Ее улыбка смягчилась и стала еще печальнее.
– Ты прекрасный человек, Рурк Эдер. Я счастлива, что разделила с тобой хоть маленькую часть своей жизни. Правда, мне очень стыдно, мой муж, что я так поздно сказала тебе об этом, – грустно добавила Пруденс.
Рурк крепко стиснул руку жены. Тогда женщина протянула другую руку Женевьеве, стоявшей у изголовья.
– Моя дорогая подруга, – прошептала она совсем слабым голосом. – Какая радость, что все это время ты находилась рядом со мной…
– О, Пру! – воскликнула девушка, чувствуя, как ее охватывает дрожь.
– Не нужно плакать обо мне, Женевьева, пожалуйста. Ты должна жить за меня. Вирджиния не стала моей судьбой, но ты здесь будешь счастлива, ты обязательно преуспеешь, Женевьева. Я рада, что хоть немного сделала для тебя, научив читать.
– Пру, ты научила меня гораздо большему.
– Тогда используй свои знания, Женевьева, и сделай так, чтобы я могла гордиться тобой.
Девушка поцеловала холодную руку подруги.
– Обещаю, Пруденс, обещаю.
Веки больной опустились, и Женевьева громко всхлипнула, решив, что она ушла навсегда. Но вот Пруденс снова открыла глаза: чтобы взглянуть на ребенка.
– Хэнс, – произнесла Пруденс, назвав его именем, которое она выбрала. – Пусть малыш будет Хэнсом. Обращайтесь с ним хорошо. Он невиновен в моих грехах.
Рурк поймал взгляд жены:
– Конечно, Пруденс, не волнуйся.
– Вы оба такие хорошие, – сбивчиво прошептала Пруденс. – Если бы я имела хоть каплю ваших добродетелей…
Она не договорила, медленно обратив свой взор к окну, в котором виднелось уже усыпанное звездами синее бархатное небо.
И на этом все кончилось. Пруденс просто уступила смерти – без движения, без драматической мольбы о милосердии. Она словно застыла во времени, глядя в окно невидящим взором, бессознательно обратившись на восток, туда, где жил человек, которого Пруденс никогда не переставала любить.
– Нет! – воскликнула Женевьева, падая на колени около кровати.
Рурк сокрушенно покачал головой и нежно провел рукой по лицу Пруденс, чтобы закрыть невидящие глаза. Затем он взял ребенка на руки, подошел к Женевьеве и поднял ее с колен.
– Пруденс больше нет, – тихо произнес Рурк. – Ее нет, а у нас еще много дел.
Женевьева оперлась на сильную руку Рурка, чувствуя, как к ней возвращается самообладание. Вытерев слезы, она с нежностью посмотрела на ребенка.
– Ты прав, Рурк. Этот молодой человек потребует от нас много любви и заботы.
Они вместе направились к дверям, чтобы позвать Мими Лайтфут и начать печальную подготовку к похоронам.
На полпути Рурк остановился и, повернувшись к кровати, хрипло произнес:
– Я ее совсем не знал.
– А я знала. Господи, я так хорошо знала Пру, – тяжело вздохнула Женевьева.
ГЛАВА 6
Опираясь на мотыгу, Женевьева стояла на вершине холма и осматривала свои владения. Склон мерцал перед ней в лучах весеннего солнца, которое уже почти высушило росу на траве. Мимси хлопотала в огороде, обрабатывая свои бобы и картофель. Ее ярко-желтая косынка выделялась на фоне коричневого и нежно-зеленого цветов огорода. Возле амбара, который с заново отстроенной трубой превратился в настоящий дом, Роза развешивала белье на веревке, натянутой между двумя лаврами.
Джошуа и мальчики с самого рассвета пересаживали на поля рассаду табака; этим они занимались почти целый месяц. Джошуа поймал взгляд Женевьевы и улыбнулся ей, приглашая присоединиться. Приподнимая юбку над заляпанными грязью ботинками, девушка с готовностью начала спускаться с холма.
– Это лучшие саженцы, которые я когда-нибудь видел, – с довольным видом заметил Джошуа. – Листья размером с банкноту.
Женевьева улыбнулась этому сравнению. Она, как и Джошуа, надеялась увидеть урожай преобразованным в деньги. Земля, безусловно, была плодородной, однако, существовали вещи, которые не росли на ней, но в которых они с каждым днем нуждались все больше и больше. Например, бочки, ручные прессы и другое оборудование.
Девушка наклонилась, посадила росток в уже приготовленную лунку и, глядя на растение, произнесла:
– Я столько раз проделывала это, что, кажется, смогу выполнить и во сне.
