Это был профессор.
Вождь Израиля посмотрел на него с удивлением, потом едва заметно кивнул стражникам.
Иван напрягся. Если профессор не проявит должной расторопности, то угрохают и его, и Кляйна, и остальных немцев.., и, что самое неприятное, Ивана тоже могут укокошить. Это было бы совсем нехорошо.
Тем временем профессор, сложив руки перед собою, маленькими шажками продвигался к возвышению, на котором восседал Навин. При этом он мелко-мелко кланялся и вид являл робкий и смиренный.
Внезапно Иван похолодел.
Стражник с копьем, стоявший возле возвышения, сделал шаг вперед и встал перед профессором, держа копье наперевес. Фон Кугельсдорф замер.
Мысль Ивана лихорадочно заработала. Если пауза еще немного затянется, то главному завоевателю надоест творимое им правосудие, и он просто прикажет всех зарезать.
А профессор ничего не может сделать, пока стражник стоит перед ним: он не доберется до талисмана… И тут профессор бросил короткий взгляд на одного из немцев, который стоял ближе к возвышению.
Не успел Иван ничего понять, как эсэсовец с диким криком бросился на стражника, мешавшего фон Кугельсдорфу.
Все уместилось в одно мгновение. Стражник успел повернуться к напавшему на него: он выставил копье и нанизал на острие немца. Профессор же одним прыжком преодолел несколько метров, разделявших его и сына Навина, вцепился в одежду воителя и дотянулся до талисмана.
Никто не успел ничего понять. Иван лишь заметил спокойное удивление, мелькнувшее в глазах вождя Израиля, как все озарила ослепительная вспышка; он ослеп, земля под ногами пропала, и тяжелое небо стало близким и спокойным…
…и вдруг земля, твердая почва, сильно ударила по подошвам; колени подогнулись, так что Иван чуть было не упал. Разноцветная мозаика мира, рассыпавшаяся было по углам сознания, собралась вновь. Иван встрепенулся и посмотрел вокруг. С удивлением и тревогой он понял, что стоит практически на том же самом месте, что и секунду назад.., или не секунду?..
Ну да – вон и Иордан течет, и те же холмы, и развалины стен неподалеку… хотя нет, развалины все же другие. И кругом никого нет – кроме валяющегося на земле Кляйна, зашедшегося в мучительном приступе кашля, девяти… нет, уже восьми рядовых эсэсовцев и профессора. Иван внимательно посмотрел на фон Кугельсдорфа. Почувствовав взгляд, тот повернул голову.
– Все в порядке, – немного насмешливо произнес он, – Сейчас год триста тридцать первый до Рождества Христова… но я несколько удивлен. Никак не думал, что мы окажемся на том же самом месте. Впрочем, об этом можно было бы догадаться…
Он поглядел куда-то в даль, щурясь от солнца.
Иван тоже посмотрел. На месте города, который был здесь тысячу лет назад, громоздились развалины, и над ними по-прежнему поднимался дым – будто пожар с тех пор так и не утих.
– Города всегда горели, – негромко произнес профессор. – Теперь это сделали македоняне. Александр Великий.
Он подошел к Кляйну и помог ему подняться на ноги.
– Как вы себя чувствуете, герр оберштурмбаннфюрер? – участливо спросил он. – Все ли в порядке?
– Нет, не все в порядке, – прохрипел Кляйн и сплюнул. – Все очень даже не в порядке…
Он оттолкнул профессора и выпрямился.
– Вы видели? – произнес он злобно. – Вы только видели, как этот.., как он меня.., а?!
– А в чем дело? – недоуменно спросил профессор.
– Подумаешь событие; скрутили и хотели допросить…
– Да ведь это были евреи! – заорал Кляйн.
– И они посмели убить одного из моих людей!..
– Ну и что с того? Мало ли вы евреев поубивали на своем веку…
– Да, я их убивал, – ядовито произнес Кляйн. – Убивал и буду еще много убивать!
– А чего же вы тогда жалуетесь? – пожал плечами профессор. – Вы – их, они – вас… Чего обижаться? В природе все должно быть гармонично…
Некоторое время Кляйн злобно таращился на профессора и угрожающе пыхтел, но фон Кугельсдорф так наивно глядел на оберштурмбаннфюрера, что тот понемногу остыл.
– Может, вы и правы, – пробурчал он. – Солдату негоже обижаться на то, что его самого хотят убить…
Профессор покивал.
– И я о том же, – сказал он. – Убивайте своих евреев на здоровье, и пусть вас тоже убивают… Кляйн неожиданно расхохотался.
