Ты бродил где-то битых два часа, и вид у тебя такой, будто небеса свалились на твою бедную голову. Что случилось?
Ник успел скрутить сигарету, зажечь и затянуться пару раз табачным дымом, прежде чем Лусеро заговорил:
– Наш папаша умер, надо возвращаться домой. Что ты скажешь, если я предложу тебе обмен? Я возглавлю наш отряд, а ты заявишься в Гран-Сангре под видом дона Лусеро?
– Как такое могло взбрести тебе на ум? – Ник был поражен.
Лусеро небрежно пожал плечами.
– А почему бы и нет, черт побери? Я не имею ни малейшего желания приклеиваться задницей к стулу, а ты, по-моему, только об этом и мечтаешь. – Он посмотрел на брата испытующе и не без ехидства. – Ты так все время разглядываешь меня, словно мне завидуешь, и чертовски любознателен насчет моего житья-бытья там, в гасиенде. Никто так не интересовался моей персоной, как ты, любимый братец. Ты дважды за короткое время спас меня от смерти… – Тут на его лице появилась воистину акулья улыбка. – Считай, что я твой должник и это расплата за спасение моей никому не нужной жизни.
Весна 1866 года
Ник вновь зашелся в приступе кашля, заворочался на мягком матрасе и проснулся в хозяйской спальне Гран-Сангре. Его ночные видения были так же материальны, как и крепкая добротная мебель, окружающая его и смутно вырисовывающаяся в рассветном луче, пробившемся в щель между портьерами.
Он потянулся за кисетом и бумагой и скрутил сигарету.
Эта комната снилась ему и раньше, и он изучил ее досконально по этим снам… и по описаниям Лусеро.
Но теперь Николас уже не грезил. Он находился здесь в реальности. Он поменялся судьбой со сводным братом и явился в Гран-Сангре принимать наследство как единственный сын покойного Ансельмо Альварадо.
4
Утирая пот, обильно стекающий по лбу, Ник сидел на краю постели и смотрел на окно, за которым должен был вот-вот заняться восход.
Теперь он наследник дона Ансельмо, даже если на самом деле он безымянный ублюдок, о существовании которого почтенный родитель не имел ни малейшего понятия. Он не держал зла на человека, обрекшего его на несчастья с момента рождения. По крайней мере, он в это верил, но Лусе сказал, что он обманывает себя. Дон Ансельмо и пальцем бы не пошевелил, если бы узнал, что где-то у него родился внебрачный сын.
Может, так и есть. Пока он рос, их жилище становилось все более убогим. Они с матерью переселялись из плохой гостиницы в еще худшую, по мере того как блекла ее красота и соответственно падала цена на ее «услуги». Лотти никогда не рассказывала ему о его отце. Он догадывался, что она вообще не знает, кто его отец. Ник думал, что она зачала его от кого-то из обычных своих клиентов – окрестных фермеров, навещавших Новый Орлеан, или странствующих торговцев.
Когда ему исполнилось шесть или семь, она вдруг стала странно поглядывать на него, хотя по-прежнему без особой нежности, потому что воспринимала сына не иначе, как тяжкую обузу.
При первой же возможности Лотти избавилась от сына, отправив его, словно почтовую посылку, Исидору Бенсону, который вбивал мальчику в голову убеждение, что он дьявольское отродье.
Жизнь была адски тяжела, требовалось столько усилий, чтобы выжить, уцелеть, продержаться, что не оставалось времени размышлять о своем происхождении. Сама мысль, что его отцом мог оказаться человек благородных кровей, не приходила ему на ум до встречи с Лусеро. Скажи ему кто-либо об этом раньше, он бы поднял его на смех.
Когда сделка была заключена, сводный брат посвятил Ника в самые интимные детали их семейных отношений и быта, в подробности родословной, восходящей к пятнадцатому веку, к славным сражениям с маврами в испанской провинции Андалузия.
– Какую шутку сыграла судьба со старым развратником, – пробормотал Ник, оглядывая в который раз обстановку спальни и картины в роскошных рамах на стенах. – Его законный отпрыск обратился в наемного убийцу, поклонника дешевых шлюх и пульке. А я, выродок, о чьем существовании он и не подозревал, стал обладателем Гран-Сангре и… Мерседес.
Мерседес! Ник представил ее спящей совсем рядом, за тяжелой дубовой дверью. Ее золотые волосы, разбросанные по подушке, словно пригоршни дублонов… Одна мысль о ней заставила его мужское естество напрячься. Он ощутил тягостную боль, вызванную похотью.