– Ты – прирожденный земледелец, Женевьева. Если дела пойдут так и дальше, мы закончим посадку к первому июня. На наше счастье, Бог послал обильные дожди.
При упоминании о дожде Женевьева недовольно поморщилась. Несмотря на слова Джошуа, ей было трудно принять это как милость. Дождь непрерывно моросил вот уже несколько недель подряд. За день работы и она, и Гринлифы промокали до нитки. Но Джошуа утверждал, что такая погода хороша для посадки, поэтому Женевьева терпела ее капризы.
– Я не могу поверить, что мы закончим через две недели, – пожаловалась Женевьева, сажая еще одно растение.
Джошуа кивнул:
– Закончим. Ни я, ни мои мальчики никогда так не работали на плантациях. Я думаю, нас подгоняет мысль о равной доле.
– Ты уже заработал больше, чем составляет твоя доля, Джошуа, – ответила Женевьева.
Некоторое время они работали в дружелюбном молчании, пока не запел Куртис. Женевьева улыбнулась. Мальчик был на редкость неугомонным и работящим, как отец, да к тому же обладал прекрасным голосом: чистым и красивым, как у птички. Мимси даже называла Куртиса своим поющим ангелом.
Настроение Женевьевы сразу заметно улучшилось. Она принялась тихонько подпевать мальчику.
Неожиданно для себя девушка подумала о старшем сыне Джошуа, Калвине. Ей, как и его отцу, хотелось, чтобы он обладал хотя бы сотой долей юмора и жизнерадостности Куртиса. В этой семье Калвин был, пожалуй, самым умным, благородным, но и самым разочарованным.
Калвин вырос красивым, серьезным юношей с быстрым умом и буйным нравом. Женевьева чувствовала в нем порывистость и нетерпение, которые напоминали ей себя: именно такой она была в Лондоне. Казалось, этот мальчик изо всех сил натягивает струну своей жизни, стараясь достать что-то, что находится вне пределов его досягаемости.
Прошлой зимой Женевьева надеялась, что Калвин найдет удовлетворение в работе на ферме, но этого не произошло. Правда, он трудился столь же старательно, как и остальные Гринлифы, но без энтузиазма.
Продолжая напевать, Женевьева начала работать рядом с Калвином. Юноша, как всегда, притворялся, что не смотрит на нее, а она делала вид, что не замечает этого. Обычно Женевьева не старалась разрушить стену молчания, которую Калвин воздвигал вокруг себя. Но сегодня ей захотелось с кем-нибудь разделить свое возвышенное настроение: на ферме все замечательно росло, и погода обещала скорее солнечные дни, чем дождь. Женевьева повернулась и, прикрыв рукой глаза, посмотрела на горы, которые сегодня выглядели довольно спокойно. Безмятежные голубые дали украшали гроздья белых облаков.
– А в Лондоне из-за дыма никогда не видно неба, – задумчиво проговорила она. – Если бы мне сказали, что наступит время, и я увижу такие краски, ни за что бы не поверила.
Калвин молча пожал плечами и яростно рубанул мотыгой по сорняку.
– Наверное, я живу в Вирджинии слишком долго, чтобы восхищаться ею.
– А что же может восхитить тебя, Калвин?
Застигнутый врасплох вопросом, юноша быстро взглянул на девушку и ничего не ответил.
– У тебя прекрасная семья, Калвин, – не унималась Женевьева. – Если мы преуспеем в своем деле, тебя ожидает и прекрасная жизнь.
– Возможно, миссис Калпепер.
– Тогда почему же ты так печален?
Юноша снова быстро посмотрел на девушку темными пронзительными глазами.
– Я думаю, – медленно произнес он, – что мне не подходит жизнь земледельца.
– Чего же ты хочешь, Калвин?
Но он лишь плотно сжал губы и вернулся к своей работе. Это был самый длинный разговор, который Женевьева когда-либо вела с Калвином, поэтому она решила проявить настойчивость.
– Кэл, мне не нравится твое настроение. Пожалуйста, если я чем-то могу тебе помочь…
Внезапно девушка заметила искру интереса в его глазах.
– Я думаю, можете, миссис Калпепер.
– Да?
– Вы могли бы, например, научить меня читать, – с вызовом произнес Калвин, словно заранее ожидая, что она откажется.
Женевьева едва не выронила росток, который держала в руках.
