Мерседес изучающе посмотрела на него. Она и не знала, как реагировать на его слова.
Ее потрясла жажда убийства, охватившая его, чему только недавно она была свидетельницей, его варварская страсть к кровавому единоборству. И все же этот загадочный человек, так изменившийся за годы отсутствия, притягивал ее.
Она смазала ему рану целительной мазью и выпрямилась. Он тоже встал и привлек Мерседес к себе.
Безмолвно, тесно прижавшись друг к другу, они проследовали к лагерному костру.
7
Проезжая по широкой изви-листой долине Рио-Сонора, Мерседес не уставала любоваться, с какой грацией истинного идальго Лусеро управляется с конем. Он восседал в седле так уверенно, словно составлял с животным единое целое. В каждом его жесте ощущалась властность и высокомерие аристократа, за которого она и вышла четыре года назад. И все-таки он был другой.
Ее мысли вернулись к моменту пробуждения в предрассветный час, когда она покоилась в его объятиях под плотными шерстяными одеялами.
Вчера он предстал перед ней диким воином, приблизиться к которому было страшно. Однако она решилась лечь рядом с ним, и он не стал ни применять силу, ни предъявлять свои права… Он только согрел ее своим теплом.
И она спокойно уснула, прижавшись к его груди. Рядом был Хиларио и другие слуги, и уютно потрескивали сучья в костре.
Простота их общения, отсутствие всякой стеснительности перед слугами, неожиданная нежность, исходящая от его могучего тела, ввергли ее в состояние блаженства и умиротворения.
Что творит с нею этот человек, которого она поклялась не подпускать к себе? Он уже подарил ей одну краткую ночь страсти, дал ей познать чувственную тягу женщины к мужчине, таинственную и властную. Этого было достаточно, чтобы пробудить к жизни ее молодое неопытное тело.
Теперь новые ощущения, вызванные его трогательной заботой о ней, приподняли их отношения на какой-то иной, более возвышенный уровень. Поступает ли он так с целью еще сильнее ранить ее впоследствии? Она не должна отдавать ему в руки власть над собой. Что бы он ни предпринял, она не поступится своей независимостью, не нарушит данную себе клятву. Иначе она превратится в жалкое подобие женщины, какой стала донья София.
Всадники появились на вершине холма, длинный караван, тяжело нагруженные мулы, жирные купцы и суровые вооруженные охранники. Пережидая прохождение каравана, пересекавшего им дорогу, они выяснили, что тот держит путь на юг, в портовый город Гуаймас.
После этой встречи им попадалось уже много путешественников. По мере их приближения к конечному пункту дорога становилась все оживленней. Эрмосильо – старинный и красивый город – раскинулся по всей ширине просторной долины Рио-Сонора. Сверкающие золотом шпили его замечательного кафедрального собора виднелись издалека, звон колоколов подбадривал и манил усталых путников.
Вереница фонтанов, окруженных длинными низкими скамьями в тени пышных апельсинных и лимонных деревьев, предлагала долгожданный отдых, прохладу и спасение от невыносимой полуденной жары. Повсюду громадные тополя шумели листвой на ветерке, затеняя ряды зданий из необожженного кирпича, выстроенных вдоль прямых, мощенных булыжником улиц.
Город жил в нервном напряжении, будучи оккупирован французским гарнизоном, командующий которого добивался покорности населения при помощи штыков. Купцам и лавочникам грозило тюремное заключение и конфискация имущества, если они не выполнят все без исключения требования чиновников и станут уклоняться от уплаты налогов в императорскую казну.
Рынок и лавки были открыты, но лишь редкие покупатели заглядывали туда и чаще всего уходили с пустыми руками, напуганные возросшими ценами. Мрачные типы, готовые на убийство за несколько монет, притаившись в тени, ощупывали хищным взглядом каждого незнакомца, который появлялся в городе. От их неподвижных, мертвых глаз любого бросало в дрожь, руки с грозным намеком покоились на рукоятках устрашающего вида револьверов.
Повсюду мелькала яркая бело-голубая униформа французских солдат. Их оживленная скороговорка доносилась из каждой кантины, из каждого общественного здания. Если и раздавался чей-то смех, то это смеялись французы. Местные жители были угрюмы и молчаливы.