Она была настоящей благородной особой, с твердыми моральными устоями, непреклонной и гордой. С подобной женщиной он не мог сблизиться даже в мечтах.
В прошлом богатые дамы из хороших семей частенько отдавались ему. Черт побери, к семнадцати годам он уразумел, что в его внешности есть что-то особенное. Самые разные женщины вешались ему на шею, привлеченные или разгульной щедростью наемного солдата, или романтикой его профессии.
Аура опасности и риска, окружавшая Ника, возбуждала в них плотское желание.
Но Ник отдавал себе отчет, что кратковременные связи – лишь возможность развлечься для скучающих богатых леди, что они и вида не подадут, будто знакомы с ним, при случайной встрече на улице после проведенных вместе бурных ночей.
Постепенно, повзрослев, он стал предпочитать общество обычных проституток, которые, по крайней мере, честно ведут себя и требуют лишь то, что им положено, и ему не надо притворяться перед ними.
Но теперь он заимел законную супругу – жену своего брата.
– Да, черт побери, она теперь моя! – Он услышал собственный голос, неожиданно громко прозвучавший в тишине.
Мерседес за эти годы обрела силу духа и, несомненно, имеет все основания отвергать любовные поползновения Лусеро. Поэтому, припоминая рассказы братца об их кратковременном совместном проживании, Ник мог понять причины ее нежелания разделить с ним ложе.
И все же, когда впервые он и она взглянули друг другу в глаза, возникло невидимое, но хорошо ощутимое притяжение.
Она заинтересовалась им – он был уверен, а в таких делах Николас Фортунато знал толк.
Ник намеревался победить ее, но не сразу, не атакой, а долгой осадой, сделать так, чтобы она, очарованная им, соблазненная, жаждущая его объятий и поцелуев, сама пришла к нему.
Однако это противоречило той роли, которую он должен был играть.
Он слишком хорошо изучил повадки и характер Лусеро Альварадо и убедился, что терпение и выдержка ему не были свойственны, особенно когда он имел дело с женским полом.
Ник мрачно усмехнулся и окутался табачным дымом. Лусе нравились женщины с огоньком, но он хотел, чтобы они доставались ему легко и дешево. И если женщина оказывала серьезное сопротивление, то – неважно, каково было ее общественное положение, – она рисковала подвергнуться со стороны Лусеро самому грубому насилию.
Ник проскакал бок о бок с ним сотни миль за эти полгода и видел, как его братец жестоко обращается с женщинами, что, впрочем, было обычным в солдатской среде. Сам Ник тоже был не без греха. На его совести скопилось немало мерзкого и темного, но насиловать женщин он себе не позволял.
Несколько раз у них дело чуть не доходило до драки, когда Ник пытался помешать Лусе овладеть какой-нибудь несчастной девчонкой, умоляющей пощадить ее. В таких случаях Лусе со смехом сдавался, шутя обещая своему старшему брату больше не шалить.
Но здесь, в Гран-Сангре, за Лусеро утвердилась репутация непреклонного в своих желаниях патрона. Все ждут от него, что он заявит свои супружеские права на обладание если не душой, то уж, во всяком случае, прекрасным телом гордой Мерседес. Если он так не поступит, то это будет совсем не в характере дона Лусеро.
Мерседес сама знала, что ее требования невыполнимы. Лусеро никогда не позволит супруге пренебрегать им. Согласившись вести себя так, как предложила Мерседес, Ник обязательно вызовет подозрения у окружающих.
Но если он поведет себя, как повел бы Лусеро, то, без сомнения, потеряет шанс на будущее счастье в объятиях красивой, любящей жены.
Пение утренних птиц в саду за окном не подсказывало ему ответа на мучившие его вопросы. Он должен принять решение сам и примет его очень скоро.
Бормоча вслух бесчисленные проклятия, Ник докурил и погасил сигарету, а потом вновь растянулся на слишком широкой для него одного кровати.
Ник проспал чуть ли не до полудня – роскошь, которую он не мог позволить себе в трудных походах.
Когда он вошел в столовую, Бальтазар отвесил ему глубокий поклон. Ник не обнаружил в комнате Мерседес, но заметил, что к кушаньям, выставленным на буфете, уже притрагивались.
– Моя жена, кажется, поднялась спозаранку?
