Рижский караул, который у
Императора Иоанна и у матери его, очень к Императору склонен, а нынешней
Государыне с тремястами канальями ее Лейб-гвардии что сделать? Прежний
караул был и крепче, да сделали, а теперь перемене легко сделаться".
В этом заявлении все очень характерно. Важно, чтобы к новому
дворцовому перевороту склонялся Рижский караул (т.е. не русский), а как к
перевороту отнесся русский народ - неважно. Интересна вера в нравственное
право сделать новый переворот. Совершили же переворот с своей
"Лейб-компанией" Елизавета, почему не сделать новый новым заговорщикам,
ведь "теперь перемене легко сделаться".
Частые переходы царской власти из рук в руки, необоснованные с
традиционной русской монархической точки зрения, оказали свое развращающее
действие. Утвердилась вульгарная точка зрения "кто палку взял - тот и
капрал!"
Если в заговоре Елизаветы играл роль французский дипломат Шетарди,
то в заговоре Лопухина - австрийский посланник маркиз Ботта дєАдорно.
Народные массы, замордованные окружавшими
русский престол немцами и русскими "европейцами" встретили переворот
Елизаветы надеждами, что все иностранцы будут изгнаны из России и вернутся
старые, допетровские порядки.
А возврата на старый национальный путь - восстановления политических
принципов самодержавия, восстановления патриаршества, прекращение
"чужебесия", ждало подавляющее число народа; и духовенство, часть
дворянства, оставшаяся верным национальным традициям и купечество и
крестьянство.
Английский посланник Фанг доносил, например, своему правительству:
"Часть дворян - закоренелые русские: только принуждение и насилие могут
воспрепятствовать им возвратиться к старинным обычаям.
...Они вовсе не хотят иметь дело с Европою и ненавидят иноземцев".
(Депеша от 21 июня 1741 г.)
Странно бы было если русские после всего того, что им пришлось
перенести от иностранцев при преемниках Петра, обожали бы иностранцев и
мечтали бы иметь дело с Европой, которая всегда, в самые тяжелые периоды
русской истории, начиная с нашествия татар, всегда пыталась использовать
обрушившиеся на русский народ бедствия в своих корыстных целях.
После захвата власти Елизаветой, прусский посланник барон Мардефельд
попытался продолжать свое постоянное вмешательство во внутренние и внешние
дела России.
"Представитель прусских интересов, - замечает В. Бильбасов, -
привыкший в течении двадцати лет видеть русскую политику в руках немцев,
Мардефельд не мог допустить, чтобы русский канцлер (речь идет о гр.
Бестужеве-Рюмине. - Б. Б.) в равной же степени мог преследовать чисто
русские интересы".
Пытались выполнять роль политкомиссаров и французские резиденты
Маркиз Шетарди и Лесток.
Выгоды возведения Елизаветы на престол, Шетарди видел в том, что
"можно было быть нравственно убежденным, что перетерпенное ею прежде, также
как и любовь ее к своему народу, побудят ее к удалению иноземцев и к
излишней доверчивости к русским... " Это он писал в апреле 1741 года, а 16
июня он писал, что "Если Елизавета будет на троне, то старинные принципы,
любезные России, одержат, вероятно, верх. Быть может - и весьма было бы
желательно не обмануться в этом - в царствование Елизаветы, при ее летах,
старина настолько успеет укорениться, что Голштинский принц, ее племянник,
всосет ее и привыкнет к ней в такой степени, что когда наследует корону, то
будет в совершенно других началах".
Будучи, как и все иностранцы, чрезвычайно низкого мнения о русском
самодержавии и умственных способностях русского народа, как и все
иностранцы Шетарди думал, что разгромленная Петром I Россия не сможет
развиваться опираясь на начала своей культуры и неминуемо потеряет
побережье Балтийского моря.
При известии об успешности произведенного Елизаветой переворота,
французский статс-секретарь Амело писал в Вену, Кастеллани:
"Совершившийся в России переворот знаменует последний предел величия
России. Так как новая Императрица намерена не назначать иностранцев на
высшие должности, то Россия, предоставленная самой себе, неминуемо
обратится в свое прежнее ничтожество".
Только после долгой, упорной борьбы канцлеру Бестужеву-Рюмину
удалось добиться отозвания барона Мардефельда, Шетарди и Лестока и
постепенно добиться такого положения, что иностранные послы признали за
русским канцлером право преследовать во внешней и внутренней политике чисто
русские интересы.
