– Но как ты можешь заставить людей рассказывать их тебе? – удивилась Ребекка. Она совсем не чувствовала себя скованно рядом с этим юношей, который был одним из Морлэндов, – он говорил с ней так просто, не смотрел на неё свысока, беседовал как с равной, как с одной из них.
– Я читаю их в книгах, – ответил он. – Так давно умершие могут до сих пор рассказывать нам свои истории.
– А-а-а, – разочарованно протянула Ребекка. Она-то надеялась, что сейчас он откроет ей секрет, который ей очень пригодится.
– А почему «а-а-а»? – осведомился Эдмунд.
– Я не умею ни читать, ни писать, – печально ответила она. – Меня никогда не учили грамоте. Эдмунд неожиданно улыбнулся. Мало кто знал, какая у Эдмунда улыбка. Юная женщина, видя её впервые, про себя изумилась, как это она, Ребекка, могла подумать, что он безликий, ибо его улыбка осветила все его лицо.
– Я могу научить тебя, – сказал он.
– Можешь? Правда, можешь? Но я не слишком-то умна, – сокрушалась она. – Это очень трудно?
– Сначала трудно, а потом – все легче и легче, пока не становится так же просто, как и говорить. – Он раскрыл книгу, которую держал в руке, – он читал в саду, когда, услышав рыдания Ребекки, подошел к ней, – и протянул эту книгу жене Неда. Она с изумлением посмотрела на страницы, покрытые крохотными черными значками.
– Это правда? – удивленно прошептала она. – Ты на самом деле понимаешь, что говорят эти закорючки?
– На самом деле, – ответил он, улыбаясь.
– В один момент?
– В один момент.
Она с сомнением посмотрела на него и указала на одну из строчек. – Что это означает?
Он взглянул туда, куда она ткнула пальцем.
– «Пилигримы », – прочел он.
Она в изумлении не сводила с него глаз. Цепочка каких-то закорючек, выбранная ею наугад, – а он посмотрел на них, колдовским образом постиг их смысл и извлек из них слово, мысль, целый набор связанных между собой понятий. Пилигримы. Воистину, это чистое волшебство. Неужели и её глаза, которые видят сейчас только черный узор, смогут когда-нибудь разглядеть сквозь эту плотную бумагу свет магического кристалла, озаряющий листы книги? Это казалось невозможным. Она опять подняла на Эдмунда изумленный взгляд, а пальцы её в это время нежно поглаживали толстые страницы.
– Ты сможешь научить меня? Правда? Это похоже на чудо.
– Я смогу научить тебя. И научу. Правда. – Он смотрел на неё так пристально, что внезапно она почувствовала, что у неё бешено заколотилось сердце и теплая кровь прихлынула к щекам. От участившегося дыхания губы её слегка приоткрылись. Эдмунд, не сводя с неё глаз, положил свою ладонь на её руку, все еще покоящуюся на книге, и начал гладить её маленькие худенькие пальчики.
Страна пребывала в мире и благоденствии под мудрой и справедливой властью Ричарда, но при дворе царил дух печали, несмотря даже на внешнее веселье, с которым отпраздновали Рождество. С тех пор как умер принц Эдуард, королева чувствовала постоянное недомогание, но истинная природа её болезни открылась только сейчас.
Том писал бабушке:
«Моя бедная госпожа, хоть и облачалась в самые роскошные свои наряды, таяла прямо на глазах, и её болезненный вид лишь подчеркивался тем, что в течение всех праздников рядом с ней постоянно находилась принцесса Елизавета, златокудрая красавица, одетая почти так же великолепно, как и сама королева. Государь все время пребывал рядом со своей супругой, и хотя он и стремился как можно лучше сыграть роль радушного хозяина, все равно чувствовалось, сколь велики его страдания. Единственной радостью был для него приезд гонца, появившегося в самый разгар празднеств с известием о том, что летом валлийцы наверняка вторгнутся в наши пределы. Узнав об этом, король вскочил с криком: „Благодарю тебя, Господи, за сию благую весть!“ – ибо теперь у государя хоть будет чем заняться.
