Такое происходило с ней уже третий раз за последние дней десять, но, к ее облегчению, только в отсутствие Лусеро.
Машинально Мерседес взяла гребень и принялась расчесывать спутавшиеся волосы. По ночам Лусеро зарывался в них лицом и часто так засыпал. Их регулярные занятия любовью постепенно привели к тому, что Мерседес начала ожидать с нетерпением приближения вечера. Она была рада, когда Розалия заканчивала ужин и оставляла их наедине с Лусеро. Они обменивались многозначительными взглядами, его рука осторожно касалась ее плеч, груди… Супруги проводили свой медовый месяц.
С трудом Мерседес поднялась со стула и, преодолевая головокружение, подошла к окну. Солнце еще только показало свой огненный краешек из-за черного хребта далекой Сьерра-Мадре. Другие вершины окрасились в золотисто-желтое. Ночной туман таял так же быстро, как исчезают мечты…
Рождался новый день.
Если она правильно рассчитала по Книге Судеб и по медицинскому справочнику, появления наследника Гран-Сангре следует ожидать ранней весной. Будет ли Лусеро доволен? Еще недавно она опасалась, что, воспользовавшись тем, что жена в тягости, супруг ударится в загул. Но на нового Лусеро это не похоже. Он предстал перед ней любящим семьянином. Он полюбил Розалию. Он полюбит и ее брата или сестренку, рожденную уже его законной женой.
Но будет ли он заниматься любовью с женщиной, утерявшей соблазнительные очертания фигуры? Как ни уговаривала себя Мерседес отбросить все эти нелепые, еще девичьи, монастырские бредни, они все равно упрямо приходили ей на ум. Похоть, разбуженная в ее теле вернувшимся к ней супругом, теперь вылилась в ревность к самой себе, к красивой и стройной в настоящее время.
Она раздраженно потерла виски, чтобы остановить подступавшую мигрень. «Мы еще успеем побывать на празднике у Варгаса, прежде чем моя талия раздастся вширь», – подумала Мерседес.
Но предупреждать ли мужа о том, что их обоих ожидает? Нет, сначала она должна сама полностью увериться в этом. Хотя зачем искать еще какие-то другие доказательства?
Четыре года тому назад, незадолго до того, как Лусеро покинул молодую жену, уходя на войну, свекор, старый дон Ансельмо, вызвал юную Мерседес к себе в кабинет, подверг доскональному допросу насчет возможной беременности, со знанием дела перечислив все ее признаки. Получив искренний отрицательный ответ недавней монастырской воспитанницы, он с гневом выгнал ее прочь. Так не достигшая еще семнадцати лет юная неопытная жена получила полные сведения о том, какие признаки наступившей беременности должна знать женщина, причем из уст мужчины, отца своего супруга.
Войдя в столовую, она увидела, что Лусеро уже заканчивает завтрак.
Он приветствовал Мерседес с безмятежной улыбкой:
– Ты что-то рано поднялась сегодня. Тебе стоит спать подольше. Я на это рассчитывал и позволил себе начать трапезу без тебя.
Вглядевшись в ее лицо, он слегка обеспокоился:
– Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно. В такое чудесное утро стыдно долго валяться в постели. Но и ты встал раньше обычного.
Она ждала от него объяснений, но тут из кухни явилась Ангелина с горячим кофе и яичницей, заправленной острым соусом.
– Садитесь и покушайте, хозяйка. Что-то вы сегодня бледны. Вам надо нарастить немножко мяса на кости. Вы согласны, хозяин?
Ник продолжал изучающе разглядывать Мерседес.
– С тобой действительно все в порядке, любимая?
Аромат крепкого кофе в сочетании с чесночным соусом вновь возбудил у Мерседес тошноту. Она хотела что-то произнести в извинение, но не смогла и, опрокинув стул, устремилась прочь из столовой в кухню.
Николас тут же последовал за ней и увидел, как она склонилась над раковиной, страдая от бессильных потуг к рвоте. Когда она выпрямилась, тяжело дыша, он протянул ей платок, нежно погладил по плечам, пододвинул стул. Ангелина из скромности не вошла вслед за господином, вторгшимся в ее владения, а осталась за дверью.
– Теперь ты должна мне все рассказать! – заявил он, усевшись с ней рядышком на жестком кухонном стуле.
Мерседес беспомощно обратила на него свой взгляд. Когда-то его глаза, вероятно, показались бы ей равнодушными, даже безжалостными. Но теперь?