– Читать? Боже мой, Кэл, почему же ты раньше не попросил об этом? У меня немного талантов, но читаю я хорошо и очень постараюсь научить и тебя. Калвин не улыбнулся и снова принялся за работу, но черты его лица, несомненно, стали мягче, а уголки рта слегка приподнялись.
Виктором коня назвала Роза Гринлиф, убежденная в том, что такое прекрасное животное должно носить благородное имя. Он был уже не первой молодости, но сильный и послушный, а его неторопливый шаг вполне устраивал Женевьеву. Раньше она никогда не держала в руках поводья, поэтому очень нервничала, когда приходилось управлять повозкой.
Девушка отправилась в деревню, чтобы найти пастора – преподобного отца Карстерса – и попросить прощение за то, что она еще в октябре убежала из церкви и больше там не показывалась. Сегодня на торговой пристани собралась чуть ли не половина деревни. Именно сюда фермеры свозили свой урожай, который комиссионеры отправляли вниз по реке и продавали; здесь же они покупали все необходимое для хозяйства. И, самое главное, здесь переселенцы узнавали последние новости со всех концов света.
Женевьева выпрыгнула из повозки, привязала Виктора к забору и тщательно расправила выцветшее ситцевое платье, надеясь, что длинный подол прикроет пыльные ботинки. Именно Рурк настоял на том, чтобы она взяла себе все платья Пруденс, и теперь Женевьева чувствовала себя немного виноватой, замечая, как они изнашиваются прямо на глазах.
Не успела Женевьева подумать о Рурке, как ясно услышала свое имя. Господи, неужели одна только мысль об этом человеке способна вызвать его появление? Женевьева почувствовала, что ее снова охватила внутренняя дрожь. Так происходило всегда при встрече с Рурком. Неужели ей придется всю оставшуюся жизнь скрывать свое подлинное отношение к нему?
Взяв себя в руки, Женевьева через силу улыбнулась и убрала со щеки прядь волос.
– Дженни, ты выглядишь просто великолепно, – произнес Рурк. – Словно солнце и ветер приласкали тебя. Несомненно, Вирджиния – это лучшее приключение, которое только могло с тобой произойти.
Продолжая улыбаться, Женевьева не удержалась от колкости:
– Ты все еще стараешься оправдать то, что подсказал моему отцу проиграть меня в карты?
Рурк нахмурился:
– Очевидно, я никогда не сумею загладить свою вину, да?
– Перестань. Я ищу мистера Карстерса. Ты видел его?
Лицо Рурка прояснилось:
– Неужели ты решила присоединиться к пастве? Женевьева покачала головой:
– Я слишком долго жила без церкви. Нет, просто мне нужно попросить у мистера Карстерса несколько книг. Я собираюсь учить читать Калвина Гринлифа.
Голубые глаза Рурка потеплели. Он явно одобрял девушку.
– Ну, это замечательно, Дженни, просто замечательно. Это принесет парню огромную пользу.
– Надеюсь. Вот только его родители думают иначе. Они утверждают, что чтение зародит в голове Калвина вредные мысли и погубит его как земледельца.
– Возможно, – задумчиво сказал Рурк. – А может быть, из него получится и нечто большее. Ты будешь умницей, Дженни, если сделаешь это для парня.
Девушка покраснела и отвернулась.
– Ничего особенного в этом нет. Просто я надеюсь, что сумею помочь Калвину.
– Конечно, сможешь, – заверил Рурк. – Кстати, мистер Карстерс – внизу, в доках. Там только что причалил Лютер Квейд.
Они вместе направились к небольшой группе людей, стоявшей на пристани. Женевьева приветливо кивнула Эми и Сету Паркерам и поинтересовалась здоровьем Эми. Она искренне обрадовалась, узнав, что все в порядке, и ребенок родится уже через несколько недель.
Лютер Квейд разгружал свои обычные товары и попутно рассказывал последние сплетни. При этом он театральным жестом развернул довольно потрепанный экземпляр вирджинской «Газетт» и, сохраняя на лице странное мрачное выражение, высоко поднял его над головой.
Женевьева протиснулась поближе, чтобы лучше разглядеть газету. Ей пришлось прищурить глаза, потому что долгие часы чтения в полутьме по вечерам значительно ослабили ее зрение, но она сразу заметила выделенные жирным шрифтом строчки: «Армия Британской короны начала военные действия против жителей провинции Массачусетс… Мы вовлечены в ужасы гражданской войны. Меч обнажен. Одному Богу известно, когда он будет снова убран в ножны».
