– Она схватывает все буквально на лету. Ты видела, как она вела себя сегодня на матче по поло – без конца задавала вопросы, как любопытный ребенок. Теперь я понимаю, что чувствует учитель, когда у него в классе заводится способный, жадный до учения ученик. – Эндрю явно увлекся этой темой, подогреваемый собственным энтузиазмом. – Ведь имеешь дело с юным умом, готовым сформироваться. Это одновременно и вызов учителю и ответственность, и все это необычайно воодушевляет. С ней надо постоянно быть начеку, нельзя ни на минуту расслабляться. Она постоянно обсуждает статьи законов и засыпает нас вопросами об условиях контрактов. Это напоминает мне университетские годы, когда все было таким новым и возбуждающим. По утрам я с трудом дожидаюсь, когда настанет время ехать в контору.
– Чудесно. – Лес даже не сознавала, что повторяется, а Эндрю, тот тем более не обратил на это внимания.
– Сейчас я не могу поверить, что до того, как я ее встретил, мне не хотелось принимать в фирму жещин-юристов. – Он задумчиво глядел в стакан с виски, на губах его играла смутная полуулыбка. Наконец он, по-видимому, поймал себя на том, что углубился в какие-то мечтания, резко поднял голову и глубоко вздохнул. – Ну что ж… Думаю, что пора на боковую. Завтра у меня в конторе тяжелый день.
Он повернулся и двинулся было к своей комнате. Лес нахмурилась.
– Эндрю…
– Что? – он остановился.
– Ты не собираешься поцеловать меня на ночь? – упрекнула его с легким смешком Лес.
– Прости. – Эндрю шагнул назад и коротко чмокнул жену в подставленные губы. – Кажется, я задумался. Спокойной ночи, дорогая.
– Спокойной ночи.
Лес знала совершенно точно, где блуждали его мысли. Он думал о Клодии Бейнз.
Когда Эндрю ушел, Лес вновь уселась за туалетный столик, задумчиво глядя в зеркало. Она ревновала. Это было настолько новое для нее чувство, что она не знала, как с ним справиться. Это же смехотворно. У нее нет никаких причин для ревности. Ясно, что Эндрю просто увлечен этой брюнеткой, поет ей гимны и восторгается ею, как маленький мальчик новой игрушкой… Но это не более чем рабочие отношения. Не будет же она, Лес, думать, что ей придется вступить с Клодией Бейнз в борьбу за внимание Эндрю.
Лес изучала в зеркале свое отражение, вспоминая, как свежо и молодо выглядит брюнетка. Она вытянула шею и пробежала пальцами по ее изгибу, удивляясь тому, что прежде не замечала мелких морщинок на коже. Она наклонилась поближе к зеркалу. А эта легкая паутинка вокруг глаз, которая становится заметнее, когда она улыбается… Лес открыла баночку с увлажняющим кремом и нанесла немного вокруг глаз, оторожно вбивая в кожу кончиками пальцев. Она никогда не тревожилась о том, что стареет, и молча жалела женщин, которые претерпевали сначала жесточайшие муки подтягивания кожи, а затем в течение нескольких месяцев – онемелость лица, и все только затем, чтобы выглядеть моложе. Она зрелая, привлекательная женщина, уравновешенная и уверенная в себе – или, во всяком случае, так она о себе всегда думала.
Это несправедливо. Внутренне она не чувствовала себя ни йоту старше Клодии Бейнз. И никто еще ни разу не угадал ее настоящий возраст. Но этой ночью дети, Эндрю и эти морщинки на шее – все словно бы сошлось вместе, чтобы напомнить ей, что она уже больше не молода. Она и не заметила, как время настигло ее. Как-то однажды она сказала: сорок два – это такой же блаженный возраст, как и двадцать четыре. Но когда ей было двадцать четыре, она думала, что сорок два – это пожилой возраст. Пожилой. Какое жестокое слово.
Незадолго до рассвета прошел дождь. И воздух этим ранним утром – свеж и ясен, словно промыт дочиста. Тренировочное поле для поло сверкает зеленью, соперничая в яркости с ясным голубым небом. Оно совсем не раскисло, несмотря на дождь, – потому что на большей его части под землей проложены перфорированные трубы, которые в зависимости от нужды то отсасывают излишек влаги, то, наоборот, – увлажняют почву.
