Ты понимаешь, что это за собой влечет? – Лес в этом сильно сомневалась. – Четыре года в университете плюс три года на юридическом факультете. Затем, прежде чем станешь самостоятельной, придется работать клерком на других юристов. Ты серьезно решила пройти через все это, или у тебя это просто преходящее увлечение?
– Это именно то, чего я хочу. Я мечтала об этом долгое время, – уверенно сказала Триша. – Лес, я не смогу жить так, как ты живешь, и все время просто ничего не делать. Я хочу, чтобы у меня в жизни была какая-то цель и смысл помимо планирования благотворительных мероприятий на этот год или поездок на лыжный курорт в Швейцарию.
Лес всегда спрашивала себя, что думает о ней дочь. Теперь она это знала, и знание причиняло ей боль, более глубокую, чем Лес могла когда-либо представить. Но ей удалось скрыть свои чувства – она понимала, что Триша говорила вовсе не затем, чтобы ранить мать.
– Тогда я рада, что ты принята в Гарвард. Твой отец будет очень доволен, когда узнает, что ты будешь учиться в его alma mater. Мы позвоним ему сегодня вечером и сообщим эту новость, – сказала Лес, заставив себя улыбнуться. – Ну, думаю, что лошади отдохнули. Ты готова ехать обратно?
– Показывай дорогу. Надеюсь, что к тому времени, когда мы вернемся, Мэри уже поставит еду на стол. Я умираю от голода, – заявила Триша, и мать с дочерью, подстегнув лошадей, перевели их с шага на быструю рысь.
Всю обратную дорогу сказанное Тришей словно лежало давящей тяжестью на плечах Лес, и она никак не могла сбросить с себя этого бремени. Удовольствие от поездки потускнело, и ее приподнятое настроение разом улетучилось. Однако Лес тщательно старалась не показать дочери, что что-то неладно. Добравшись наконец домой и рассказав Мэри новость, они по настоянию Лес устроили набег на винный погреб и отпраздновали удачу Триши.
После раннего обеда Лес позвонила домой, чтобы поговорить с Эндрю. Но дело было не только в том, что ей не терпелось сообщить ему о неожиданном известии. Она испытывала невыразимую потребность услышать его голос и понимала, что скучает по мужу. Ответила Эмма.
– Здравствуйте, Эмма. Это Лес. Я хочу поговорить с Эндрю.
– Простите, но он еще не вернулся домой, – ответила домоправительница.
Лес глянула на ручные часики. Чуть больше семи.
– Он сказал, когда его ждать?
– Не раньше завтрашнего дня. Он все еще в Нью-Йорке, – сказала Эмма, слегка удивленная тем, что Лес этого не знает.
– Но… я думала, что он собирается вернуться в пятницу.
– Вчера он позвонил, чтобы сказать, что собирается остаться еще на один день. У вас что-нибудь случилось?
– Нет. Здесь Триша. – Лес бросила взгляд на дочь, свернувшуюся, поджав ноги, на полу и наблюдающую за ней. – Мы с ней просто хотели поговорить с Эндрю.
– Уверена, что сможете застать его в отеле, – сказала Эмма.
– Попробуем дозвониться туда. – Лес дала отбой и набрала номер отеля.
– Он все еще в Нью-Йорке? – догадалась Триша по репликам матери.
– Да. – Лес слушала телефонные гудки и старательно избегала смотреть на сестру. Когда в трубке раздался голос гостиничной телефонистки, она попросила девушку соединить ее с комнатой Эндрю. Про себя она продолжала гадать, осталась ли и Клодия еще на один день, но ей не хотелось видеть этого безмолвного вопроса в глазах Мэри.
После четвертого гудка трубку подняли, и Лес узнала на другом конце линии голос Эндрю.
– Здравствуй, дорогой. Я только что звонила Эмме, и она сказала мне, что ты вынужден задержаться еще на один день. Как у тебя идут дела? – торопливо проговорила Лес, не давая ему возможности объяснить свою задержку самому.
– Отлично. А как у тебя? – голос его звучал как-то отчужденно, но Лес винила в этом плохую связь.
– Мэри и я лезем из кожи вон, но все остальное прекрасно. Приехала на уик-энд Триша. У нее есть кое-какие новости. Пусть она сама тебе расскажет. – Она передала трубку Трише и продолжала улыбаться, слушая, как та выкладывает отцу свое известие, а в голове ее звучали слова: «Лес, я не хочу жить так, как ты живешь».