– Я хотела окончательно убедиться… – пробормотала она невнятно. – Но мне кажется, что я… беременна, Лусеро.
Имя «Лусеро» было произнесено, и оно обожгло Ника. До каких пор он вынужден носить на себе чужую личину?
– Ты недоволен? – робко спросила она.
– Наоборот, очень счастлив. Когда ребенок появится на свет?
Она залилась краской, испытывая непонятное смущение:
– Весной, наверное…
Она в уме считала месяцы и дни. Но ей казалось, что ребенок мог быть зачат только в ночь, когда она больше всего любила мужа, после того, как он спас ее от когтей пумы.
16
Мерседес не желала тащиться, словно багаж, в пропыленной древней карете, которую вытащили на случай торжественного выезда хозяев к соседнему гасиендадо из потаенных глубин конюшни. Между супругами возник жаркий спор. Жена выставила все аргументы в пользу езды верхом, но в конце концов уступила разуму и галантности супруга. Она будет покоиться в карете на мягких подушках, а он будет гарцевать на коне возле окошка. Шесть вооруженных вакеро подрядились сопровождать их до поместья Варгаса, охраняя мулов с поклажей, щедро снабженные пищей и кормом для лошадей на все дни празднества. Вряд ли даже самый богатый гасиендадо сможет прокормить слуг и охрану всех своих многочисленных гостей.
Когда путешествие началось, Ник осторожно спросил супругу:
– Ты когда-нибудь встречалась с доном Варгасом?
– Только один раз.
Она вспомнила эту мимолетную встречу еще до свадьбы с Лусеро, и ее лицо омрачилось от неприятных воспоминаний. Дон Варгас прискакал тогда в Гран-Сангре со свадебным подарком.
– Этот жутко уродливый серебряный чайный сервиз пылится без употребления в покоях твоей матери. Разве ты забыл о его подарке?
– У меня как-то из головы вылетело это знаменательное событие, – беспечно отозвался Ник. – Впечатления от войны многое стерли из моей памяти. И про старого дона я напрочь забыл. Дон Энкарнасион, вероятно, расщедрился на серебряную посуду, потому что владеет самыми крупными серебряными рудниками в Чиуауа.
– Я слышала, что он несметно богат.
Ник усмехнулся:
– Что ж, полюбуемся на его дворец.
– Он и твой отец были близкими друзьями, – заметила Мерседес.
Николас почувствовал на себе внимательный, словно изучающий взгляд Мерседес. Проклятье! Здесь он допустил промашку. Невозможно знать всех деталей прошлого Лусеро.
– По-моему, они рассорились много лет тому назад, – заявил он уверенно, и, восстановив в памяти обрывки какой-то истории, рассказанной Лусеро, добавил: – Это произошло из-за супруги Варгаса.
– Из-за доньи Терезы? Так она скончалась давным-давно.
– В молодости она была очень хороша. Очевидно, папаша положил на нее глаз. Я сомневаюсь, что она ответила ему взаимностью, но с тех пор меж друзьями пробежала черная кошка, и они виделись довольно редко.
– Тогда понятно, почему дон Варгас был так угрюм, когда навестил нас, – согласилась Мерседес.
– Он всегда выглядел угрюмым, старым, потасканным козлом. Я удивлен, что он пригласил нас на бал.
– Но ты же не отвечаешь за грешки дона Ансельмо. Может быть, он хочет восстановить прежнюю добрососедскую дружбу между нашими семьями.
– Сомневаюсь. Вероятнее всего, он хочет собрать вокруг себя всех помещиков Соноры и Чиуауа, чтобы они поклонялись ему, как вождю. Он не только глуп и расточителен, как мой папаша, но еще и тщеславен. И за якобы священные права гасиендадо готов пойти под пули хуаристов и потащить на расстрел всех дураков, кто за ним пойдет.
– Тогда, наверное, он зол на тебя за то, что ты покинул императорскую армию, – предположила Мерседес.
– Такой армии уже почти нет. А у меня на руках поместье, ты и малое дитя. Я обязан залечить раны, нанесенные не только войной, но и отцом.
Горечь, с которой были произнесены эти слова, поразила Мерседес. Прежний Лусеро ненавидел мать, но восторгался отцом. Какой же душевный переворот произошел в нем!
– Он же был твоим идолом.
– Идолы свергаются. Я перерос своего кумира, посмотрел на него с той стороны, с какой видят все… и ты в том числе, моя любимая.