– Мне нравится ход вашей мысли, профессор, – весело сказал он. – Вы совершенно правы. Истинная нация сверхлюдей должна выращиваться не в тепличных условиях, а на полях сражений…
– Кажется, сейчас вам будет сражение, – перебил его Иван, краем уха прислушивавшийся к ахинее, которую несли два немца. – Глядите.– Он указал рукой.
К ним стремительно приближалась группа всадников – Десятка три человек. Их шлемы и щиты ярко блестели на солнце.
– С ними мы не справимся, – с легким беспокойством произнес Кляйн. – Их слишком много.
– И не надо справляться, – невозмутимо сказал профессор. – С этими мы разберемся по-другому…
Легкий ветерок приподнял полу его хитона. Иван посмотрел на одежду профессора, потом на свою. Интересное дело: одежка более раннего времени уступила место другой, совершенно древнегреческого вида, если судить по картинкам в учебнике истории.., или еще где-нибудь.
– А как это мы сменили гардероб? – поинтересовался Иван.
– Молчите, Курт, – нетерпеливо сказал профессор. – Так получилось… Какая вам разница? Все продумано…
Иван хмыкнул и хотел было продолжить расспросы, но тут всадники приблизились к ним, окружили, наставили копья. Как и тогда, в первый раз, мысленно усмехнулся Иван, но тут же, приглядевшись внимательнее к всадникам, вынужден был признать, что не совсем так. Прежние рядом с этими выглядели просто оборванцами и разгильдяями – невзрачное мужичье на корявых лошадках. Нынешние же кавалеристы – на могучих конях, сами здоровенные, сытые, в панцирной броне, в блестящих шлемах с топорщившимися щетками конских волос на гребне, с внушительного вида мечами и тяжелыми щитами… Регулярная армия, закаленная в боях.
– Кто такие? – властно задал сакраментальный вопрос самый здоровенный в броне побогаче.
– Я – философ из Книда, последователь Аристотеля Стагирита, – спокойно ответил профессор, – а это – мои ученики. Мы были в Египте, а сейчас направляемся в армию божественного Александра. – А зачем? – сдерживая своего грызущего удила могучего коня, поинтересовался македонянин.
В том, что это был именно македонянин, сомнений у Ивана не было.
– Я хочу писать историю великого похода, а мои ученики – сражаться в армии великого полководца, – пояснил фон Кугельсдорф.
– Хм, – буркнул всадник. – А сражаться-то вы умеете?
– О да, – заверил его профессор. – Все мои ученики с детства приучены обращаться с оружием…
– И что, все они родом из Книда? – подозрительно разглядывая Кляйна, спросил всадник.
– Нет, конечно, – безмятежно ответствовал профессор. – Есть и фессалиец, и беотиец, и милетцы, и афиняне.., а вот он, – фон Кугельсдорф указал на Кляйна, – фиванец…
– Фиванец? – переспросил всадник и несколько брезгливо посмотрел на немца. – Понимаю… Эпаминонд там, священный отряд…
– Да нет, – благодушно сказал профессор. – Вообще-то он вольноотпущенник, а сам родом из Иерусалима…
Иван увидел, как вытянулось лицо у Кляйна.
– Понятно. – произнес всадник, разглядывая побагровевшего оберштурмбаннфюрера, который бросал на шутника-профессора яростные взоры. – Да, а кто это у вас тут фессалиец? – вдруг спохватился он.
– Вот этот, – ткнул пальцем в Ивана фон Кугельсдорф. – Родом из Ифамы.
– Да что ты говоришь!.. – воскликнул всадник и спрыгнул с коня. – Землячок, значит!..
Иван чуть было не выругался вслух.
– Как звать-то тебя? – спросил, улыбаясь и подходя к нему, македонянин.
Росту он оказался немалого – почти с Ивана, а в плечах – так и пошире него.
– Леонтиск, – ляпнул наобум в меру начитанный Иван, надеясь, что попадет в точку. И попал.
– Как!.. – вскричал пораженный квазиземляк. – Клянусь Зевсом, вот чудеса! Я-то ведь тоже Леонтиск!..
«Пропади ты пропадом со своими чудесами», – получал Иван, любезно улыбаясь в ответ.
– Нет, ну бывает же такое, – радостно продолжал настоящий Леонтиск. – Кого только не встретишь в этих краях… Слушай, давай к нам служить, в фессалийскую конницу под мое начало?..
