— С Арекипы началась и революция Одрии, Фермин.
— Он хочет показать стране, что Арекипа — бастион одристов, — сказал сенатор Ланда. — Население города разгоняет митинг Коалиции, оппозиция попадает в дурацкое положение, дорожка партии Возрождения на выборы пятьдесят шестого года укатана.
— Из Лимы прилетят двадцать пять костоломов, — сказал Аревало. — А меня просили прислать грузовик с крепкими ребятами — специально для свалки.
— Он тщательно приготовил эту бомбу, — сказал Ланда. — Но повторить историю с Эспиной ему не удастся. На этот раз бомба взорвется у него в руках.
— Молина все хотел поговорить с сеньором Лосано, — сказал Лудовико, — а тот исчез куда-то. И сам дон Кайо — тоже. Его секретарь все отвечал: его нет, его нет.
— Подкрепления прислать? — сказал Кабрехитос. — Да ты бредишь, Китаец. Никто мне ничего не говорил. А я и захотел бы — не смог, у нас у самих дел по горло.
— Китаец прямо рвал на себе волосы, — сказал Лудовико.
— Хорошо хоть, сенатор Аревало прислал нам помощников, — сказал Молина. — Полсотни, кажется, самых боевых. С ними, с вами и своим личным составом сделаем все, что в наших силах.
— Надо бы попробовать здешние фаршированные перцы, — сказал Иполито, — а то не поверят, что мы были в Арекипе.
Они перекусили, а потом, ослушавшись приказа, решили погулять по городу: узкие улочки, негреющее солнце, домики с забранными решеткой окнами, поблескивающий булыжник под ногами, церкви, священники. Трифульсио хватал воздух, как рыба, а Тельес показывал на стены: вот это пропаганда, Коалиция времени даром не теряет. Сели на скамейку лицом к серому фасаду кафедрального собора, а мимо проехала машина с громкоговорителем на крыше: все на митинг в муниципальный театр на встречу с лидерами оппозиции, митинг состоится в семь часов. Из окон швыряли листовки — прохожие поднимали их, проглядывали и тут же выбрасывали. Высоко здесь, думал Трифульсио. Ему рассказывали про такое: сердце стучит, как барабан, а дышать нечем. Он чувствовал себя как после драки или долгого бега: в висках стучало, билась жилка на запястье. А может, просто старость, думал Трифульсио. Дорогу назад не запомнили, пришлось спрашивать. Комитет партии Возрождения? — недоумевали прохожие, — первый раз слышу. Ну и партия у Одрии, веселился Мартинес, никто и не знает даже, где ее искать. Добрались наконец, а главный на них напустился: вы что, на экскурсию сюда приехали? С главным было еще двое: один — маленький в очках и при галстучке, а второй — здоровенный рябой верзила в рубашке без пиджака, и маленький стал ругать главного: обещали пятьдесят, а прислали пятерых. Издеваются, что ли?
— Позвоните в Лиму, доктор, постарайтесь связаться с доном Эмилио, или с Лосано, или с сеньором Бермудесом, — сказал ему главный. — Я всю ночь звонил, и ничего не вышло. Сам теряюсь, понимаю еще меньше, чем вы. Сеньор Лосано сказал дону Эмилио: пятерых, и вот мы перед вами, доктор. Пусть они вам объяснят это недоразумение.
— Да ведь дело тут не только в количестве, нам нужны умелые, обученные люди, — сказал доктор Лама. — И потом, это вопрос принципа. Меня обманули.
— Да ладно, доктор, — сказал рябой. — Справимся как-нибудь. Сходим на улицу Меркадо, к рынку, возьмем народу сотни три, с ними и ударим на театр.
— А ты уверен в них? — сказал главный. — Что-то мне плохо верится, Руперто.
— Уверен как в самом себе, — сказал Руперто. — Кой-какой опыт имеется. Поднимем весь рынок и налетим.
— Пойдемте к Молине, — сказал доктор Лама. — Его люди уже, наверно, прибыли.
— И в префектуре, Амбросио, увидели мы этих знаменитых громил сенатора Аревало, — сказал Лудовико. — Вместо пятидесяти их оказалось пять.
— Тут что-то не то, сеньор префект, — сказал Молина. — Нас дурачат. Так не пойдет.
— Я попытаюсь дозвониться министру, запрошу у него указаний, — сказал префект. — Мне кажется, секретарь врет. Нет его, вышел, еще не вернулся, уже ушел. Альсибиадес, женоподобный такой.
— Да нет, это не недоразумение, это больше похоже на саботаж, — сказал доктор Лама. — А это твои, Молина? Двое вместо двадцати пяти? Ну, нет, примите мой отказ.
— Альсибиадес — мой человек, — сказал сенатор Аревало. — Но ключевая фигура — Лосано. Он понятлив и ненавидит Бермудеса. Ну, разумеется, придется позолотить ручку.
