Оба эти ощущения заставили её изумленно приоткрыть рот что касается запаха, то она никогда раньше не сталкивалась ни с чем подобным, проведя всю свою жизнь в богатых домах, которые периодически проветривались и наполнялись благовониями. Здесь же стоял смрад нечистот, оставленные людьми и животными, они долгое время скапливались и гнили на весьма ограниченном пространстве. Что до гула, то это был хор самых разных колоколов, звучавших по всему городу и наполнявших своим медноголосым звоном весь воздух в округе – до такой степени, что он, казалось, начинал вибрировать вместе с ними.
– Почему бьют в колокола? Что-то случилось – спросила Элеонора Роберта, который ехал рядом с ней.
– Нет, они звонят так постоянно, – ответил юноша. – Некоторые отбивают время, другие созывают на мессу, у третьих – это похоронный звон, в основном же звонят за упокой чьей-нибудь души. Думаю, что колокола большинства крупных храмов бьют целый день, поминая усопших.
– Очень красивый звук, – заметила Элеонора – Хотелось бы и мне знать, что, когда я умру, колокола будут звонить по мне каждый год.
– Если вам нравится колокольный звон, подождите конца месяца, когда начнется Великий пост. Тогда будут звонить все колокола всех храмов города – так же, как и на День Всех Святых. Мы живем так близко от городских стен, что в это время едва можем заснуть, разве что ветер дует в противоположную сторону.
– Скажите-ка мне, – внезапно спросила Элеонора, вглядываясь в открывшиеся её взору Большие ворота, что это за коричневатые штуки на шестах над стеной? Издали они похожи на тыквы или огромные репы, или на что-то в этом роде.
На сей раз Роберт не торопился с ответом, и, повернувшись, чтобы взглянуть на жениха, девушка заметила, что он смотрит на неё как-то странно.
– Неужели вы и вправду не знаете? – наконец проговорил он.
Она покачала головой.
– Я бы не спрашивала, если бы знала.
– Это головы – вернее, то, что от них осталось. Головы преступников, казненных в городе. Злодеев вешают, топят или четвертуют, а когда их трупы начинают разлагаться, головы выставляют над стеной, пока они окончательно не сгниют или пока их не склюют стервятники.
– О, – едва смогла выговорить Элеонора, поспешно отворачиваясь. Вес было правильно – преступники заслуживают наказания и должны понести суровую кару, но девушку пугала мысль о том, что ей предстоит проехать через городские ворота под взглядами слепых, вытекших глаз.
– Вы привыкнете к этому, – сказал Роберт, стараясь не рассмеяться над её явным смятением.
Элеоноре совсем не хотелось появляться в незнакомом месте с видом совершеннейшей дурочки.
– Меня это мало волнует, сэр, – резко ответила она. – Мне просто интересно, что будет, если одна из них свалится на нас, когда мы будем въезжать в ворота.
– На сей раз вам не стоит беспокоиться об этом, – ласково улыбнулся Роберт, – мы уже дома.
Дома! Это слово странно звучало для Элеоноры, оставившей свой дом далеко позади. Но именно в этом месте будет она теперь жить долгие годы, и не было ничего удивительного в том, что она с интересом огладывалась вокруг. Зубчатая стена отделяла дом от дороги; большие, окованные железом ворота были распахнуты настежь явно в ожидании хозяев, приближение которых слуги наверняка заметили еще издали. Отряд въехал в ворота и оказался в типичном фермерском дворе, где бродили куры и в грязи валялись свиньи, и тут Элеонора впервые смогла рассмотреть сам дом.
Это было деревянное строение с большим резным фронтоном, обращенным на восток, и крытыми галереями на уровне второго этажа, с которых можно было подняться в верхние покои. Сзади и с боков к дому лепилось множество построек, явно возведенных в самое разное время; все это создавало фантастическую мешанину кровель, застрех и вовсе непонятных перекрытий, которые были хорошо видны со всех сторон. Это загадочное нагромождение стен, крыш и переходов и было Микллит Хаузом, чье название, высеченное в камне, красовалось над парадной дверью. И выглядело все это так, как и должно было выглядеть – большим, широко раскинувшимся фермерским домом.
Роберт с любопытством наблюдал за выражением лица Элеоноры, пока Джоб, спешившись, отводил Додмена на относительно сухое место, чтобы девушка могла слезть с пони, не особенно испачкавшись.