– О нет, славный Леонтиск, – встрял профессор. – Мои ученики хотели бы служить в пехоте, к лошади они непривычны…
– Ерунда, – отмахнулся легендарный кавалерист. – Лучше конницы ничего нет. А что касается неумения… В армии ведь знаешь как? Не умеешь – научим…
Иван поднял брови.
– …а на все остальное – воля богов олимпийских. Так что, философ, не путайся под ногами и не мешай солдату делать свой выбор.
– Нет, – твердо молвил фон Кугельсдорф. – Оракул сказал нам – только пехота.
– А, раз оракул, тогда – другое дело, – разочарованно протянул Леонтиск. – Ну что же, поспешим в лагерь!..
Прошло два месяца.
Немцам и Ивану удалось завербоваться в армию, во вспомогательные отряды пехоты, которые участвовали в подавлении антимакедонских восстаний в Сирии и Присредиземноморье. Не случайно встретился им отряд Леонтиска: восставшие против македонского владычества местные жители были жестоко истреблены. И текла кровь, и пахло горелым человеческим мясом, и гнили трупы на зеленой траве…
Божественный Александр, просвещенный царь, величайший воитель и светоч западной культуры, не любил, когда ему перечили или с ним не соглашались: ему ничего не стоило стереть с лица земли один город, вырезать до единого жителя другой, продать в рабство всех обитателей третьего…
Немцы близко к сердцу восприняли задачи, поставленные перед ними руководством: им по душе пришлось плановое хозяйство истребления, тем более что это был все же западный, а не какой-нибудь там иудейский вариант, хотя и тот был неплох. Как будто и не уезжали из родной Германии, не прекращали трудиться над выполнением и перевыполнением четырехлетнего плана развития рейха. Скромный труд арийцев был замечен командованием. Им даже удалось перейти из простых пехотинцев-пелтастов в гипаспиеты, которые после битвы при Иссе стали элитными частями армии Александра. Солдатский быт чужой эпохи стал основой их жизни.
Тем временем армия македонских завоевателей готовилась к решающему сражению с царем Персии. В этой битве должна была определиться судьба Азии, да и всего мира, на целые века вперед…
Все это время прошло для Ивана как в тумане. Иногда, в минуты душевной бодрости, он всерьез думал о том, не сошел ли он с ума, не спит ли, в конце концов… Краткий миг просветления проходил, и снова непонятная вялость и апатия одолевали его…
Однажды Иван увидел профессора и поразился, осознав, что не встречал его месяца полтора. Оказалось, что фон Кугельсдорф живет далеко от них, в одном из финикийских храмов. Что он там делал, профессор не счел нужным сообщить, но выглядел он весьма бодрым и свежим.
Когда Иван увидал фон Кугельсдорфа, то почему-то захотел рассказать ему о своей жизни в полубреду, о своих видениях и снах; о том, как, просыпаясь по ночам и засыпая днем, он грезил о запредельном, видел то, чего не мог видеть никогда и нигде прежде: пыльное солнце, тусклое и холодное, застывший ветер, воздух, сквозь который нельзя протиснуться и выйти вон.., снег, горячий снег на губах и открытой ране. Темнота подземелий рассудка, опрокинутое и вывернутое наизнанку небо, путешествие вниз и выход вбок.
Профессор подошел к нему.
– «…И вот – зверь четвертый, страшный и ужасный и весьма сильный; у него – большие железные зубы; он пожирает и сокрушает, остатки же попирает ногами; он отличен был от всех прежних зверей…» – процитировал он.
Глаза его странно блестели, словно профессор с трудом сдерживал веселый смех.
Иван вздрогнул, пробуждаясь.
– Нет, не то, – сказал он удивленно. – Я видел совсем Другое…
– А что же? – насмешливо спросил профессор. Иван хотел было заговорить, но почему-то промолчал, зябко поежившись.
– Холодно, – буркнул он.
– Антарктиду вспоминаете, дорогой Курт? – опять-таки с насмешкой произнес профессор.
Иван посмотрел на фон Кугельсдорфа. Странная мысль пришла ему в голову. Даже не мысль – так, что-то похожее на обрывок чужого воспоминания.
– И Антарктиду тоже, – медленно произнес он. – Как это вы говорили? База Юбург?..
Он умолк. В глазах профессора мелькнуло легкое удивление.
– Кажется, не так она называлась, – продолжал Иван все так же медленно. – Их там было четыре.., и эта называлась… Юд.., нет… Джуд… Джудекка?!
– О, я вижу, ваше душевное здоровье крепнет с каждым днем, – с беспокойством сказал профессор и почему-то оглянулся.
