А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Она знала, что комендант не поверил ей. О Господь и все святые на небесах, неужели трибунал будет так же глух и слеп? Но ведь и многие люди в Гран-Сангре поддались обману и не обратили внимания на отсутствие шрама на щеке, когда вернулся Лусеро.
«Люди видят то, что хотят видеть!» – повторила она в уме фразу, брошенную Лусеро.
На рассвете Николаса разбудил лязг отпираемых замков. Он приподнялся, еще не придя в себя от кошмарных снов, мучивших его всю ночь.
Мерседес вошла в камеру бодрым шагом в сопровождении полного лысого человечка с кожаным саквояжем и солдата, согнувшегося под тяжестью железной ванны, которую тут же, избавляясь от ноши с радостью, опустил с грохотом на каменный осклизлый пол.
– Какого дьявола… – Ник в изумлении протирал глаза. – Что происходит?
– Я нашла это в тюрьме. В нее складывали крупу. Я подкупила здешнего повара, и он согласился одолжить ее на время, чтобы ты привел себя в порядок, прежде чем явиться на суд.
Мерседес сделала кому-то знак, и из-за ее спины появился другой солдат с ведрами горячей воды. Опорожнив их в ванну, он тут же отправился за новой порцией, а лысый человечек достал из саквояжа свои инструменты – парикмахерские ножницы, помазок и бритву.
Глаза Мерседес встретились с глазами Ника. Им обоим вспомнилось, как однажды она брила его в ванной каморке в Гран-Сангре, и еще кое-что всплыло в памяти…
Ее щеки залил румянец. Она закатала рукава простенького муслинового платья. Он смотрел, как открывается взгляду ее нежная кожа, как обрисовываются под платьем полные груди, когда она поводила плечами и убирала под платок золотистые локоны. В нем проснулось желание.
Она следила, как цирюльник освобождает лицо любимого ею мужчины от непривычной взгляду темной бороды. Солдаты методично ходили туда-сюда, опрокидывая ведра, и горячий туман заволакивал камеру. Когда бритва касалась его щеки, ей хотелось, чтобы на месте лезвия были ее пальцы. Мерседес вся дрожала от желания потрогать его лицо, его исхудавшее тело.
«Когда же наконец все уйдут?»
Расплатившись со всей трудолюбивой троицей, Мерседес будто расцвела.
– Теперь скидывай с себя грязное тряпье, и я тебя вымою. Чистую одежду я привезла из Гран-Сангре.
Она показала ему часть того, что солдаты принесли в чемодане, и Ник увидел самый роскошный выходной костюм из гардероба Лусеро.
«Будь проклят, Лусеро! Пусть расстрельный взвод проделает дырки в твоем лучшем костюме!»
Ник разделся. Мерседес увидела багровый след последнего ранения, там, где попала выпущенная Германом Руисом пуля.
– В тебя опять стреляли?
– Сувенир на память о моей удачной попытке предупредить убийство президента Мариано Варгасом и его дружками. Доктор сказал, что был лишь один шанс из ста, что я выживу.
Ник избавился теперь от штанов. Рваная, пропитанная потом ткань окутывала его щиколотки, он никак не мог избавиться от нее, как и от тюрьмы.
У нее в горле пересохло. Она желала обнять эти стройные, длинные, мускулистые ноги, покрыть их поцелуями.
– Ник!..
Как часто в момент любви она, задыхаясь, произносила другое имя, теперь ей ненавистное.
Мерседес потянулась к нему, чтобы оказаться в его крепких объятиях, чтобы ее губы слились с его губами.
Ник с трудом оторвал ее от себя.
– Если мы сейчас упадем на пол и займемся любовью, крысы могут пощекотать нам пятки.
Мерседес вздрогнула:
– Тебя посадили в крысиную нору!
– Они мои подружки.
– Не смей так шутить со мной! Лусеро на мне оттачивал свое остроумие.
Мерседес властным жестом указала ему на ванну:
– Полезай туда и веди себя серьезно.
– Что значит серьезно?
– Не соблазняй женщину. Я слабое существо.
– Ты не слабое существо. Ты воплощение женственности. Ты единственная, кого я считаю настоящей женщиной, из всех, встреченных мною…
С этими словами Ник вступил по колено в горячую воду. Она взяла в одну руку мыло, в другую губку.
Какое это было наслаждение для них обоих – прикосновение ее рук к его телу.
