер.
— Неважно. Продолжайте. Ваши отношения с господином Андриоли.
— Замечательные.
Лорье вздыхает.
— Он было начал кричать, — продолжает Жюстина, — а потом понял, что я…
— Слепая?
— … француженка, и успокоился. В тот же вечер он пригласил меня поужинать, и вот так мы подружились. Я встречаюсь с ним время от времени, он посещает мои вернисажи, все такое.
— И он ни разу не говорил с вами о своей племяннице?
— Однажды он упомянул, что у него есть племянница. Он очень мало рассказывает мне о своей семье. Это очень скромный человек, он много путешествует, он никогда ни о чем не спрашивает.
Можно подумать, она описывает шпиона или наемного убийцу. Неужели дядюшка Фернан, у которого всегда наготове хорошая шутка, ведет двойную жизнь?
Лорье умолкает.
— Если я вам больше не нужна.. , — говорит Жюстина.
— Да, пожалуйста. Шнабель!
— Вы не обижены, что я не почувствовала вашего присутствия сегодня утром? — довольно холодно бросает мне Жюстина. — Может быть, вы начинаете дематериализовываться…
Болтай-болтай, предательница, укравшая моего дядю! Да еще и обманывающая его с Леонаром!
Она уходит, держась за Шнабеля, перестук ее высоких каблуков, топот грубых башмаков.
Лорье задумчиво покашливает, постукивая ногой.
— Прогнило что-то в королевстве ГЦОРВИ, — говорит он наконец. — Слишком много совпадений. Слишком много людей, знакомых друг с другом. Можно подумать, какое-то семейное сборище! И эти, совершенно бессмысленные убийства! И тут еще вы. Судья начинает проявлять нетерпение. Завтра он уезжает в отпуск, вернется через неделю и, конечно, хочет к этому времени получить какие-то результаты. Опять начнут вешать всех собак на жандармов, на этих жуков-навозников в фуражках. Будут говорить, что дело надо доверить настоящему следователю, этакому Наварро с «Эйр Макс». А Соню это не вернет.
У него дрожит голос. Только бы он не заплакал, плачущие мужчины — это ужасно, у меня от этого сразу горло перехватывает.
Что-то влажное падает мне на руку. Так и есть, плачет! Я чувствую, как мои собственные глаза наполняются слезами, а он тем временем тихонько всхлипывает. Молюсь про себя, чтобы никто не вошел и не застал его плачущим, это совершенно ни к чему. Он кладет руку мне на плечо и судорожно сжимает его.
— Я ничтожество! — бормочет он. — Я даже никогда не умел разбираться в женщинах, можете себе представить!
Черт бы его побрал, он доведет меня, я разревусь!
— Даже не знаю, почему я пошел в жандармы. Честь, родина, правосудие, знали бы вы, как мне все это сегодня опостылело! Мир полон грязи, люди отвратительны, жизнь такая страшная, а мне надо во всем этом наводить порядок? Защищать их от собственной злости, жадности, глупости? Так они же все равно сдохнут, разинув рот, раздавленные на скорости двести в час за рулем своих гробов на колесах, они все равно будут жечь свои тормоза, разбивать свои мотоциклы, убивать своих старух, жрать свои пестициды, они и без меня будут кончать с собой!
— Все в порядке? — спрашивает издали Шнабель.
— Угу. Иду! — отвечает ему Лорье. — Мне легче от разговора с вами, Элиз.
Он уходит, а я остаюсь переваривать все то, что он на меня вылил. Элиз, помойка для чужих эмоций. Движение души, слишком много забот? Давайте, вываливайте все в Элиз, она — как чемодан, крышка закрывается, и все, вы уходите налегке. А я наполняюсь грустью, переживаниями, страданиями, в один прекрасный день меня с головой захлестнет этот черный прилив. Меня надо было бы привозить в палаты для безнадежно больных, возить между кроватями, я бы слушала исповеди, предсмертный бред, я лучше священника, потому что священники разговаривают. А мое преимущество в том, что я всегда помалкиваю.
И Фернан. Фернан, который уже десять лет спит с этой женщиной и никогда не говорил о ней со мной, а обо мне — с ней, Фернан, который должен был понимать, что мы тут встретимся. Что это значит? Ох, может быть, я вечно пытаюсь найти смысл в вещах, которые этого смысла лишены. Найти смысл в мире идиотов. Можно подумать, что я заразилась пессимизмом от Лорье.