– С южной стороны возле дома разбит сад, – проговорил Роберт, надеясь, что плотно сжатые губы Элеоноры хотя бы чуть-чуть расслабятся, – а из окон, выходящих на запад, открывается вид на вересковые пустоши, которые тянутся до самых холмов. А все наши земли лежат к юго-западу. Землями к северо-западу владеет один из людей графа Нортумберлендского, но он совсем не занимается ими.
Элеоноре все это было безразлично. Она устала, промокла до нитки и страшно замерзла. Она мечтала лишь о теплом очаге, горячей пище и удобной постели и думала только о том, каким же окажется дом изнутри. Несколько мужчин – слуг, а может быть, арендаторов – выбежали навстречу отряду, когда он въезжал во двор, и теперь грубыми, громкими голосами о чем-то разговаривали с Морлэндом на языке, которого Элеонора не понимала. Он звучал для неё как кваканье и визжание каких-то чужеродных существ, а вовсе не как человеческая речь. Девушка уже слезла со своего пони и теперь стояла, дрожа, под сводом одной из галерей, ожидая, когда ей поднесут чашу вина, которой полагалось встречать любого вновь прибывшего, и отведут в дом, но, похоже, ничего подобного никто делать не собирался. её собственные слуги – Габи, Жак и Джоб – жались к ней, словно ища защиты, причем Джоб держал на руках скулящего щенка, проделавшего столь долгий путь туда и обратно неизвестно зачем. Несколько мужчин увели лошадей со двора, и сам Морлэнд, грубо крича на своих слуг, ушел вместе с ними. Роберт смотрел ему вслед, раздумывая, идти ему за отцом или остаться. Он понимал, что нужно сделать что-то для гостей и особенно для Элеоноры, но играть роль хозяина – значило привлечь внимание к оплошностям отца, а юноше этого совсем не хотелось. Наконец он решил пойти разыскать отца и как можно мягче напомнить ему о его обязанностях. Пробормотав какие-то извинения, Роберт бросился за угол дома, оставив гостей в полном недоумении.
Теперь в неловком положении оказалась Элеонора Она попробовала облегчить душу, жалуясь неизвестно кому.
Какое варварство, – в бешенстве говорила девушка, – оставить нас здесь мокнуть под дождем. Ни слова привета, ни чаши вина! Никто даже не пригласил нас в дом. Вот до чего мы дожили, Габи, – о нас заботятся меньше, чем о лошадях или собаках!
– Лошади и собаки, госпожа, здесь, наверное, ценятся куда выше, чем люди, – с горечью заметил Жак Большую часть своей жизни он провел на теплой кухне в доме благородного лорда, ненавидел холод и очень страдал от него. Все время, пока они были в пути, Жак прикидывал, удастся ли ему дожить до следующей весны.
– В доме нет ни единой женщины, госпожа, – напомнила девушке Габи, и это заставило Элеонору действовать. Гордо вскинув голову и упрямо выпятив вперед подбородок, готовая отразить любые нападки, девушка решительно направилась к двери.
– Следуйте за мной, – приказала Элеонора своим слугам, и они с удовольствием выполнили её распоряжение.
В доме царил полумрак, так как ставни были закрыты из-за дождя и свет проникал внутрь лишь через дымовое отверстие в крыше и через маленькие, не защищенные ставнями щели, прорезанные высоко в стенах. Элеонора обнаружила, что находится в холе – голом, сером и почти лишенном мебели. Слой тростника на полу был толстым и, очевидно, давно не менялся, ибо уже начал рассыпаться в прах, а распространяемое им зловоние било девушке в нос при каждом шаге. На стенах не было никаких драпировок, и, хотя когда-то их явно покрывали росписи, краски давно выцвели и осыпались, так что лишь местами можно было увидеть какие-то остатки картин.
Хуже всего было то, что огонь, горевший в высоком очаге в центре зала, почти погас и комнату ничто не согревало, если не считать пригоршни угольков, едва тлевших в куче золы. Возле очага не было ни одной собаки – и это ясно указывало на то, что даже они нашли себе какой-то более теплый уголок в скопище примыкавших друг к другу зданий, – и в голову сразу приходила поговорка о крысах, которые бегут с тонущего корабля.
Знаком приказав своим людям подождать, Элеонора осторожно двинулась по крошившемуся под ногами тростнику к перегородке, за которой, как она думала, должны быть кладовая и буфетная. Девушка надеялась, что домашняя прислуга окажется в кухне Проем в перегородке был завешен воловьей шкурой, но едва Элеонора просунула за неё голову, как замерла от резкого окрика.