Тюремные стены исчезли, все скрылось в тумане. Ник не жалел, что это происходит в последний раз. Встав у стены перед расстрельным взводом, он будет помнить, что жизнь прожита не впустую. Судьба подарила ему любовь, какой не всякий мужчина удостоился бы – как бы богат и знатен он ни был.
25
Трибунал – это трое судей. Двое из них – хуаристские солдаты, третий – пожилой чиновник муниципалитета Дуранго, служивший разным режимам. Каждому из них пришлось воочию лицезреть зверства, творимые в годы бесконечной гражданской войны.
Они представляли правосудие республики Мексика, которой пока не существовало, и ее президент еще добирался до столицы. Эти люди странствовали из города в город по разоренной, охваченной междуусобицей стране, вынося приговоры, чаще всего смертные, потому что, по их убеждению, только смерти заслуживали враги республики, недавние палачи мексиканского народа.
Николасу предоставили защитника, местного адвоката, который имел несчастье начать свою практику в тот год, когда разразилась гражданская война. Поэтому других законов, кроме законов военного времени, он не признавал.
От Альфонсо Найо разило пульке, когда он явился в камеру Ника за пару минут до начала суда. Найо не задал ему никаких вопросов, только назвал себя и удостоверился, что заключенный готов предстать перед судом. Ник не питал никаких иллюзий насчет защиты. Адвокат будет лишь молча стоять рядом с ним в момент оглашения приговора.
Когда Николаса ввели в судебный зал, он еще раз мысленно поблагодарил Мерседес за то, что она своими стараниями привела его в божеский вид. В печальном исходе он не сомневался, но хотя бы сможет достойно выглядеть в глазах судей, как истинный Альварадо, а не безродное отребье из трущоб Нового Орлеана. Только бы ее не было в зале суда.
Но судьи признали, что она его законная жена и допустили Мерседес на заседание.
«Моя жена!» Да, она была таковой – не по церковным и гражданским законам, а по законам любви.
Как ужасен будет для нее этот дьявольский спектакль. Ник знал, что означает суд военного трибунала. Быстрота и безжалостность – ничего больше. А если Мерседес начнет утверждать, что он не Лусеро Альварадо, а самозванец, залезший в ее постель, какой позор падет на ее голову!
Целую толпу вакеро привела она с собой из Гран-Сангре в Дуранго, но они все бессильны штурмовать каменные стены правительственного здания, даже если это взбредет им в головы.
Мерседес вошла в зал, сопровождаемая молодым солдатиком. Они обменялись взглядами. В его глазах была мольба, чтобы она воздержалась от отчаянных действий, но по ее упрямо вскинутому подбородку и пламени в зрачках Ник понял, что она готова на все.
Какая-то публика рассаживалась с шумом на жестких деревянных стульях судебного присутствия – двое прилично одетых торговцев, какой-то батрак в отстиранной по этому поводу ветхой рубахе. Свидетели преступлений Лусеро. Ник мог только гадать, кто они.
Девочку лет пятнадцати буквально втолкнули в двери. Ее длинные угольно-черные волосы были скромно убраны под платок, широкое платье скрывало совсем незрелые женские формы. Таких именно девчонок его братец любил брать силой. Она со страхом глянула на Ника, и вдруг в глазах ее зажглась такая ненависть, что он ощутил себя уже в могиле.
Судья, восседавший посередине, окинул взглядом зал. Он выглядел не судьей, а уже приготовившимся к свершению казни палачом – длинный крючковатый нос нависал над мощными, бульдожьими челюстями. Исчадие ада! Сколько смертных приговоров он уже вынес? Голос его был как иерихонская труба, он заполнил весь зал и загремел так, что задребезжали тонкие стекла в зарешеченных окнах:
– Обвиняемый, встаньте!
Ник поднялся.
– Вы, Лусеро Альварадо, известный под прозвищем Эль Диабло, обвиняетесь в массовых убийствах, изнасилованиях, грабежах и применении недозволенных пыток к взятым в плен офицерам республики. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Нетрезвый адвокат покачнулся, но постарался восстановить равновесие. Он раскрыл было рот, но Ник опередил его:
– Признаю свою вину. Почему бы не сэкономить деньги республики и не огласить приговор немедленно?
– Нет! Я не позволю!
Мерседес сорвалась с места и устремилась к скамье подсудимого.
– Он не виновен! Он вообще не Лусеро Альварадо!
– Откуда вы это знаете, мадам? – удивился другой судья, усатый ветеран.
– Я жена Лусеро Альварадо – Мерседес Себастьян де Альварадо. Этот человек – не мой муж.