— Пять олухов, — сказал Лудовико, — причем один — старик: еле дышит. И вы считаете, что они да мы двое разгоним митинг? Мы ведь не супермены, сеньор префект.
— Все вам будет, — сказал дон Фермин. — Я поговорю с Лосано.
— Придется вам вводить ваших людей, Молина, — сказал префект. — Знаю, что не планировалось и что сеньор Бермудес не хотел, чтобы местные принимали участие, но другого выхода нет.
— Нет, Фермин, вам не стоит, — сказал Аревало. — Вы — член Коалиции, официальный противник режима, а я его столп, так что мне Лосано поверит больше. Я этим займусь.
— Ну, Молина, на скольких парней мы можем рассчитывать? — сказал доктор Лама.
— Человек двадцать, — сказал Молина. — Но все — агенты в офицерских званиях и просто так не согласятся. Потребуются какие-то наградные или что-то вроде страховки.
— Дайте все, что потребуют, лишь бы только помогли разогнать это сборище, — сказал Лама. — Я вам обещаю…
— Кажется, мы напрасно так всполошились, — сказал префект. — Театр еще и наполовину не заполнен. Да кто в нашей Арекипе знает этих сиятельных господ из Коалиции?
— Придут зеваки — из чистого любопытства, и они же, чуть что, бросятся бежать, — сказал доктор Лама. — Но тут, повторяю, дело принципа. Нас обманули, господин префект.
— Я все-таки постараюсь пробиться к министру, — сказал префект. — Может быть, Бермудес передумал — тогда пусть проводят свой митинг.
— Нет ли у вас какой-нибудь таблетки? — спросил главный. — Вот тому самбо. Видите, как он дышит: горная болезнь. Того и гляди брякнется.
— А зачем сунулись в театр, раз людей не набрали? — сказал Амбросио. — Что они, ополоумели, Лудовико?
— Зачем, зачем, — сказал Лудовико. — Наплели нам с три короба, а мы уши развесили и даже пошли есть эти самые перцы, о которых мечтал Иполито.
— В Тиабайе их несравненно готовят, — сказал Молина. — Отлично идут под кукурузную водку. А часам к четырем приходите в комитет. Там сборный пункт.
— По какой причине? — сказал Аревало. — Причину, Лосано, вы сами прекрасно знаете. Утопить Бермудеса.
— Но это же значит сыграть на руку Коалиции, сенатор, — сказал Лосано. — На этот раз я вам не смогу помочь. Подложить такую свинью дону Кайо — сами понимаете. Он — министр, мой прямой начальник.
— Сможете, Лосано, — сказал Аревало. — Мы с вами вместе — сможем. Все зависит от нас двоих. Не посылайте людей в Арекипу, и план Бермудеса лопнет.
— А потом что? — сказал Лосано. — Ведь дон Кайо не с вас спросит, а с меня, своего подчиненного.
— Вы полагаете, Лосано, что я служу Коалиции, и в этом ваша ошибка, — сказал Аревало. — Нет, я служу правительству. Я сторонник режима и противник Коалиции. Режим испытывает сейчас трудности, и надо помочь ему справиться с ними, удалив со здорового ствола сухие и гнилые ветки. Я имею в виду Бермудеса. Вам понятно, Лосано? Вы окажете услугу не Коалиции, а президенту.
— Президент осведомлен? — сказал Лосано. — Это меняет дело.
— Официально президент не может быть осведомлен, — сказал дон Эмилио Аревало. — Но для чего-то же существуем мы, его друзья?
От чичи только хуже стало, подумал Трифульсио. Кровь как будто загустела в жилах, вот-вот вскипит. Но он делал вид, что все в порядке, пил стакан за стаканом, улыбался Тельесу, Урондо, Руперто, Мартинесу, чокался с ними. Они уже были сильно навеселе. Рябой верзила просвещал их: вон в том доме останавливался на ночлег Боливар, чича у нас лучшая в мире — и смеялся, довольный, — у вас в Лиме нету такой. Никак ему было не втолковать, что приехали не из Лимы, а из Ики. Трифульсио думал: надо бы не одну таблетку принять, а две, глядишь, и полегчало бы. Он глядел на закопченные стены, на женщин, сновавших от плиты к столикам, потом пощупал себе пульс. Нет, кровь продолжала струиться по жилам, только медленно, страшно медленно. И кипела, кипела — он чувствовал, как плещутся в груди горячие волны. Скорей бы вечер, скорей бы разделаться с работой, с этим театром и вернуться в Ику. Не пора ли нам на рынок, спросил Мартинес. Руперто взглянул на часы: посидим, еще четырех нет. Двери забегаловки были открыты и Трифульсио видел маленькую площадь, скамейки и деревья, ребятишек, запускавших юлу, белые стены церкви. Наверно, и впрямь не в высоте дело, а в старости. Проехала машина с рупорами: все на митинг, все как один поддержим Коалицию. Руперто выругался. Тихо, тихо, сказал ему Тельес, не заводись раньше времени. Ну, дед, как здоровьице? — сказал Руперто, а он ответил: получше, внучек, улыбнулся и почувствовал, что ненавидит его.