Лес пустила темно-гнедую лошадь небыстрым галопом к белому мячу, остановившемуся около центра поля. Она была одета в спортивную рубаху песочного цвета с длинными рукавами и коричневые брюки для верховой езды, на голове – шлем для поло, чтобы защитить лицо от случайных ударов мяча, летящего с большой скоростью. Подскакав к тренировочному пластиковому мячу, она заранее приготовилась к броску и взмахнула клюшкой. Раздался звучный щелчок, и Лес ощутила вибрацию от удара, передавшуюся руке, когда клюшка с силой послала мяч вперед. Белый шарик взлетел в воздух. Лес не стала преследовать мяч – его перехватит скакавший навстречу с другой стороны поля Роб. Гнедая лошадь нетерпеливо фыркнула: ей наскучила однообразная работа – отработка ударов, она предпочитала возбуждающий азарт игры. Лес натянула поводья и остановила гнедую, чтобы посмотреть, как ее сын галопом налетает на мяч, готовясь к броску.
Самое главное в таких случаях, когда мяч и всадник движутся навстречу друг другу, – правильно выбрать момент удара. Клюшка Роба, настолько слившаяся с рукой юноши, что, казалось, была ее продолжение, взлетела и опустилась по широкой дуге. Удар, и мяч, взвившись свечкой, вновь взлетел в воздух, сменив направление. Роб повернул лошадь и поскакал вдогонку за мячом. Лес угрюмо покачала головой – она заметила, что у пони Роба неверный шаг: при повороте внешняя нога засекалась о внутреннюю. И Роб не делал никаких попыток исправить ошибку. Он послал мяч в центр поля, где ждала его мать, и поскакал ей навстречу.
– Думаю, для одного утра ты поработал вполне достаточно, Роб, – сказала Лес, когда лошадь сына поравнялась с ее лошадью.
– Еще один часок, – заявил он.
– Сейчас самое время прекратить, – стояла на своем Лес. – Ты начинаешь делать ошибки. Во время последнего удара твоя лошадь шла совершенно неправильно. Только новички так ошибаются, Роб. Значит, ты сильно переутомился…
Роб беспокойно заерзал в седле, приподнялся на стременах. Кожаное седло заскрипело.
– Я должен был сосредоточиться на мяче. – Он избегал смотреть матери в глаза.
– Ты работал как одержимый всю неделю. Пора немного передохнуть.
– Может быть, ты права, – вздохнул он.
– Конечно, права.
Лес подобрала поводья и стиснула ногами лошадиные бока, направляя гнедую вперед, к краю поля, где стоял, наблюдая за ними, Джимми Рей. Роб последовал за матерью, подгоняя клюшкой мяч рядом с собой. Лес остановила лошадь рядом с Джимми, передала ему свою клюшку и спешилась. Рабочий принял у нее повод и отвел гнедую в сторону, ожидая подъезжающего Роба. Лес сняла шлем и потрясла головой, расправляя волосы. Неподалеку на траве стоял ее белый «Мерседес» с откинутым верхом.
– Мне надо возвращаться домой и помочь Эмме с приготовлениями к приему. – Она сняла перчатки и сунула их в шлем, который держала под мышкой.
Роб в это время спрыгнул с седла на землю.
– Лес, ты можешь задержаться на минутку? Мне надо с тобой кое о чем поговорить. – Он обернулся и протянул Джимми Рею повод своего пони. – Отведи лошадей на конюшню и дай им остыть.
Лес подождала, пока рабочий отведет лошадей подальше, и посмотрела на сына.
– О чем ты хочешь поговорить? – По выражению его лица она догадывалась, что беседа предстоит серьезная.
– Отец давит на меня, чтобы я решил наконец, в какой из университетов буду поступать.
– Я понимаю, что тебе кажется: до выпускных школьных экзаменов еще далеко, несколько месяцев, а потому можно не спешить… Но тебе в самом деле стоит подумать, где ты будешь дальше учиться, – сказала Лес, поддерживая мужа.
– В том-то и дело. Я уже принял решение. Этой осенью я никуда поступать не буду. – Он говорил быстро, не давая ей возразить. – Хочу пропустить хотя бы один год.
– Ну не знаю, Роб. – Лес сомневалась, чтобы Эндрю согласился с таким решением. – А что ты собираешься делать?
– Хочу по-настоящему заняться спортом – не просто от случая к случаю играть в турнирах, а посвятить поло все свое время. Мне нужно выяснить, могу ли я стать хорошим игроком, – с искренней убежденностью произнес Роб.
– Отец спит и видит, что ты поступишь учиться, – сказала Лес. – Есть сколько угодно университетов с отличными командами игроков поло – Виргинский, который я заканчивала, или Корнельский. Ты можешь и учиться и играть одновременно.