– Поскольку Роб, кажется не собирается поддерживать семейную традицию, я решила, папа, последовать по твоим стопам. Меня приняли в твою alma mater. – Последовала короткая пауза: Эндрю что-то отвечал дочери, затем Триша сказала: – На этой неделе я получила извещение о том, что меня приняли. Это официальное сообщение. – Вновь наступило молчание. Слушая, что говорит отец, Триша несколько поуспокоилась, ее возбуждение постепенно сникало. – Я счастлива. И я рада, что ты тоже счастлив. – Затем, продолжая слушать то, что говорит ей отец, она взглянула на Лес. – Конечно, я скажу ей. До свидания, па.
Когда Лес потянулась, чтобы взять у нее трубку и закончить разговор с Эндрю, Триша встала и вместо того, чтобы передать трубку матери, положила ее на рычаги.
– У него заказан столик в ресторане, и поэтому ему надо уходить, – объяснила Триша. – Он просил передать, что позвонит тебе на следующей неделе, когда вернется домой.
– Ах так? – Лес очень жалела, что с самого начала не поговорила с мужем подольше. – Что он сказал, когда ты сообщила ему свою новость?
– Он был рад… горд моим решением. И, кажется, он не удивился так сильно, как удивилась ты. – Она улыбнулась, но тут же нахмурилась: – Лес, когда ты с ним говорила, у тебя не было ощущения, что рядом с ним кто-то есть?
Лес говорила с Эндрю слишком мало, чтобы у нее сложилось какое-нибудь определенное впечатление.
– Возможно, и был кто-нибудь. Вернее всего, клиент.
Или Клодия Бейнз. Но этого Лес вслух не сказала.
В воскресенье в середине дня Триша уехала в частную школу для девочек, где она училась. С ее отъездом у Лес не было больше причин притворяться веселой. Когда Мэри предложила заняться сундуками на мансарде, она охотно согласилась. Она была рада любому делу, которое могло отвлечь ее от мрачных мыслей.
Когда-то в далеком прошлом в мансарде на третьем этаже помещались комнаты для прислуги. Затем эти крошечные полутемные, неотапливаемые каморки были переделаны в склады. Здесь в беспорядке грудились горы ящиков и сундуков, сломанные кони-качалки, старая одежда и предметы, назначение которых уже невозможно было определить. Все это затянуто паутиной, а застоявшийся воздух пропах пылью.
– Давай складывать вещи, которые мы наверняка собираемся выбросить, в середине каждой комнаты, – предложила Мэри. – Думаю, так мы управимся быстрее.
– О'кей.
Они начали с громоздких, явно ненужных предметов – игрушечных повозок без колес, выцветших старых платьев с юбками на проволочных каркасах, сломанных санок и лошадей-качалок. Мэри выволокла на середину комнаты старый фонограф.
– Как ты думаешь, он не антикварный?
Лес глянула на допотопное чудовище.
– Сомневаюсь, чтобы он был в хорошем состоянии.
Ручка фонографа болталась, примотанная проволокой, а диск для пластинок был заметно перекошен.
– Я просто не могу поверить, что Одра могла хранить всю эту рухлядь. – Мэри в изумлении покачала головой, вытащив старый настольный радиоприемник с выпотрошенными внутренностями. – Когда мы были маленькими, она забирала нашу одежду, как только мы из нее чуть-чуть вырастали, складывала в ящики и отдавала для нуждающихся в разные благотворительные организации. Так что непонятно, почему она держала такой хлам?
– Это не она, а Джейк. Помню, я слышала, как они о чем-то спорили. Одра настаивала на том, что мансарда – это пороховая бочка, достаточно одной искры, и запылает весь дом, но Джейк предупредил ее, что если она выбросит хотя бы один ящик… мне так и не удалось разобрать, что он угрожал сделать, – вспомнила Лес с легкой улыбкой и оглядела захламленную комнату. – Но я не думаю, чтобы из этой мансарды когда-либо вынесли хоть единую коробку.
– И я не думаю. Странно, что один и тот же человек может быть настолько сентиментальным и одновременно настолько…
– Да, – перебила Лес Мэри, прежде чем та успела произнести слово «бесчувственный». Нет ничего хорошего в том, чтобы дурно отзываться о мертвом.
Беседа увяла сама собой, когда они атаковали груды ящиков и сундуков, решительно выбрасывая прочь почти все их содержимое. Примерно после часа работы Лес извлекла на свет Божий старый сундук и обнаружила в нем драгоценную находку, возбудившую воспоминания, – косичку из светлых, как лен, волос, которую она сплела для Джейка, когда ей обрезали длинные локоны, а также свой первый костюм для верховой езды и платье, в котором Лес крестили.