— Хорошо, сенатор, — сказал Лосано, — но кое-какие меры предосторожности я все же приму. Людей отправлю, но поменьше. А остальные опоздают. Могу я рассчитывать на вас в этом…
— Во всем, Лосано, во всем можете рассчитывать на меня, — сказал Аревало. — А также на благодарность Коалиции. Эти господа будут думать, что вы оказываете услугу им. И прекрасно: пусть думают.
— Вы до сих пор не смогли связаться с Арекипой? — сказал Кайо Бермудес. — Ну, Альсибиадес, это уж слишком!
— Не понравились мне ихние знаменитые перцы, — сказал Иполито. — Все нутро себе ими сжег.
— Десятерых уговорил, — сказал Молина. — Остальные — ни в какую: ни за какие деньги, говорят, не будем лезть в эту кашу, да еще в штатском. Ну? Что будем делать, префект?
— Десять ваших, да двое из Лимы, да пятеро сенаторских — это семнадцать, — сказал префект. — Если доктору в самом деле удастся поднять рынок, тогда не все потеряно. Семнадцать человек, если их не ногой делали, могут навести шороху. Думаю, Молина, могут.
— Я, может быть, и дурак, но не до такой степени, — сказал Лосано. — Чеки не принимают.
— Алло, алло, Арекипа? — сказал Кайо Бермудес. — Молина, вы? Что там происходит, куда, к черту, вы запропастились?
— Господа из Коалиции тоже не такие уж дураки, — сказал Аревало. — Чек на предъявителя.
— Так ведь я вам звоню, дон Кайо, целый божий день, — сказал Молина. — И префект звонил, и доктор Лама. Это вас нигде разыскать не могли, дон Кайо.
— В Арекипе что-нибудь неблагополучно, дон Кайо? — сказал Альсибиадес.
— Сплошные неурядицы, дон Кайо, — сказал Молина. — Нам может не хватить людей, дон Кайо. Не уверен, что с такой горсточкой сумею что-либо сделать.
— Что вы несете, Молина? — сказал Кайо Бермудес. — Люди Лосано не прибыли? Люди Аревало — целый грузовик?
— Я дал десяток своих агентов, но согласитесь, дон Кайо, — семнадцать человек — вовсе не много, — сказал Молина. — Доктору Ламе я не очень-то верю, если честно. Обещает привести пятьсот, тысячу, но вы же знаете: он — фантазер несусветный.
— Что? Из Лимы — двое, из Ики — пятеро? — сказал Кайо Бермудес. — Это вам может дорого обойтись, Молина. Где остальные?
— Нету, — сказал Молина. — Это я вас спрашиваю, где они, почему не приехали все, кого вы нам обещали дать?
— И мы как ни в чем не бывало, ничего худого не подозревая, покушавши перцев, погуляли по площади, — сказал Лудовико. — Посмотрели театр, где предстояло нам работать.
— По моему мнению, дон Кайо, несмотря на эти непредвиденные обстоятельства, можно рассчитывать на успех, — сказал префект. — Коалиция здесь сторонников не имеет. Театр ей заполнить не удалось, как ни старалась. Там сотня зевак, не больше. Но как же, дон Кайо, вы думали, что прибыли все посланные?
— К этому кто-то приложил руку, и мы еще выясним кто, — сказал Кайо Бермудес. — Передайте трубку Ламе.
— Алло, это вы, сеньор министр? — сказал доктор Лама. — Я заявляю самый решительный протест. Вы нам обещали пятьдесят человек, а прислали семерых. Мы предложили президенту превратить этот митинг, устроенный заправилами Коалиции, в грандиозную народную манифестацию в поддержку правительства, а нам суют палки в колеса. Предупреждаю вас, отступать мы не намерены.
— Погодите ораторствовать, Лама, — сказал Кайо Бермудес. — Вот что я хочу знать. Вы можете нанять — за любые деньги — человек двадцать-тридцать и бросить их на поддержку отряда Молины? Двадцать-тридцать стоящих парней. Можете?
— Да могу хоть пятьдесят, — сказал доктор Лама. — Дело тут не в количестве, сеньор министр. Людей у нас хватает. Вы нам обещали для такого рода дел обученных, грамотных профессионалов.
— Ну так вот, наймите тридцать человек, которые ворвутся вместе с Молиной в театр, — сказал Кайо Бермудес. — А как дела с контрманифестацией?