– Не думаю, хозяин, что вам будет сложно нанять здесь вакеро. Бездельников тут хоть пруд пруди, а хороших работников что-то не видно, – заметил Хиларио, когда они проезжали мимо распахнутых дверей заполненной народом кантины.
– Я углядел достаточно отчаянных парней, но все они не того сорта публика.
– Это верно. Вряд ли им охота возиться со скотом, – согласился Хиларио. – Но я поищу тех, кто хотя бы сможет отличить осла от коровы.
– Я намерен платить пятьдесят песо в месяц. Посмотрим, кого ты найдешь. Встретимся в «Змее и кактусе» вечером. Я хочу сначала устроить как следует жену и дочь.
Хиларио кивнул и подал знак Тонио и двум юнцам следовать за ним. Расспросив, где находится обитель урсулинок, Николас и Мерседес отправились туда по извилистым боковым улочкам.
Массивные двери из грубо обструганных досок загораживали вход в приземистое уродливое строение. Лишь крест на верхушке маленькой церкви виднелся из-за глухой, без единого окошка стены.
Николас спешился и кулаком постучал в дверь. Наконец в крохотном отверстии, прикрываемом отодвинувшейся со скрежетом заслонкой, показалась женская голова с аскетическими чертами лица и глазками, растерянно моргающими от яркого полуденного света.
– Что вы хотите? – спросила монахиня с робостью.
– Я дон Лусеро Альварадо. Мне нужно побеседовать с матерью настоятельницей о деле, весьма безотлагательном.
Маленькая монахиня вновь поморгала глазками, потом отперла и приоткрыла дверь и отступила, пропуская посетителей с явно выраженной неприязнью на миниатюрном исхудавшем личике.
Они прошли во двор монастыря.
– Следуйте за мной, – произнесла монахиня сухо и официально и повела их по пыльной тропинке, пересекающей двор по диагонали и упирающейся в здание церкви.
Двор был замкнут со всех сторон рядами глинобитных келий, пристроенных к внешним стенам. Узкая галерея с крышей из пальмовых листьев окаймляла кельи, давая немного тени, столь необходимой в изнурительную жару.
Мерседес увидела следы эпидемии, унесшей на тот свет мать Розалии. Большинство келий пустовало, и их двери были распахнуты настежь. То, что когда-то было комнатой для занятий, превратилось в импровизированный госпиталь со множеством деревянных скамей, сдвинутых сейчас в сторону. На освободившемся пространстве пола рядами были разложены соломенные тюфяки, сейчас пустующие. Лишь двое страдалиц в дальнем углу еще цеплялись за жизнь. Мучимые страшным обезвоживанием, которое сопровождает последнюю стадию холеры, и адскими болями, они испускали душераздирающие стоны.
Наверное, здесь и отдала Богу душу мать Розалии. Вспомнил ли супруг Мерседес о своей мертвой возлюбленной, когда они торопливо миновали лазарет? Были ли его сохранившиеся чувства к ней причиной желания признать их общее дитя?
Мысль о том, что она ревнует к умершей женщине, промелькнула где-то в тайниках ее сознания и заставила устыдиться самой себя. Мерседес отогнала эту мысль и стала готовиться к встрече с девочкой.
В поле зрения никаких детей не попадалось. Где же прячется маленькая Розалия? Как ребенок воспримет известие о появлении отца и долгое путешествие с двумя чужими ей людьми? Мерседес не могла представить себе Лусеро в новой роли.
Двое сестер-монахинь в поношенных серых одеяниях тихо переговаривались о чем-то, судя по их лицам, невеселом возле колодца в центре двора. Их голоса заглушал громкий скрип ворота, когда они поднимали наверх тяжелую бадью. Привратница и ее подопечные прошли мимо колодца, незамеченные монахинями, словно были невидимками, и приблизились к келье, примыкающей к церкви.
Дверь была раскрыта настежь, но сестра привратница все равно постучалась.
В ответ прозвучал из глубины кельи красивый, звучный голос:
– В чем дело, сестра Агнес?
– Дон Лусеро прибыл по поводу Розалии, – кратко пояснила привратница.
– Пусть войдет.
Их встретила высокая, старая, но не согбенная годами женщина. Ее умные проницательные карие глаза изучали вошедшую пару с нескрываемым интересом. Выдающийся вперед нос с горбинкой, резкие черты лица свидетельствовали о волевом характере их обладательницы.