– Здесь довольно холодно. – Мэри поежилась, обняв себя руками, чтобы согреться. – Хочешь кофе? Я схожу вниз и принесу.
– Можно, – рассеянно кивнула Лес, почти не вслушиваясь в то, что говорит сестра.
В сундуке под платьем она нашла коробку со старыми фотографиями и стала разглядывать их, не заметив, что Мэри уже нет в комнате. Очнулась она только тогда, когда услышала на лестнице шаги сестры. Мэри вошла в захламленную каморку, отдуваясь после нелегкого для нее подъема по трем лестничным пролетам.
– Когда все здесь закончим, мне надо выпить что-нибудь покрепче, чем кофе. – Она пересекла комнату и протянула Лес одну из кружек с кофе, а сама села на пол рядом с ней. – Эй, это все, что ты успела сделать, пока меня не было? – упрекнула она, заглядывая через плечо Лес. – Что ты здесь такое нашла?
– Несколько старых фотографий, снятых, когда мы были детьми, – задумчиво ответила Лес. – Помнишь вот эту? – она показала черно-белый снимок, на котором была запечатлена в возрасте восьми лет. Рядом с маленькой Лес сидела с жалким видом пушистая колли, голова и одна нога были обмотаны тряпичными повязками. – Я собиралась быть ветеринаром, когда вырасту.
– Это было вскоре после того, как ты решила, что станешь жокеем и будешь принимать участие в Больших национальных скачках, как Элизабет Тейлор, – проворчала Мэри. – А потом ты хотела быть певицой, если не ошибаюсь.
– Как ты считаешь, что произошло со всеми этими мечтами? – спросила Лес, не отводя глаз от выцветших, исцарапанных фотографий.
– Слава Богу, ты выросла. – Мэри грела ладони, обхватив ими горячую кофейную кружку.
– Думаю, что да, – вздохнула Лес и положила снимки назад в коробку.
Мэри склонила голову на плечо сестры.
– Что тебя тревожит? Нет-нет, не говори, что все в порядке. С тех пор, как уехала Триша, ты просто ниже травы и тише воды.
– Тебя удивило ее решение готовиться поступать на юридический факультет? – спросила Лес, не отвечая на вопрос.
– Немного. Но после того, как я протащила через высшее образование семерых своих отпрысков, я сдалась и больше не пытаюсь гадать, чем они будут заниматься. – Она отпила кофе, глядя на Лес поверх края кружки. – А для тебя это было неожиданностью, не так ли?
– Да. – Но вовсе не это терзало Лес так сильно, что порой возникало стеснение в груди и першило в горле. – Знаешь, что она мне ответила, когда я спросила ее, почему она так решила?
– Что?
– Что она не хочет быть такой, как я, и ничего не делать. По ее словам, она хочет, чтобы у жизни была цель и смысл. – Лес коротко рассмеялась невеселым смехом. – Такая вот развязка.
– Это поколение, которое стремится к карьере. Мир сильно изменился с тех пор, когда мы были в их возрасте, – напомнила ей Мэри. – Само собой разумеется, и в наше время находились девушки, которые стремились сделать карьеру, но они были исключением, а не правилом. Пределом нашего честолюбия было удачное замужество и воспитание детей. Все остальное служило лишь временной заменой до тех пор, пока на горизонте не появится подходящий мужчина.
– Я знаю.
– Так что не придавай значения всей этой трепотне о женской свободе. Это совсем нелегко – быть женой и матерью, – заключила Мэри, подчеркнув свое заявление решительным кивком.
– Дело не только в этом, – покачала головой Лес. – Не в одной только Трише. Моя мать думает, что я не слишком умна. Мой муж не верит, что я способна поддержать какой-либо умный разговор. А теперь моя собственная дочь считает, что моя жизнь лишена смысла. Мэри, мне сорок два года и я чувствую себя неудачницей, – проговорила она безжизненным тоном. – Это совсем не то, о чем я мечтала когда-то. Что случилось со всеми этими мечтами?
Наступило долгое молчание. Мэри не знала, что сказать. Наконец она обняла Лес за плечи.
– Я не знаю, детка. Просто не знаю.
7
Вокруг опустевшего старинного дома с закрытыми ставнями рыскал завывающий мартовский ветер. Когда открылась входная дверь, он ворвался вовнутрь, закружившись вокруг человека, выходившего с тяжелыми чемоданами. Стремительный и любопытный вихрь промчался по полутемному помещению, колыша чехлы, прикрывавшие мебель, и пытаясь приподнять ткань, чтобы узнать, что под ней скрывается. Затем дверь закрылась, ветер сник, оседая крохотным смерчем холодного воздуха, и исчез.