— Активисты нашей партии разошлись по кварталам, ведут пропаганду, — сказал доктор Лама. — Мы их доставим к дверям театра, а в пять состоится манифестация на рынке. Мы соберем тысячи людей. Коалиция погибла.
— Хорошо, Молина, будем действовать, — сказал Кайо Бермудес. — Я знаю, что Лама сильно преувеличивает, но приходится ему верить — ничего другого нам не остается. Да-да, я позвоню командующему: пусть на всякий случай подтянет в центр войска.
Что за напасть, подумал Трифульсио, то накатит, то отпустит. Чувствовал, что умирает, воскресает, снова умирает. Руперто с вызовом мотал над столом стаканом: что, дескать, слабо? Будь здоров, улыбнулся ему Трифульсио и выпил. Урондо, Тельес, Мартинес нестройно завели песню, а забегаловка меж тем наполнялась народом. Руперто взглянул на часы: пора, пора, грузовики, наверно, уже на рынке. Нет, сказал Мартинес, давайте посошок на дорожку. Принесли еще кувшин, и они выпили стоя. Прямо тут и начнем, сказал Руперто и вскочил на стул: земляки, братцы, послушайте, чего я вам скажу. Трифульсио привалился к стене, закрыл глаза: неужели и впрямь смерть пришла? Но мало-помалу мир перестал кружиться перед глазами, кровь снова побежала по жилам. Все в театр, рычал, качаясь на стуле, Руперто, покажем столичным гнидам, что такое граждане Арекипы. Люди продолжали, посмеиваясь, есть и пить. Пью за вас и за здоровье генерала Одрии, поднял Руперто стакан, ждем вас у театра. Тельес, Урондо, Мартинес обхватили Руперто, вытащили его на улицу: а кто не придет, пусть пеняет на себя. Трифульсио, сжав зубы, стиснув кулаки, вышел следом. Опять остановилась, замерла, закипела кровь. Поймали такси: давай на рынок.
— А прошляпили мы по двум причинам, — сказал Лудовико. — Во-первых, считали, что этих «возрожденцев» в городе больше. А во-вторых, и представить не могли, скольких костоломов наняла Коалиция.
— В газетах писали, все началось от того, что полиция ворвалась в театр, — сказал Амбросио. — Стали стрелять и бросать гранаты.
— Дай ей Бог здоровья, — сказал Лудовико, — если б не ворвалась, я бы в том театре и остался. А так хоть ноги унес.
— Да-да, посмотрите, что там на рынке, Молина, — сказал Кайо Бермудес, — и доложите немедленно.
— Я сию минуту из театра, дон Кайо, — сказал префект. — Народу по-прежнему мало. Штурмовые группы накапливаются на прилегающих улицах.
Такси высадило их на углу, и Руперто сказал: видите? вот и наши. Оба фургона с громкоговорителями производили адский шум: один оглашал весь рынок музыкой, из другого гремел чей-то голос, и Трифульсио, пошатнувшись, ухватился за Тельеса. Что с тобой, негр? никак не оклемаешься? Нет, ничего, пробормотал он в ответ, прошло. Одни раздавали прокламации, другие орали в рупоры, и постепенно у грузовиков собралась порядочная толпа. Однако большинство все же толкалось у лотков и прилавков, покупало зелень, фрукты, одежду. Имеешь успех, Трифульсио, сказал Мартинес, только на тебя и смотрят. Еще бы, сказал Тельес, где еще такого страхолюдину увидишь. Руперто влез в машину, обнялся с теми, кто там сидел, взял микрофон. Землячки, сограждане, а ну поближе, поближе, послушайте меня. Часов пять проваландаемся, подумал Трифульсио, потом ночь — еще восемь часов, а раньше полудня назад не тронемся: нет, столько мне не вытянуть. Вечерело, становилось прохладно, зажглись свечи на столиках между павильончиками и палатками — там можно было закусить. Ноги дрожали, спина была вся мокрая, виски огнем горели. Он мешком опустился на стул, приложил ладонь к груди: ишь как колотится. Женщина, торговавшая тканями, посмотрела на него из-за прилавка, засмеялась: ну и ну, я таких раньше только в кино видела. Верно, подумал Трифульсио, в Арекипе же нет темнокожих. Вам нехорошо? — спросила женщина, — может, воды? Да, спасибо. Нет, он не болен, это от высоты. Он выпил, стало легче, пошел помочь остальным. Покажем этим, гвоздил кулаком Руперто, и людей вокруг него становилось все больше. Запрудили всю улицу, а Тельес, Урондо, Мартинес и те, из фургончиков, сновали в толпе, хлопали в ладоши, подбадривали зевак, жали им руки. Все — в театр! — бил себя в грудь Руперто. Да он совсем пьяный, подумал Трифульсио, жадно хватая воздух.
