Рурка немало позабавила эта сцена. Он добродушно рассмеялся и протянул к костру длинные ноги.
– Хороший человек Карстерс. Представляешь, заставляет меня каждую неделю ходить в церковь.
– Я вижу, ты уже стал совершенно своим в Дэнсез Медоу, – заметила Женевьева.
Рурк вопросительно взглянул на девушку:
– А ты?
– Мне здесь нравится больше, чем в Лондоне, я чувствую себя частью этой земли, – призналась Женевьева. – Но я все еще чужая в Дэнсез Медоу, Рурк. Я слишком непохожа на других женщин. Я никогда не смогу спокойно сидеть с ними, шить одеяла или слушать проповедь.
– Нужно попробовать, девочка. Возможно, ты найдешь себе занятие по душе.
– Я уже нашла, Рурк. Мне нравится выращивать табак, и у меня это хорошо получается.
– Но ты ведешь слишком одинокую жизнь на своей маленькой плантации.
– У меня есть Гринлифы, – возразила Женевьева. – Больше мне никто не нужен, – под пристальным взглядом Рурка она опустила глаза и теперь слишком внимательно рассматривала свои руки.
– Это в самом деле так, Дженни? – мягко спросил он.
– Конечно.
– Но ты слишком молода для вдовы, девочка. Ты не думала о том, чтобы снова выйти замуж?
Женевьева почувствовала, как на миг перехватило горло. Что-то подсказывало ей, что не стоит вести с Рурком Эдером этот разговор. Рурк обладал поистине сверхъестественной способностью обнажать все эмоции, заставлял чувствовать себя слабой и беззащитной.
– Я хочу, чтобы все осталось так, как оно есть, – осторожно сказала девушка. – Мне не нужно, чтобы мужчина распоряжался моей жизнью.
Рурк приподнял пальцем ее подбородок и приблизил к ней свое лицо.
– Почему ты не смотришь на меня, произнося эти слова, Дженни? – спросил он.
– Потому что ты начнешь спорить со мной, а я не хочу этого, – упрямо прищурив глаза, ответила Женевьева.
– Ты боишься проиграть спор?
– Может быть, может быть и так, Рурк.
Лютер Квейд с преувеличенной любезностью помог Женевьеве выйти из лодки, галантно поддерживая ее под руку, словно знатную леди, путешествующую на борту своей яхты. Девушка весело рассмеялась.
– Завтра я буду готова в обратный путь, – пообещала она, легко ступая на пристань. – Мистер Ферт никогда не затягивает деловых встреч.
Женевьева решительно направилась мимо таможни к конторе табачного комиссионера, с интересом осматривая город, который располагался в устье реки Йорк и одно время считался самым крупным на Чиспике портом, торгующим табаком. На его холмах сохранялись великолепные дома, построенные купцами и судовладельцами и соперничавшие с богатейшими европейскими дворцами.
Взгляд девушки задержался на красивом двухэтажном особняке Томаса Нельсона. Он гордо возвышался над городом и был построен так, что перед ним веером раскинулось все побережье.
Однако красота этого шумного города не привлекала Женевьеву: слишком горький осадок оставили в ее душе годы жизни в Лондоне. Куда милей ей казалась отдаленность округа Олбимарл, в сонной тишине которого можно было услышать, как в амбарах шуршат соломой кошки, устраиваясь спать.
Тем не менее, Женевьева не возражала против редких визитов в город, особенно по такому случаю. Сегодня ей предстояло получить деньги за свой первый проданный урожай табака.
Со щеками, горящими от январского холода, она буквально ворвалась в контору мистера Ферта и, даже не останавливаясь, чтобы поздороваться, с ходу спросила:
– Вы видели наш табак, мистер Ферт? Каждый фунт прошел проверку на водопадах по дороге сюда. Интересно, что вы думаете об этом?
Ферт изо всех сил старался не позволить улыбке нарушить обычную серьезность своего лица, но Женевьева видела, что в уголках рта под большими усами прячется веселье.
– Я думаю, миссис Калпепер, – многозначительно произнес он, – что 1776 год будет очень удачным для вас.
Притворяясь совершенно безразличным, Ферт открыл стоявший возле стола железный сундук, достал оттуда тяжелый матерчатый мешок и положил его перед Женевьевой.
– Твердая валюта? – выдохнула она, не смея даже дотронуться до мешка.
– Да, и причем весьма приличная сумма. В Индис мне удалось совершить выгодную сделку с одним французом. На следующей неделе я снова собираюсь отплыть туда. Кстати, для вас, в виде исключения, – никаких банкнот. В наши дни они даже не стоят бумаги, на которой печатаются.