— Ну, что она рассказала, ваша Жюстина?
Рядом со мной возникает Иветт. Я беру ручку.
— Уже десять лет! — восклицает она, закончив читать. — Ну-ну, скажите пожалуйста, ну и скрытный же у вас дядюшка! Мы ему всю душу раскрываем, а он за нашей спиной делишки обделывает! Кто знает, может быть, он с этой Соней… — продолжает она в запале, но тут же берет себя в руки: — Ну, в конце концов, он взрослый и в своем уме, как говорится, и вполне еще живчик.
«Соня была его крестницей».
— Да, это он так говорит. Сколько таких старых любезников красуются с племянницами, кузинами, крестницами!
Да, правда, это он нам сказал, и ни старый Моро, ни Соня уже не смогут его опровергнуть. Образ дяди, превратившегося в Джеймса Бонда, в парике, окруженного порочными созданиями, выводит меня из равновесия.
Иветт вывозит меня на террасу, теплые лучи солнца, как приятно вдыхать свежий воздух! Тентен следует за нами, покусывая мои башмаки. Я пытаюсь вспомнить слова Жюстины: «Нет, нет, это не так просто… » Тут может идти речь и о любовном свидании, и о плане. О каком-то заранее обдуманном деле. А в данной ситуации — о заговоре. Молю Бога, чтобы дядя не оказался замешанным во все это. Я так люблю дядю. Он подбрасывал меня на коленях, он катал меня на лодке, он учил меня понимать толк в вине. Катал на лодке. Как-то зловеще звучит эта фраза.
— Я говорила с Жаном по телефону, — рассказывает в это время Иветт. — Прошлой ночью была такая гроза, часть желобов сорвало, он провел ночь на крыше, промок до костей, пытаясь закрепить черепицу и при этом удержаться самому. Я не осмелилась просить, чтобы он приехал. Он вас обнимает и просит быть осторожнее, если вы хотите, чтобы про ваши приключения и дальше писали!
Славный Жан, я с ним полностью согласна. Нет у меня более страстного желания, чем стать вечно возвращающейся героиней, из тех, кто никогда не умирает. Но в данный момент у меня на теле с десяток дырок, что не дает оснований для безумного оптимизма.
Блокнот: «Тебе не обязательно оставаться. Мной может заняться Франсина».
— Да чтобы я вас бросила! А бедняжка Лорье, ему ведь тоже нужна поддержка, а? Ведь у него невесту убили!
«Бывшую».
— Чувства в один день не умирают, — с достоинством отвечает Иветт.
10
В четыре часа! «Завтра, в четыре», — вот что сказала по телефону Жюстина. А вот это завтра наступило, превратилось в сегодня. Сегодня мой дядя должен с ней увидеться. Но он не сообщил нам, что приезжает. Впрочем, может быть, речь идет о телефонном свидании. Надо поручить Иветт следить за ней. Если она будет передвигаться бесшумно, Жюстина не заметит.
Но может ли Иветт передвигаться бесшумно?
— Приятного аппетита! — восклицает Франсина радостным тоном, как в рекламе завтраков.
Вокруг меня все жуют. Я не очень голодна. Мне опять снилась Магали, и я проснулась с тяжестью в желудке. Как странно, когда снится кто-то, чье лицо ты никогда не видел. Я знала, что это Магали, но у нее были черты боттичелливской Венеры, множество веснушек и волосы до пят, такие длинные, что они путались вокруг ее щиколоток и мешали ей ходить, а я отступала, как только она приближалась ко мне, потому что боялась, что она до меня дотронется, я знала, что она мертва, а ее глаза — это всего лишь две черные и пустые дыры. Интересно, ведь я не сидела в кресле, нет, я ходила. О! ощущение ходьбы, такое подлинное, такое сильное, я почти готова поверить, что мне достаточно встать и…
И ничего.
Металлическое лязганье, это Жан-Клод в аппарате, позволяющем ему стоять и немного перемещаться. Последние дни его почти не было видно: он очень страдает и не выходит из своей комнаты.
— Улыбайтесь, вас снимают! — призывает он.