— А кто ж вам наплел, что в Арекипе полно одристов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— Он хочет показать стране, что Арекипа — бастион одристов, — сказал сенатор Ланда. — Население города разгоняет митинг Коалиции, оппозиция попадает в дурацкое положение, дорожка партии Возрождения на выборы пятьдесят шестого года укатана.
— Из Лимы прилетят двадцать пять костоломов, — сказал Аревало. — А меня просили прислать грузовик с крепкими ребятами — специально для свалки.
— Он тщательно приготовил эту бомбу, — сказал Ланда. — Но повторить историю с Эспиной ему не удастся. На этот раз бомба взорвется у него в руках.
— Молина все хотел поговорить с сеньором Лосано, — сказал Лудовико, — а тот исчез куда-то. И сам дон Кайо — тоже. Его секретарь все отвечал: его нет, его нет.
— Подкрепления прислать? — сказал Кабрехитос. — Да ты бредишь, Китаец. Никто мне ничего не говорил. А я и захотел бы — не смог, у нас у самих дел по горло.
— Китаец прямо рвал на себе волосы, — сказал Лудовико.
— Хорошо хоть, сенатор Аревало прислал нам помощников, — сказал Молина. — Полсотни, кажется, самых боевых. С ними, с вами и своим личным составом сделаем все, что в наших силах.
— Надо бы попробовать здешние фаршированные перцы, — сказал Иполито, — а то не поверят, что мы были в Арекипе.
Они перекусили, а потом, ослушавшись приказа, решили погулять по городу: узкие улочки, негреющее солнце, домики с забранными решеткой окнами, поблескивающий булыжник под ногами, церкви, священники. Трифульсио хватал воздух, как рыба, а Тельес показывал на стены: вот это пропаганда, Коалиция времени даром не теряет. Сели на скамейку лицом к серому фасаду кафедрального собора, а мимо проехала машина с громкоговорителем на крыше: все на митинг в муниципальный театр на встречу с лидерами оппозиции, митинг состоится в семь часов. Из окон швыряли листовки — прохожие поднимали их, проглядывали и тут же выбрасывали. Высоко здесь, думал Трифульсио. Ему рассказывали про такое: сердце стучит, как барабан, а дышать нечем. Он чувствовал себя как после драки или долгого бега: в висках стучало, билась жилка на запястье. А может, просто старость, думал Трифульсио. Дорогу назад не запомнили, пришлось спрашивать. Комитет партии Возрождения? — недоумевали прохожие, — первый раз слышу. Ну и партия у Одрии, веселился Мартинес, никто и не знает даже, где ее искать. Добрались наконец, а главный на них напустился: вы что, на экскурсию сюда приехали? С главным было еще двое: один — маленький в очках и при галстучке, а второй — здоровенный рябой верзила в рубашке без пиджака, и маленький стал ругать главного: обещали пятьдесят, а прислали пятерых. Издеваются, что ли?
— Позвоните в Лиму, доктор, постарайтесь связаться с доном Эмилио, или с Лосано, или с сеньором Бермудесом, — сказал ему главный. — Я всю ночь звонил, и ничего не вышло. Сам теряюсь, понимаю еще меньше, чем вы. Сеньор Лосано сказал дону Эмилио: пятерых, и вот мы перед вами, доктор. Пусть они вам объяснят это недоразумение.
— Да ведь дело тут не только в количестве, нам нужны умелые, обученные люди, — сказал доктор Лама. — И потом, это вопрос принципа. Меня обманули.
— Да ладно, доктор, — сказал рябой. — Справимся как-нибудь. Сходим на улицу Меркадо, к рынку, возьмем народу сотни три, с ними и ударим на театр.
— А ты уверен в них? — сказал главный. — Что-то мне плохо верится, Руперто.
— Уверен как в самом себе, — сказал Руперто. — Кой-какой опыт имеется. Поднимем весь рынок и налетим.
— Пойдемте к Молине, — сказал доктор Лама. — Его люди уже, наверно, прибыли.
— И в префектуре, Амбросио, увидели мы этих знаменитых громил сенатора Аревало, — сказал Лудовико. — Вместо пятидесяти их оказалось пять.
— Тут что-то не то, сеньор префект, — сказал Молина. — Нас дурачат. Так не пойдет.
— Я попытаюсь дозвониться министру, запрошу у него указаний, — сказал префект. — Мне кажется, секретарь врет. Нет его, вышел, еще не вернулся, уже ушел. Альсибиадес, женоподобный такой.
— Да нет, это не недоразумение, это больше похоже на саботаж, — сказал доктор Лама. — А это твои, Молина? Двое вместо двадцати пяти? Ну, нет, примите мой отказ.
— Альсибиадес — мой человек, — сказал сенатор Аревало. — Но ключевая фигура — Лосано. Он понятлив и ненавидит Бермудеса. Ну, разумеется, придется позолотить ручку.