Преподобный Карстерс вслух прочитал абзац. Собравшиеся в полном молчании слушали отчет о потерях и боях, которые произошли в Новой Англии целый месяц назад, о том, что британские войска, вступив в города Лексингтон и Конкорд, были встречены небольшими отрядами милиции…
Гражданская война… Женевьева посмотрела на Рурка и задохнулась от страха, заметив выражение его лица. Разговоры о волнениях в колониях ходили уже не первый день. Многие выражали свое недовольство несправедливой таможенной политикой лорда Тауншенда и своеволием британского кабинета министров. Однако никто в Дэнсез Медоу не мог предположить, что ситуация обострится до такой степени.
– Более того, – Лютер Квейд постарался перекричать возмущенные голоса. – Патрик Хенри набрал армию и пошел на Вильямсбург! Кровь не пролилась, но губернатора Данмора заставили платить за порох, который он конфисковал.
– Рурк! – Женевьева взяла его за руку. Все говорили одновременно, и она ничего не могла понять. – Что все это значит?
Лицо Рурка стало менее напряженным, хотя и сохранило задумчивое выражение.
– Это значит, что наша Вирджиния скоро тоже окажется втянутой в эти события, Дженни. Трудно сказать, как далеко все это может зайти.
– Но что может сделать против британских войск кучка рассерженных колонистов – без армии и денег?
– Ну, кое-что мы все-таки имеем, – задумчиво произнес Рурк.
Глаза Женевьева расширились от удивления при слове «мы».
– И что же это, Рурк?
– У нас есть Америка. А это немало.
Они ушли с пристани, чтобы посидеть вдвоем в тени раскидистого дуба. Женевьева прислонилась спиной к стволу дерева и посмотрела на Рурка; ей совершенно не хотелось думать о войне.
– Как малыш? – меняя тему разговора, спросила она; занятая весенними посадками, девушка не видела ребенка уже больше месяца.
– Растет не по дням, а по часам, – ответил Рурк, и глаза его потеплели. – Мими Лайтфут клянется, что парнишка набирает в весе день ото дня.
Женевьева внимательно наблюдала за Рурком. Первое время она опасалась, что Эдер отвергнет младенца, рожденного от другого мужчины. Но, оказывается, девушка просто не знала меру великодушия Рурка.
– Ты хороший отец, – тепло заметила она.
– Я постоянно работаю над собой, но когда речь заходит о воспитании детей, чувствую себя абсолютно бездарным. Мне нечего взять из опыта моего отца, поэтому приходится учиться самому.
– У тебя все получится, – успокоила его Женевьева. – Хэнсу очень повезло с отцом.
Рурк улыбнулся:
– У меня нет причин не относиться к ребенку, как к своему собственному.
Не удержавшись, Женевьева порывисто сжала руку Рурка.
– Будь осторожен, – сказала она, торопливо поднимаясь. – А мне пора к преподобному Карстерсу.
Сдвинув брови, Рурк смотрел ей вслед. Странная девушка: то она ругала его за то, что он постоянно дает советы или балует детей Гринлифов, а уже через минуту ее прекрасные глаза теплели от какого-нибудь сказанного или сделанного им пустяка.
Рурку часто казалось, что он чувствует в Дженни глубоко скрытое желание, которое притягивало его к ней. Но независимое поведение девушки, словно доспехи, защищало ее от всех, кто старался слишком приблизиться, исключало проявление любых чувств. Рурк задумчиво провел пальцем по пыльной поверхности. Он решительно не понимал Женевьеву, а иногда не понимал и себя.
Часы на камине в доме Женевьевы преданно тикали, но реальное время на ферме определялось созреванием урожая. Как и предсказывал Джошуа, пересадку закончили к июню, затем началось долгое время роста и созревания. Но быстро бегущие дни вовсе не были праздными. Каждое поле требовало постоянного внимания и заботы, каждый день приходилось полоть, рыхлить, обрывать верхушки растений, уничтожать новые побеги, выраставшие от корня.
Казалось, все это время ни Женевьева, ни Гринлифы не знали усталости. Они работали на полях в изматывающую жару и во время теплых дождей, которые приходили с Голубых гор, а вечером все вместе ужинали. Их пища становилась изобильнее с каждым днем: в огороде у Мимси выросли бобы, кабачки, репа, а страсть Филиппа к охоте обеспечивала стол мясными блюдами. Для Женевьевы это было счастливое время, наполненное заботами, надеждами и мечтами.