Она чуть не задохнулась от признательности и благодарности за откровения Лусеро, но заготовленный ею ответ так и остался невысказанным. Помешал Грегорио, подскочивший с предупредительным криком.
Но он опоздал. Карету уже окружили вооруженные люди, вдвое превосходящие числом охрану супругов.
Все стволы пистолетов и ружей были грозно направлены на путешественников и их свиту.
Ник, с трудом сдерживая коня, вздыбившегося от испуга, помахал перед глазами стрелков приглашением дона Варгаса. Ружья вмиг опустились.
Пеоны, которым доверили винтовки и почетную задачу охранять поместье, пропустили и карету, и эскорт, и обоз. Их начальник, такой же пеон, переодетый в военную форму, как и остальные, извинился перед гостем своего хозяина.
– Черт побери! – с некоторым даже восхищением воскликнул Ник. – Варгас одел свою охрану в собственную, изобретенную им униформу.
Он объяснил Мерседес, что это не нападение, а лишь почетный караульный отряд, высланный вперед для встречи прусского принца.
Через несколько минут они въехали в сопровождении эскорта на широкую аллею, в конце которой уже виднелась гасиенда Варгаса. На взгляд Мерседес, внушительная громада, сложенная из необожженного кирпича, выглядела настоящей крепостью.
Одна только домашняя церковь вдвое превосходила по размерам помещичий дом Гран-Сангре. Главное здание имело мощные сторожевые башни по углам и тяжелые двери не из досок, а из полированных бревен с бронзовым гербом рода Варгас и кастильским львом на массивном щите. Казалось, что это не двери в дом, где живет одинокий вдовец, а ворота в укрепленный город с многотысячным населением.
– Прапрадедушка дона Энкарнасиона воздвиг это архитектурное чудовище в восемнадцатом веке. Это был форпост белых против краснокожих в провинции Нуэво-Вискайа, – объяснил Николас, почувствовав невысказанный восторг и изумление Мерседес.
Наблюдатель с вершины угловой башни тщательно обследовал через подзорную трубу приближающуюся кавалькаду и карету с сеньорой и, убедившись, что это гости гасиендадо, дал отмашку суровым стражам пропустить их.
Путники очутились во дворе необъятных размеров с тремя фонтанами и с таким количеством ухоженных цветочных клумб и раскидистых пальм, что их хватило бы на украшение главной площади не одного, а по меньшей мере трех скромных мексиканских городов.
Повсюду были расставлены огромные клетки с многочисленными пестрыми диковинными птицами, и их выкрики, щебет и пение могли заглушить любой оркестр, даже военный.
Просторная веранда была уже заполнена гостями, отдыхающими в тени в низких креслах после утомительного путешествия по жаре.
Худой старик в сапожках на столь высоких каблуках, что они возвышали его на целый фут, казалось бы, занимал позицию стороннего наблюдателя, спрятавшись в тени густого дерева. Его лицо было почти дочерна загорелым, как у истинного жителя пустыни, и иссечено ветрами. Волосы поредели и сияли серебряной сединой. Его тонкие губы хранили неизменную приветливую улыбку, словно навеки запечатленную в камне на надгробном памятнике. Такой улыбкой встречал всех гостей, одинаково всех без исключения, дон Энкарнасион, настоящий спартанец по характеру и по образу жизни.
– Добро пожаловать, дон Лусеро! Ты повзрослел и стал точной копией своего отца. Я тебя узнал сразу, хотя мы не виделись целую вечность. Надеюсь, ваше путешествие не омрачили никакие происшествия?
Он склонился в наивежливейшем поклоне перед более молодым по возрасту мужчиной, но сейчас находящемся в высоком ранге гостя.
– Мы не испытали никаких трудностей, сеньор. Но я благодарен за высланное вперед сопровождение, – склонился в ответном поклоне Николас.
– Я ждал вас раньше. Когда вы задержались, я решил побеспокоить свою личную гвардию. Хуаристские мерзавцы расплодились повсюду.
– Я торопился как мог, но моя супруга нуждалась в частых остановках. Я не хотел, чтобы она переутомилась. Дело в том, что она ждет ребенка.
Николас произнес это с гордостью, в то время как два гвардейца дона Варгаса помогали Мерседес выйти из кареты. С поклоном Ник представил ее сиятельному дону Энкарнасиону.