Лес поежилась и спрятала руки в перчатках под воротник пальто, запахивая его поплотней вокруг горла. Взгляд ее обежал опустевшую прихожую. Стены были пустыми, все висевшие на них прежде картины и украшения давно упакованы в ящики. Мебель, скрытая чехлами, толпилась как стадо каких-то серых бесформенных животных. А люстра из бронзы и хрусталя, заключенная в холщовый мешок, свисала с потолка безобразным комом.
На лестнице послышались шаги. Лес обернулась и увидела спускающуюся с верхнего этажа Мэри.
– Уже все? – Она говорила приглушенным голосом, словно боялась кого-то разбудить. Дом спал, закрыв ставни на окнах, как сонные веки.
– Да, – так же негромко ответила Мэри.
Они вместе пошли через прихожую к выходу. Высокие каблуки их туфель непривычно громко и резко стучали по обнаженному деревянному полу, некогда прикрытому восточным ковром, который теперь был скатан в рулон и спрятан где-то наверху вместе со всеми прочими вещами. И Лес внезапно захотелось пойти на цыпочках, чтобы не шуметь, и последние несколько шагов до двери она преодолела, старясь не будить гулкого эха.
Снаружи, повернувшись спиной к резкому мартовскому ветру, гуляющему по длинному портику, она подождала, пока Мэри запрет на замок входную дверь. Она слышала, как стучат костлявые обнаженные ветви деревьев, которые летом затеняют передний двор. Когда дверь была надежно заперта, Лес и Мэри быстро прошагали к микроавтобусу, стоящему на подъездном пути с включенным двигателем. Забравшись вовнутрь, кивнули на вопрос Стэна, готовы ли они.
– Какая жалость, – пробормотала Мэри, когда автомобиль отъезжал от дома.
Лес ничего не ответила, она просто смотрела на умолкший дом, одиноко возвышавшийся на фоне серого, продутого ветром неба. Время, которое она провела в этом доме, не всегда бывало счастливым и беззаботным. Случались ожесточенные драки с братьями и сестрами, приступы гнева и обиды на родителей и страдания от незначительных трагедий, которые только в юности можно пeреживать с такой остротой. И все же то дурное, что было в их жизни, постепенно тускнело в памяти, пока не превратилoсь в смутные воспоминания. Однако Лес понимала, что расставание с родным домом мучительно не только потому, что она пережила в нем столько счастливых минут. Дело еще и в другом, может быть, более важном. Когда она жила здесь, перед ней открывалось будущее, полное надежд и обещаний. Теперь она столкнулась с реальностью и обнаружила, что обещания не сбылись и жизнь ее пуста и бедна.
В аэропорту Лес встречала деловитая и расторопная Эмма Сандерсон. Она объяснила, что Эндрю занят в офисе и никак не мог отлучиться. Лес смотрела, как крепко обнимает Мэри ее младшая дочь и как тепло целует в щеку муж, и ей хотелось, чтобы и ее саму встречали так же радушно.
– Сегодня утром позвонила миссис Кинкейд, – сказала Эмма. – Она хочет, чтобы вы приехали к ней на ленч в пятницу.
Не успела Лес переварить это сообщение, как услышала, что Росс Карпентер говорит сестре:
– Ты получила точно такое же приглашение.
– Нет уж, спасибо, – мрачно поджала губы Мэри. – Единственное, что ей нужно, это отчет о доме. Вот и расскажи ей все, Лес. А я могу представить, какой меня ожидает дома хаос после двухнедельной отлучки. Как-нибудь обойдусь без перекрестного допроса, учиненного Одрой, до тех пор, пока не приведу все в порядок.
– Ну разве ты не счастливица, что у тебя такая преданная сестра? – улыбнулась Лес. – Придется мне самой принять на себя всю тяжесть первого удара.
– Видимо, так, – ответила Мэри и засмеялась.
Получив свой багаж, они разъехались. Часом позже Лес, усталая после долгого перелета, уже входила в свой дом, ощущая смутную подавленность. Следом за ней носильщик внес багаж.
Не успела Лес подняться на первую ступеньку дубовой лестницы, ведущей в ее комнату, как раздался телефонный звонок. Она остановилась, пропуская мимо носильщика с чемоданами, а затем посмотрела на свою домоправительницу и секретаря.