Теперь, когда у них с Калвином появилось общее дело, и вечера ее стали не столь одиноки. Несмотря на утверждения Женевьевы, что она не мастер учить, юноша оказался на редкость способным и усердным, и дела шли прекрасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Ты прекрасный человек, Рурк Эдер. Я счастлива, что разделила с тобой хоть маленькую часть своей жизни. Правда, мне очень стыдно, мой муж, что я так поздно сказала тебе об этом, – грустно добавила Пруденс.
Рурк крепко стиснул руку жены. Тогда женщина протянула другую руку Женевьеве, стоявшей у изголовья.
– Моя дорогая подруга, – прошептала она совсем слабым голосом. – Какая радость, что все это время ты находилась рядом со мной…
– О, Пру! – воскликнула девушка, чувствуя, как ее охватывает дрожь.
– Не нужно плакать обо мне, Женевьева, пожалуйста. Ты должна жить за меня. Вирджиния не стала моей судьбой, но ты здесь будешь счастлива, ты обязательно преуспеешь, Женевьева. Я рада, что хоть немного сделала для тебя, научив читать.
– Пру, ты научила меня гораздо большему.
– Тогда используй свои знания, Женевьева, и сделай так, чтобы я могла гордиться тобой.
Девушка поцеловала холодную руку подруги.
– Обещаю, Пруденс, обещаю.
Веки больной опустились, и Женевьева громко всхлипнула, решив, что она ушла навсегда. Но вот Пруденс снова открыла глаза: чтобы взглянуть на ребенка.
– Хэнс, – произнесла Пруденс, назвав его именем, которое она выбрала. – Пусть малыш будет Хэнсом. Обращайтесь с ним хорошо. Он невиновен в моих грехах.
Рурк поймал взгляд жены:
– Конечно, Пруденс, не волнуйся.
– Вы оба такие хорошие, – сбивчиво прошептала Пруденс. – Если бы я имела хоть каплю ваших добродетелей…
Она не договорила, медленно обратив свой взор к окну, в котором виднелось уже усыпанное звездами синее бархатное небо.
И на этом все кончилось. Пруденс просто уступила смерти – без движения, без драматической мольбы о милосердии. Она словно застыла во времени, глядя в окно невидящим взором, бессознательно обратившись на восток, туда, где жил человек, которого Пруденс никогда не переставала любить.
– Нет! – воскликнула Женевьева, падая на колени около кровати.
Рурк сокрушенно покачал головой и нежно провел рукой по лицу Пруденс, чтобы закрыть невидящие глаза. Затем он взял ребенка на руки, подошел к Женевьеве и поднял ее с колен.
– Пруденс больше нет, – тихо произнес Рурк. – Ее нет, а у нас еще много дел.
Женевьева оперлась на сильную руку Рурка, чувствуя, как к ней возвращается самообладание. Вытерев слезы, она с нежностью посмотрела на ребенка.
– Ты прав, Рурк. Этот молодой человек потребует от нас много любви и заботы.
Они вместе направились к дверям, чтобы позвать Мими Лайтфут и начать печальную подготовку к похоронам.
На полпути Рурк остановился и, повернувшись к кровати, хрипло произнес:
– Я ее совсем не знал.
– А я знала. Господи, я так хорошо знала Пру, – тяжело вздохнула Женевьева.
ГЛАВА 6
Опираясь на мотыгу, Женевьева стояла на вершине холма и осматривала свои владения. Склон мерцал перед ней в лучах весеннего солнца, которое уже почти высушило росу на траве. Мимси хлопотала в огороде, обрабатывая свои бобы и картофель. Ее ярко-желтая косынка выделялась на фоне коричневого и нежно-зеленого цветов огорода. Возле амбара, который с заново отстроенной трубой превратился в настоящий дом, Роза развешивала белье на веревке, натянутой между двумя лаврами.
Джошуа и мальчики с самого рассвета пересаживали на поля рассаду табака; этим они занимались почти целый месяц. Джошуа поймал взгляд Женевьевы и улыбнулся ей, приглашая присоединиться. Приподнимая юбку над заляпанными грязью ботинками, девушка с готовностью начала спускаться с холма.
– Это лучшие саженцы, которые я когда-нибудь видел, – с довольным видом заметил Джошуа. – Листья размером с банкноту.
Женевьева улыбнулась этому сравнению. Она, как и Джошуа, надеялась увидеть урожай преобразованным в деньги. Земля, безусловно, была плодородной, однако, существовали вещи, которые не росли на ней, но в которых они с каждым днем нуждались все больше и больше. Например, бочки, ручные прессы и другое оборудование.
Девушка наклонилась, посадила росток в уже приготовленную лунку и, глядя на растение, произнесла:
– Я столько раз проделывала это, что, кажется, смогу выполнить и во сне.