– И куда это вы собрались, госпожа?
Она обернулась и увидела Морлэнда, появившегося из-за другой перегородки в противоположном конце зала. Девушка подумала, что там, наверное, – второй вход в дом.
– Я собиралась, сэр, найти кого-нибудь из слуг, – ответила она. – Ваша челядь позволила огню совсем погаснуть, а нам нужно поесть. – Элеонора чувствовала, очень важно, чтобы голос её звучал уверенно и убедительно. Она была настолько подавлена холодом и голодом, что боялась расплакаться, но была преисполнена решимости сделать все от неё зависящее, чтобы её свекор этого не заметил – Похоже, сэр, – смело продолжала девушка, – что все ваши слуги разбежались.
Эдуард Морлэнд удивленно воззрился на неё, словно решая про себя, то ли поколотить её, то ли ею восхититься.
– Клянусь Богом, госпожа, для такого симпатичного личика, как ваше, язычок у вас слишком злой, – усмехнулся он. Ну что же, мне нравится смелость в овце, ибо смелая овца приносит крепких ягнят Морлэнд указал на пустой очаг. – Все слуги на улице. Сейчас самое хлопотное время года для любого овцевода, и у всех хватает дел снаружи, людям некогда заботиться об огне и приготовлении пищи.
– Но нам необходимо подкрепиться, – повторила Элеонора. – Почему нам не оставили ничего поесть?
– Все уже пообедали, а ужин будет только в пять часов. Вам придется подождать. – Морлэнд повернулся, собираясь уходить, но потом опять взглянул на девушку – Я скажу своему повару, когда он заявится с полей, что теперь всю его работу на кухне будет выполнять ваш человек Мой слуга только обрадуется. И зарубите себе на носу, я люблю отважных людей, но не потерплю никаких дерзостей, так что придержите свой острый язычок – или я отколочу вас как поступил бы с любым непослушным упрямцем.
С этими словами Морлэнд покинул зал, скрывшись за той же перегородкой, из-за которой появился Элеонора стояла прямая и гордая, в гневе кусая губы. Она ничего не сказала, но, глядя свекру вслед, подумала про себя «Когда-нибудь я сделаюсь хозяйкой этого дома, Эдуард Морлэнд, и тогда мы посмотрим, кто кого поколотит»
Встревоженная Габи дотронулась до руки Элеоноры, вернув девушку к действительности. Когда падаешь духом, хорошо, по крайней мере, осознавать, что есть люди, которые надеются на тебя. Это прибавляет храбрости.
– Джоб, – приказала Элеонора, – пойди проследи, чтобы о лошадях позаботились должным образом. Пока что они – еще собственность милорда Эдмунда. Подожди. Дай-ка сюда щенка, теперь он будет при мне Жак, а ты отправляйся на кухню и поищи там для нас чего-нибудь съестного – объедков, молока, чего угодно. Может быть, эти северяне и могут голодать до вечера, но мне нужно подкрепиться прямо сейчас. Если кто-то попытается остановить тебя, обращайся прямо ко мне. А ты, Габи, будешь сопровождать меня Мы поднимемся по этой лестнице и посмотрим, что там наверху Мне кажется, что там должны быть спальни, а может, там крытая галерея.
Обе женщины прошли за перегородку в другом конце зала и оказались в маленькой передней, здесь начиналась лестница, по которой можно было попасть наверх. Кроме того, в передней было еще несколько дверей, по предположениям Элеоноры, одна из них была входом в погреб, но куда вели другие, девушка даже не догадывалась. Поднявшись по лестнице, Элеонора обнаружила еще две двери, одна открывалась на балкон, вторая – в комнату, которую можно было считать спальней.
– О, мое дорогое дитя, неужели они рассчитывают, что вы будете здесь ночевать? – запричитала Габи, обведя взглядом темное помещение. Свет едва проникал сюда через трещины в плотно закрытых от дождя ставнях, но когда Элеонора распахнула противоположное окно, выходившее туда же, куда и балкон, женщины смогли рассмотреть пустую мрачную комнату. На оштукатуренных стенах не было никаких росписей – ни единого цветка. В углу стоял открытый гардероб; занавески, которая прятала бы от посторонних глаз его содержимое, не было. Находилась в комнате и большая кровать с шерстяным пологом, некогда, видимо, красным, а теперь черновато-коричневым от грязи и копоти. Еще Элеонора заметила узкую койку у дальнего окна, грубый деревянный сундук, придвинутый к стене, – и все.