– Донья Мерседес всегда встает в шесть, господин. Она совершает прогулки верхом, а после завтракает – обычно не здесь, а на открытом воздухе. Сейчас она занимается счетами. Должен ли я пригласить ее сюда?
– Нет, не надо ее беспокоить… пока.
– Приказать ли Ангелине приготовить для вас что-нибудь особенное на завтрак?
– Скажи, чтобы поджарила кусок мяса и чтобы он был с кровью, – проинструктировал Ник старого слугу, зная вкус Лусеро.
– Конечно, патрон. Она все сделает как положено, – откликнулся Бальтазар и поспешил на кухню.
Нику предстояло еще многому учиться и многое осваивать, несмотря на то что Лусеро усердно и с удовольствием натаскивал его, готовя к предстоящей жизни в Гран-Сангре. Ник, например, одинаково хорошо действовал обеими руками – умение, унаследованное им от матери и необходимое для профессионального солдата, но Лусе был правшой, так что Нику придется оперировать в основном только правой рукой. Или еще такая мелочь – Ник любил французскую кухню, блюда, изготовленные в нежном соусе, но его мексиканский сводный братец презирал все иностранное и предпочитал мясо, зажаренное на решетке, сдобренное жгучим чили. Так как Лусе тоже приобщился к курению на войне, Ник решил хотя бы в этом единственном случае не ломать своей привычки.
Оба они были отличными наездниками, и, когда Ник выразил свое восхищение великолепным андалузцем, братец великодушно подтвердил намерение подарить ему жеребца, объяснив свой поступок тем, что всеми будет замечено и вызовет подозрение, если он явится домой не на знаменитом сером скакуне.
Ник углубился в раздумья, какие первые шаги следует ему предпринять на новом поприще, но тут за его спиной отворилась дверь, ведущая в кухню, и дерзко самоуверенная женщина с лицом, источающим чувственность, с пышной гривой иссиня-черных волос, ниспадавших ниже талии, внесла поднос с серебряным кофейным прибором.
Поволока в темных глазах и наводящее сразу же на грешные мысли покачивание бедер ясно говорили, что между нею и хозяином любовные отношения.
Ник сразу мог догадаться, кто она, даже если б Лусеро не описал свою любовницу подробнейшим образом, вплоть до самых интимных деталей.
– Спасибо, милая, – произнес Ник, окинув ее пристальным оценивающим взглядом, который он тоже перенял, наблюдая за Лусеро.
– Ты скучал по мне, дорогой? – Она провела язычком по своим пухлым розовым губкам и уставилась на любовника, будто раздевая его глазами начиная с рубашки с открытым воротом и до сверкающих сапог для верховой езды. Потом она всмотрелась в его лицо.
– Тебя отметили? – произнесла она хрипловатым голосом и тронула пальчиком шрам на его щеке.
– Сабля какого-то придурка содрала с меня клочок кожи.
– Каждый день нашей разлуки показался мне годом, – прошептала она.
Ее сильная ладонь легла ему на грудь, на то место, где под тонкой тканью рубашки билось сердце.
Он откинул голову и расхохотался:
– Держу пари, что ты все ночи проводила в одиночестве, пока я отсутствовал.
Инносенсия придвинулась к нему еще ближе. Ее выпуклые груди ерзали по его груди, пока соски не встали торчком и двумя темными точками не обозначились под легкой хлопчатобумажной шамизой .
– Каждый день я едва добиралась до кровати, – призналась она с обидой. – Твоя супруга – эта бледная немочь – заставила меня работать, как пеона. Посмотри!
Она показала руки, чтобы он убедился. Руки были натруженные, такие же, как и у его жены. На этом сходство кончалось, ибо руки Инносенсии по размеру соответствовали ее крупному телосложению. Она обладала приятными очертаниями для постельных утех, но через несколько лет, несомненно, растолстеет, что никогда не произойдет с Мерседес, с ее урожденной аристократической утонченностью фигуры.
Как мог Лусеро предпочесть эту вульгарную девку-неряху такой красавице, как его жена?
Лусе просветил Ника насчет своей давешней «дамы сердца» и предупредил, что если кто и разоблачит их рискованную затею, так именно Инносенсия.
Он овладел ею, когда ему едва исполнилось восемнадцать. Она изучила досконально его тело и все его повадки, и то, как он занимается любовью, и даже как он мечется во сне.
Братец посвятил описанию Инносенсии гораздо больше времени, чем уделил рассказу о Мерседес, но, увидев воочию пассию Лусеро, Ник не ощутил склонности стать преемником брата в любовных играх с этой знойной красоткой.