Мерседес глубоко присела в реверансе перед стариком, который олицетворял собой могущество помещичьего сословия и всем своим видом доказывал, что он незыблем, как гранитный памятник.
– Я польщена, что получила от вас приглашение, дон Энкарнасион. Рада воспользоваться вашим гостеприимством.
На какую-то секунду Мерседес ощутила свою причастность к правящему классу Мексики, настолько далекому от пеонов, с которыми она работала на полях, что ее ужаснула эта пропасть. Нет никакой надежды, что смуглый индеец Хуарес сможет восстановить хотя бы какое-то равенство, пусть только перед законом, а не в собственности. Кто же без отчаянной борьбы отдаст земли и нажитые сокровища?
– Добро пожаловать в гасиенду Варгас, донья Мерседес, и заранее приношу свои поздравления по поводу будущего появления на свет наследника или наследницы Гран-Сангре. Мой дом – это и ваш дом. Я надеюсь, что вы с удовольствием отдохнете в отведенных вам покоях после трудного пути и примете участие в нашем празднике.
Он хлопнул в ладоши, и молоденькая служанка тут же появилась, словно из-под земли.
Жестом, сопровождаемым изящным поклоном, она пригласила гостью следовать за ней. Ник церемонно поднес руку Мерседес к губам и запечатлел поцелуй, после этого разрешил ей подняться по лестнице в сопровождении служанки.
Мужчины остались наедине.
– Ваша супруга прекрасна! – вздохнул Варгас. – Она напомнила мне покойную донью Терезу. Моя супруга была урожденной испанкой из северной провинции Галисия. У доньи Мерседес то же изящество лица, то же червонное золото волос… Вы владеете настоящим сокровищем, дон Лусеро.
Ник уловил нотку печали в тоне старого человека, но уже через мгновение дон Варгас вновь стал властным и самоуверенным, когда повел гостя в дом.
Они прошли ряд роскошных покоев с портиками из белого камня и очутились в кабинете, заставленном стеллажами с книгами и темной массивной мебелью. Тяжелые занавеси из алого бархата прикрывали окна, а на стене напротив дверей красовался громадный и очень старый кастильский гобелен с изображением Эль-Сида, торжественным маршем въезжающего в только что отвоеванный у мавров город. Полное рыцарское облачение итальянской работы, по всей вероятности самого Аргонезе, занимало угол сбоку от гобелена.
Несколько человек собрались у стола с хрустальными бокалами, наполненными крепкими напитками. Мужчины громко разговаривали, шутили и смеялись. По описанию, данному Лусеро, Николас угадал в одном из них сына хозяина – Мариано, слегка располневшего мужчину лет сорока с такими же серо-стальными глазами и надменной осанкой, как у отца, но явно не обладающего способностью повелевать и заставлять окружающих себе повиноваться, какая была, несомненно, у его родителя.
Мариано повернулся к вновь прибывшему гостю и расплылся в широкой улыбке. При церемонном поклоне пуговицы его сюртука, обтягивающего округлое брюшко, едва не оторвались.
– Лусеро! Привет! Не видел тебя целую вечность. Последний раз мы встречались, кажется, на скачках.
– Как я вспоминаю, твой гнедой жеребец лихо обскакал моего черного, – Николас был рад, что запомнил из рассказов Лусеро эту историю.
– Я забросил скачки ради более важных дел, – заявил Мариано, все же излучая удовольствие, услышав из уст соперника напоминание о своей давней победе.
– Мой сын – императорский алкальд в Чиуауа, – с гордостью произнес старший Варгас. – Позвольте мне представить моих старых друзей: дон Герман Руис, дон Патрико Моралес и дон Доротео Ибарра.
Мужчины были отменно вежливы, но однако в их поведении ощущалась некоторая настороженность. За исключением дона Руиса остальные были уже в возрасте, почти таком же, как и дон Энкарнасион. Произошел любезный обмен ничего не значащими фразами по поводу дорожных тягот по пути в гасиенду и предстоящего бала.
– А когда ожидается прибытие почетных гостей? – поинтересовался Николас.
– Принц Салм-Салм и его жена со свитой уже находятся здесь, – сказал торжественно дон Патрико Моралес. Его лысая голова отражала столько света, что казалось, будто над ним сияет нимб.
– Вы увидите их, Лусеро, вечером на открытии праздника. Сейчас княжеская чета отдыхает, – пояснил дон Энкарнасион. – Возможно, вам будет любопытно обменяться впечатлениями о войне с принцем.