— Пять олухов, — сказал Лудовико, — причем один — старик: еле дышит. И вы считаете, что они да мы двое разгоним митинг? Мы ведь не супермены, сеньор префект.
— Все вам будет, — сказал дон Фермин. — Я поговорю с Лосано.
— Придется вам вводить ваших людей, Молина, — сказал префект. — Знаю, что не планировалось и что сеньор Бермудес не хотел, чтобы местные принимали участие, но другого выхода нет.
— Нет, Фермин, вам не стоит, — сказал Аревало. — Вы — член Коалиции, официальный противник режима, а я его столп, так что мне Лосано поверит больше. Я этим займусь.
— Ну, Молина, на скольких парней мы можем рассчитывать? — сказал доктор Лама.
— Человек двадцать, — сказал Молина. — Но все — агенты в офицерских званиях и просто так не согласятся. Потребуются какие-то наградные или что-то вроде страховки.
— Дайте все, что потребуют, лишь бы только помогли разогнать это сборище, — сказал Лама. — Я вам обещаю…
— Кажется, мы напрасно так всполошились, — сказал префект. — Театр еще и наполовину не заполнен. Да кто в нашей Арекипе знает этих сиятельных господ из Коалиции?
— Придут зеваки — из чистого любопытства, и они же, чуть что, бросятся бежать, — сказал доктор Лама. — Но тут, повторяю, дело принципа. Нас обманули, господин префект.
— Я все-таки постараюсь пробиться к министру, — сказал префект. — Может быть, Бермудес передумал — тогда пусть проводят свой митинг.
— Нет ли у вас какой-нибудь таблетки? — спросил главный. — Вот тому самбо. Видите, как он дышит: горная болезнь. Того и гляди брякнется.
— А зачем сунулись в театр, раз людей не набрали? — сказал Амбросио. — Что они, ополоумели, Лудовико?
— Зачем, зачем, — сказал Лудовико. — Наплели нам с три короба, а мы уши развесили и даже пошли есть эти самые перцы, о которых мечтал Иполито.
— В Тиабайе их несравненно готовят, — сказал Молина. — Отлично идут под кукурузную водку. А часам к четырем приходите в комитет. Там сборный пункт.
— По какой причине? — сказал Аревало. — Причину, Лосано, вы сами прекрасно знаете. Утопить Бермудеса.
— Но это же значит сыграть на руку Коалиции, сенатор, — сказал Лосано. — На этот раз я вам не смогу помочь. Подложить такую свинью дону Кайо — сами понимаете. Он — министр, мой прямой начальник.
— Сможете, Лосано, — сказал Аревало. — Мы с вами вместе — сможем. Все зависит от нас двоих. Не посылайте людей в Арекипу, и план Бермудеса лопнет.
— А потом что? — сказал Лосано. — Ведь дон Кайо не с вас спросит, а с меня, своего подчиненного.
— Вы полагаете, Лосано, что я служу Коалиции, и в этом ваша ошибка, — сказал Аревало. — Нет, я служу правительству. Я сторонник режима и противник Коалиции. Режим испытывает сейчас трудности, и надо помочь ему справиться с ними, удалив со здорового ствола сухие и гнилые ветки. Я имею в виду Бермудеса. Вам понятно, Лосано? Вы окажете услугу не Коалиции, а президенту.
— Президент осведомлен? — сказал Лосано. — Это меняет дело.
— Официально президент не может быть осведомлен, — сказал дон Эмилио Аревало. — Но для чего-то же существуем мы, его друзья?
От чичи только хуже стало, подумал Трифульсио. Кровь как будто загустела в жилах, вот-вот вскипит. Но он делал вид, что все в порядке, пил стакан за стаканом, улыбался Тельесу, Урондо, Руперто, Мартинесу, чокался с ними. Они уже были сильно навеселе. Рябой верзила просвещал их: вон в том доме останавливался на ночлег Боливар, чича у нас лучшая в мире — и смеялся, довольный, — у вас в Лиме нету такой. Никак ему было не втолковать, что приехали не из Лимы, а из Ики. Трифульсио думал: надо бы не одну таблетку принять, а две, глядишь, и полегчало бы. Он глядел на закопченные стены, на женщин, сновавших от плиты к столикам, потом пощупал себе пульс. Нет, кровь продолжала струиться по жилам, только медленно, страшно медленно. И кипела, кипела — он чувствовал, как плещутся в груди горячие волны. Скорей бы вечер, скорей бы разделаться с работой, с этим театром и вернуться в Ику. Не пора ли нам на рынок, спросил Мартинес. Руперто взглянул на часы: посидим, еще четырех нет. Двери забегаловки были открыты и Трифульсио видел маленькую площадь, скамейки и деревья, ребятишек, запускавших юлу, белые стены церкви. Наверно, и впрямь не в высоте дело, а в старости. Проехала машина с рупорами: все на митинг, все как один поддержим Коалицию. Руперто выругался. Тихо, тихо, сказал ему Тельес, не заводись раньше времени. Ну, дед, как здоровьице? — сказал Руперто, а он ответил: получше, внучек, улыбнулся и почувствовал, что ненавидит его.