Она, нимало не смущаясь и не теряя даром времени, ощупывала его плечи, шею, прижималась к нему грудью, животом, бедрами, раздвинув ляжки, зажала между ними его ногу.
Она вызывала его на любовную игру. Пальцы ее действовали все активнее. Ее волосы щекотали его ухо, щеку. Инносенсия попыталась высунутым языком раздвинуть его губы, плотно сжатые, твердые и неприступные, как баррикады повстанцев. Она источала похоть, но ей пришлось отступить. Она сделала это, открыто выражая недовольство, и сердито надулась.
– Я стала для тебя нежеланной после всех тех француженок, с которыми ты развлекался в столице? Я умею делать все, что и они, и даже лучше. Гораздо лучше, мой жеребец! Потрогай меня и попробуй сказать, что ты не помнишь, какова я на ощупь.
Инносенсия вцепилась в его руки и заставила Ника обхватить ладонями свои тяжелые груди. Изогнувшись дугой, она стала ерзать нижней частью живота по его бедрам, а голова ее будто приклеилась к его голове.
Она шептала ему на ухо непристойности и постанывала от страсти.
Он оттолкнул ее без всяких церемоний, как это сделал бы Лусеро. Его сводный братец всегда так поступал с женщинами, к которым потерял интерес.
– Я сам решу, когда… если захочу тебя, милая. А сейчас этим заниматься не время и не место.
– Неужто ты боишься того, что скажет задравшая свой благородный нос сеньора Мерседес? Когда она заявилась сюда – невинная козочка, трепетная невеста, – тебе было на нее наплевать. Ты брал меня на полу отцовской библиотеки и не позаботился даже прикрыть дверь, и она видела это на другой день после вашей свадьбы.
– То было давно. Я возвратился домой, чтобы выполнить свой долг – произвести на свет законного наследника Гран-Сангре.
– Ха! Я так думаю, что эта девица вообще бесплодна. Скоро она тебе надоест, и ты вернешься ко мне…
Она вновь возобновила свою атаку и всем телом почти легла на него.
– Ну вспомни, вспомни, как мы забавлялись, мой могучий жеребец!
Мерседес стояла на пороге, прикованная к месту. Она застала только концовку их разговора. Она видела, как эта грязная шлюха бесстыдно демонстрирует свои пышные прелести, соблазняя ее мужа, услышала произнесенную им фразу: «Я вернулся, чтобы выполнить свой долг…»
Жажда расправы вскипела в ней, кровавый туман застлал взор. Она сделала шаг… другой… Ее пальцы напряглись, сгибаясь, словно когти, готовые вырвать из объятий неверного мужа его мерзкую любовницу.
Но Ник опередил ее, отшвырнув от себя неугомонную женщину.
– Я уже сказал тебе «нет»! Сколько можно повторять одно и то же? Иди к дьяволу! Я уже не тот мальчишка, который липнул к тебе, как муха к меду.
Они не заметили появления Мерседес. Инносенсия топнула ногой и прошипела:
– Ты еще пожалеешь… Я тебя обучила, как заниматься любовью. Я твоя учительница в постели…
– Но я хозяйка Гран-Сангре, а ты лишь грязная судомойка! – выкрикнула, не сдержавшись, Мерседес.
Николас, застигнутый врасплох, растерянно оглянулся и увидел охваченное пожаром, раскрасневшееся лицо супруги и молнии, вспыхивающие в ее глазах.
С угрожающим видом, словно грозовая туча, она надвигалась на него.
«А кошечка-то, оказывается, ревнива!» – подумал он.
Как ни странно, зрелище это приподняло его настроение. Он состроил насмешливую мину, наблюдая, как учащенно вздымается и опускается ее грудь в припадке справедливой ярости.
Мерседес была одета в простое голубенькое платье из льняной ткани с высоким воротом под горло, обшитым белой полоской кружев. Но этот скромный наряд, плотно облегающий округлости ее фигуры, производил совсем обратный эффект, чем тот, которого, видимо, добивалась его хозяйка.
Он лукаво улыбнулся, давая ей понять, что догадался о сжигающей ее ревности.
Любовница Лусеро, быстро оправившись от испуга, вызванного внезапным появлением хозяйки, тут же заявила:
– Ты не позволишь ей меня наказать, Лусеро! Ты – патрон Гран-Сангре!