– Ответьте, пожалуйста, Эмма. Если это миссис Кинкейд, скажите ей, что я переодеваюсь наверху и что буду у нее в пятницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Это именно то, чего я хочу. Я мечтала об этом долгое время, – уверенно сказала Триша. – Лес, я не смогу жить так, как ты живешь, и все время просто ничего не делать. Я хочу, чтобы у меня в жизни была какая-то цель и смысл помимо планирования благотворительных мероприятий на этот год или поездок на лыжный курорт в Швейцарию.
Лес всегда спрашивала себя, что думает о ней дочь. Теперь она это знала, и знание причиняло ей боль, более глубокую, чем Лес могла когда-либо представить. Но ей удалось скрыть свои чувства – она понимала, что Триша говорила вовсе не затем, чтобы ранить мать.
– Тогда я рада, что ты принята в Гарвард. Твой отец будет очень доволен, когда узнает, что ты будешь учиться в его alma mater. Мы позвоним ему сегодня вечером и сообщим эту новость, – сказала Лес, заставив себя улыбнуться. – Ну, думаю, что лошади отдохнули. Ты готова ехать обратно?
– Показывай дорогу. Надеюсь, что к тому времени, когда мы вернемся, Мэри уже поставит еду на стол. Я умираю от голода, – заявила Триша, и мать с дочерью, подстегнув лошадей, перевели их с шага на быструю рысь.
Всю обратную дорогу сказанное Тришей словно лежало давящей тяжестью на плечах Лес, и она никак не могла сбросить с себя этого бремени. Удовольствие от поездки потускнело, и ее приподнятое настроение разом улетучилось. Однако Лес тщательно старалась не показать дочери, что что-то неладно. Добравшись наконец домой и рассказав Мэри новость, они по настоянию Лес устроили набег на винный погреб и отпраздновали удачу Триши.
После раннего обеда Лес позвонила домой, чтобы поговорить с Эндрю. Но дело было не только в том, что ей не терпелось сообщить ему о неожиданном известии. Она испытывала невыразимую потребность услышать его голос и понимала, что скучает по мужу. Ответила Эмма.
– Здравствуйте, Эмма. Это Лес. Я хочу поговорить с Эндрю.
– Простите, но он еще не вернулся домой, – ответила домоправительница.
Лес глянула на ручные часики. Чуть больше семи.
– Он сказал, когда его ждать?
– Не раньше завтрашнего дня. Он все еще в Нью-Йорке, – сказала Эмма, слегка удивленная тем, что Лес этого не знает.
– Но… я думала, что он собирается вернуться в пятницу.
– Вчера он позвонил, чтобы сказать, что собирается остаться еще на один день. У вас что-нибудь случилось?
– Нет. Здесь Триша. – Лес бросила взгляд на дочь, свернувшуюся, поджав ноги, на полу и наблюдающую за ней. – Мы с ней просто хотели поговорить с Эндрю.
– Уверена, что сможете застать его в отеле, – сказала Эмма.
– Попробуем дозвониться туда. – Лес дала отбой и набрала номер отеля.
– Он все еще в Нью-Йорке? – догадалась Триша по репликам матери.
– Да. – Лес слушала телефонные гудки и старательно избегала смотреть на сестру. Когда в трубке раздался голос гостиничной телефонистки, она попросила девушку соединить ее с комнатой Эндрю. Про себя она продолжала гадать, осталась ли и Клодия еще на один день, но ей не хотелось видеть этого безмолвного вопроса в глазах Мэри.
После четвертого гудка трубку подняли, и Лес узнала на другом конце линии голос Эндрю.
– Здравствуй, дорогой. Я только что звонила Эмме, и она сказала мне, что ты вынужден задержаться еще на один день. Как у тебя идут дела? – торопливо проговорила Лес, не давая ему возможности объяснить свою задержку самому.
– Отлично. А как у тебя? – голос его звучал как-то отчужденно, но Лес винила в этом плохую связь.
– Мэри и я лезем из кожи вон, но все остальное прекрасно. Приехала на уик-энд Триша. У нее есть кое-какие новости. Пусть она сама тебе расскажет. – Она передала трубку Трише и продолжала улыбаться, слушая, как та выкладывает отцу свое известие, а в голове ее звучали слова: «Лес, я не хочу жить так, как ты живешь».