– Здесь все надо будет переделать, – печально проговорила девушка. – Я не могу понять этого, Габи! Ведь у них явно нет недостатка в деньгах. Не мог же лорд Эдмунд заблуждаться насчет их богатства? И все же, несмотря на свое золото, они предпочитают жить, как звери, без единой вещи, которая могла бы порадовать глаз.
– Это все потому, что в доме нет хозяйки, – ответила Габи. – Мужчины превращаются просто в скотов, когда остаются одни.
– Я не знаю ни одного мужчины, который не хотел бы выглядеть как павлин, если только ему это по средствам, – растерянно заметила Элеонора.
– Только когда рядом есть женщины, играющие роль павлиньих курочек, госпожа, – ухмыльнулась Габи. – Так что когда в доме одни мужчины, они мало думают о том, на что похоже их жилище или они сами.
Элеонора покачала головой.
– И все-таки мне это кажется странным. Но как бы то ни было, когда я стану законной хозяйкой в доме, здесь все переменится.
Остальную часть этого этажа занимала еще одна длинная комната, разделенная перегородками на несколько кладовых. Здесь женщины обнаружили один или два предмета мебели, которые позволяли предположить, что в доме когда-то была не только крытая галерея, но и гостиная.
– Я, пожалуй, сказала бы, что когда-то здесь находился главный зал, – проговорила Габи, глядя на высокий, перекрытый балками потолок, тянувшийся над всем этим крылом дома. – В старинных домах, госпожа, главный зал часто делали на верхних этажах. Думаю, что они разгородили его на комнаты, когда построили еще больший зал внизу.
Элеонора кивнула и вздрогнула, и Габи, заметив это, совсем уж собралась предложить, чтобы они спустились вниз и попробовали разжечь очаг, когда их нашел Роберт.
– А, вот вы где, – взволнованно воскликнул он, в смущении переминаясь с ноги на ногу и набираясь храбрости, чтобы заговорить со своей невестой; он чувствовал, что её уже успели оскорбить и теперь она страшно сердита. Но хотя ему очень хотелось извиниться перед ней за все, он не знал, как это сделать, опасаясь, что слова его будут восприняты как осуждение поступков отца.
Элеонора с презрением посмотрела на юношу. Господи, ну и простофиля, подумала она. Чистый телок-переросток!
– Итак, сэр? – резко спросила девушка.
– Я пришел сказать вам... попросить вас... – он сглотнул. – Я хочу устроить вас поудобнее.
– Потребуется гораздо больше, чем вы в состоянии сделать, чтобы устроить меня поудобнее, – перебила его Элеонора. – Я так и не смогла найти приготовленных для меня апартаментов. Или вы, местные йоркширские мужчины, полагаете, что ваши женщины вполне могут спать в общем зале, вместе со слугами?
Роберт вспыхнул.
– Прошу прощения, – пролепетал он. – Слугам было приказано подготовить к вашему приезду гостевую комнату, но овцы... Пришлось все бросить и заняться делами. Все люди до сих пор на выгоне, и мой отец тоже отправился туда. Он послал меня, чтобы...
– Чтобы устроить меня поудобнее, – презрительно усмехнулась Элеонора.
Роберт почувствовал, что над ним издеваются.
– Я сделаю все, что в моих силах, – мягко проговорил он.
– Ну хорошо, где же эта ваша гостевая комната? – осведомилась девушка. – Возможно, моим слугам удастся сделать то, с чем не справились ваши.
– Вот она, – произнес Роберт, обводя рукой чулан, в котором они стояли. Элеонора огляделась вокруг. Она ничего не сказала, но лицо её было красноречивее любых слов.
Роберт почувствовал, что надо объясниться.
– Видите ли, с тех пор как умерла матушка, мы не пользуемся этими помещениями. Большую часть времени мы проводим в зале. Когда-то это была гостевая комната, а за ней были еще и другие, но сейчас их превратили в чуланы и кладовые. Мне очень жаль, что слуги ничего не подготовили к вашему приезду, но если бы я был здесь...
Габи стало его жалко и, видя явную растерянность юноши, она проговорила.
– Не берите в голову, сэр. Если у вас найдется пара мужчин, чтобы вытащить отсюда всю эту рухлядь, мы быстренько приведем комнату в порядок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63