XVII. СМЕНА НЕМЕЦКОГО ЧУЖЕБЕСИЯ - ЧУЖЕБЕСИЕМ ФРАНЦУЗСКИМ
Елизавета по своим привычкам была русской женщиной, любила ходить в
церковь, щедро жертвовала на разоренные ее отцом церкви и монастыри.
Нажим на православную церковь при ней начинает понемногу слабеть. В
произнесенной проповеди ректор Московской Духовной Академии, Архимандрит
Кирилл Флоринский, например, так характеризовал наступившее после смерти
Петра I "освежение":
"...Мы отягчены всеми надругательствами, страждуще гонимы, гонимы и
мучимы, мучимы и вяжемы, вяжемы и уязвлены, отечества и правоверия лишаемы,
дремлюще, благовоннолиственного сего видехом древа. Древо сие человекоядцы,
птицы Остерман и Миних со своим стадищем начали было сеющи и терзати: обаче
мы дремлюще не видехом, ниже чувствовахом доколе же сие сольное семя нас
непригласи спящих; доколе дремлюще? - доколе страдати имате?"
Елизавета приказала вернуть из тюрем и ссылки и других пострадавших
духовных лиц. Первую роль в Синоде начинает играть Архиерей Амвросий.
Некоторым монастырям возвращаются отобранные у них угодья.
В отношении раскольников Елизавета идет по ошибочному пути своих
предшественников... При Елизавете был подтвержден указ Петра I о том, чтобы
раскольники ходили в особых платьях, о взимании штрафа за ношение бороды,
увеличенном налоге и т. д.
Местные власти, как и раньше сжигают скиты, сопротивляющихся
разгрому скитов старообрядцев расстреливают, путем грубых насилий, светские
и духовные власти заставляют старообрядцев насильно отказываться от веры
предков.
Пошла по ложному пути своего отца Елизавета и в вопросе управления
церковью. Архиереи Амвросий Юшкевич и Арсений Мацкевич подали ей просьбу о
восстановлении патриаршества. Елизавета отказала. Взгляд на церковь, как на
послушное орудие в руках государства остается в силе. В монастыри, как и
при Петре I, продолжают посылаться сумасшедшие, малолетние преступники и
отставные солдаты. То есть монастыри продолжают оставаться домами
сумасшедших, домами инвалидов и колониями для малолетних преступников.
Елизавета мало интересовалась государственными делами. "Когда она, с
великим трудом решившись на переворот, получила престол, в ней развилось
властолюбие, но не выросло желание трудиться над делами, узнать положение
государства и самой деятельно руководить правлением." (33)
При Елизавете террор против русских и всего русского ослабел, но
обожавшая своего отца, она не думала вернуться на путь строительства жизни
в духе исконных русских традиций. Елизавету, по словам Платонова окружали
люди, "которые не совсем умели, хотя и хотели, точно восстановить порядок
Петра Великого".
"Елизаветинский Сенат не стремился в управлений государством ни к
каким крупным преобразованиям и не задавался никакими широкими проектами,
ограничивались частными мерами по различным управления." (34)
Поэтому и в государственном строительстве и в церкви, и в культурном
развитии, продолжали действовать чуждые идеи, заложенные Петром I. Надежды
народа на прекращение чужебесия высших кругов общества не оправдались.
Изменилось только направление чужебесия.
После восшествия на престол Елизаветы, немецкое влияние сменяется
французским.
Приобретя французский характер, чужебесие приобрело только больший
размах и большую заразительность. Ведь центром европейского атеизма и
рационализма была именно Франция, в которой темные силы масонства
лихорадочно подготавливали так называемую "Великую" французскую революцию.
"Раз пробужденная любознательность требовала себе удовлетворения
быть может даже с большей настойчивостью, чем в наше время, и жадно
бросалась на всякую умственную пишу. Бесчисленное множество сочинений
разного рода переводилось, печаталось и переписывалось людьми всякого
звания. Все, что было тогда сколько-нибудь замечательного в числе
произведений современной французской или немецкой литературы можно смело
искать в русском переводе. Болотов, переводивший какое-то немецкое
произведение в лагере, накануне битвы, и притом без всякой мысли об
издании, может служить лучшим образчиком этих любопытных людей прошлого
(XVIII) столетия." (35)
В. В. Зеньковский в своей любопытной книге "Русские мыслители и
Европа", пишет - XVIII век дает нам картину такого увлечения Западом, что с
полным правом можно говорить, что русская душа попала в "плен" к Западу.