— Хорошо, сенатор, — сказал Лосано, — но кое-какие меры предосторожности я все же приму. Людей отправлю, но поменьше. А остальные опоздают. Могу я рассчитывать на вас в этом…
— Во всем, Лосано, во всем можете рассчитывать на меня, — сказал Аревало. — А также на благодарность Коалиции. Эти господа будут думать, что вы оказываете услугу им. И прекрасно: пусть думают.
— Вы до сих пор не смогли связаться с Арекипой? — сказал Кайо Бермудес. — Ну, Альсибиадес, это уж слишком!
— Не понравились мне ихние знаменитые перцы, — сказал Иполито. — Все нутро себе ими сжег.
— Десятерых уговорил, — сказал Молина. — Остальные — ни в какую: ни за какие деньги, говорят, не будем лезть в эту кашу, да еще в штатском. Ну? Что будем делать, префект?
— Десять ваших, да двое из Лимы, да пятеро сенаторских — это семнадцать, — сказал префект. — Если доктору в самом деле удастся поднять рынок, тогда не все потеряно. Семнадцать человек, если их не ногой делали, могут навести шороху. Думаю, Молина, могут.
— Я, может быть, и дурак, но не до такой степени, — сказал Лосано. — Чеки не принимают.
— Алло, алло, Арекипа? — сказал Кайо Бермудес. — Молина, вы? Что там происходит, куда, к черту, вы запропастились?
— Господа из Коалиции тоже не такие уж дураки, — сказал Аревало. — Чек на предъявителя.
— Так ведь я вам звоню, дон Кайо, целый божий день, — сказал Молина. — И префект звонил, и доктор Лама. Это вас нигде разыскать не могли, дон Кайо.
— В Арекипе что-нибудь неблагополучно, дон Кайо? — сказал Альсибиадес.
— Сплошные неурядицы, дон Кайо, — сказал Молина. — Нам может не хватить людей, дон Кайо. Не уверен, что с такой горсточкой сумею что-либо сделать.
— Что вы несете, Молина? — сказал Кайо Бермудес. — Люди Лосано не прибыли? Люди Аревало — целый грузовик?
— Я дал десяток своих агентов, но согласитесь, дон Кайо, — семнадцать человек — вовсе не много, — сказал Молина. — Доктору Ламе я не очень-то верю, если честно. Обещает привести пятьсот, тысячу, но вы же знаете: он — фантазер несусветный.
— Что? Из Лимы — двое, из Ики — пятеро? — сказал Кайо Бермудес. — Это вам может дорого обойтись, Молина. Где остальные?
— Нету, — сказал Молина. — Это я вас спрашиваю, где они, почему не приехали все, кого вы нам обещали дать?
— И мы как ни в чем не бывало, ничего худого не подозревая, покушавши перцев, погуляли по площади, — сказал Лудовико. — Посмотрели театр, где предстояло нам работать.
— По моему мнению, дон Кайо, несмотря на эти непредвиденные обстоятельства, можно рассчитывать на успех, — сказал префект. — Коалиция здесь сторонников не имеет. Театр ей заполнить не удалось, как ни старалась. Там сотня зевак, не больше. Но как же, дон Кайо, вы думали, что прибыли все посланные?
— К этому кто-то приложил руку, и мы еще выясним кто, — сказал Кайо Бермудес. — Передайте трубку Ламе.
— Алло, это вы, сеньор министр? — сказал доктор Лама. — Я заявляю самый решительный протест. Вы нам обещали пятьдесят человек, а прислали семерых. Мы предложили президенту превратить этот митинг, устроенный заправилами Коалиции, в грандиозную народную манифестацию в поддержку правительства, а нам суют палки в колеса. Предупреждаю вас, отступать мы не намерены.
— Погодите ораторствовать, Лама, — сказал Кайо Бермудес. — Вот что я хочу знать. Вы можете нанять — за любые деньги — человек двадцать-тридцать и бросить их на поддержку отряда Молины? Двадцать-тридцать стоящих парней. Можете?
— Да могу хоть пятьдесят, — сказал доктор Лама. — Дело тут не в количестве, сеньор министр. Людей у нас хватает. Вы нам обещали для такого рода дел обученных, грамотных профессионалов.
— Ну так вот, наймите тридцать человек, которые ворвутся вместе с Молиной в театр, — сказал Кайо Бермудес. — А как дела с контрманифестацией?