— И не осточертело тебе ходить, приклеившись глазом к этой камере? — спрашивает Летиция.
— Я свидетель современности. Итак, как продвигается расследование?
— Расслед-след-пед!
— Кристиан! Замолчи! — кричит Мартина.
— Мне кажется, что силы правопорядка несколько переоценили свои возможности, — насмешливо замечает Франсина. — Боюсь, что нашего старшину, — с ударением произносит она, — скоро заменят кем-то, более компетентным в сфере раскрытия преступлений.
— Коломбо? — хихикает Ян.
— Любопытно, я что-то не припоминаю, чтобы нанимала вас за остроумие, — отвечает Франсина, стараясь держать себя в руках. — Как там насчет прогулки на снегокате?
— Сейчас же займусь этим.
— Этой ночью я перечитал все газеты, — возобновляет разговор Жан-Клод. — Если этот Вор действительно хотел убить Элиз, он бы это давно сделал. Такую дичь, как мы, выследить нетрудно.
— Жан-Клод! О таких вещах за столом не говорят! — протестует Франсина.
— Лучше уж говорить об этом за столом, чем на кладбище, — не может удержаться Ян.
— Жан-Клод прав, — вдруг говорит Летиция. — Элиз не прячется. Вору было достаточно прицелиться в нее из ружья с оптическим прицелом или не знаю из чего.
Неприятно думать, что притаившийся в углу Вор говорит себе: «А что, неплохая идея!»
— Так какую же цель он преследует? — спрашивает Ян, кроша хлеб между пальцами (я слышу, как ломается корочка).
— Запугать нас? — предполагает Франсина.
— Манипулировать нами! — говорит Жан-Клод. — Отвлечь наше внимание, пока он совершает какую-то мерзость. Как иллюзионист.
— Нельзя сказать, что он просто делает вид, будто причиняет зло Элиз, — замечает Ян.
— Да, но ничего серьезного, — отвечает Жан-Клод, которому в шкуру не воткнули дюжину дротиков.
— И потом, от чего он отвлекает наше внимание? — продолжает Ян. — Мерзости свои он, в любом случае, совершает.
— И тем не менее, — настаивает Жан-Клод, — перед нами человек, отвратительным образом угрожающий Элиз, жестоко убивший двух женщин — и все! Молчание в эфире. Если это маньяк, он снова примется за дело. Зачем наводить нас на свой след этими провокациями против Элиз?
— Ты хочешь сказать, что он просто притворяется маньяком? — заинтересованно спрашивает Ян.
— Угу, — соглашается Жан-Клод с набитым ртом. — Именно поэтому он устраивает весь этот цирк с письмами, мясом и так далее. А на самом деле он преследует совершенно четкую цель.
— Превратить Элиз в карпаччо? — усмехается Ян, чем вызывает возмущенные протесты присутствующих.
Он с силой сжимает мое плечо в знак извинения за шутку более чем сомнительного вкуса. Самое интересное, что, если бы речь шла о ком-то другом, это меня рассмешило бы. Интересно и то, что от него исходит едва уловимый, но явный запах горечавки.
— А, по-моему, это настоящий сумасшедший! — говорит Иветт. — Как подумаю об этих глазах в руке Элиз… Человек, способный расчленить женщину, это уж точно не шутник.
— Садист не означает сумасшедший, — упорствует Жан-Клод. — Ну, мы увидим, продолжит ли он.
Это — самый подходящий момент, чтобы вошел Лорье со словами: «Он продолжил!». Я приготовилась услышать его быстрые нервные шаги в сопровождении тяжелых шагов Шнабеля, и, когда в действительности слышу, как открывается входная дверь и два человека быстро идут по коридору, задаюсь вопросом, не начались ли у меня галлюцинации.
— Вероник Ганс здесь? — еще пронзительнее, чем обычно, спрашивает Лорье.
— Вероник — как? — спрашивает Франсина.
— Одна из инструкторш по лыжам, — поясняет ей Ян. — С чего бы Вероник быть здесь? — обращается он к Лорье.
— Я только что заходил в лыжную школу, чтобы задать ей несколько дополнительных вопросов. Кевен Дейстрей сказал нам, что она отправилась в ГЦОРВИ, чтобы встретиться с кем-то, кому она хотела сообщить нечто важное.
Я представляю себе, как все обмениваются подозрительными взглядами.