Еще первое поколение молодых людей, отправляемых заграницу оставалось чуждо
Западу, но уже второе, вкусив его жизни, почти не захотело возвращаться на
родину: уже тогда в сущности могла быть пущена в ход фраза, принадлежавшая
Иванушке (в "Бригадире" Фонвизина):
УТело мое родилось в России, но дух мой принадлежит короне
французской". По мере расширения знаний в Европе, по мере роста
просвещения, культ запада не только не ослабевал, а становился все глубже и
влиятельнее".
В подтверждение правильности высказанного им выше мнения,
Зеньковский ссылается на книгу А. Веселовского "Западное влияние в новой
русской литературе", которым с свойственной им поразительной эрудицией,
приведены многочисленные примеры духовной зависимости от Европы многих
видных деятелей новой русской литературы.
"В царствование Елизаветы воспиталось целое поколение этих
поклонников философии, которые выступили на историческое поприще во второй
половине XVIII века, известной под именем философского века. Средоточием
этих новых людей был тогда, так называемый Молодой двор наследника престола
Петра Федоровича." (36)
"Душой образованного кружка при этом дворе была супруга Наследника
Екатерина Алексеевна, с другом своим княгиней Дашковой: та и другая были
воспитаны во французском духе и с самых молодых лет пропитались идеями
Беля, Монтескье, Вольтера и других французских знаменитостей." (37)
"За исключением немногих лиц, получивших более или менее солидное
образование, на самом деле понимать философские идеи, русское дворянство
отличалось очень недальним образованием: но большей части оно училось у
разных французских проходимцев гувернеров, бывших в своем отечестве
кучерами, поварами, парикмахерами, круглых невежд, которые ничего не могли
сообщить своим питомцам, кроме презрения ко всему русскому и своего
собственного и умственного и нравственного развращения." (38)
Побывав за границей владелец "Крещенной Собственности" заканчивал
порчу своей души и по выражению Сумарокова, превращался "из напудренного
человека в напудренную скотину".
Философские идеи большинству были известны только понаслышке, только
с чужих слов. Все свое хулилось, все иноземное было предметом преклонения.
Все невежды старались прослыть философами и атеистами, как позже, после
появления интеллигенции, старались заслужить самый высший чин - чин
"критически-мыслящей личности", передачей души какой-нибудь новомодной
европейской философии.
"Вольнодумство широко распространилось в русском елизаветинском
обществе, начиная с обеих столиц и кончая глухими провинциями. Больше всего
им было заражено дворянство и особенно высший свет Петербурга. Отсюда оно
проникло в низшие классы чиновников, даже купцов, мещан и прислуги. Кто не
"вольтерьянствовал" (вольнодумствовал), тот считался отсталым и
необразованным.
Молодежь - ученики гимназий и университета - принялись искать
свежего материала для переводов в популярных произведениях заграничной
литературы. Переводились книги не только по заказу и для денег, но и просто
из интереса к литературной работе. Больше всего, конечно, переводилось
романов, но переводились и книги иного, более серьезного содержания." (39)
Н. Иванов правильно подчеркивает в своей книга "От Петра до наших
дней", что чужеродные начала, внесенные Петром I в русскую стихию,
продолжали развиваться в высших слоях русского общества и при его дочери,
захватывая все новые слои и спускаясь в средние слои общества.
Масонские идеи, вбитые Петром в русские головы, не умерли. Они были
подхвачены Феофаном Прокоповичем, Татищевым и Кантемиром, развиты и
углублены высшими слоями общества Елизаветинской эпохи".
Автор "Руководства по истории русской Церкви" А. Доброклонский, дает
масонствующей французской философии следующую характеристику:
"То была философия рационализма, натурализма и материализма,
пагубная для религии так же, как для нравственности и общественного строя.