– В наши дни, мистер Ферт? – недоуменно спросила Женевьева.
– Идет война, милая. Возможно, в Дэнсез Медоу этого и не замечают, но в первый день нового года Британские войска сожгли Норфолк.
Девушка в отчаянии закрыла лицо руками:
– Норфолк! Это значит, что бои идут все ближе к Вирджинии?
– Я вовсе не собираюсь пугать вас, миссис Калпепер, – быстро проговорил Дигби Ферт. – Но лучше заранее приучить себя к мысли, что все тринадцать штатов скоро будут охвачены войной.
В течение всей зимы Женевьева встречала в газетах сообщения о том, что в вирджинском Национальном собрании нашлось несколько смутьянов, призывающих к независимости. Однако тогда она не придала этому никакого значения, приняв за политическую игру. Но упоминание о том, что на земле Вирджинии уже идут бои, заставило ее по-иному взглянуть на события.
– Что же будет? – тревожно спросила Женевьева.
Массивный шотландец неопределенно пожал плечами:
– Трудно сказать. Сначала обе стороны предполагали, что все закончится в считанные месяцы, но, судя по всему, теперь этому не видно конца. Патриоты – упрямый народ. Они не уступят ни дюйма, но и парламент будет стоять на своем.
– Каким же образом эта война коснется меня?
– Ваше дело находится в относительной безопасности в том смысле, что у вас ходовой товар. Спрос на табак не исчезнет: французы постоянно требуют его. Однако возникнут другие проблемы. Например, движение по реке может оказаться прерванным блокадой, и тому подобное.
– Я не позволю этим вещам вмешиваться в мой бизнес, мистер Ферт, – твердо заявила Женевьева, забирая мешочек с золотом и серебром. – Я слишком много и тяжело работала, чтобы позволить какой-то войне сломать меня.
Услышав это, Лигби Ферт рассмеялся:
– Мне кажется, миссис Калпепер, я вам верю.
Из дома Женевьевы раздавались взрывы веселого смеха и далеко разносились по весеннему воздуху. Обитатели фермы шумно обсуждали только что доставленные Лютером Квейдом покупки, которые хозяйка два месяца назад заказала в Йорктауне. Вырученные от продажи табака деньги Женевьева снова вложила в дело, а на оставшуюся сумму купила подарки.
Засунув руку в корзину, Женевьева торжественно достала отрез темно-красного ситца и протянула его Мимси.
– Это тебе, – пояснила она, обнимая негритянку. – Ты так ловко орудуешь иглой, что обязательно сошьешь себе прекрасное платье.
Роза получила куклу с красивым фарфоровым лицом в голубом бархатном наряде. Девочка крепко прижала ее к груди, нежно погладила черные локоны и прошептала:
– Я назову куклу Дженни.
Женевьева улыбнулась, стараясь отогнать внезапно возникший перед ней образ Рурка Эдера. Она-то наивно считала, что это имя – их тайна, но, оказывается, и другие знали его.
Затем на свет появился набор оловянных солдатиков для Юстиса и маленькая губная гармошка для Куртиса, которую мальчик немедленно пустил в дело, выплясывая при этом буйную жигу.
Каролине достались замечательные бусы, а Филипп принялся шумно восхищаться блестящим охотничьим ножом. Наконец Женевьева извлекла из корзины последний сверток и передала его Джошуа. Тот бросил на девушку вопросительный взгляд:
– Женевьева, не стоило…
– Открой. Это для нас обоих, компаньон. Разорвав бумагу, Джошуа достал тяжелое железное клеймо.
– Это маркировка для табака, – объяснила Женевьева. – С нашими инициалами.
Все с интересом принялись рассматривать клеймо, на котором красиво окруженные венком из табачных листьев, переплетались буквы «К» и «Г». Мимси тут же принесла кувшин с сидром, и празднование стало столь шумным, что никто не услышал стука в дверь. Когда же она, наконец, распахнулась, губная гармошка выпала из рук Куртиса, и в комнате воцарилась напряженная тишина: к ним пожаловал Генри Пиггот, собственной персоной.
В душе Женевьевы шевельнулось дурное предчувствие.
– Здравствуйте, мистер Пиггот, – осторожно сказала она гостю.
Однако в его взгляде не было дружелюбия. Сняв с лысеющей головы треуголку, Пиггот прошел в комнату и мрачно заметил:
– Это потребовало времени, миссис Калпепер. Но, насколько я понимаю, теперь вы в состоянии оплатить долги вашего покойного мужа.