– Никак не думал, что вы так быстро…
– Подождите, профессор, – перебил его Иван. – Не мешайте мне…
– Потом, все потом, – торопливо проговорил фон Кугельсдорф. – Сейчас не до этого… Поговорим после того, как случится великая битва…
– Какая битва? Когда?..
– Гавгамелы… Уже завтра.
Иван огляделся. Они стояли посреди огромного лагеря, в котором расположились войска Александра. Горели костры, и отблески языков пламени мрачно отсвечивали на оружии. Ночь была наполнена запахами уныния, крови, предчувствий и страха. Глухой шум, в который превратились отдельные пьяные крики, женский визг, лошадиное всхрапывание и лай собак, казался ворчанием одинокого великана, ворочающегося на предсмертном ложе.
Армия отдыхала. Люди перестали быть людьми, они обратились в единое преложение некоей могучей воли, которой управляла воля еще более сильная, в своем могуществе пределов практически не знавшая. Великан дрожал, как в лихорадке, ворочался и никак не мог уснуть…
Иван зябко поежился и посмотрел на небо. В плотной ночной южной мгле подрагивали гвоздчатые яркие звезды. Мертвый глаз холодной луны висел над головой, притягивая взгляд…
Иван вдруг вспомнил, как неделю назад во время короткого отдыха на привале случилось лунное затмение. Он тогда совершенно не удивился мгновенной перемене в окружающем мире, слабости, граничащей с отчаянием, апатии и страху, внезапно овладевшими людьми, – настолько все совпадало с его собственными видениями: момент перехода от смутного беспокойства к реальности кошмара, секундное ощущение опрокинутости и бесполезности сопротивления могучей силе, раз и навсегда изменившей привычную картину неотягощенного сомнениями бытия…
Это длилось краткий миг – оцепеневшие люди, застывшие в немой тоске и обратившие слепые лица к слепому же небу; темнота, ставшая осязаемой; бесконечная тишина и холодный, колкий воздух.
Но прошла еще секунда, и равновесие было восстановлено: силе уже противостояла другая сила; а потом мир раскололся, потеряв твердость, и снова стал текуч и многообразен. Кошмар стал обычным делом – в нем можно было жить.
Иван вздрогнул, отгоняя видения. Он чувствовал, как возвращается в реальность, как обретает твердость осознания своего "Я", как уверенность, знание и понимание задачи становятся доминантой. Он почти весело посмотрел на профессора. Тот очень внимательно глядел на него. Настороженное яюбопытство читалось в его взоре.
– Ну что же, repp профессор, – бодро спросил Иван. – Какие новости из ставки главнокомандующего?
– Скоро рассветет, – ответил фон Кугельсдорф после большой паузы. – Божественный Александр отдыхает в своем шатре… а попросту говоря – дрыхнет без задних ног. Царь Персии Дарий со своей армией находится примерно в пяти километрах от нас. Персы не спят, опасаясь ночной атаки непобедимого царя македонян.., но ее до утра не будет. Македонцы же либо спят, либо делят будущую добычу. Шкуру, так сказать, неубитого медведя. Ведь, по-моему, именно так говорят в России?
Иван пожал плечами.
– Не знаю, – легко сказал он.
– Ну и ладно, – так же легко согласился профессор. – Пойдемте и мы отдыхать.
Солнце палило нещадно. Ни единого облачка не было в небе, которое накалялось с каждой секундой, на глазах набухая и твердея. Под лучами яростного светила беспощадно сверкал металл доспехов и оружия; темная смутная масса людей и животных, пыль, пока еще робко поднимающаяся вверх, а выше – яркие угрожающие блики и пляшущее марево горячего воздуха.
Иван, вытянув шею смотрел вперед. Персы – вражеская армия, – казалось, были бесчисленны.
Сколько мог охватить взгляд, везде колыхалась щетина копий, сверкали страшные огромные ножи колесниц и налобники боевых слонов. Густая мешанина походила на выползающую из чудовищной кастрюли живую кашу, которая пучится, пыхтит, шипит, грозя затопить собой всю огромную равнину под палящим безразличным солнцем… Уже совсем скоро блюдо будет готово. На радость богам войны, предвкушающим славное пиршество.., и шакалам, которым достанется масса вкусных объедков.
Иван огляделся. Македонская армия представляла собою тоже весьма величественное зрелище. Слонов и колесниц не было, но фаланга тяжеловооруженных гоплитов, которая стояла чуть впереди и левее, казалась единым стальным монолитом, который способен сокрушить все что угодно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32