В лице своих представителей оно или совсем отвергало христианство,
проповедуя деизм (Вольтер), или признавало за ним только политическое
(Монтескье) и нравственное (Руссо) значение, не признавая вполне его
догматического учения. отрицая веру в чудеса, откровение, божественность
Христа и т. д.; в лице многих представителей не хотели ничего знать, кроме
материи и ее движения (Гольбах и др.); вместо христианской морали,
основанной на любви и самоотвержении, проповедовали или одно себялюбие
(Гельвециус) с чувственными наслаждениями (Ла-Метри) или деятельность
согласную с природой человека (Руссо); зло осмеивала духовенство, как
невежественное сословие, препятствующее успехам цивилизации, ненавидела
монашество с его подвигами воздержания; требовала полной терпимости для
всякого рода религии".
В России также, как и в Западной Европе, явилась мода на эту
философию. В царствование Елизаветы Петровны уже воспиталось целое
поколение ее почитателей. К ним принадлежали такие высокопоставленные лица.
как граф М. Воронцов и Шувалов, кн. Дашкова и супруга наследника престола
Екатерина Алексеевна.
Эта философия имела успех, как среди русских масонов, так и среди
европеизировавшихся слоев высшего русского общества.
В конце царствования Елизаветы, под влиянием этой философии
воспиталось уже целое поколение русских европейцев.
Русский либеральный критик, значит западник, Овсяник-Куликовский был
вынужден признать, что "всякая денационализация ослабляет умственную силу
личности" и что "в XVIII столетии в великосветской среде, где усвоение
французской духовной культуры было зачастую слишком поверхностным, а своей
русской совсем не было, в результате выходили какие-то национальные
выродки, лишенные моральной и интеллектуальной устойчивости". А потом
прогрессивно настроенные писатели выдавали этих национальных выродков,
результат проделанной Петром антинациональной революции, за результаты
уродливой русской культуры.
XVIII. ХАРАКТЕР РУССКОГО МАСОНСТВА В ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ЕГО РАЗВИТИЯ
"...При императрице Елизавете, - сообщает в своей записке о русском
масонстве известный впоследствии масонский деятель Бобер, - масонство
начало было распространяться в России, но члены его так опасались за себя и
за свое хорошее дело, что собирались только изредка и совершенно
втихомолку, и не в обыкновенном помещении, а иногда на чердаке отдаленного
большого дома".
Но это были необоснованные опасения. Дочь Петра Первого и не думала
их преследовать. Масоном был фаворит самой Императрицы Ив. Ив. Шувалов.
Духовным наставником И. И. Шувалова был работавший у него секретарем Генрих
Чуди, член масонской ложи Шотландской системы. Имея такого покровителя
русские масоны могли действовать совершенно спокойно. Так же, как и
вольтерьянцы. А вольтерьянцы, это переходное звено к масонам, также имели
высоких покровителей. Центр русского вольтерьянства находился в Малом
дворе. Идейным руководителем этого центра являлась супруга наследника
русского престола Екатерина, будущая императрица-"философ", известная в
русской историографии под именем "Екатерины Великой".
Духовная обстановка для распространения масонства складывалась самая
благоприятная и оно в царствование дочери Петра I начинает быстро
развиваться.
В 1747 г. Н. Головни, находившийся на дипломатической службе в
Пруссии и заподозренный в шпионаже в пользу Прусского короля, признался
допрашивавшему его А.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
Императора Иоанна и у матери его, очень к Императору склонен, а нынешней
Государыне с тремястами канальями ее Лейб-гвардии что сделать? Прежний
караул был и крепче, да сделали, а теперь перемене легко сделаться".
В этом заявлении все очень характерно. Важно, чтобы к новому
дворцовому перевороту склонялся Рижский караул (т.е. не русский), а как к
перевороту отнесся русский народ - неважно. Интересна вера в нравственное
право сделать новый переворот. Совершили же переворот с своей
"Лейб-компанией" Елизавета, почему не сделать новый новым заговорщикам,
ведь "теперь перемене легко сделаться".
Частые переходы царской власти из рук в руки, необоснованные с
традиционной русской монархической точки зрения, оказали свое развращающее
действие. Утвердилась вульгарная точка зрения "кто палку взял - тот и
капрал!"
Если в заговоре Елизаветы играл роль французский дипломат Шетарди,
то в заговоре Лопухина - австрийский посланник маркиз Ботта дєАдорно.
Народные массы, замордованные окружавшими
русский престол немцами и русскими "европейцами" встретили переворот
Елизаветы надеждами, что все иностранцы будут изгнаны из России и вернутся
старые, допетровские порядки.