– Ты – прирожденный земледелец, Женевьева. Если дела пойдут так и дальше, мы закончим посадку к первому июня. На наше счастье, Бог послал обильные дожди.
При упоминании о дожде Женевьева недовольно поморщилась. Несмотря на слова Джошуа, ей было трудно принять это как милость. Дождь непрерывно моросил вот уже несколько недель подряд. За день работы и она, и Гринлифы промокали до нитки. Но Джошуа утверждал, что такая погода хороша для посадки, поэтому Женевьева терпела ее капризы.
– Я не могу поверить, что мы закончим через две недели, – пожаловалась Женевьева, сажая еще одно растение.
Джошуа кивнул:
– Закончим. Ни я, ни мои мальчики никогда так не работали на плантациях. Я думаю, нас подгоняет мысль о равной доле.
– Ты уже заработал больше, чем составляет твоя доля, Джошуа, – ответила Женевьева.
Некоторое время они работали в дружелюбном молчании, пока не запел Куртис. Женевьева улыбнулась. Мальчик был на редкость неугомонным и работящим, как отец, да к тому же обладал прекрасным голосом: чистым и красивым, как у птички. Мимси даже называла Куртиса своим поющим ангелом.
Настроение Женевьевы сразу заметно улучшилось. Она принялась тихонько подпевать мальчику.
Неожиданно для себя девушка подумала о старшем сыне Джошуа, Калвине. Ей, как и его отцу, хотелось, чтобы он обладал хотя бы сотой долей юмора и жизнерадостности Куртиса. В этой семье Калвин был, пожалуй, самым умным, благородным, но и самым разочарованным.
Калвин вырос красивым, серьезным юношей с быстрым умом и буйным нравом. Женевьева чувствовала в нем порывистость и нетерпение, которые напоминали ей себя: именно такой она была в Лондоне. Казалось, этот мальчик изо всех сил натягивает струну своей жизни, стараясь достать что-то, что находится вне пределов его досягаемости.
Прошлой зимой Женевьева надеялась, что Калвин найдет удовлетворение в работе на ферме, но этого не произошло. Правда, он трудился столь же старательно, как и остальные Гринлифы, но без энтузиазма.
Продолжая напевать, Женевьева начала работать рядом с Калвином. Юноша, как всегда, притворялся, что не смотрит на нее, а она делала вид, что не замечает этого. Обычно Женевьева не старалась разрушить стену молчания, которую Калвин воздвигал вокруг себя. Но сегодня ей захотелось с кем-нибудь разделить свое возвышенное настроение: на ферме все замечательно росло, и погода обещала скорее солнечные дни, чем дождь. Женевьева повернулась и, прикрыв рукой глаза, посмотрела на горы, которые сегодня выглядели довольно спокойно. Безмятежные голубые дали украшали гроздья белых облаков.
– А в Лондоне из-за дыма никогда не видно неба, – задумчиво проговорила она. – Если бы мне сказали, что наступит время, и я увижу такие краски, ни за что бы не поверила.
Калвин молча пожал плечами и яростно рубанул мотыгой по сорняку.
– Наверное, я живу в Вирджинии слишком долго, чтобы восхищаться ею.
– А что же может восхитить тебя, Калвин?
Застигнутый врасплох вопросом, юноша быстро взглянул на девушку и ничего не ответил.
– У тебя прекрасная семья, Калвин, – не унималась Женевьева. – Если мы преуспеем в своем деле, тебя ожидает и прекрасная жизнь.
– Возможно, миссис Калпепер.
– Тогда почему же ты так печален?
Юноша снова быстро посмотрел на девушку темными пронзительными глазами.
– Я думаю, – медленно произнес он, – что мне не подходит жизнь земледельца.
– Чего же ты хочешь, Калвин?
Но он лишь плотно сжал губы и вернулся к своей работе. Это был самый длинный разговор, который Женевьева когда-либо вела с Калвином, поэтому она решила проявить настойчивость.
– Кэл, мне не нравится твое настроение. Пожалуйста, если я чем-то могу тебе помочь…
Внезапно девушка заметила искру интереса в его глазах.
– Я думаю, можете, миссис Калпепер.
– Да?
– Вы могли бы, например, научить меня читать, – с вызовом произнес Калвин, словно заранее ожидая, что она откажется.
Женевьева едва не выронила росток, который держала в руках.