– Да, милая Сенси! Я патрон. – Он даже не взглянул больше на Инносенсию, целиком поглощенный созерцанием разъяренной супруги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Ник успел скрутить сигарету, зажечь и затянуться пару раз табачным дымом, прежде чем Лусеро заговорил:
– Наш папаша умер, надо возвращаться домой. Что ты скажешь, если я предложу тебе обмен? Я возглавлю наш отряд, а ты заявишься в Гран-Сангре под видом дона Лусеро?
– Как такое могло взбрести тебе на ум? – Ник был поражен.
Лусеро небрежно пожал плечами.
– А почему бы и нет, черт побери? Я не имею ни малейшего желания приклеиваться задницей к стулу, а ты, по-моему, только об этом и мечтаешь. – Он посмотрел на брата испытующе и не без ехидства. – Ты так все время разглядываешь меня, словно мне завидуешь, и чертовски любознателен насчет моего житья-бытья там, в гасиенде. Никто так не интересовался моей персоной, как ты, любимый братец. Ты дважды за короткое время спас меня от смерти… – Тут на его лице появилась воистину акулья улыбка. – Считай, что я твой должник и это расплата за спасение моей никому не нужной жизни.
Весна 1866 года
Ник вновь зашелся в приступе кашля, заворочался на мягком матрасе и проснулся в хозяйской спальне Гран-Сангре. Его ночные видения были так же материальны, как и крепкая добротная мебель, окружающая его и смутно вырисовывающаяся в рассветном луче, пробившемся в щель между портьерами.
Он потянулся за кисетом и бумагой и скрутил сигарету.
Эта комната снилась ему и раньше, и он изучил ее досконально по этим снам… и по описаниям Лусеро.
Но теперь Николас уже не грезил. Он находился здесь в реальности. Он поменялся судьбой со сводным братом и явился в Гран-Сангре принимать наследство как единственный сын покойного Ансельмо Альварадо.
4
Утирая пот, обильно стекающий по лбу, Ник сидел на краю постели и смотрел на окно, за которым должен был вот-вот заняться восход.
Теперь он наследник дона Ансельмо, даже если на самом деле он безымянный ублюдок, о существовании которого почтенный родитель не имел ни малейшего понятия. Он не держал зла на человека, обрекшего его на несчастья с момента рождения. По крайней мере, он в это верил, но Лусе сказал, что он обманывает себя. Дон Ансельмо и пальцем бы не пошевелил, если бы узнал, что где-то у него родился внебрачный сын.
Может, так и есть. Пока он рос, их жилище становилось все более убогим. Они с матерью переселялись из плохой гостиницы в еще худшую, по мере того как блекла ее красота и соответственно падала цена на ее «услуги». Лотти никогда не рассказывала ему о его отце. Он догадывался, что она вообще не знает, кто его отец. Ник думал, что она зачала его от кого-то из обычных своих клиентов – окрестных фермеров, навещавших Новый Орлеан, или странствующих торговцев.
Когда ему исполнилось шесть или семь, она вдруг стала странно поглядывать на него, хотя по-прежнему без особой нежности, потому что воспринимала сына не иначе, как тяжкую обузу.
При первой же возможности Лотти избавилась от сына, отправив его, словно почтовую посылку, Исидору Бенсону, который вбивал мальчику в голову убеждение, что он дьявольское отродье.
Жизнь была адски тяжела, требовалось столько усилий, чтобы выжить, уцелеть, продержаться, что не оставалось времени размышлять о своем происхождении. Сама мысль, что его отцом мог оказаться человек благородных кровей, не приходила ему на ум до встречи с Лусеро. Скажи ему кто-либо об этом раньше, он бы поднял его на смех.
Когда сделка была заключена, сводный брат посвятил Ника в самые интимные детали их семейных отношений и быта, в подробности родословной, восходящей к пятнадцатому веку, к славным сражениям с маврами в испанской провинции Андалузия.
– Какую шутку сыграла судьба со старым развратником, – пробормотал Ник, оглядывая в который раз обстановку спальни и картины в роскошных рамах на стенах. – Его законный отпрыск обратился в наемного убийцу, поклонника дешевых шлюх и пульке. А я, выродок, о чьем существовании он и не подозревал, стал обладателем Гран-Сангре и… Мерседес.
Мерседес! Ник представил ее спящей совсем рядом, за тяжелой дубовой дверью. Ее золотые волосы, разбросанные по подушке, словно пригоршни дублонов… Одна мысль о ней заставила его мужское естество напрячься. Он ощутил тягостную боль, вызванную похотью.