— Так ее никто не видел? — снова спрашивает Лорье.
Все остаются такими же безгласными, как я. Шорох балконной двери.
— Здрав-ствуй-те.
— А, господин де Кинсей! Я ищу Вероник Ганс.
— Я ее н-не зна-ю.
Шум отодвигаемого стула, падает стакан, Леонар садится.
— Может быть, она поднялась к мадам Ломбар? — предполагает Лорье.
— Меня спрашивают?
Шуршание закрывающихся дверей лифта, из которого вышла Жюстина.
— Вы, случайно, не виделись с Вероник Ганс? — в четвертый раз осведомляется Лорье.
— Я не знакома с этой особой, — охрипшим голосом отвечает Жюстина, — а что касается того, виделась ли я с ней…
Она изящно не договаривает фразу и проходит передо мной, оставив за собой след фиалковых духов и мятного ингалятора.
— У меня такой насморк! — говорит она мне, усаживаясь.
— Шнабель, поднимись и посмотри наверху! — приказывает Лорье.
— У вас есть ордер? — немедленно квакает Франсина.
— Ордер на что? — ласково возражает Лорье. — Мы ищем человека, который сказал, что идет сюда. Надеюсь, вы не сочтете неудобным, если мы проверим, не заблудилась ли она в коридорах?
— Или не роется ли в комнатах, — сухо говорит Иветт.
Я щиплю ее за руку, чтобы она замолчала.
— О, можете щипаться сколько угодно! Эта особа способна на все! Отвратительная хамка!
— Вижу, что вы, по крайней мере, с ней знакомы! — говорит Лорье.
Над нашими головами грохочут шаги Шнабеля. Мы слышим, как шумно открываются и закрываются двери.
— Мне не очень нравится, что ваш подчиненный вот так разгуливает по частным комнатам моих милых постояльцев, — говорит Франсина.
— А что именно он там ищет? — спрашивает Жюстина между двумя приступами кашля.
— Он ставит везде микрофоны, — отвечает ей Ян.
Летиция прыскает. Бульканье жидкости, запах «Сюз». Ян с удовольствием причмокивает губами. В соседней комнате Юго достал пластилин и дает указания милым постояльцам. Взрывы смеха, бормотанье, возгласы звучат резким контрастом с нашим молчанием и с шагами Шнабеля, разносящимися по дому.
— Хорошо, Клара, хорошо, твоя дама очень красивая. Нет, Бернар, это не едят, ты же знаешь. Мне все равно, пусть колбаса будет белая, как снег. А ты, Кристиан? Что хорошенького ты нам сделал? Таксу? Но у твоей собаки нет лап!
Шаги на лестнице.
— Я ее не нашел, шеф, — говорит запыхавшийся Шнабель.
— Хорошо. Извините, что помешал вам завтракать. Если Вероник Ганс объявится, буду признателен за сообщение.
Мой блокнот: »Почему вы ее ищете?»
— Ее алиби не подтверждается, — шепчет Лорье мне на ухо.
— Может быть, мы вам мешаем? — ледяным тоном спрашивает Франсина.
— Не больше, чем обычно, — отвечает ей Лорье и тщательно прикрывает за собой дверь.
— Вот ведь зануда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Ну как, Элиз, вам лучше?
Отлично, дорогой Ян, меня просто немножко отравили цианидом.
— Это ваше? — продолжает он. — «Лорье, прошу, спросите у моего дяди, знаком ли он с Жюстиной»!
Тишина в комнате.
— Это валялось смятое на полу, кто-то явно наступил.
— Дай мне! — приказывает Лорье.
— Ваш дядя? — спрашивает Жюстина при общем молчании. — Но, бедный друг мой, я даже не знала, что у вас есть дядя!
— Вы отрицаете, что знакомы с господином Фернаном Андриоли? — официальным тоном спрашивает Лорье.
— С Фернаном? Ну, конечно, с ним я знакома! Именно он порекомендовал мне ГЦОРВИ!
Вот тебе на!
— Фернан Андриоли — дядя Элиз, — объясняет ей Лорье.
— Вот как? Очень приятно, — машинально отвечает она.
— Я должен задать вам ряд вопросов, мадам Ломбар, — говорит Лорье. — Будьте так любезны, не подойдете ли сюда?