В зале зашумели, и председательствующий рявкнул, чтобы навели порядок. Пока ропот еще не утих, третий судья обратился к женщине:
– Пожалуйста, сядьте, сеньора. Позже вам дадут слово.
Некая тень торжества была на лице Мерседес, когда она, глянув на Ника, вернулась на свое место.
Начался допрос свидетелей. Все они – и торговцы, и крестьяне – перечисляли многочисленные зверства, учиненные Эль Диабло. Последним выступил деревенский священник, рассказавший, как командир контргерильи въехал прямо в церковь на громадном черном коне и приказал солдатам срывать золотые украшения с алтаря.
Защитник Фортунато и не пытался спрашивать о чем-либо свидетелей. Молчал обвиняемый, молчала и Мерседес. Только руки ее находились в беспрестанном движении, сжимаясь в кулаки и теребя ткань платья.
Наконец после череды мужчин вызвали Маргариту Оливидад. Молодая женщина, подхватив юбки, устремилась к столу судей, но по дороге задержалась, встала напротив подсудимого и несколько мгновений молча сверлила его взглядом.
Дальше последовала ее обстоятельная исповедь о жестоком обращении с нею Эль Диабло.
Указав на Ника пальцем, она в конце вскричала:
– За то, что он сотворил со мною, ему нет места среди живых!
Адвокат опять промолчал, и тогда Мерседес возвысила голос:
– Ваша честь… господа судьи! Эта женщина указывает не на того человека.
Двое судей предпочли бы не слушать ее заявления, но старый солдат начал что-то упорно шептать главному судье.
– Вам дадут слово, мадам, в свое время, – недовольно процедил тот и подал знак Маргарите Оливидад покинуть свидетельское место
– Пожалуйста, ваша честь, задержите ее. Я намерена задать ей несколько вопросов.
Мерседес вышла вперед. Николас не мог налюбоваться ею. Она сменила простой наряд на темно-зеленое шелковое платье и черную бархатную накидку, скрывающую ее беременность. Тщательно уложенные волосы высились золотой короной над ее головой. Она выглядела именно той, кем была, – до мозга костей гачупино благородной крови, креолкой, хозяйкой Гран-Сангре, сеньорой Альварадо. Мерседес обратилась к свидетельнице:
– Вы, я знаю, испытали боль, страх и унижения, сеньора Маргарита. Я тоже жила в уединенном месте, куда наведывались и солдаты, и контргерилья. Они грабили и… поступали еще хуже… Я их боялась, как и вы, но мне повезло, что в кармане у меня был револьвер, когда французский офицер вздумал изнасиловать меня.
Маргарита слегка растерялась и оробела при виде столь богато одетой и красивой сеньоры.
– Но я запомнила лицо этого подонка, – продолжала Мерседес. – Уверена, что лицо Эль Диабло в мельчайших деталях так же запечатлелось в вашей памяти.
Женщина опять указала на Ника.
– Вот он! Я никогда не забуду его волчьих глаз!
– Да, его глаза похожи на глаза Лусеро Альварадо, ведь они… братья!
Все разом принялись шептаться. Судьи молчали, завороженные этим шипением, словно громадная змея вползла в зал, желая поприсутствовать на судилище.
– Николас Форчун – незаконный сын моего свекра, но, несмотря на внешнее сходство сводных братьев, у них есть и различия. Николас был наемным солдатом и участвовал во многих войнах. У него на теле и лице есть шрамы, которых нет у Лусеро. Взгляните на обвиняемого, Маргарита! Вглядитесь попристальнее!
Маргарита упрямо качнула головой:
– Вы встретились с французом в своей богатой гасиенде, а я с насильником в своей темной хижине. Будь вы на моем месте, когда вас истязают, колют ножом и режут на вас платье, вряд ли вам было до лица злодея, сеньора!
– Но у Эль Диабло не было этого шрама на щеке, – уже в отчаянии все-таки настаивала Мерседес.
– Глаза те же… волчьи! – Женщина зарыдала.
Судья стукнул молотком:
– Здесь республиканский трибунал, а не гасиенда, где вы властны творить расправу над пеонами. Нас интересуют сейчас не ссадины и шрамы, а то, как вы вступили в связь с Николасом Фортунато, если таковым, по вашему утверждению, является обвиняемый?
– Не говори! Ничего не говори им! – не выдержал Ник.
– Меня обмануло их сходство. Я была едва знакома с супругом, и четыре года он отсутствовал. Но вскоре я поняла, что Николас – это Николас, а не Лусеро, – решительно произнесла Мерседес.