Она была настоящей благородной особой, с твердыми моральными устоями, непреклонной и гордой. С подобной женщиной он не мог сблизиться даже в мечтах.
В прошлом богатые дамы из хороших семей частенько отдавались ему. Черт побери, к семнадцати годам он уразумел, что в его внешности есть что-то особенное. Самые разные женщины вешались ему на шею, привлеченные или разгульной щедростью наемного солдата, или романтикой его профессии.
Аура опасности и риска, окружавшая Ника, возбуждала в них плотское желание.
Но Ник отдавал себе отчет, что кратковременные связи – лишь возможность развлечься для скучающих богатых леди, что они и вида не подадут, будто знакомы с ним, при случайной встрече на улице после проведенных вместе бурных ночей.
Постепенно, повзрослев, он стал предпочитать общество обычных проституток, которые, по крайней мере, честно ведут себя и требуют лишь то, что им положено, и ему не надо притворяться перед ними.
Но теперь он заимел законную супругу – жену своего брата.
– Да, черт побери, она теперь моя! – Он услышал собственный голос, неожиданно громко прозвучавший в тишине.
Мерседес за эти годы обрела силу духа и, несомненно, имеет все основания отвергать любовные поползновения Лусеро. Поэтому, припоминая рассказы братца об их кратковременном совместном проживании, Ник мог понять причины ее нежелания разделить с ним ложе.
И все же, когда впервые он и она взглянули друг другу в глаза, возникло невидимое, но хорошо ощутимое притяжение.
Она заинтересовалась им – он был уверен, а в таких делах Николас Фортунато знал толк.
Ник намеревался победить ее, но не сразу, не атакой, а долгой осадой, сделать так, чтобы она, очарованная им, соблазненная, жаждущая его объятий и поцелуев, сама пришла к нему.
Однако это противоречило той роли, которую он должен был играть.
Он слишком хорошо изучил повадки и характер Лусеро Альварадо и убедился, что терпение и выдержка ему не были свойственны, особенно когда он имел дело с женским полом.
Ник мрачно усмехнулся и окутался табачным дымом. Лусе нравились женщины с огоньком, но он хотел, чтобы они доставались ему легко и дешево. И если женщина оказывала серьезное сопротивление, то – неважно, каково было ее общественное положение, – она рисковала подвергнуться со стороны Лусеро самому грубому насилию.
Ник проскакал бок о бок с ним сотни миль за эти полгода и видел, как его братец жестоко обращается с женщинами, что, впрочем, было обычным в солдатской среде. Сам Ник тоже был не без греха. На его совести скопилось немало мерзкого и темного, но насиловать женщин он себе не позволял.
Несколько раз у них дело чуть не доходило до драки, когда Ник пытался помешать Лусе овладеть какой-нибудь несчастной девчонкой, умоляющей пощадить ее. В таких случаях Лусе со смехом сдавался, шутя обещая своему старшему брату больше не шалить.
Но здесь, в Гран-Сангре, за Лусеро утвердилась репутация непреклонного в своих желаниях патрона. Все ждут от него, что он заявит свои супружеские права на обладание если не душой, то уж, во всяком случае, прекрасным телом гордой Мерседес. Если он так не поступит, то это будет совсем не в характере дона Лусеро.
Мерседес сама знала, что ее требования невыполнимы. Лусеро никогда не позволит супруге пренебрегать им. Согласившись вести себя так, как предложила Мерседес, Ник обязательно вызовет подозрения у окружающих.
Но если он поведет себя, как повел бы Лусеро, то, без сомнения, потеряет шанс на будущее счастье в объятиях красивой, любящей жены.
Пение утренних птиц в саду за окном не подсказывало ему ответа на мучившие его вопросы. Он должен принять решение сам и примет его очень скоро.
Бормоча вслух бесчисленные проклятия, Ник докурил и погасил сигарету, а потом вновь растянулся на слишком широкой для него одного кровати.
Ник проспал чуть ли не до полудня – роскошь, которую он не мог позволить себе в трудных походах.
Когда он вошел в столовую, Бальтазар отвесил ему глубокий поклон. Ник не обнаружил в комнате Мерседес, но заметил, что к кушаньям, выставленным на буфете, уже притрагивались.
– Моя жена, кажется, поднялась спозаранку?
– Донья Мерседес всегда встает в шесть, господин. Она совершает прогулки верхом, а после завтракает – обычно не здесь, а на открытом воздухе. Сейчас она занимается счетами. Должен ли я пригласить ее сюда?