— Охотно, дайте мне руку, бригадир.
Наверное, Шнабель подводит ее к Лорье, стоящему возле меня.
— Не выйдете ли в другую комнату, дамы-господа. Шнабель, проводи их.
Все уходят. Меня никто не трогает. Я пытаюсь превратиться в китайскую вазу. Лорье прочищает горло.
— Могу ли я попросить вас уточнить природу ваших отношений с господином Андриоли, мадам?
— Их природа вполне естественна, господин Лорье.
— Иными словами, он ваш любовник?
— О, какое грубое слово! Прежде всего — он мой друг, а иногда больше чем друг. Мы знакомы уже лет десять, знаете ли.
А он мне никогда о ней не рассказывал!
— Я встретилась с ним в одной из своих поездок по Италии. Я отдыхала у друзей, он ехал в мраморный карьер, и моя машина врезалась в его.
Лорье подскакивает:
— Ваша машина? Вы что, еще и водите?
— Если у меня есть машина, это не значит, что я за рулем. Вел машину мой шофер.
— Неважно. Продолжайте. Ваши отношения с господином Андриоли.
— Замечательные.
Лорье вздыхает.
— Он было начал кричать, — продолжает Жюстина, — а потом понял, что я…
— Слепая?
— … француженка, и успокоился. В тот же вечер он пригласил меня поужинать, и вот так мы подружились. Я встречаюсь с ним время от времени, он посещает мои вернисажи, все такое.
— И он ни разу не говорил с вами о своей племяннице?
— Однажды он упомянул, что у него есть племянница. Он очень мало рассказывает мне о своей семье. Это очень скромный человек, он много путешествует, он никогда ни о чем не спрашивает.
Можно подумать, она описывает шпиона или наемного убийцу. Неужели дядюшка Фернан, у которого всегда наготове хорошая шутка, ведет двойную жизнь?
Лорье умолкает.
— Если я вам больше не нужна.. , — говорит Жюстина.
— Да, пожалуйста. Шнабель!
— Вы не обижены, что я не почувствовала вашего присутствия сегодня утром? — довольно холодно бросает мне Жюстина. — Может быть, вы начинаете дематериализовываться…
Болтай-болтай, предательница, укравшая моего дядю! Да еще и обманывающая его с Леонаром!
Она уходит, держась за Шнабеля, перестук ее высоких каблуков, топот грубых башмаков.
Лорье задумчиво покашливает, постукивая ногой.
— Прогнило что-то в королевстве ГЦОРВИ, — говорит он наконец. — Слишком много совпадений. Слишком много людей, знакомых друг с другом. Можно подумать, какое-то семейное сборище! И эти, совершенно бессмысленные убийства! И тут еще вы. Судья начинает проявлять нетерпение. Завтра он уезжает в отпуск, вернется через неделю и, конечно, хочет к этому времени получить какие-то результаты. Опять начнут вешать всех собак на жандармов, на этих жуков-навозников в фуражках. Будут говорить, что дело надо доверить настоящему следователю, этакому Наварро с «Эйр Макс». А Соню это не вернет.
У него дрожит голос. Только бы он не заплакал, плачущие мужчины — это ужасно, у меня от этого сразу горло перехватывает.
Что-то влажное падает мне на руку. Так и есть, плачет! Я чувствую, как мои собственные глаза наполняются слезами, а он тем временем тихонько всхлипывает. Молюсь про себя, чтобы никто не вошел и не застал его плачущим, это совершенно ни к чему. Он кладет руку мне на плечо и судорожно сжимает его.
— Я ничтожество! — бормочет он. — Я даже никогда не умел разбираться в женщинах, можете себе представить!
Черт бы его побрал, он доведет меня, я разревусь!
— Даже не знаю, почему я пошел в жандармы. Честь, родина, правосудие, знали бы вы, как мне все это сегодня опостылело! Мир полон грязи, люди отвратительны, жизнь такая страшная, а мне надо во всем этом наводить порядок? Защищать их от собственной злости, жадности, глупости? Так они же все равно сдохнут, разинув рот, раздавленные на скорости двести в час за рулем своих гробов на колесах, они все равно будут жечь свои тормоза, разбивать свои мотоциклы, убивать своих старух, жрать свои пестициды, они и без меня будут кончать с собой!