– Вы сознательно пошли на прелюбодеяние?
Мерседес проигнорировала вмешательство судьи.
– Николас Форчун совсем другой человек. Он проявлял доброту там, где Лусеро Альварадо был бы безжалостен. Он знал больше, чем невежественный Лусеро.
– Если законный супруг оставил вас, уйдя на войну четыре года тому назад, чей ребенок?..
Она не дала судье закончить:
– Николаса Фортунато.
– Это означает кровосмешение? Вы в этом признаетесь?
Даже те из судей и кое-кто из публики, кто, может быть, сочувствовал ей, сейчас отвернутся от нее с отвращением. Религиозные и одновременно суеверные мексиканцы. Костер для ее сожжения уже сложен. Ей вдруг захотелось, чтобы его зажгли поскорее.
– Даже поняв, что он не мой супруг, я притворялась, что не знаю правды, потому что… я желала быть с ним, я полюбила его…
Это было ее послание Нику. «Я люблю тебя!»
– Очевидно, что сеньора добивается любыми средствами освобождения своего мужа, – скучным голосом произнес судья из Дуранго, занимающий председательское кресло. – Мы выслушали достаточно свидетельств о вине Эль Диабло. Стоит ли нам затягивать процедуру?
– Вам никто не простит ошибку, сеньоры! – вскричала Мерседес. – Ник Форчун служил вам. Нет! Он даже сделал для Мексики больше, чем вы все. Он спас жизнь Хуаресу!
Ник вскочил:
– Молчи, Мерседес!
Она опустилась на стул почти без чувств.
Ник завладел вниманием аудитории:
– Жена любит меня и из-за этого, жертвуя своей репутацией, идет на всяческие уловки. Я ее законный супруг – Лусеро де Альварадо. Наш ребенок, который вот-вот должен родиться, – наследник Гран-Сангре. Конечно, жаль, что он не увидит живым отца, но я признаю свою вину и готов понести наказание!
Мерседес готова была броситься в объятия Ника, но вызванная судьей стража окружила ее тесным кольцом.
Судья зачитал приговор.
– Лусеро Альварадо! – добавил он после официального текста. – Вам дается три дня, чтобы приготовиться к смерти, исповедаться и затем предстать перед расстрельным взводом.
Лусе взирал на пламя походного костра, погруженный в раздумья. Раньше он не позволял себе подобную неосторожность. Человек, чьи глаза привыкли к свету, не сможет различить врагов, подкрадывающихся к нему из темноты. Но он перестал заботиться о своей безопасности, как только увидел «Прекрасную леди», отплывающую из гавани Веракрус.
Он и его люди опоздали всего лишь на один час. Но этого часа хватило кораблю, чтобы преодолеть приливную волну, войти в глубокие воды и направиться в Гавану, унося с собой мексиканское серебро и генерала Леонардо Маркеса. Такое ничтожное опоздание! Так все было близко, что, казалось, можно ухватить рукой. Его наставник предал, да вдобавок еще и надсмеялся над своим учеником.
«Ник тоже посмеется», – подумал Лусеро с досадой.
Ник заполучил роскошную женщину и поместье. Ник умен, он не зря предупреждал, что Маркес не имеет ни души, ни совести. Впрочем, о какой совести идет речь, его душа уже давно продана дьяволу.
– Что будем делать, хозяин? Куда пойдем? – спросил Жорж, преданный и тупой, может быть, и преданный потому, что тупой, как пень. – Диас уже в Мехико, и, наверное, богатых людей ни там, ни на дорогах уже не осталось. Всех обчистили до нитки.
– Я думаю… Оставь меня.
– Долго думать нельзя. – Маленькие свинячьи глазки Отто Шмидта буравили Лусеро. – Вы думаете, а Диас уже шагает. И не вздумайте удрать от нас, командир. Нам надо держаться вместе.
«Шмидт безумен, но насколько хватит этого безумия, чтобы выстоять в сражении с целой нацией?» – с горечью подумал Лусеро.
– Я не собираюсь распускать команду. Ты прав. Вместе нам веселее.
– И где мы будем веселиться? – настаивал немец.
– На севере, в Соноре. Там еще не тронули богатеев. А за границей штата есть серебряные рудники в Нью-Мексико.
Он внушал соратникам надежду… но не себе.
После долгого, утомительного марша, когда им приходилось голодать, обходя населенные пункты, чтобы не быть замеченными, они добрались наконец до окраины Дуранго. Лусе опасался, что его черный жеребец будет узнан местными жителями, и не решился въехать в город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48