– Нет, не надо ее беспокоить… пока.
– Приказать ли Ангелине приготовить для вас что-нибудь особенное на завтрак?
– Скажи, чтобы поджарила кусок мяса и чтобы он был с кровью, – проинструктировал Ник старого слугу, зная вкус Лусеро.
– Конечно, патрон. Она все сделает как положено, – откликнулся Бальтазар и поспешил на кухню.
Нику предстояло еще многому учиться и многое осваивать, несмотря на то что Лусеро усердно и с удовольствием натаскивал его, готовя к предстоящей жизни в Гран-Сангре. Ник, например, одинаково хорошо действовал обеими руками – умение, унаследованное им от матери и необходимое для профессионального солдата, но Лусе был правшой, так что Нику придется оперировать в основном только правой рукой. Или еще такая мелочь – Ник любил французскую кухню, блюда, изготовленные в нежном соусе, но его мексиканский сводный братец презирал все иностранное и предпочитал мясо, зажаренное на решетке, сдобренное жгучим чили. Так как Лусе тоже приобщился к курению на войне, Ник решил хотя бы в этом единственном случае не ломать своей привычки.
Оба они были отличными наездниками, и, когда Ник выразил свое восхищение великолепным андалузцем, братец великодушно подтвердил намерение подарить ему жеребца, объяснив свой поступок тем, что всеми будет замечено и вызовет подозрение, если он явится домой не на знаменитом сером скакуне.
Ник углубился в раздумья, какие первые шаги следует ему предпринять на новом поприще, но тут за его спиной отворилась дверь, ведущая в кухню, и дерзко самоуверенная женщина с лицом, источающим чувственность, с пышной гривой иссиня-черных волос, ниспадавших ниже талии, внесла поднос с серебряным кофейным прибором.
Поволока в темных глазах и наводящее сразу же на грешные мысли покачивание бедер ясно говорили, что между нею и хозяином любовные отношения.
Ник сразу мог догадаться, кто она, даже если б Лусеро не описал свою любовницу подробнейшим образом, вплоть до самых интимных деталей.
– Спасибо, милая, – произнес Ник, окинув ее пристальным оценивающим взглядом, который он тоже перенял, наблюдая за Лусеро.
– Ты скучал по мне, дорогой? – Она провела язычком по своим пухлым розовым губкам и уставилась на любовника, будто раздевая его глазами начиная с рубашки с открытым воротом и до сверкающих сапог для верховой езды. Потом она всмотрелась в его лицо.
– Тебя отметили? – произнесла она хрипловатым голосом и тронула пальчиком шрам на его щеке.
– Сабля какого-то придурка содрала с меня клочок кожи.
– Каждый день нашей разлуки показался мне годом, – прошептала она.
Ее сильная ладонь легла ему на грудь, на то место, где под тонкой тканью рубашки билось сердце.
Он откинул голову и расхохотался:
– Держу пари, что ты все ночи проводила в одиночестве, пока я отсутствовал.
Инносенсия придвинулась к нему еще ближе. Ее выпуклые груди ерзали по его груди, пока соски не встали торчком и двумя темными точками не обозначились под легкой хлопчатобумажной шамизой .
– Каждый день я едва добиралась до кровати, – призналась она с обидой. – Твоя супруга – эта бледная немочь – заставила меня работать, как пеона. Посмотри!
Она показала руки, чтобы он убедился. Руки были натруженные, такие же, как и у его жены. На этом сходство кончалось, ибо руки Инносенсии по размеру соответствовали ее крупному телосложению. Она обладала приятными очертаниями для постельных утех, но через несколько лет, несомненно, растолстеет, что никогда не произойдет с Мерседес, с ее урожденной аристократической утонченностью фигуры.
Как мог Лусеро предпочесть эту вульгарную девку-неряху такой красавице, как его жена?
Лусе просветил Ника насчет своей давешней «дамы сердца» и предупредил, что если кто и разоблачит их рискованную затею, так именно Инносенсия.
Он овладел ею, когда ему едва исполнилось восемнадцать. Она изучила досконально его тело и все его повадки, и то, как он занимается любовью, и даже как он мечется во сне.
Братец посвятил описанию Инносенсии гораздо больше времени, чем уделил рассказу о Мерседес, но, увидев воочию пассию Лусеро, Ник не ощутил склонности стать преемником брата в любовных играх с этой знойной красоткой.