ГЛАВА 8
Женевьева сидела на диване в гостиной Рурка, испытывая странное беспокойство. Она не была в его доме с той самой ночи, когда умерла Пруденс, не хотела приходить и сегодня. Однако после визита Генри Пиггота у нее не оставалось другого выхода.
В комнате, которую Мими Лайтфут содержала в безупречном порядке, все говорило о присутствии Рурка. Над камином висело начищенное до блеска ружье; в корзине лежали сделанные им для Хэнса игрушки; у двери стояла пара чистых, правда, уже изрядно поношенных, ботинок; над ними висел сюртук, хранивший запах владельца.
Женевьева сидела, то и дело сжимая и разжимая на коленях свои натруженные руки, стараясь не дотрагиваться ни до одной из вещей Рурка, словно опасаясь, что это сблизит их больше, чем бы ей этого хотелось. Звук шагов за спиной заставил девушку вскочить на ноги.
– Насколько я понимаю, это посещение больше, чем просто светский визит, – помог ей начать разговор Рурк, входя в комнату с Хэнсом на руках.
Мальчик сосредоточенно теребил кожаную тесемку, которая стягивала на затылке волосы Рурка. Женевьева молчала, подбирая слова и разглядывая эту пару. Хэнс был необыкновенно красивым ребенком, похожим на Пруденс, но с явной искрой озорства в ярких голубых глазах. Он называл Рурка папой, и тот очень гордился этим, как если бы действительно таковым являлся. Вот и сейчас Рурк с искренней нежностью обнимал ребенка никогда не любившей его женщины.
– Дженни? – позвал Рурк, выводя девушку из задумчивости.
– Пожалуйста, Рурк, это так трудно для меня, – она закусила губу. – Боюсь, я начинаю злоупотреблять твоей дружбой.
– Тогда почему бы тебе сразу не покончить с этим и не сказать мне, зачем ты пришла?
Рурк лишь изображал нетерпение, на самом деле втайне мечтал, чтобы Женевьева приходила к нему как можно чаще.
– Мне нужны деньги, – торопливо произнесла девушка, стараясь побыстрее избавиться от тяготивших ее слов. – На подходе осенний урожай. Скоро нам потребуются бочки и новое оборудование.
Рурк не мог скрыть удивления.
– Насколько я понял, ты заработала кругленькую сумму на новом урожае, Дженни. Прошлой весной все только и говорили…
– Нам пришлось все наши деньги снова вложить в дело.
– Неужели все, Женевьева?
Девушка тяжело вздохнула. Если уж ей приходится унижаться перед Рурком, он должен знать правду.
– Всю прибыль забрал Генри Пиггот в счет уплаты долга Корнелиуса Калпепера. Я еще осталась должна ему несколько сот фунтов.
– Пиггот приезжал сюда?
– Да, этой весной.
– Боже мой, Дженни, почему же ты ничего не сказала мне об этом?
– Зачем, Рурк? Ты бы только рассердился, а мне бы все равно пришлось платить. Помнишь, когда мы прибыли в Йорктаун, я подписала с Пигготом договор.
– А как же Джошуа?
– На мели. Все, что у него было, он вложил в ферму. Но даже если бы Джошуа располагал деньгами, я бы не смогла попросить его взять на себя мои обязательства, – резко ответила Женевьева, начиная раздражаться от расспросов Рурка. – Послушай, если ты не хочешь помочь мне, так и скажи. Я уж постараюсь дотянуть до возвращения мистера Ферта. Этот человек верит мне на слово.
– Я верю тебе, Дженни, и собираюсь помочь, – успокаивающе сказал Рурк. – Сколько тебе нужно?
Неожиданно воздух в гостиной показался Женевьеве невыносимо тяжелым. Словно почувствовав ее состояние, Рурк взял девушку за руку и вывел на улицу, в тенистый уголок двора, где рос платан.
Этот час был самым унизительным в жизни Женевьевы. Одно дело – на деловых условиях занимать деньги у Дигби Ферта, и совсем другое – просить их у Рурка. Процедура оказалась слишком личной, интимной, словно здесь, на этом дворе, который сквозь листву платана освещало солнце, Женевьева обнажала перед Рурком свою душу.
Отсчитывая деньги, он искоса взглянул на гостью и с хорошо сыгранной небрежностью произнес:
– Между прочим, есть еще один способ исправить положение.
– О, какой же?