После Рождества королева слегла, и словно для того, чтобы окончательно добить государя, врач сказал ему, что причиной её болезни – изнурительной слабости – является какая-то инфекция и что милорду следует избегать супружеской постели и даже стараться как можно меньше находиться рядом с королевой, сведя встречи с ней к кратким визитам. Король горестно кричал, что он и так уже потерял все, что уже лишился сына, а теперь от него ускользает и жена, оставляя его одного во мраке и печали. Потом государь удалился в свой кабинет и несколько недель не переступал его порога, изнуряя себя трудами и питаясь неизвестно чем. И все-таки он ни на секунду не забывал, что он – король, и распоряжался даже о таких мелочах, как отправка новой одежды для милорда Бастарда в Шерифф-Хаттон. Милорд назначил своего сына Джона Глостерского комендантом Кале, а когда после этого поползли слухи, будто государь хочет усыновить этого своего внебрачного отпрыска и сделать его своим наследником, Его Величество публично объявил, что наследовать ему будет милорд Линкольн, а вслед за ним – граф Уорвик. Все должно делаться, как подобает, даже в такое время.
А потом пришел март, и королева скончалась. Это был ужасный день. Я вспомнил тогда слова своего господина – что он остается один во мраке и печали, – ибо когда она лежала на смертном одре, солнце скрылось, хотя на дворе был полдень, и ужасная, невероятная тьма пала на нас. Говорят, что она покрыла всю страну, значит, вы тоже пережили это и почувствовали тот же ужас, что сжал наши сердца. Люди на улицах падали на колени и молили небеса о прощении; звери в лесах выли от ужаса и жались друг к другу.
В этом страшном мраке королева и испустила дух, а король кричал и плакал, мы же все думали, что пришел конец света и мы никогда больше не увидим солнца, а так и умрем во тьме, как наша госпожа.
Солнце вернулось для нас – но не для него. Мне кажется, он до сих пор пребывает в этом мраке, ибо в глазах его больше не осталось света, который когда-то сиял там. Не успела королева умереть, как за границей поползли слухи, что он даже рад её кончине, ибо может теперь жениться на своей племяннице, принцессе Елизавете. Пусть вечно мучается в аду тот, кто измыслил такое! Милорд созвал всех видных людей страны у себя в Вестминстере и публично заявил им, что у него нет и никогда не было намерения взять в жены принцессу Елизавету. Сама принцесса была настолько опечалена как смертью своей госпожи, которую искренне любила, так и этими подлыми слухами, что милорд отослал её в Шерифф-Хаттон, чтобы она побыла там со своими братьями и кузенами и немножко развеялась.
И теперь мой несчастный повелитель, который никогда не был особо страстным охотником, целыми днями рыщет по окрестным лесам, чтобы хоть как-то отвлечься от горестных мыслей. Мне кажется, что если бы не огромная сила воли и осознание своего долга, он давно сошел бы с ума, ибо никогда еще ни один муж так не любил свою жену и так не нуждался в том, чтобы она была рядом».
Английские шпионы за границей доставили сведения об активизации Валлийца и о том, что он получает поддержку от короля Франции, который снабжает его деньгами и людьми для вторжения в Англию этим летом. С Тюдором были Мортон, его дядя Джаспер Тидр и граф Оксфордский. В случае своего появления он мог рассчитывать на некоторую поддержку в Уэлсе и на юго-западе, где еще оставалось немало сторонников Ланкастера, достаточно честолюбивых, чтобы помочь ему. Англии нужно было держать армию наготове – на случай, если он решится начать войну, и ко всем богатым людям страны были посланы гонцы с просьбой о денежной поддержке. Причем на этот раз, как уверили состоятельных англичан, не безвозмездно, а в виде займов, которые корона потом вернет. Мало у кого просили больше пятидесяти фунтов. Морлэнды и еще одна или две богатых семьи с севера дали по сто фунтов; ну, и, как обычно, было обещано прислать людей – двух тяжеловооруженных всадников и двадцать лучников.
– Если дело дойдет до битвы, – сказал Ричард Морлэнд, – я хочу пойти сражаться, бабушка.
– И я тоже, клянусь Господом, – горячо добавил Нед.
Ричарду опостылела жизнь на одном месте, Неду же претило его добродетельное существование, а так как он не любил больше свою жену, то дома его ничего не удерживало. Таким образом число обещанных тяжеловооруженных всадников возросло до четырех. В июне двор опять перебрался в Ноттингем – удобное место в центре Англии, откуда разумно было начинать защиту королевства, если в том возникнет нужда, и король объявил в стране чрезвычайное положение, повелев шерифам, чтобы те были готовы выступить с оружием в руках сразу же после получения приказа.