— Все в порядке? — спрашивает издали Шнабель.
— Угу. Иду! — отвечает ему Лорье. — Мне легче от разговора с вами, Элиз.
Он уходит, а я остаюсь переваривать все то, что он на меня вылил. Элиз, помойка для чужих эмоций. Движение души, слишком много забот? Давайте, вываливайте все в Элиз, она — как чемодан, крышка закрывается, и все, вы уходите налегке. А я наполняюсь грустью, переживаниями, страданиями, в один прекрасный день меня с головой захлестнет этот черный прилив. Меня надо было бы привозить в палаты для безнадежно больных, возить между кроватями, я бы слушала исповеди, предсмертный бред, я лучше священника, потому что священники разговаривают. А мое преимущество в том, что я всегда помалкиваю.
И Фернан. Фернан, который уже десять лет спит с этой женщиной и никогда не говорил о ней со мной, а обо мне — с ней, Фернан, который должен был понимать, что мы тут встретимся. Что это значит? Ох, может быть, я вечно пытаюсь найти смысл в вещах, которые этого смысла лишены. Найти смысл в мире идиотов. Можно подумать, что я заразилась пессимизмом от Лорье.
— Ну, что она рассказала, ваша Жюстина?
Рядом со мной возникает Иветт. Я беру ручку.
— Уже десять лет! — восклицает она, закончив читать. — Ну-ну, скажите пожалуйста, ну и скрытный же у вас дядюшка! Мы ему всю душу раскрываем, а он за нашей спиной делишки обделывает! Кто знает, может быть, он с этой Соней… — продолжает она в запале, но тут же берет себя в руки: — Ну, в конце концов, он взрослый и в своем уме, как говорится, и вполне еще живчик.
«Соня была его крестницей».
— Да, это он так говорит. Сколько таких старых любезников красуются с племянницами, кузинами, крестницами!
Да, правда, это он нам сказал, и ни старый Моро, ни Соня уже не смогут его опровергнуть. Образ дяди, превратившегося в Джеймса Бонда, в парике, окруженного порочными созданиями, выводит меня из равновесия.
Иветт вывозит меня на террасу, теплые лучи солнца, как приятно вдыхать свежий воздух! Тентен следует за нами, покусывая мои башмаки. Я пытаюсь вспомнить слова Жюстины: «Нет, нет, это не так просто… » Тут может идти речь и о любовном свидании, и о плане. О каком-то заранее обдуманном деле. А в данной ситуации — о заговоре. Молю Бога, чтобы дядя не оказался замешанным во все это. Я так люблю дядю. Он подбрасывал меня на коленях, он катал меня на лодке, он учил меня понимать толк в вине. Катал на лодке. Как-то зловеще звучит эта фраза.
— Я говорила с Жаном по телефону, — рассказывает в это время Иветт. — Прошлой ночью была такая гроза, часть желобов сорвало, он провел ночь на крыше, промок до костей, пытаясь закрепить черепицу и при этом удержаться самому. Я не осмелилась просить, чтобы он приехал. Он вас обнимает и просит быть осторожнее, если вы хотите, чтобы про ваши приключения и дальше писали!
Славный Жан, я с ним полностью согласна. Нет у меня более страстного желания, чем стать вечно возвращающейся героиней, из тех, кто никогда не умирает. Но в данный момент у меня на теле с десяток дырок, что не дает оснований для безумного оптимизма.
Блокнот: «Тебе не обязательно оставаться. Мной может заняться Франсина».
— Да чтобы я вас бросила! А бедняжка Лорье, ему ведь тоже нужна поддержка, а? Ведь у него невесту убили!
«Бывшую».
— Чувства в один день не умирают, — с достоинством отвечает Иветт.
10
В четыре часа! «Завтра, в четыре», — вот что сказала по телефону Жюстина. А вот это завтра наступило, превратилось в сегодня. Сегодня мой дядя должен с ней увидеться. Но он не сообщил нам, что приезжает. Впрочем, может быть, речь идет о телефонном свидании. Надо поручить Иветт следить за ней. Если она будет передвигаться бесшумно, Жюстина не заметит.
Но может ли Иветт передвигаться бесшумно?
— Приятного аппетита! — восклицает Франсина радостным тоном, как в рекламе завтраков.