– Нет. – Роб не отрываясь смотрел на хлыст, который вертел в руках. – Ты же сама знаешь, каково мне сейчас в школе. Чтобы сдать экзамены, приходится все время проводить за учебниками. А если я поступлю в университет и попытаюсь одновременно играть в поло, то не смогу ни учиться, ни играть хорошо. Либо то, либо другое. Учебу и игру вместе мне не потянуть. И ты это знаешь.
– Да. – Лес сочувствовала сыну. Ей и самой было нелегко учиться. Но мальчик должен получить образование, ему это гораздо нужнее, чем ей. Она и понимала его, и вместе с тем жалела.
Роб смотрел на мать с трогательной мольбой в глазах.
– Лес, поговори с ним. Заставь его понять.
– Не знаю, удастся ли мне это сделать. – Лес внезапно подумалось, что Роб добился бы большего успеха, если бы попросил замолвить за него словечко перед Эндрю не мать, а Клодию Бейнз. Раз пять-шесть за эту неделю Эндрю высказывал пылкие замечания об этой юной особе, так что Лес сделалась особенно чувствительной к одному даже упоминанию ее имени.
– Все, чего я прошу, это один год отсрочки. Многие из парней так поступают, – настаивал Роб.
– Не могу ничего обещать, но я поговорю с ним, – согласилась Лес.
– Когда?
– После завтрашнего приема. Сейчас слишком много всяких других забот. А о твоем деле на лету не поговоришь.
– После приема? – разочарованно протянул Роб.
– Да. А чем тебя это не устраивает?
– Я думал, что смогу вернуться в школу уже в субботу.
– А я считала, что ты собираешься уехать в воскресенье, – сказала Лес.
– Я так и хотел, но к чему ждать? Да и что это меняет, если я уеду на день раньше? – безвольно пожал плечами Роб.
Разница в том, что он погостил бы дома на день больше, подумала Лес. Вслух она сказала:
– Мне бы хотелось, чтобы ты задержался, но раз уж решил – ничего не поделаешь.
– Ну так как насчет отца и поступления в университет этой осенью?
– Может быть, это даже к лучшему, что тебя не будет дома, когда я заведу с ним об этом разговор…
Не то чтобы Лес опасалась, что Эндрю может взорваться и выйти из себя. Эндрю никогда не терял головы в спорах, но своей неумолимой логикой он умел буквально уничтожить любого собеседника. Роб никогда не мог устоять против отца, и их столкновения заканчивались тем, что юноша, не находя убедительных возражений, замыкался в молчании и только. Лес изучала печально осунувшееся лицо сына. Как ей хотелось, чтобы он не принимал бы все так близко к сердцу.
– Ну а еще какие сюрпризы ты для меня приготовил? – спросила она.
– Никаких. На этот раз – все. – Он оглянулся через плечо с каким-то беспокойно тревожным видом. – Схожу-ка я в конюшню. Надо кое о чем поговорить с Джимми Реем.
– Подбросить тебя? У меня здесь машина.
– Нет, спасибо. Мне хочется немного побыть одному. – Роб отвел глаза, безмолвно извиняясь за то, что отказывается от ее общества.
– Ну ладно. У меня в одиннадцать встреча с человеком из фирмы, обслуживающей банкеты, так что и мне пора бежать. Увидимся дома.
– Пока, – пробормотал Роб, уже отвернувшись от матери.
Лес, слегка нахмурившись, смотрела, как он бредет по направлению к конюшням. Безвольно повисшая рука еле удерживает за ремешок шлем для поло. Какой Роб сегодня грустный и задумчивый. А ведь пару раз на этой неделе он возвращался домой в таком приподнятом духе, смеялся и валял дурака с Тришей. Слишком уж он переменчив в своих настроениях – либо взлет, либо упадок, а между ними почти никакого промежутка. Лес встревоженно покачала головой и бросила шлем и перчатки на заднее сиденье открытой машины.
Французские окна в столовой и гостиной распахнуты настежь на просторный внутренний дворик, окруженный зеленью и растениями в кадках и освещенный развешанными через равномерные промежутки факелами. Дальний конец патио занимал небольшой оркестр. Из этого уголка двора была убрана белая плетеная мебель, чтобы желающие могли потанцевать. Сквозь гул смеющихся и беседующих голосов пробивались звуки негромкой музыки, и пламя факелов, казалось, пляшет ей в такт в тропически мягкой зимней ночи. С каждой минутой прибывало все больше гостей. Лес вошла в дом, чтобы поздороваться и поболтать с теми, кто только что подъехал.