Потом, в конце июня, к королю явился лорд Стэнли и попросил разрешения удалиться в свое поместье, дабы отдохнуть. С того момента, как был раскрыт заговор Гастингса, лорд Стэнли ни на минуту не выпадал из поля зрения короля; государь освободил его из-под стражи и, простив, назначил на должность сенешаля королевского двора, чтобы постоянно присматривать за ним. Переменчивый характер лорда Стэнли стал притчей во языцех; этот человек менял хозяев так часто, что говорили, будто он и сам не знает, в какую сторону метнется в следующую секунду, и король сделал все, чтобы быть уверенным: лорду Стэнли и шагу не удастся ступить без его, государя, ведома.
Сейчас, накануне вторжения, лорд Стэнли запросил разрешения удалиться от дел. Его жена была матерью главы захватчиков. Был самый подходящий момент упрятать лорда Стэнли в тюрьму, пока не отгремят сражения.
Но король колебался.
– Ваше Величество... сир... Вы не можете позволить ему уехать, – кричали его советники. – Он сразу переметнется на сторону врага!
– Он говорит, что сможет быстрее прислать своих людей нам на подмогу, если будет дома, – отвечал Ричард. – И это правда.
– Точно так же он сможет быстрее послать своих людей на подмогу Тидру, если будет дома, – заметил Лоуэлл.
– И это тоже правда, – кивнул Ричард. – Но я все равно разрешу ему уехать.
– Но почему? Почему, Ваше Величество? Почему просто не посадить его на некоторое время под замок?
Том знал ответ заранее, и, хоть и восхищался человеком, который может сказать такое, какое-то смутное беспокойство все-таки шевельнулось у юноши в душе.
– Человек может хранить кому-то верность лишь по собственной воле, – проговорил король. – Силой его этого сделать не заставишь. Если Стэнли пожелает предать нас, мы будем сражаться и против него.
Так что Стэнли спокойно отбыл, а страна затихла под жарким летним солнцем в ожидании дальнейших событий. В Ноттингеме король почти ежедневно уезжал в большой соседний лес на охоту, и всегда рядом с монархом скакал Том, помогая Ричарду управляться с ловчими птицами и неся на перчатке чудесного красавца-сокола, которого еще весной привез королю из «Имения Морлэндов». Государь был серьезен и учтив, как всегда, но в душе его пряталась скрытая от всех безмерная печаль, которую Тому так хотелось утолить и которая заставляла юношу ни на шаг не отходить от своего повелителя. Он спал только тогда, когда почивал и король, а все остальное время был рядом с ним, как собака, жмущаяся к ногам своего хозяина, когда раздаются раскаты грома и где-то рядом начинается буря.
Июль перешел в август. Король со своими ближайшими придворными охотился в Шервудском лесу, останавливаясь иной раз переночевать в Бествуд-Лодже; именно там их и разыскал взмокший и запыленный гонец на взмыленной, изнуренной лошади. Это было в четверг, одиннадцатого августа. Гонец был последним в череде сменявших друг друга посланцев; он доставил из Уэлса известие о том, что Тидр со своими французскими наемниками ступил на землю Англии, высадившись в прошлое воскресенье, седьмого августа, в гавани Милфорда.
Две армии встретились двадцать первого августа вблизи деревушки Саттон-Чейни, расположенной примерно в десяти милях от Лестера, в паре миль от Маркет-Босуорт, и ясным, теплым вечером разбили свои лагеря. Английское войско расположилось на холмах к востоку, французское войско Тидра – в долине к западу, а на севере, между двумя армиями, разместился отряд лорда Стэнли. Он отказался перейти под знамена Ричарда, как, впрочем, и ожидалось, но не принял пока и стороны французов. Переменчивый, как всегда, лорд Стэнли прекрасно знал, что никто в Англии и гроша ломаного не поставит на Валлийца, и, невзирая на обещания, данные жене, до поры до времени держался в стороне, намереваясь сначала посмотреть, какой оборот примет битва, а потом уж решать, кого поддерживать. Ричард был настолько всепрощающим человеком, что Стэнли чувствовал: даже если он примкнет к нему в самый последний момент, то все равно все будет в порядке.