– Я так понял, что вы сражались за императора, дон Лусеро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Машинально Мерседес взяла гребень и принялась расчесывать спутавшиеся волосы. По ночам Лусеро зарывался в них лицом и часто так засыпал. Их регулярные занятия любовью постепенно привели к тому, что Мерседес начала ожидать с нетерпением приближения вечера. Она была рада, когда Розалия заканчивала ужин и оставляла их наедине с Лусеро. Они обменивались многозначительными взглядами, его рука осторожно касалась ее плеч, груди… Супруги проводили свой медовый месяц.
С трудом Мерседес поднялась со стула и, преодолевая головокружение, подошла к окну. Солнце еще только показало свой огненный краешек из-за черного хребта далекой Сьерра-Мадре. Другие вершины окрасились в золотисто-желтое. Ночной туман таял так же быстро, как исчезают мечты…
Рождался новый день.
Если она правильно рассчитала по Книге Судеб и по медицинскому справочнику, появления наследника Гран-Сангре следует ожидать ранней весной. Будет ли Лусеро доволен? Еще недавно она опасалась, что, воспользовавшись тем, что жена в тягости, супруг ударится в загул. Но на нового Лусеро это не похоже. Он предстал перед ней любящим семьянином. Он полюбил Розалию. Он полюбит и ее брата или сестренку, рожденную уже его законной женой.
Но будет ли он заниматься любовью с женщиной, утерявшей соблазнительные очертания фигуры? Как ни уговаривала себя Мерседес отбросить все эти нелепые, еще девичьи, монастырские бредни, они все равно упрямо приходили ей на ум. Похоть, разбуженная в ее теле вернувшимся к ней супругом, теперь вылилась в ревность к самой себе, к красивой и стройной в настоящее время.
Она раздраженно потерла виски, чтобы остановить подступавшую мигрень. «Мы еще успеем побывать на празднике у Варгаса, прежде чем моя талия раздастся вширь», – подумала Мерседес.
Но предупреждать ли мужа о том, что их обоих ожидает? Нет, сначала она должна сама полностью увериться в этом. Хотя зачем искать еще какие-то другие доказательства?
Четыре года тому назад, незадолго до того, как Лусеро покинул молодую жену, уходя на войну, свекор, старый дон Ансельмо, вызвал юную Мерседес к себе в кабинет, подверг доскональному допросу насчет возможной беременности, со знанием дела перечислив все ее признаки. Получив искренний отрицательный ответ недавней монастырской воспитанницы, он с гневом выгнал ее прочь. Так не достигшая еще семнадцати лет юная неопытная жена получила полные сведения о том, какие признаки наступившей беременности должна знать женщина, причем из уст мужчины, отца своего супруга.
Войдя в столовую, она увидела, что Лусеро уже заканчивает завтрак.
Он приветствовал Мерседес с безмятежной улыбкой:
– Ты что-то рано поднялась сегодня. Тебе стоит спать подольше. Я на это рассчитывал и позволил себе начать трапезу без тебя.
Вглядевшись в ее лицо, он слегка обеспокоился:
– Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно. В такое чудесное утро стыдно долго валяться в постели. Но и ты встал раньше обычного.
Она ждала от него объяснений, но тут из кухни явилась Ангелина с горячим кофе и яичницей, заправленной острым соусом.
– Садитесь и покушайте, хозяйка. Что-то вы сегодня бледны. Вам надо нарастить немножко мяса на кости. Вы согласны, хозяин?
Ник продолжал изучающе разглядывать Мерседес.
– С тобой действительно все в порядке, любимая?
Аромат крепкого кофе в сочетании с чесночным соусом вновь возбудил у Мерседес тошноту. Она хотела что-то произнести в извинение, но не смогла и, опрокинув стул, устремилась прочь из столовой в кухню.
Николас тут же последовал за ней и увидел, как она склонилась над раковиной, страдая от бессильных потуг к рвоте. Когда она выпрямилась, тяжело дыша, он протянул ей платок, нежно погладил по плечам, пододвинул стул. Ангелина из скромности не вошла вслед за господином, вторгшимся в ее владения, а осталась за дверью.
– Теперь ты должна мне все рассказать! – заявил он, усевшись с ней рядышком на жестком кухонном стуле.
Мерседес беспомощно обратила на него свой взгляд. Когда-то его глаза, вероятно, показались бы ей равнодушными, даже безжалостными. Но теперь?