– Я мать настоятельница Катерина, дон Лусеро. Я не рассчитывала, что отец Розалии явится сюда лично, – добавила она, слегка повернув голову в сторону, ожидая, что посетитель представит ей свою спутницу.
За короткими фразами, произнесенными ею, Николас угадал некоторую растерянность. Она отправила письмо его отцу и была в полной уверенности, что падре Сальвадор или кто-то из слуг просто привезут мешочек с деньгами как плату за поступление девочки в другой приют.
– Я понял, что до вас еще не дошло известие о кончине моего отца дона Ансельмо. Меня призвали домой, чтобы принять бразды правления поместьем.
При упоминании о смерти старого дона монахиня осенила себя крестным знамением.
– Я ничего не знала. Конечно, я распоряжусь отслужить мессу за упокой его души.
В ее тоне сквозила убежденность, что усопший очень нуждается в этом.
– Наша семья будет вам благодарна, мать настоятельница. Позвольте представить вам мою супругу, донью Мерседес Себастьян де Альварадо.
Тонкие брови монахини чуть вскинулись вверх, но лицо сохранило бесстрастное выражение.
– Мне доставляет удовольствие принять вас в нашей скромной обители. – Она указала на деревянный без обивки стул: – Пожалуйста, садитесь… Боюсь, что я не многое могу вам предложить для освежения. Может быть, стакан холодной воды?
Подумав о монахинях, надрывающихся возле колодца, Николас ответил:
– Спасибо, но мы уже утолили жажду по пути сюда. Могу я увидеть мою дочь?
– Я не думаю, что это будет разумно, сеньор. Розалия очень подавлена смертью матери. К тому же ей предстоит долгая дорога в другой монастырь. Встреча с двумя незнакомыми людьми взволнует ее еще больше и может повредить здоровью. Вы можете оставить мне все, что решили израсходовать на ее будущее содержание…
– Вы не поняли меня, мать настоятельница. Я приехал, чтобы забрать ее домой… в Гран-Сангре.
Ник боролся с собой, с трудом сохраняя внешнюю невозмутимость. Явное недоверие, отразившееся на лице монахини, делало эту задачу почти невыполнимой.
Старуха обратилась к Мерседес:
– И это также ваше желание, сеньора?
– Разумеется. Я просила у мужа разрешения разделить с ним заботы о девочке.
– Столь значительные перемены в судьбе Розалии необходимо тщательно обсудить, – сухо произнесла монахиня, но не могла скрыть любопытства, которое вызвало у нее поведение Мерседес.
– Ни один ребенок не ответствен за обстоятельства своего появления на свет, – заявила Мерседес в поддержку супруга, ощущая, что в этот момент их близость укрепилась. – Пожалуйста, не откладывайте наше свидание с ней.
– Хорошо. Вы найдете ее еще горюющей по своей матери, но девочка умна и развита для своих лет. Может быть, ее сердечко откроется вам…
Монахиня прервала себя на полуслове и направилась к выходу из кельи.
Они последовали за ней по галерее, миновали несколько дверей, пока не достигли вытянутого в длину, с низким потолком и крошечными оконцами помещения. Внутри за толстыми стенами было прохладно, сумрачно и царила тишина.
В углу сидели три девочки, и сестра Агнес учила их молитвам. Недавно еще этот спартанский дортуар служил общей спальней для двадцати детей, но большинство из них было отправлено в другие места из-за кончины монахинь, ухаживавших за ними. Так пояснила мать настоятельница, когда они остановились на пороге, вглядываясь в сумрачную глубину просторной, но угрюмой комнаты.
Она позвала Розалию. Самая маленькая из трогательной троицы встала, сделала реверанс сестре Агнес и покорно засеменила на зов по проходу между пустыми тюфяками, уложенными на полу. Розалия была высока ростом для своего возраста – наследство, доставшееся ей от мужчин рода Альварадо, так же как и вьющиеся густые волосы цвета воронова крыла. Она осторожно переступала через брошенные кое-где в беспорядке одеяла, крохотной ручонкой приподнимая обтрепанный подол серой юбчонки. Сандалии были велики для ее ножек и шлепали по полу.
С опущенной головой она остановилась перед матерью настоятельницей. Мерседес почувствовала укол в сердце при виде худенького существа – никому не принадлежавшего и никому не нужного.
Монахиня обратилась к чете Альварадо:
– Это Розалия Херрера. Розалия, сделай реверанс дону Лусеро Альварадо и его супруге донье Мерседес.