В зеркальном потолке столовой отражалось великолепное угощение, выставленное для гостей. Вместо обычного в таких случаях и всем надоевшего набора из канапе с деликатесами, дешевой икры, фруктов и фондю Лес выбрала меню, в которое входили возмутительно вкусные ребрышки и зажаренные до хруста цыплята. Приятно было поглядеть, как увешанные бриллиантами женщины облизывают вымазанные в жире пальцы. Это создавало восхитительно непринужденную атмосферу, рушило все барьеры и позволяло людям стать самими собой. Лес и сама наслаждалась этой непринужденностью – она так устала от всех этих сложностей и тревог, которые свалились на нее в последнее время.
Она остановилась в дверях гостиной и окинула взглядом толпу гостей. Возле роскошного бара со спиртным, расположенного по ее стратегическому замыслу неподалеку от французских окон, выходящих в патио, не иссякал поток желающих освежиться. Лес заметила Тришу, маячащую в прихожей и, по-видимому, все еще ожидающую прихода своего гостя.
– Так вот ты где, Лес! – окликнул ее сзади женский голос, и Лес обернулась.
– Конни! – воскликнула она с восхищением, шагнув навстречу подруге.
Конни Дэвенпорт, полная и статная, держала в одной руке поднос, уставленный всякой снедью, и облизывала пальцы другой, перепачканные соусом от барбекю.
– Давно ты здесь? – спросила Лес.
– Достаточно давно, чтобы понять, что перед тем, как уеду домой, успею потешиться вволю.
Под словом «потешиться» Конни подразумевала только одно – как следует поесть. Она никогда не скрывала своей любви к этому занятию, да и скрыть ее было бы невозможно – выдавали пышные формы, туго обтянутые красным платьем.
– Кстати, раз уж речь зашла о еде… – Конни с видом заговорщицы понизила голос. – Ты уже видела Веронику Хамптон? Они с Джорджем пришли всего несколько минут назад.
– Я была снаружи. – Лес поискала взглядом среди гостей новоприбывших.
– Вон они, около бара. – Конни незаметно указала ей на высокую болезненно худую женщину в розовом платье. – Оказывается, она сидела на этой своей новой диете. Как тебе это нравится? Ну не смешно ли? От нее и без того остались одна кожа да кости.
– Думаю, именно это и называется «модной худощавостью», – пробормотала Лес.
– Как бы это ни называлось, я этого никогда не пойму, – засмеялась Конни.
– Как, впрочем, и большинство из нас, – согласилась Лес, хотя сама она никогда не волновалась за свой вес. Она ухитрялась безо всяких усилий сохранять стройную фигуру. Наверное, из-за того, что много ездила верхом, да и вообще постоянно была чем-то занята.
– А где Роб? Я его еще не видела.
– Уехал в школу. А Триша возвращается туда завтра. Когда оба они уедут, тут у нас станет довольно тихо. Кажется, я плохо представляю, куда себя девать без детей, – с грустью призналась Лес.
– Тебе пора бы уже к этому привыкнуть.
– Может быть. Но мне особенно трудно потому, что в нынешнем году к тому же еще умер Джейк. А как раз именно в это время, в конце зимы, мы с отцом всегда проводили время в Виргинии на конном заводе. Обсуждали, какую кобылку скрестить с каким жеребцом, или осматривали двухлеток, выбирая из них наиболее перспективных для поло. Я по всему этому скучаю.
– Но ведь ты можешь и одна туда поехать, – сказала Конни. – Понимаю, что это не то же самое, что прежде, но все-таки лучше, чем сидеть и томиться без дела.
– Возможно, – пожала плечами Лес. – Я знаю, что Одра поговаривает о том, чтобы закрыть тамошний дом. Может быть, даже продать его. Думаю, она решила жить круглый год здесь, во Флориде. Если так, то я действительно поеду в Виргинию, присмотрю, чтобы там все было в порядке, а заодно погляжу в последний раз на места детства. – Пока это были только предположения, но вряд ли так уж важно принимать решение именно сейчас. – Посмотрим.
– В любом случае теперь, когда дети разъехались и никто не вертится под ногами, ты можешь проводить гораздо больше времени с Эндрю.
– К сожалению, он очень занят на работе, – сказала Лес.
Эндрю уезжал рано утром, и она не видела его до самого обеда, который обычно приходился у них на поздний вечер.
– Да, таков удел всех жен удачливых бизнесменов. Вот нам и приходится заполнять свое время пустой филантропией и благотворительными базарами.
– Не пытайся быть циничной, Конни. Благотворительность – совсем не пустая вещь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62