– Поскольку Роб, кажется не собирается поддерживать семейную традицию, я решила, папа, последовать по твоим стопам. Меня приняли в твою alma mater. – Последовала короткая пауза: Эндрю что-то отвечал дочери, затем Триша сказала: – На этой неделе я получила извещение о том, что меня приняли. Это официальное сообщение. – Вновь наступило молчание. Слушая, что говорит отец, Триша несколько поуспокоилась, ее возбуждение постепенно сникало. – Я счастлива. И я рада, что ты тоже счастлив. – Затем, продолжая слушать то, что говорит ей отец, она взглянула на Лес. – Конечно, я скажу ей. До свидания, па.
Когда Лес потянулась, чтобы взять у нее трубку и закончить разговор с Эндрю, Триша встала и вместо того, чтобы передать трубку матери, положила ее на рычаги.
– У него заказан столик в ресторане, и поэтому ему надо уходить, – объяснила Триша. – Он просил передать, что позвонит тебе на следующей неделе, когда вернется домой.
– Ах так? – Лес очень жалела, что с самого начала не поговорила с мужем подольше. – Что он сказал, когда ты сообщила ему свою новость?
– Он был рад… горд моим решением. И, кажется, он не удивился так сильно, как удивилась ты. – Она улыбнулась, но тут же нахмурилась: – Лес, когда ты с ним говорила, у тебя не было ощущения, что рядом с ним кто-то есть?
Лес говорила с Эндрю слишком мало, чтобы у нее сложилось какое-нибудь определенное впечатление.
– Возможно, и был кто-нибудь. Вернее всего, клиент.
Или Клодия Бейнз. Но этого Лес вслух не сказала.
В воскресенье в середине дня Триша уехала в частную школу для девочек, где она училась. С ее отъездом у Лес не было больше причин притворяться веселой. Когда Мэри предложила заняться сундуками на мансарде, она охотно согласилась. Она была рада любому делу, которое могло отвлечь ее от мрачных мыслей.
Когда-то в далеком прошлом в мансарде на третьем этаже помещались комнаты для прислуги. Затем эти крошечные полутемные, неотапливаемые каморки были переделаны в склады. Здесь в беспорядке грудились горы ящиков и сундуков, сломанные кони-качалки, старая одежда и предметы, назначение которых уже невозможно было определить. Все это затянуто паутиной, а застоявшийся воздух пропах пылью.
– Давай складывать вещи, которые мы наверняка собираемся выбросить, в середине каждой комнаты, – предложила Мэри. – Думаю, так мы управимся быстрее.
– О'кей.
Они начали с громоздких, явно ненужных предметов – игрушечных повозок без колес, выцветших старых платьев с юбками на проволочных каркасах, сломанных санок и лошадей-качалок. Мэри выволокла на середину комнаты старый фонограф.
– Как ты думаешь, он не антикварный?
Лес глянула на допотопное чудовище.
– Сомневаюсь, чтобы он был в хорошем состоянии.
Ручка фонографа болталась, примотанная проволокой, а диск для пластинок был заметно перекошен.
– Я просто не могу поверить, что Одра могла хранить всю эту рухлядь. – Мэри в изумлении покачала головой, вытащив старый настольный радиоприемник с выпотрошенными внутренностями. – Когда мы были маленькими, она забирала нашу одежду, как только мы из нее чуть-чуть вырастали, складывала в ящики и отдавала для нуждающихся в разные благотворительные организации. Так что непонятно, почему она держала такой хлам?
– Это не она, а Джейк. Помню, я слышала, как они о чем-то спорили. Одра настаивала на том, что мансарда – это пороховая бочка, достаточно одной искры, и запылает весь дом, но Джейк предупредил ее, что если она выбросит хотя бы один ящик… мне так и не удалось разобрать, что он угрожал сделать, – вспомнила Лес с легкой улыбкой и оглядела захламленную комнату. – Но я не думаю, чтобы из этой мансарды когда-либо вынесли хоть единую коробку.
– И я не думаю. Странно, что один и тот же человек может быть настолько сентиментальным и одновременно настолько…
– Да, – перебила Лес Мэри, прежде чем та успела произнести слово «бесчувственный». Нет ничего хорошего в том, чтобы дурно отзываться о мертвом.
Беседа увяла сама собой, когда они атаковали груды ящиков и сундуков, решительно выбрасывая прочь почти все их содержимое. Примерно после часа работы Лес извлекла на свет Божий старый сундук и обнаружила в нем драгоценную находку, возбудившую воспоминания, – косичку из светлых, как лен, волос, которую она сплела для Джейка, когда ей обрезали длинные локоны, а также свой первый костюм для верховой езды и платье, в котором Лес крестили.