Она, нимало не смущаясь и не теряя даром времени, ощупывала его плечи, шею, прижималась к нему грудью, животом, бедрами, раздвинув ляжки, зажала между ними его ногу.
Она вызывала его на любовную игру. Пальцы ее действовали все активнее. Ее волосы щекотали его ухо, щеку. Инносенсия попыталась высунутым языком раздвинуть его губы, плотно сжатые, твердые и неприступные, как баррикады повстанцев. Она источала похоть, но ей пришлось отступить. Она сделала это, открыто выражая недовольство, и сердито надулась.
– Я стала для тебя нежеланной после всех тех француженок, с которыми ты развлекался в столице? Я умею делать все, что и они, и даже лучше. Гораздо лучше, мой жеребец! Потрогай меня и попробуй сказать, что ты не помнишь, какова я на ощупь.
Инносенсия вцепилась в его руки и заставила Ника обхватить ладонями свои тяжелые груди. Изогнувшись дугой, она стала ерзать нижней частью живота по его бедрам, а голова ее будто приклеилась к его голове.
Она шептала ему на ухо непристойности и постанывала от страсти.
Он оттолкнул ее без всяких церемоний, как это сделал бы Лусеро. Его сводный братец всегда так поступал с женщинами, к которым потерял интерес.
– Я сам решу, когда… если захочу тебя, милая. А сейчас этим заниматься не время и не место.
– Неужто ты боишься того, что скажет задравшая свой благородный нос сеньора Мерседес? Когда она заявилась сюда – невинная козочка, трепетная невеста, – тебе было на нее наплевать. Ты брал меня на полу отцовской библиотеки и не позаботился даже прикрыть дверь, и она видела это на другой день после вашей свадьбы.
– То было давно. Я возвратился домой, чтобы выполнить свой долг – произвести на свет законного наследника Гран-Сангре.
– Ха! Я так думаю, что эта девица вообще бесплодна. Скоро она тебе надоест, и ты вернешься ко мне…
Она вновь возобновила свою атаку и всем телом почти легла на него.
– Ну вспомни, вспомни, как мы забавлялись, мой могучий жеребец!
Мерседес стояла на пороге, прикованная к месту. Она застала только концовку их разговора. Она видела, как эта грязная шлюха бесстыдно демонстрирует свои пышные прелести, соблазняя ее мужа, услышала произнесенную им фразу: «Я вернулся, чтобы выполнить свой долг…»
Жажда расправы вскипела в ней, кровавый туман застлал взор. Она сделала шаг… другой… Ее пальцы напряглись, сгибаясь, словно когти, готовые вырвать из объятий неверного мужа его мерзкую любовницу.
Но Ник опередил ее, отшвырнув от себя неугомонную женщину.
– Я уже сказал тебе «нет»! Сколько можно повторять одно и то же? Иди к дьяволу! Я уже не тот мальчишка, который липнул к тебе, как муха к меду.
Они не заметили появления Мерседес. Инносенсия топнула ногой и прошипела:
– Ты еще пожалеешь… Я тебя обучила, как заниматься любовью. Я твоя учительница в постели…
– Но я хозяйка Гран-Сангре, а ты лишь грязная судомойка! – выкрикнула, не сдержавшись, Мерседес.
Николас, застигнутый врасплох, растерянно оглянулся и увидел охваченное пожаром, раскрасневшееся лицо супруги и молнии, вспыхивающие в ее глазах.
С угрожающим видом, словно грозовая туча, она надвигалась на него.
«А кошечка-то, оказывается, ревнива!» – подумал он.
Как ни странно, зрелище это приподняло его настроение. Он состроил насмешливую мину, наблюдая, как учащенно вздымается и опускается ее грудь в припадке справедливой ярости.
Мерседес была одета в простое голубенькое платье из льняной ткани с высоким воротом под горло, обшитым белой полоской кружев. Но этот скромный наряд, плотно облегающий округлости ее фигуры, производил совсем обратный эффект, чем тот, которого, видимо, добивалась его хозяйка.
Он лукаво улыбнулся, давая ей понять, что догадался о сжигающей ее ревности.
Любовница Лусеро, быстро оправившись от испуга, вызванного внезапным появлением хозяйки, тут же заявила:
– Ты не позволишь ей меня наказать, Лусеро! Ты – патрон Гран-Сангре!
– Да, милая Сенси! Я патрон. – Он даже не взглянул больше на Инносенсию, целиком поглощенный созерцанием разъяренной супруги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48