Вокруг меня все жуют. Я не очень голодна. Мне опять снилась Магали, и я проснулась с тяжестью в желудке. Как странно, когда снится кто-то, чье лицо ты никогда не видел. Я знала, что это Магали, но у нее были черты боттичелливской Венеры, множество веснушек и волосы до пят, такие длинные, что они путались вокруг ее щиколоток и мешали ей ходить, а я отступала, как только она приближалась ко мне, потому что боялась, что она до меня дотронется, я знала, что она мертва, а ее глаза — это всего лишь две черные и пустые дыры. Интересно, ведь я не сидела в кресле, нет, я ходила. О! ощущение ходьбы, такое подлинное, такое сильное, я почти готова поверить, что мне достаточно встать и…
И ничего.
Металлическое лязганье, это Жан-Клод в аппарате, позволяющем ему стоять и немного перемещаться. Последние дни его почти не было видно: он очень страдает и не выходит из своей комнаты.
— Улыбайтесь, вас снимают! — призывает он.
— И не осточертело тебе ходить, приклеившись глазом к этой камере? — спрашивает Летиция.
— Я свидетель современности. Итак, как продвигается расследование?
— Расслед-след-пед!
— Кристиан! Замолчи! — кричит Мартина.
— Мне кажется, что силы правопорядка несколько переоценили свои возможности, — насмешливо замечает Франсина. — Боюсь, что нашего старшину, — с ударением произносит она, — скоро заменят кем-то, более компетентным в сфере раскрытия преступлений.
— Коломбо? — хихикает Ян.
— Любопытно, я что-то не припоминаю, чтобы нанимала вас за остроумие, — отвечает Франсина, стараясь держать себя в руках. — Как там насчет прогулки на снегокате?
— Сейчас же займусь этим.
— Этой ночью я перечитал все газеты, — возобновляет разговор Жан-Клод. — Если этот Вор действительно хотел убить Элиз, он бы это давно сделал. Такую дичь, как мы, выследить нетрудно.
— Жан-Клод! О таких вещах за столом не говорят! — протестует Франсина.
— Лучше уж говорить об этом за столом, чем на кладбище, — не может удержаться Ян.
— Жан-Клод прав, — вдруг говорит Летиция. — Элиз не прячется. Вору было достаточно прицелиться в нее из ружья с оптическим прицелом или не знаю из чего.
Неприятно думать, что притаившийся в углу Вор говорит себе: «А что, неплохая идея!»
— Так какую же цель он преследует? — спрашивает Ян, кроша хлеб между пальцами (я слышу, как ломается корочка).
— Запугать нас? — предполагает Франсина.
— Манипулировать нами! — говорит Жан-Клод. — Отвлечь наше внимание, пока он совершает какую-то мерзость. Как иллюзионист.
— Нельзя сказать, что он просто делает вид, будто причиняет зло Элиз, — замечает Ян.
— Да, но ничего серьезного, — отвечает Жан-Клод, которому в шкуру не воткнули дюжину дротиков.
— И потом, от чего он отвлекает наше внимание? — продолжает Ян. — Мерзости свои он, в любом случае, совершает.
— И тем не менее, — настаивает Жан-Клод, — перед нами человек, отвратительным образом угрожающий Элиз, жестоко убивший двух женщин — и все! Молчание в эфире. Если это маньяк, он снова примется за дело. Зачем наводить нас на свой след этими провокациями против Элиз?
— Ты хочешь сказать, что он просто притворяется маньяком? — заинтересованно спрашивает Ян.
— Угу, — соглашается Жан-Клод с набитым ртом. — Именно поэтому он устраивает весь этот цирк с письмами, мясом и так далее. А на самом деле он преследует совершенно четкую цель.
— Превратить Элиз в карпаччо? — усмехается Ян, чем вызывает возмущенные протесты присутствующих.
Он с силой сжимает мое плечо в знак извинения за шутку более чем сомнительного вкуса. Самое интересное, что, если бы речь шла о ком-то другом, это меня рассмешило бы. Интересно и то, что от него исходит едва уловимый, но явный запах горечавки.
— А, по-моему, это настоящий сумасшедший! — говорит Иветт. — Как подумаю об этих глазах в руке Элиз… Человек, способный расчленить женщину, это уж точно не шутник.