А возврата на старый национальный путь - восстановления политических
принципов самодержавия, восстановления патриаршества, прекращение
"чужебесия", ждало подавляющее число народа; и духовенство, часть
дворянства, оставшаяся верным национальным традициям и купечество и
крестьянство.
Английский посланник Фанг доносил, например, своему правительству:
"Часть дворян - закоренелые русские: только принуждение и насилие могут
воспрепятствовать им возвратиться к старинным обычаям.
...Они вовсе не хотят иметь дело с Европою и ненавидят иноземцев".
(Депеша от 21 июня 1741 г.)
Странно бы было если русские после всего того, что им пришлось
перенести от иностранцев при преемниках Петра, обожали бы иностранцев и
мечтали бы иметь дело с Европой, которая всегда, в самые тяжелые периоды
русской истории, начиная с нашествия татар, всегда пыталась использовать
обрушившиеся на русский народ бедствия в своих корыстных целях.
После захвата власти Елизаветой, прусский посланник барон Мардефельд
попытался продолжать свое постоянное вмешательство во внутренние и внешние
дела России.
"Представитель прусских интересов, - замечает В. Бильбасов, -
привыкший в течении двадцати лет видеть русскую политику в руках немцев,
Мардефельд не мог допустить, чтобы русский канцлер (речь идет о гр.
Бестужеве-Рюмине. - Б. Б.) в равной же степени мог преследовать чисто
русские интересы".
Пытались выполнять роль политкомиссаров и французские резиденты
Маркиз Шетарди и Лесток.
Выгоды возведения Елизаветы на престол, Шетарди видел в том, что
"можно было быть нравственно убежденным, что перетерпенное ею прежде, также
как и любовь ее к своему народу, побудят ее к удалению иноземцев и к
излишней доверчивости к русским... " Это он писал в апреле 1741 года, а 16
июня он писал, что "Если Елизавета будет на троне, то старинные принципы,
любезные России, одержат, вероятно, верх. Быть может - и весьма было бы
желательно не обмануться в этом - в царствование Елизаветы, при ее летах,
старина настолько успеет укорениться, что Голштинский принц, ее племянник,
всосет ее и привыкнет к ней в такой степени, что когда наследует корону, то
будет в совершенно других началах".
Будучи, как и все иностранцы, чрезвычайно низкого мнения о русском
самодержавии и умственных способностях русского народа, как и все
иностранцы Шетарди думал, что разгромленная Петром I Россия не сможет
развиваться опираясь на начала своей культуры и неминуемо потеряет
побережье Балтийского моря.
При известии об успешности произведенного Елизаветой переворота,
французский статс-секретарь Амело писал в Вену, Кастеллани:
"Совершившийся в России переворот знаменует последний предел величия
России. Так как новая Императрица намерена не назначать иностранцев на
высшие должности, то Россия, предоставленная самой себе, неминуемо
обратится в свое прежнее ничтожество".
Только после долгой, упорной борьбы канцлеру Бестужеву-Рюмину
удалось добиться отозвания барона Мардефельда, Шетарди и Лестока и
постепенно добиться такого положения, что иностранные послы признали за
русским канцлером право преследовать во внешней и внутренней политике чисто
русские интересы.
XVII. СМЕНА НЕМЕЦКОГО ЧУЖЕБЕСИЯ - ЧУЖЕБЕСИЕМ ФРАНЦУЗСКИМ
Елизавета по своим привычкам была русской женщиной, любила ходить в
церковь, щедро жертвовала на разоренные ее отцом церкви и монастыри.
Нажим на православную церковь при ней начинает понемногу слабеть. В
произнесенной проповеди ректор Московской Духовной Академии, Архимандрит
Кирилл Флоринский, например, так характеризовал наступившее после смерти
Петра I "освежение":
"...Мы отягчены всеми надругательствами, страждуще гонимы, гонимы и
мучимы, мучимы и вяжемы, вяжемы и уязвлены, отечества и правоверия лишаемы,
дремлюще, благовоннолиственного сего видехом древа. Древо сие человекоядцы,
птицы Остерман и Миних со своим стадищем начали было сеющи и терзати: обаче
мы дремлюще не видехом, ниже чувствовахом доколе же сие сольное семя нас
непригласи спящих; доколе дремлюще? - доколе страдати имате?"