– Здесь довольно холодно. – Мэри поежилась, обняв себя руками, чтобы согреться. – Хочешь кофе? Я схожу вниз и принесу.
– Можно, – рассеянно кивнула Лес, почти не вслушиваясь в то, что говорит сестра.
В сундуке под платьем она нашла коробку со старыми фотографиями и стала разглядывать их, не заметив, что Мэри уже нет в комнате. Очнулась она только тогда, когда услышала на лестнице шаги сестры. Мэри вошла в захламленную каморку, отдуваясь после нелегкого для нее подъема по трем лестничным пролетам.
– Когда все здесь закончим, мне надо выпить что-нибудь покрепче, чем кофе. – Она пересекла комнату и протянула Лес одну из кружек с кофе, а сама села на пол рядом с ней. – Эй, это все, что ты успела сделать, пока меня не было? – упрекнула она, заглядывая через плечо Лес. – Что ты здесь такое нашла?
– Несколько старых фотографий, снятых, когда мы были детьми, – задумчиво ответила Лес. – Помнишь вот эту? – она показала черно-белый снимок, на котором была запечатлена в возрасте восьми лет. Рядом с маленькой Лес сидела с жалким видом пушистая колли, голова и одна нога были обмотаны тряпичными повязками. – Я собиралась быть ветеринаром, когда вырасту.
– Это было вскоре после того, как ты решила, что станешь жокеем и будешь принимать участие в Больших национальных скачках, как Элизабет Тейлор, – проворчала Мэри. – А потом ты хотела быть певицой, если не ошибаюсь.
– Как ты считаешь, что произошло со всеми этими мечтами? – спросила Лес, не отводя глаз от выцветших, исцарапанных фотографий.
– Слава Богу, ты выросла. – Мэри грела ладони, обхватив ими горячую кофейную кружку.
– Думаю, что да, – вздохнула Лес и положила снимки назад в коробку.
Мэри склонила голову на плечо сестры.
– Что тебя тревожит? Нет-нет, не говори, что все в порядке. С тех пор, как уехала Триша, ты просто ниже травы и тише воды.
– Тебя удивило ее решение готовиться поступать на юридический факультет? – спросила Лес, не отвечая на вопрос.
– Немного. Но после того, как я протащила через высшее образование семерых своих отпрысков, я сдалась и больше не пытаюсь гадать, чем они будут заниматься. – Она отпила кофе, глядя на Лес поверх края кружки. – А для тебя это было неожиданностью, не так ли?
– Да. – Но вовсе не это терзало Лес так сильно, что порой возникало стеснение в груди и першило в горле. – Знаешь, что она мне ответила, когда я спросила ее, почему она так решила?
– Что?
– Что она не хочет быть такой, как я, и ничего не делать. По ее словам, она хочет, чтобы у жизни была цель и смысл. – Лес коротко рассмеялась невеселым смехом. – Такая вот развязка.
– Это поколение, которое стремится к карьере. Мир сильно изменился с тех пор, когда мы были в их возрасте, – напомнила ей Мэри. – Само собой разумеется, и в наше время находились девушки, которые стремились сделать карьеру, но они были исключением, а не правилом. Пределом нашего честолюбия было удачное замужество и воспитание детей. Все остальное служило лишь временной заменой до тех пор, пока на горизонте не появится подходящий мужчина.
– Я знаю.
– Так что не придавай значения всей этой трепотне о женской свободе. Это совсем нелегко – быть женой и матерью, – заключила Мэри, подчеркнув свое заявление решительным кивком.
– Дело не только в этом, – покачала головой Лес. – Не в одной только Трише. Моя мать думает, что я не слишком умна. Мой муж не верит, что я способна поддержать какой-либо умный разговор. А теперь моя собственная дочь считает, что моя жизнь лишена смысла. Мэри, мне сорок два года и я чувствую себя неудачницей, – проговорила она безжизненным тоном. – Это совсем не то, о чем я мечтала когда-то. Что случилось со всеми этими мечтами?
Наступило долгое молчание. Мэри не знала, что сказать. Наконец она обняла Лес за плечи.
– Я не знаю, детка. Просто не знаю.
7
Вокруг опустевшего старинного дома с закрытыми ставнями рыскал завывающий мартовский ветер. Когда открылась входная дверь, он ворвался вовнутрь, закружившись вокруг человека, выходившего с тяжелыми чемоданами. Стремительный и любопытный вихрь промчался по полутемному помещению, колыша чехлы, прикрывавшие мебель, и пытаясь приподнять ткань, чтобы узнать, что под ней скрывается. Затем дверь закрылась, ветер сник, оседая крохотным смерчем холодного воздуха, и исчез.