— Садист не означает сумасшедший, — упорствует Жан-Клод. — Ну, мы увидим, продолжит ли он.
Это — самый подходящий момент, чтобы вошел Лорье со словами: «Он продолжил!». Я приготовилась услышать его быстрые нервные шаги в сопровождении тяжелых шагов Шнабеля, и, когда в действительности слышу, как открывается входная дверь и два человека быстро идут по коридору, задаюсь вопросом, не начались ли у меня галлюцинации.
— Вероник Ганс здесь? — еще пронзительнее, чем обычно, спрашивает Лорье.
— Вероник — как? — спрашивает Франсина.
— Одна из инструкторш по лыжам, — поясняет ей Ян. — С чего бы Вероник быть здесь? — обращается он к Лорье.
— Я только что заходил в лыжную школу, чтобы задать ей несколько дополнительных вопросов. Кевен Дейстрей сказал нам, что она отправилась в ГЦОРВИ, чтобы встретиться с кем-то, кому она хотела сообщить нечто важное.
Я представляю себе, как все обмениваются подозрительными взглядами.
— Так ее никто не видел? — снова спрашивает Лорье.
Все остаются такими же безгласными, как я. Шорох балконной двери.
— Здрав-ствуй-те.
— А, господин де Кинсей! Я ищу Вероник Ганс.
— Я ее н-не зна-ю.
Шум отодвигаемого стула, падает стакан, Леонар садится.
— Может быть, она поднялась к мадам Ломбар? — предполагает Лорье.
— Меня спрашивают?
Шуршание закрывающихся дверей лифта, из которого вышла Жюстина.
— Вы, случайно, не виделись с Вероник Ганс? — в четвертый раз осведомляется Лорье.
— Я не знакома с этой особой, — охрипшим голосом отвечает Жюстина, — а что касается того, виделась ли я с ней…
Она изящно не договаривает фразу и проходит передо мной, оставив за собой след фиалковых духов и мятного ингалятора.
— У меня такой насморк! — говорит она мне, усаживаясь.
— Шнабель, поднимись и посмотри наверху! — приказывает Лорье.
— У вас есть ордер? — немедленно квакает Франсина.
— Ордер на что? — ласково возражает Лорье. — Мы ищем человека, который сказал, что идет сюда. Надеюсь, вы не сочтете неудобным, если мы проверим, не заблудилась ли она в коридорах?
— Или не роется ли в комнатах, — сухо говорит Иветт.
Я щиплю ее за руку, чтобы она замолчала.
— О, можете щипаться сколько угодно! Эта особа способна на все! Отвратительная хамка!
— Вижу, что вы, по крайней мере, с ней знакомы! — говорит Лорье.
Над нашими головами грохочут шаги Шнабеля. Мы слышим, как шумно открываются и закрываются двери.
— Мне не очень нравится, что ваш подчиненный вот так разгуливает по частным комнатам моих милых постояльцев, — говорит Франсина.
— А что именно он там ищет? — спрашивает Жюстина между двумя приступами кашля.
— Он ставит везде микрофоны, — отвечает ей Ян.
Летиция прыскает. Бульканье жидкости, запах «Сюз». Ян с удовольствием причмокивает губами. В соседней комнате Юго достал пластилин и дает указания милым постояльцам. Взрывы смеха, бормотанье, возгласы звучат резким контрастом с нашим молчанием и с шагами Шнабеля, разносящимися по дому.
— Хорошо, Клара, хорошо, твоя дама очень красивая. Нет, Бернар, это не едят, ты же знаешь. Мне все равно, пусть колбаса будет белая, как снег. А ты, Кристиан? Что хорошенького ты нам сделал? Таксу? Но у твоей собаки нет лап!
Шаги на лестнице.
— Я ее не нашел, шеф, — говорит запыхавшийся Шнабель.
— Хорошо. Извините, что помешал вам завтракать. Если Вероник Ганс объявится, буду признателен за сообщение.
Мой блокнот: »Почему вы ее ищете?»
— Ее алиби не подтверждается, — шепчет Лорье мне на ухо.
— Может быть, мы вам мешаем? — ледяным тоном спрашивает Франсина.
— Не больше, чем обычно, — отвечает ей Лорье и тщательно прикрывает за собой дверь.
— Вот ведь зануда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30