В дальнейшие разъяснения мать настоятельница не стала вдаваться, предоставив сеньору самому искать способ, как признать ребенка своим и поведать об этом маленькой девочке.
Розалия вежливо и послушно приветствовала незнакомую ей пару. Николас в смущении долго не отвечал.
– Здравствуй, Розалия, – наконец промолвил он.
Мерседес, понимая, как ему нелегко, опустилась на колени и положила руку на плечо девочки.
– Мы проделали большой путь, чтобы увидеться с тобой. Нам бы хотелось, чтобы ты жила с нами в нашей гасиенде.
Лицо маленького эльфа проглянуло сквозь занавес черных локонов, когда Розалия вскинула головку. Нос и ротик ее были изящны, черты лица – правильны. Единственным свидетельством индейской крови матери был ее смуглый цвет кожи.
Она смотрела на Мерседес глазами большими и серьезными, черными, но с серебристой радужной оболочкой. Не было сомнения, что она – Альварадо.
Девочка поднесла было правую ручку ко рту, потом, бросив украдкой взгляд на мать-настоятельницу, спрятала ее в складках бесформенной, слишком просторной для нее рубахи.
– Я твой папа, Розалия, – мягко произнес Николас, встав на колени рядом с Мерседес.
Он не был уверен в том, что такой маленький ребенок поймет его. Будучи в ее возрасте, он уже испытал многое и многое понимал. Была ли ее коротенькая жизнь так похожа на ад, как его в раннем детстве?
– Мама говорила, что у меня нет папы. Теперь она умерла. Сестра Агнес сказала, что мне придется жить в другой обители, а потом стать монахиней.
– В этом нет необходимости, – грубовато прервал ее Николас, а затем, спохватившись, добавил: – Я сожалею, что твоя мама скончалась, но я действительно твой отец. Теперь моя очередь заботиться о тебе. Ты не обязана становиться монахиней и жить в монастыре.
Девочка осторожно перевела взгляд с мужчины на красивую сеньору. Воспитываясь в исключительно женском мирке, она не знала, как воспринять его заявление. От женщины она ожидала помощи и совета.
– Вы прекрасны, как ангел, – обратилась она к Мерседес. – У них у всех волосы из золота. Вы про это знаете?
– Нет, – Мерседес ответила ей со всей серьезностью. – Я думаю, что у некоторых ангелов могут быть такие же черные волосы, как у тебя.
Она потрогала один упругий завиток, такой же, как у Лусеро, погладила девочку по щеке и развела руки в стороны, раскрывая этой милой несчастной малышке свои объятия.
Как-то неожиданно и естественно Розалия устремилась к ней и крепко прижалась к красивой, доброй сеньоре.
– Он правда мой папа? – робко прошептала она на ухо Мерседес.
– Да, конечно, – заверила Мерседес ребенка.
– Никто из других девочек не имел папы. У меня одной была мама… пока…
Мерседес прижала Розалию к груди, нежно поглаживая плачущую девочку. Ощущая подозрительную тяжесть в груди, Николас поднялся с колен и обратился к монахине:
– У вас найдется место, где моя жена могла бы переночевать? Мы не отправимся в обратный путь в Гран-Сангре раньше завтрашнего утра, а постоялые дворы и кантины в городе не очень подходят для сеньоры. К тому же было бы лучше для Розалии, если она проведет ночь вместе с моей женой здесь, в привычной для нее обстановке.
– Милости просим ее разделить с нами наш убогий кров. Мы готовы предоставить ей убежище на все время, пока мы здесь остаемся. Через две недели монастырь закрывается. Да пребудет с вами благословение Господне! Желаю вам приятного пути!
Мерседес встала, стараясь удержать на руках длинноногую девочку, которая была слишком тяжела для нее.
– Я отнесу ее до вашей кельи, – вызвался Ник и подхватил ребенка, показавшегося ему при его росте и силе легче пушинки.
Розалия без возражений устроилась у него на руках. Когда тонкие детские ручонки обвились вокруг его шеи, тягостное ощущение в груди вновь обнаружило себя, а недостойная мужчины влага навернулась на глаза. Чувство родства он познал впервые в жизни.
Когда сумерки опустились на лабиринт узких улочек, крики, доносящиеся из «Змеи и кактуса», стали столь громкими, что разносились далеко вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48