– Я хотела окончательно убедиться… – пробормотала она невнятно. – Но мне кажется, что я… беременна, Лусеро.
Имя «Лусеро» было произнесено, и оно обожгло Ника. До каких пор он вынужден носить на себе чужую личину?
– Ты недоволен? – робко спросила она.
– Наоборот, очень счастлив. Когда ребенок появится на свет?
Она залилась краской, испытывая непонятное смущение:
– Весной, наверное…
Она в уме считала месяцы и дни. Но ей казалось, что ребенок мог быть зачат только в ночь, когда она больше всего любила мужа, после того, как он спас ее от когтей пумы.
16
Мерседес не желала тащиться, словно багаж, в пропыленной древней карете, которую вытащили на случай торжественного выезда хозяев к соседнему гасиендадо из потаенных глубин конюшни. Между супругами возник жаркий спор. Жена выставила все аргументы в пользу езды верхом, но в конце концов уступила разуму и галантности супруга. Она будет покоиться в карете на мягких подушках, а он будет гарцевать на коне возле окошка. Шесть вооруженных вакеро подрядились сопровождать их до поместья Варгаса, охраняя мулов с поклажей, щедро снабженные пищей и кормом для лошадей на все дни празднества. Вряд ли даже самый богатый гасиендадо сможет прокормить слуг и охрану всех своих многочисленных гостей.
Когда путешествие началось, Ник осторожно спросил супругу:
– Ты когда-нибудь встречалась с доном Варгасом?
– Только один раз.
Она вспомнила эту мимолетную встречу еще до свадьбы с Лусеро, и ее лицо омрачилось от неприятных воспоминаний. Дон Варгас прискакал тогда в Гран-Сангре со свадебным подарком.
– Этот жутко уродливый серебряный чайный сервиз пылится без употребления в покоях твоей матери. Разве ты забыл о его подарке?
– У меня как-то из головы вылетело это знаменательное событие, – беспечно отозвался Ник. – Впечатления от войны многое стерли из моей памяти. И про старого дона я напрочь забыл. Дон Энкарнасион, вероятно, расщедрился на серебряную посуду, потому что владеет самыми крупными серебряными рудниками в Чиуауа.
– Я слышала, что он несметно богат.
Ник усмехнулся:
– Что ж, полюбуемся на его дворец.
– Он и твой отец были близкими друзьями, – заметила Мерседес.
Николас почувствовал на себе внимательный, словно изучающий взгляд Мерседес. Проклятье! Здесь он допустил промашку. Невозможно знать всех деталей прошлого Лусеро.
– По-моему, они рассорились много лет тому назад, – заявил он уверенно, и, восстановив в памяти обрывки какой-то истории, рассказанной Лусеро, добавил: – Это произошло из-за супруги Варгаса.
– Из-за доньи Терезы? Так она скончалась давным-давно.
– В молодости она была очень хороша. Очевидно, папаша положил на нее глаз. Я сомневаюсь, что она ответила ему взаимностью, но с тех пор меж друзьями пробежала черная кошка, и они виделись довольно редко.
– Тогда понятно, почему дон Варгас был так угрюм, когда навестил нас, – согласилась Мерседес.
– Он всегда выглядел угрюмым, старым, потасканным козлом. Я удивлен, что он пригласил нас на бал.
– Но ты же не отвечаешь за грешки дона Ансельмо. Может быть, он хочет восстановить прежнюю добрососедскую дружбу между нашими семьями.
– Сомневаюсь. Вероятнее всего, он хочет собрать вокруг себя всех помещиков Соноры и Чиуауа, чтобы они поклонялись ему, как вождю. Он не только глуп и расточителен, как мой папаша, но еще и тщеславен. И за якобы священные права гасиендадо готов пойти под пули хуаристов и потащить на расстрел всех дураков, кто за ним пойдет.
– Тогда, наверное, он зол на тебя за то, что ты покинул императорскую армию, – предположила Мерседес.
– Такой армии уже почти нет. А у меня на руках поместье, ты и малое дитя. Я обязан залечить раны, нанесенные не только войной, но и отцом.
Горечь, с которой были произнесены эти слова, поразила Мерседес. Прежний Лусеро ненавидел мать, но восторгался отцом. Какой же душевный переворот произошел в нем!
– Он же был твоим идолом.
– Идолы свергаются. Я перерос своего кумира, посмотрел на него с той стороны, с какой видят все… и ты в том числе, моя любимая.