— Активисты нашей партии разошлись по кварталам, ведут пропаганду, — сказал доктор Лама. — Мы их доставим к дверям театра, а в пять состоится манифестация на рынке. Мы соберем тысячи людей. Коалиция погибла.
— Хорошо, Молина, будем действовать, — сказал Кайо Бермудес. — Я знаю, что Лама сильно преувеличивает, но приходится ему верить — ничего другого нам не остается. Да-да, я позвоню командующему: пусть на всякий случай подтянет в центр войска.
Что за напасть, подумал Трифульсио, то накатит, то отпустит. Чувствовал, что умирает, воскресает, снова умирает. Руперто с вызовом мотал над столом стаканом: что, дескать, слабо? Будь здоров, улыбнулся ему Трифульсио и выпил. Урондо, Тельес, Мартинес нестройно завели песню, а забегаловка меж тем наполнялась народом. Руперто взглянул на часы: пора, пора, грузовики, наверно, уже на рынке. Нет, сказал Мартинес, давайте посошок на дорожку. Принесли еще кувшин, и они выпили стоя. Прямо тут и начнем, сказал Руперто и вскочил на стул: земляки, братцы, послушайте, чего я вам скажу. Трифульсио привалился к стене, закрыл глаза: неужели и впрямь смерть пришла? Но мало-помалу мир перестал кружиться перед глазами, кровь снова побежала по жилам. Все в театр, рычал, качаясь на стуле, Руперто, покажем столичным гнидам, что такое граждане Арекипы. Люди продолжали, посмеиваясь, есть и пить. Пью за вас и за здоровье генерала Одрии, поднял Руперто стакан, ждем вас у театра. Тельес, Урондо, Мартинес обхватили Руперто, вытащили его на улицу: а кто не придет, пусть пеняет на себя. Трифульсио, сжав зубы, стиснув кулаки, вышел следом. Опять остановилась, замерла, закипела кровь. Поймали такси: давай на рынок.
— А прошляпили мы по двум причинам, — сказал Лудовико. — Во-первых, считали, что этих «возрожденцев» в городе больше. А во-вторых, и представить не могли, скольких костоломов наняла Коалиция.
— В газетах писали, все началось от того, что полиция ворвалась в театр, — сказал Амбросио. — Стали стрелять и бросать гранаты.
— Дай ей Бог здоровья, — сказал Лудовико, — если б не ворвалась, я бы в том театре и остался. А так хоть ноги унес.
— Да-да, посмотрите, что там на рынке, Молина, — сказал Кайо Бермудес, — и доложите немедленно.
— Я сию минуту из театра, дон Кайо, — сказал префект. — Народу по-прежнему мало. Штурмовые группы накапливаются на прилегающих улицах.
Такси высадило их на углу, и Руперто сказал: видите? вот и наши. Оба фургона с громкоговорителями производили адский шум: один оглашал весь рынок музыкой, из другого гремел чей-то голос, и Трифульсио, пошатнувшись, ухватился за Тельеса. Что с тобой, негр? никак не оклемаешься? Нет, ничего, пробормотал он в ответ, прошло. Одни раздавали прокламации, другие орали в рупоры, и постепенно у грузовиков собралась порядочная толпа. Однако большинство все же толкалось у лотков и прилавков, покупало зелень, фрукты, одежду. Имеешь успех, Трифульсио, сказал Мартинес, только на тебя и смотрят. Еще бы, сказал Тельес, где еще такого страхолюдину увидишь. Руперто влез в машину, обнялся с теми, кто там сидел, взял микрофон. Землячки, сограждане, а ну поближе, поближе, послушайте меня. Часов пять проваландаемся, подумал Трифульсио, потом ночь — еще восемь часов, а раньше полудня назад не тронемся: нет, столько мне не вытянуть. Вечерело, становилось прохладно, зажглись свечи на столиках между павильончиками и палатками — там можно было закусить. Ноги дрожали, спина была вся мокрая, виски огнем горели. Он мешком опустился на стул, приложил ладонь к груди: ишь как колотится. Женщина, торговавшая тканями, посмотрела на него из-за прилавка, засмеялась: ну и ну, я таких раньше только в кино видела. Верно, подумал Трифульсио, в Арекипе же нет темнокожих. Вам нехорошо? — спросила женщина, — может, воды? Да, спасибо. Нет, он не болен, это от высоты. Он выпил, стало легче, пошел помочь остальным. Покажем этим, гвоздил кулаком Руперто, и людей вокруг него становилось все больше. Запрудили всю улицу, а Тельес, Урондо, Мартинес и те, из фургончиков, сновали в толпе, хлопали в ладоши, подбадривали зевак, жали им руки. Все — в театр! — бил себя в грудь Руперто. Да он совсем пьяный, подумал Трифульсио, жадно хватая воздух.
— А кто ж вам наплел, что в Арекипе полно одристов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70