– Читать? Боже мой, Кэл, почему же ты раньше не попросил об этом? У меня немного талантов, но читаю я хорошо и очень постараюсь научить и тебя. Калвин не улыбнулся и снова принялся за работу, но черты его лица, несомненно, стали мягче, а уголки рта слегка приподнялись.
Виктором коня назвала Роза Гринлиф, убежденная в том, что такое прекрасное животное должно носить благородное имя. Он был уже не первой молодости, но сильный и послушный, а его неторопливый шаг вполне устраивал Женевьеву. Раньше она никогда не держала в руках поводья, поэтому очень нервничала, когда приходилось управлять повозкой.
Девушка отправилась в деревню, чтобы найти пастора – преподобного отца Карстерса – и попросить прощение за то, что она еще в октябре убежала из церкви и больше там не показывалась. Сегодня на торговой пристани собралась чуть ли не половина деревни. Именно сюда фермеры свозили свой урожай, который комиссионеры отправляли вниз по реке и продавали; здесь же они покупали все необходимое для хозяйства. И, самое главное, здесь переселенцы узнавали последние новости со всех концов света.
Женевьева выпрыгнула из повозки, привязала Виктора к забору и тщательно расправила выцветшее ситцевое платье, надеясь, что длинный подол прикроет пыльные ботинки. Именно Рурк настоял на том, чтобы она взяла себе все платья Пруденс, и теперь Женевьева чувствовала себя немного виноватой, замечая, как они изнашиваются прямо на глазах.
Не успела Женевьева подумать о Рурке, как ясно услышала свое имя. Господи, неужели одна только мысль об этом человеке способна вызвать его появление? Женевьева почувствовала, что ее снова охватила внутренняя дрожь. Так происходило всегда при встрече с Рурком. Неужели ей придется всю оставшуюся жизнь скрывать свое подлинное отношение к нему?
Взяв себя в руки, Женевьева через силу улыбнулась и убрала со щеки прядь волос.
– Дженни, ты выглядишь просто великолепно, – произнес Рурк. – Словно солнце и ветер приласкали тебя. Несомненно, Вирджиния – это лучшее приключение, которое только могло с тобой произойти.
Продолжая улыбаться, Женевьева не удержалась от колкости:
– Ты все еще стараешься оправдать то, что подсказал моему отцу проиграть меня в карты?
Рурк нахмурился:
– Очевидно, я никогда не сумею загладить свою вину, да?
– Перестань. Я ищу мистера Карстерса. Ты видел его?
Лицо Рурка прояснилось:
– Неужели ты решила присоединиться к пастве? Женевьева покачала головой:
– Я слишком долго жила без церкви. Нет, просто мне нужно попросить у мистера Карстерса несколько книг. Я собираюсь учить читать Калвина Гринлифа.
Голубые глаза Рурка потеплели. Он явно одобрял девушку.
– Ну, это замечательно, Дженни, просто замечательно. Это принесет парню огромную пользу.
– Надеюсь. Вот только его родители думают иначе. Они утверждают, что чтение зародит в голове Калвина вредные мысли и погубит его как земледельца.
– Возможно, – задумчиво сказал Рурк. – А может быть, из него получится и нечто большее. Ты будешь умницей, Дженни, если сделаешь это для парня.
Девушка покраснела и отвернулась.
– Ничего особенного в этом нет. Просто я надеюсь, что сумею помочь Калвину.
– Конечно, сможешь, – заверил Рурк. – Кстати, мистер Карстерс – внизу, в доках. Там только что причалил Лютер Квейд.
Они вместе направились к небольшой группе людей, стоявшей на пристани. Женевьева приветливо кивнула Эми и Сету Паркерам и поинтересовалась здоровьем Эми. Она искренне обрадовалась, узнав, что все в порядке, и ребенок родится уже через несколько недель.
Лютер Квейд разгружал свои обычные товары и попутно рассказывал последние сплетни. При этом он театральным жестом развернул довольно потрепанный экземпляр вирджинской «Газетт» и, сохраняя на лице странное мрачное выражение, высоко поднял его над головой.
Женевьева протиснулась поближе, чтобы лучше разглядеть газету. Ей пришлось прищурить глаза, потому что долгие часы чтения в полутьме по вечерам значительно ослабили ее зрение, но она сразу заметила выделенные жирным шрифтом строчки: «Армия Британской короны начала военные действия против жителей провинции Массачусетс… Мы вовлечены в ужасы гражданской войны. Меч обнажен. Одному Богу известно, когда он будет снова убран в ножны».