Она чуть не задохнулась от признательности и благодарности за откровения Лусеро, но заготовленный ею ответ так и остался невысказанным. Помешал Грегорио, подскочивший с предупредительным криком.
Но он опоздал. Карету уже окружили вооруженные люди, вдвое превосходящие числом охрану супругов.
Все стволы пистолетов и ружей были грозно направлены на путешественников и их свиту.
Ник, с трудом сдерживая коня, вздыбившегося от испуга, помахал перед глазами стрелков приглашением дона Варгаса. Ружья вмиг опустились.
Пеоны, которым доверили винтовки и почетную задачу охранять поместье, пропустили и карету, и эскорт, и обоз. Их начальник, такой же пеон, переодетый в военную форму, как и остальные, извинился перед гостем своего хозяина.
– Черт побери! – с некоторым даже восхищением воскликнул Ник. – Варгас одел свою охрану в собственную, изобретенную им униформу.
Он объяснил Мерседес, что это не нападение, а лишь почетный караульный отряд, высланный вперед для встречи прусского принца.
Через несколько минут они въехали в сопровождении эскорта на широкую аллею, в конце которой уже виднелась гасиенда Варгаса. На взгляд Мерседес, внушительная громада, сложенная из необожженного кирпича, выглядела настоящей крепостью.
Одна только домашняя церковь вдвое превосходила по размерам помещичий дом Гран-Сангре. Главное здание имело мощные сторожевые башни по углам и тяжелые двери не из досок, а из полированных бревен с бронзовым гербом рода Варгас и кастильским львом на массивном щите. Казалось, что это не двери в дом, где живет одинокий вдовец, а ворота в укрепленный город с многотысячным населением.
– Прапрадедушка дона Энкарнасиона воздвиг это архитектурное чудовище в восемнадцатом веке. Это был форпост белых против краснокожих в провинции Нуэво-Вискайа, – объяснил Николас, почувствовав невысказанный восторг и изумление Мерседес.
Наблюдатель с вершины угловой башни тщательно обследовал через подзорную трубу приближающуюся кавалькаду и карету с сеньорой и, убедившись, что это гости гасиендадо, дал отмашку суровым стражам пропустить их.
Путники очутились во дворе необъятных размеров с тремя фонтанами и с таким количеством ухоженных цветочных клумб и раскидистых пальм, что их хватило бы на украшение главной площади не одного, а по меньшей мере трех скромных мексиканских городов.
Повсюду были расставлены огромные клетки с многочисленными пестрыми диковинными птицами, и их выкрики, щебет и пение могли заглушить любой оркестр, даже военный.
Просторная веранда была уже заполнена гостями, отдыхающими в тени в низких креслах после утомительного путешествия по жаре.
Худой старик в сапожках на столь высоких каблуках, что они возвышали его на целый фут, казалось бы, занимал позицию стороннего наблюдателя, спрятавшись в тени густого дерева. Его лицо было почти дочерна загорелым, как у истинного жителя пустыни, и иссечено ветрами. Волосы поредели и сияли серебряной сединой. Его тонкие губы хранили неизменную приветливую улыбку, словно навеки запечатленную в камне на надгробном памятнике. Такой улыбкой встречал всех гостей, одинаково всех без исключения, дон Энкарнасион, настоящий спартанец по характеру и по образу жизни.
– Добро пожаловать, дон Лусеро! Ты повзрослел и стал точной копией своего отца. Я тебя узнал сразу, хотя мы не виделись целую вечность. Надеюсь, ваше путешествие не омрачили никакие происшествия?
Он склонился в наивежливейшем поклоне перед более молодым по возрасту мужчиной, но сейчас находящемся в высоком ранге гостя.
– Мы не испытали никаких трудностей, сеньор. Но я благодарен за высланное вперед сопровождение, – склонился в ответном поклоне Николас.
– Я ждал вас раньше. Когда вы задержались, я решил побеспокоить свою личную гвардию. Хуаристские мерзавцы расплодились повсюду.
– Я торопился как мог, но моя супруга нуждалась в частых остановках. Я не хотел, чтобы она переутомилась. Дело в том, что она ждет ребенка.
Николас произнес это с гордостью, в то время как два гвардейца дона Варгаса помогали Мерседес выйти из кареты. С поклоном Ник представил ее сиятельному дону Энкарнасиону.
Мерседес глубоко присела в реверансе перед стариком, который олицетворял собой могущество помещичьего сословия и всем своим видом доказывал, что он незыблем, как гранитный памятник.