Когда стемнело, король созвал своих командиров на последний совет, на котором была определена тактика предстоящей битвы. Джону Говарду, герцогу Норфолкскому, предстояло наступать на равнине, король же со своим отрядом должен был оставаться на холме Амбьен, расположенном на северо-западе, и удерживать Стэнли от внезапного удара во фланг Норфолка. Третью часть армии, людей под командованием Нортумберленда, государь практически не принимал во внимание, хотя этого и не показывал. На призыв к оружию Нортумберленд отзываться не торопился, и можно было ожидать, что и завтра он воевать не станет. Он сражался на стороне отца Ричарда и брата Ричарда и устал от битв за интересы короны. Теперь Перси будет отстаивать интересы только самого Перси – таков был его подход к делу; поэтому Ричард разместил своих ратников чуть западнее и севернее людей Нортумберленда, словно тех там вовсе и не было.
Совещание закончилось, и военачальники разошлись по своим шатрам, а король решил немного прогуляться по лагерю. Том наблюдал за Ричардом, стараясь понять, какие чувства бушуют в душе короля. Монарх обошел несколько групп солдат, сидевших у своих костров; он пристально вглядывался в лица воинов, иногда останавливаясь, чтобы проверить, хорошо ли наточен меч у одного и туго ли натянута тетива на луке у другого – вот чем занимался полководец! Люди с радостью и уважением приветствовали его. За глаза они звали его «Старина Дик» или «Хозяин Дикон»; такие прозвища простые люди обычно дают тем господам, которые хоть и относятся к ним по-дружески, но работать заставляют по-настоящему. Солдаты были рады идти в бой под его началом, под началом самого выдающегося полководца в мире. Тидр был обречен.
Гуляя, король на несколько секунд задержался на гребне холма, взглянул вниз в долину, где раскинулся французский лагерь. Огни костров трепетали в бархатной темноте, словно хвосты шутих; вокруг, за пределами английского лагеря, все было тихо, так тихо, что, казалось, можно было расслышать голоса французов, слабый шелест звуков, тянувшийся вдоль долины и поднимающийся с легким ветерком сюда, на холм. А это что – никак, лошадь заржала? Звон железа о камень, наверное, котелок поставили на землю, а может быть, кто-нибудь точит свой меч?
Потом взгляд короля обратился к нескольким огонькам в лагере Стэнли, и Том увидел, как лицо государя, которое юноша видел теперь в профиль, окаменело, а лоб прорезали морщины. Что предпримет Стэнли? Единственной вещью, которая могла по-настоящему ранить короля, была измена – все остальное он воспринимал как неизбежное дополнение к грузу, и так уже лежащему на его плечах. Легкий ветерок взъерошил шелковистые волосы короля, растрепал темные пряди, Ричард поежился. Том шагнул к нему.
– Может быть, вы выпьете немного вина, Ваше Величество, и отправитесь спать?
Ричард резко обернулся на голос, и несколько секунд, прежде чем король успел взять себя в руки, на лице его была написана такая безмерная боль, что у Тома защемило сердце. Потом все исчезло, и перед юношей опять стоял полководец, мрачный, но уверенный в себе, обращающийся к своему оруженосцу.
– Наша позиция удачнее, – сказал Ричард. – И солдаты у нас лучше. Решать Господу. Если мы завтра потерпим поражение, Англии придет конец – она задохнется и погибнет под властью французов.
– Мы победим, сир, мы должны победить, – откликнулся Том.
Ричард несколько секунд пристально смотрел на юношу, потом вспомнил начало разговора.
– Мы с тобой еще должны взглянуть на лошадей, – проговорил он, одной рукой обнимая Тома за плечо, – а уж потом оба отправимся спать. День завтра будет долгим...
Немного позже они расстались, и король удалился в свой шатер. Том же не мог сомкнуть глаз и всю ночь бродил по лагерю как неприкаянный. Он рвался в бой, и воинственный пыл юноши вызывал улыбку у всех, кто разговаривал с Томом. Но сердце верного оруженосца разрывалось от сочувствия государю, и боль, которую Том испытывал, думая о Ричарде, острым шипом впивалась ему в душу. О чем король размышлял там, на гребне холма? Только не о сражении, в этом Том был уверен. Возможно, об Анне и своем сыне – что еще могло сделать Ричарда таким несчастным?
Еще до рассвета лагерь вновь ожил, офицеры будили солдат, повара разжигали костры и готовили завтрак, конюхи кормили и чистили лошадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63