Преподобный Карстерс вслух прочитал абзац. Собравшиеся в полном молчании слушали отчет о потерях и боях, которые произошли в Новой Англии целый месяц назад, о том, что британские войска, вступив в города Лексингтон и Конкорд, были встречены небольшими отрядами милиции…
Гражданская война… Женевьева посмотрела на Рурка и задохнулась от страха, заметив выражение его лица. Разговоры о волнениях в колониях ходили уже не первый день. Многие выражали свое недовольство несправедливой таможенной политикой лорда Тауншенда и своеволием британского кабинета министров. Однако никто в Дэнсез Медоу не мог предположить, что ситуация обострится до такой степени.
– Более того, – Лютер Квейд постарался перекричать возмущенные голоса. – Патрик Хенри набрал армию и пошел на Вильямсбург! Кровь не пролилась, но губернатора Данмора заставили платить за порох, который он конфисковал.
– Рурк! – Женевьева взяла его за руку. Все говорили одновременно, и она ничего не могла понять. – Что все это значит?
Лицо Рурка стало менее напряженным, хотя и сохранило задумчивое выражение.
– Это значит, что наша Вирджиния скоро тоже окажется втянутой в эти события, Дженни. Трудно сказать, как далеко все это может зайти.
– Но что может сделать против британских войск кучка рассерженных колонистов – без армии и денег?
– Ну, кое-что мы все-таки имеем, – задумчиво произнес Рурк.
Глаза Женевьева расширились от удивления при слове «мы».
– И что же это, Рурк?
– У нас есть Америка. А это немало.
Они ушли с пристани, чтобы посидеть вдвоем в тени раскидистого дуба. Женевьева прислонилась спиной к стволу дерева и посмотрела на Рурка; ей совершенно не хотелось думать о войне.
– Как малыш? – меняя тему разговора, спросила она; занятая весенними посадками, девушка не видела ребенка уже больше месяца.
– Растет не по дням, а по часам, – ответил Рурк, и глаза его потеплели. – Мими Лайтфут клянется, что парнишка набирает в весе день ото дня.
Женевьева внимательно наблюдала за Рурком. Первое время она опасалась, что Эдер отвергнет младенца, рожденного от другого мужчины. Но, оказывается, девушка просто не знала меру великодушия Рурка.
– Ты хороший отец, – тепло заметила она.
– Я постоянно работаю над собой, но когда речь заходит о воспитании детей, чувствую себя абсолютно бездарным. Мне нечего взять из опыта моего отца, поэтому приходится учиться самому.
– У тебя все получится, – успокоила его Женевьева. – Хэнсу очень повезло с отцом.
Рурк улыбнулся:
– У меня нет причин не относиться к ребенку, как к своему собственному.
Не удержавшись, Женевьева порывисто сжала руку Рурка.
– Будь осторожен, – сказала она, торопливо поднимаясь. – А мне пора к преподобному Карстерсу.
Сдвинув брови, Рурк смотрел ей вслед. Странная девушка: то она ругала его за то, что он постоянно дает советы или балует детей Гринлифов, а уже через минуту ее прекрасные глаза теплели от какого-нибудь сказанного или сделанного им пустяка.
Рурку часто казалось, что он чувствует в Дженни глубоко скрытое желание, которое притягивало его к ней. Но независимое поведение девушки, словно доспехи, защищало ее от всех, кто старался слишком приблизиться, исключало проявление любых чувств. Рурк задумчиво провел пальцем по пыльной поверхности. Он решительно не понимал Женевьеву, а иногда не понимал и себя.
Часы на камине в доме Женевьевы преданно тикали, но реальное время на ферме определялось созреванием урожая. Как и предсказывал Джошуа, пересадку закончили к июню, затем началось долгое время роста и созревания. Но быстро бегущие дни вовсе не были праздными. Каждое поле требовало постоянного внимания и заботы, каждый день приходилось полоть, рыхлить, обрывать верхушки растений, уничтожать новые побеги, выраставшие от корня.
Казалось, все это время ни Женевьева, ни Гринлифы не знали усталости. Они работали на полях в изматывающую жару и во время теплых дождей, которые приходили с Голубых гор, а вечером все вместе ужинали. Их пища становилась изобильнее с каждым днем: в огороде у Мимси выросли бобы, кабачки, репа, а страсть Филиппа к охоте обеспечивала стол мясными блюдами. Для Женевьевы это было счастливое время, наполненное заботами, надеждами и мечтами.
Теперь, когда у них с Калвином появилось общее дело, и вечера ее стали не столь одиноки. Несмотря на утверждения Женевьевы, что она не мастер учить, юноша оказался на редкость способным и усердным, и дела шли прекрасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44