– Я польщена, что получила от вас приглашение, дон Энкарнасион. Рада воспользоваться вашим гостеприимством.
На какую-то секунду Мерседес ощутила свою причастность к правящему классу Мексики, настолько далекому от пеонов, с которыми она работала на полях, что ее ужаснула эта пропасть. Нет никакой надежды, что смуглый индеец Хуарес сможет восстановить хотя бы какое-то равенство, пусть только перед законом, а не в собственности. Кто же без отчаянной борьбы отдаст земли и нажитые сокровища?
– Добро пожаловать в гасиенду Варгас, донья Мерседес, и заранее приношу свои поздравления по поводу будущего появления на свет наследника или наследницы Гран-Сангре. Мой дом – это и ваш дом. Я надеюсь, что вы с удовольствием отдохнете в отведенных вам покоях после трудного пути и примете участие в нашем празднике.
Он хлопнул в ладоши, и молоденькая служанка тут же появилась, словно из-под земли.
Жестом, сопровождаемым изящным поклоном, она пригласила гостью следовать за ней. Ник церемонно поднес руку Мерседес к губам и запечатлел поцелуй, после этого разрешил ей подняться по лестнице в сопровождении служанки.
Мужчины остались наедине.
– Ваша супруга прекрасна! – вздохнул Варгас. – Она напомнила мне покойную донью Терезу. Моя супруга была урожденной испанкой из северной провинции Галисия. У доньи Мерседес то же изящество лица, то же червонное золото волос… Вы владеете настоящим сокровищем, дон Лусеро.
Ник уловил нотку печали в тоне старого человека, но уже через мгновение дон Варгас вновь стал властным и самоуверенным, когда повел гостя в дом.
Они прошли ряд роскошных покоев с портиками из белого камня и очутились в кабинете, заставленном стеллажами с книгами и темной массивной мебелью. Тяжелые занавеси из алого бархата прикрывали окна, а на стене напротив дверей красовался громадный и очень старый кастильский гобелен с изображением Эль-Сида, торжественным маршем въезжающего в только что отвоеванный у мавров город. Полное рыцарское облачение итальянской работы, по всей вероятности самого Аргонезе, занимало угол сбоку от гобелена.
Несколько человек собрались у стола с хрустальными бокалами, наполненными крепкими напитками. Мужчины громко разговаривали, шутили и смеялись. По описанию, данному Лусеро, Николас угадал в одном из них сына хозяина – Мариано, слегка располневшего мужчину лет сорока с такими же серо-стальными глазами и надменной осанкой, как у отца, но явно не обладающего способностью повелевать и заставлять окружающих себе повиноваться, какая была, несомненно, у его родителя.
Мариано повернулся к вновь прибывшему гостю и расплылся в широкой улыбке. При церемонном поклоне пуговицы его сюртука, обтягивающего округлое брюшко, едва не оторвались.
– Лусеро! Привет! Не видел тебя целую вечность. Последний раз мы встречались, кажется, на скачках.
– Как я вспоминаю, твой гнедой жеребец лихо обскакал моего черного, – Николас был рад, что запомнил из рассказов Лусеро эту историю.
– Я забросил скачки ради более важных дел, – заявил Мариано, все же излучая удовольствие, услышав из уст соперника напоминание о своей давней победе.
– Мой сын – императорский алкальд в Чиуауа, – с гордостью произнес старший Варгас. – Позвольте мне представить моих старых друзей: дон Герман Руис, дон Патрико Моралес и дон Доротео Ибарра.
Мужчины были отменно вежливы, но однако в их поведении ощущалась некоторая настороженность. За исключением дона Руиса остальные были уже в возрасте, почти таком же, как и дон Энкарнасион. Произошел любезный обмен ничего не значащими фразами по поводу дорожных тягот по пути в гасиенду и предстоящего бала.
– А когда ожидается прибытие почетных гостей? – поинтересовался Николас.
– Принц Салм-Салм и его жена со свитой уже находятся здесь, – сказал торжественно дон Патрико Моралес. Его лысая голова отражала столько света, что казалось, будто над ним сияет нимб.
– Вы увидите их, Лусеро, вечером на открытии праздника. Сейчас княжеская чета отдыхает, – пояснил дон Энкарнасион. – Возможно, вам будет любопытно обменяться впечатлениями о войне с принцем.
– Я так понял, что вы сражались за императора, дон Лусеро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48