Лес поежилась и спрятала руки в перчатках под воротник пальто, запахивая его поплотней вокруг горла. Взгляд ее обежал опустевшую прихожую. Стены были пустыми, все висевшие на них прежде картины и украшения давно упакованы в ящики. Мебель, скрытая чехлами, толпилась как стадо каких-то серых бесформенных животных. А люстра из бронзы и хрусталя, заключенная в холщовый мешок, свисала с потолка безобразным комом.
На лестнице послышались шаги. Лес обернулась и увидела спускающуюся с верхнего этажа Мэри.
– Уже все? – Она говорила приглушенным голосом, словно боялась кого-то разбудить. Дом спал, закрыв ставни на окнах, как сонные веки.
– Да, – так же негромко ответила Мэри.
Они вместе пошли через прихожую к выходу. Высокие каблуки их туфель непривычно громко и резко стучали по обнаженному деревянному полу, некогда прикрытому восточным ковром, который теперь был скатан в рулон и спрятан где-то наверху вместе со всеми прочими вещами. И Лес внезапно захотелось пойти на цыпочках, чтобы не шуметь, и последние несколько шагов до двери она преодолела, старясь не будить гулкого эха.
Снаружи, повернувшись спиной к резкому мартовскому ветру, гуляющему по длинному портику, она подождала, пока Мэри запрет на замок входную дверь. Она слышала, как стучат костлявые обнаженные ветви деревьев, которые летом затеняют передний двор. Когда дверь была надежно заперта, Лес и Мэри быстро прошагали к микроавтобусу, стоящему на подъездном пути с включенным двигателем. Забравшись вовнутрь, кивнули на вопрос Стэна, готовы ли они.
– Какая жалость, – пробормотала Мэри, когда автомобиль отъезжал от дома.
Лес ничего не ответила, она просто смотрела на умолкший дом, одиноко возвышавшийся на фоне серого, продутого ветром неба. Время, которое она провела в этом доме, не всегда бывало счастливым и беззаботным. Случались ожесточенные драки с братьями и сестрами, приступы гнева и обиды на родителей и страдания от незначительных трагедий, которые только в юности можно пeреживать с такой остротой. И все же то дурное, что было в их жизни, постепенно тускнело в памяти, пока не превратилoсь в смутные воспоминания. Однако Лес понимала, что расставание с родным домом мучительно не только потому, что она пережила в нем столько счастливых минут. Дело еще и в другом, может быть, более важном. Когда она жила здесь, перед ней открывалось будущее, полное надежд и обещаний. Теперь она столкнулась с реальностью и обнаружила, что обещания не сбылись и жизнь ее пуста и бедна.
В аэропорту Лес встречала деловитая и расторопная Эмма Сандерсон. Она объяснила, что Эндрю занят в офисе и никак не мог отлучиться. Лес смотрела, как крепко обнимает Мэри ее младшая дочь и как тепло целует в щеку муж, и ей хотелось, чтобы и ее саму встречали так же радушно.
– Сегодня утром позвонила миссис Кинкейд, – сказала Эмма. – Она хочет, чтобы вы приехали к ней на ленч в пятницу.
Не успела Лес переварить это сообщение, как услышала, что Росс Карпентер говорит сестре:
– Ты получила точно такое же приглашение.
– Нет уж, спасибо, – мрачно поджала губы Мэри. – Единственное, что ей нужно, это отчет о доме. Вот и расскажи ей все, Лес. А я могу представить, какой меня ожидает дома хаос после двухнедельной отлучки. Как-нибудь обойдусь без перекрестного допроса, учиненного Одрой, до тех пор, пока не приведу все в порядок.
– Ну разве ты не счастливица, что у тебя такая преданная сестра? – улыбнулась Лес. – Придется мне самой принять на себя всю тяжесть первого удара.
– Видимо, так, – ответила Мэри и засмеялась.
Получив свой багаж, они разъехались. Часом позже Лес, усталая после долгого перелета, уже входила в свой дом, ощущая смутную подавленность. Следом за ней носильщик внес багаж.
Не успела Лес подняться на первую ступеньку дубовой лестницы, ведущей в ее комнату, как раздался телефонный звонок. Она остановилась, пропуская мимо носильщика с чемоданами, а затем посмотрела на свою домоправительницу и секретаря.
– Ответьте, пожалуйста, Эмма. Если это миссис Кинкейд, скажите ей, что я переодеваюсь наверху и что буду у нее в пятницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62