– Например, ты бы могла выйти за меня замуж. Женевьева едва не поперхнулась от удивления.
Затем, придя в себя, она сердито сдвинула брови и строго сказала:
– Не смеши меня, Рурк. Ты не можешь позволить себе мои долги.
– Но мне бы очень хотелось попробовать это сделать, Дженни.
Женевьева с трудом заставила себя не заметить нотку нежности в его голосе.
– Если я когда-нибудь и решу выйти замуж, Рурк Эдер, это произойдет не потому, что мне нужны деньги. Я собираюсь подходить к этому вопросу с позиции силы и никогда не поставлю себя в положение более слабого партнера.
Рурк так долго и пристально смотрел на нее, что девушка почувствовала себя неловко. Интересно, о чем он думал? Зачем сделал ей это абсурдное предложение?
Рурк уловил вопрос в глазах Женевьевы, но не спешил с ответом. Конечно, он мог бы сказать, что хотел жениться на ней, потому что она просто очаровала его своим вспыльчивым характером и неукротимой жаждой жизни. Рурк мог также признаться, что с первой минуты встречи в таверне отца стал пленником ее красоты, но только сейчас начал понимать, что любит Женевьеву.
Но он молчал. Женевьева была слишком погружена в свои заботы, чтобы выслушать его. Кроме того, Рурк прекрасно представлял себе ее презрительный смешок. Женевьеву никто никогда не любил, да и она еще не испытывала этого чувства, кроме привязанности к Пруденс. Рурка восхищало богатство души Дженни, но девушка постоянно воздвигала между ним и собой невидимую преграду, и он не знал, как ее разрушить.
Поэтому Рурк просто дал ей деньги, едва выслушав обещание вернуть их. Несмотря на то, что эта сумма составляла значительную часть его состояния, ему казалось абсолютно безразличным, когда он получит деньги обратно. Главное, что Женевьева нуждалась в них. И если это все, что она согласна принять от него, приходится мириться с этим.
Рурк уже собирался проводить гостью, когда из деревни прискакал на коне Мэнни Хинтон, сын соседа. Этот пятнадцатилетний сорванец славился на всю округу своими трюками в верховой езде, но сейчас его интересовала только скорость.
– Мистер Эдер! – еще издалека закричал он. – Мистер Эдер, смотрите!
Ловко спрыгнув с коня, Мэнни сунул в руку Рурку затертый экземпляр «Газетт».
– Я не настолько силен, чтобы продраться сквозь это, – проворчал Рурк, передавая газету Женевьеве.
Прищурив глаза и ощущая в них уже знакомое напряжение, девушка с любопытством начала читать одну из статей. Сначала она никак не могла понять, о чем идет речь, но потом с изумлением посмотрела на Рурка.
– Это о документе, принятом в июле конгрессом в Филадельфии, – пояснила Женевьева, устало потерев близорукие глаза. – Оказывается, колонисты выдвинули свои требования королю Георгу и провозгласили независимость от Британии.
Рурк тихонько присвистнул.
– Новая нация, – спокойно произнес он, обдумывая новость. – Я полагаю, это делает нас гражданами… – Рурк помедлил, подбирая слово.
– Американской республики, – подсказала Женевьева, повторив использованное в газете выражение. – Теперь мы – какая-то дурацкая республика.
Девушка прислонилась к стволу платана и прочитала Рурку всю статью. Судя по всему, события принимали нешуточный оборот. Около Чарлзтауна патриоты посадили на мель три британских фрегата и теперь удерживали в руках весь город. А в далеком Нью-Йорке кучка повстанцев свергла с пьедестала статую короля Георга и отправила ее на переплавку, чтобы вооружить Континентальную армию.
Все это казалось таким странным: где-то совсем рядом люди сражались и умирали за дело, которое и Женевьева, и Рурк едва понимали.
Постепенно война добралась и до Дэнсез Медоу. Таверна «Доспехи короля» стала называться «Таверной свободы», а немногочисленные сторонники Британской короны куда-то поспешно уехали из деревни. Кроме того, люди постепенно научились обходиться без британских товаров. Женщины на посиделках теперь вязали повязки для армии.
Время от времени кто-нибудь из молодых людей покидал Дэнсез Медоу, готовый с оружием в руках защищать свои права. Они уходили, пышущие силой и свежестью, а возвращались из армии через несколько месяцев с изможденными лицами, упорно не желая рассказывать о реальностях войны: о бесконечных, кажущихся совершенно бесцельными, маршах, о дымных битвах, о страшных потерях. Но некоторые из них так больше и не вернулись обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44