Елизавета приказала вернуть из тюрем и ссылки и других пострадавших
духовных лиц. Первую роль в Синоде начинает играть Архиерей Амвросий.
Некоторым монастырям возвращаются отобранные у них угодья.
В отношении раскольников Елизавета идет по ошибочному пути своих
предшественников... При Елизавете был подтвержден указ Петра I о том, чтобы
раскольники ходили в особых платьях, о взимании штрафа за ношение бороды,
увеличенном налоге и т. д.
Местные власти, как и раньше сжигают скиты, сопротивляющихся
разгрому скитов старообрядцев расстреливают, путем грубых насилий, светские
и духовные власти заставляют старообрядцев насильно отказываться от веры
предков.
Пошла по ложному пути своего отца Елизавета и в вопросе управления
церковью. Архиереи Амвросий Юшкевич и Арсений Мацкевич подали ей просьбу о
восстановлении патриаршества. Елизавета отказала. Взгляд на церковь, как на
послушное орудие в руках государства остается в силе. В монастыри, как и
при Петре I, продолжают посылаться сумасшедшие, малолетние преступники и
отставные солдаты. То есть монастыри продолжают оставаться домами
сумасшедших, домами инвалидов и колониями для малолетних преступников.
Елизавета мало интересовалась государственными делами. "Когда она, с
великим трудом решившись на переворот, получила престол, в ней развилось
властолюбие, но не выросло желание трудиться над делами, узнать положение
государства и самой деятельно руководить правлением." (33)
При Елизавете террор против русских и всего русского ослабел, но
обожавшая своего отца, она не думала вернуться на путь строительства жизни
в духе исконных русских традиций. Елизавету, по словам Платонова окружали
люди, "которые не совсем умели, хотя и хотели, точно восстановить порядок
Петра Великого".
"Елизаветинский Сенат не стремился в управлений государством ни к
каким крупным преобразованиям и не задавался никакими широкими проектами,
ограничивались частными мерами по различным управления." (34)
Поэтому и в государственном строительстве и в церкви, и в культурном
развитии, продолжали действовать чуждые идеи, заложенные Петром I. Надежды
народа на прекращение чужебесия высших кругов общества не оправдались.
Изменилось только направление чужебесия.
После восшествия на престол Елизаветы, немецкое влияние сменяется
французским.
Приобретя французский характер, чужебесие приобрело только больший
размах и большую заразительность. Ведь центром европейского атеизма и
рационализма была именно Франция, в которой темные силы масонства
лихорадочно подготавливали так называемую "Великую" французскую революцию.
"Раз пробужденная любознательность требовала себе удовлетворения
быть может даже с большей настойчивостью, чем в наше время, и жадно
бросалась на всякую умственную пишу. Бесчисленное множество сочинений
разного рода переводилось, печаталось и переписывалось людьми всякого
звания. Все, что было тогда сколько-нибудь замечательного в числе
произведений современной французской или немецкой литературы можно смело
искать в русском переводе. Болотов, переводивший какое-то немецкое
произведение в лагере, накануне битвы, и притом без всякой мысли об
издании, может служить лучшим образчиком этих любопытных людей прошлого
(XVIII) столетия." (35)
В. В. Зеньковский в своей любопытной книге "Русские мыслители и
Европа", пишет - XVIII век дает нам картину такого увлечения Западом, что с
полным правом можно говорить, что русская душа попала в "плен" к Западу.
Еще первое поколение молодых людей, отправляемых заграницу оставалось чуждо
Западу, но уже второе, вкусив его жизни, почти не захотело возвращаться на
родину: уже тогда в сущности могла быть пущена в ход фраза, принадлежавшая
Иванушке (в "Бригадире" Фонвизина):
УТело мое родилось в России, но дух мой принадлежит короне
французской". По мере расширения знаний в Европе, по мере роста
просвещения, культ запада не только не ослабевал, а становился все глубже и
влиятельнее".
В подтверждение правильности высказанного им выше мнения,
Зеньковский ссылается на книгу А. Веселовского "Западное влияние в новой
русской литературе", которым с свойственной им поразительной эрудицией,
приведены многочисленные примеры духовной зависимости от Европы многих
видных деятелей новой русской литературы.
"В царствование Елизаветы воспиталось целое поколение этих
поклонников философии, которые выступили на историческое поприще во второй
половине XVIII века, известной под именем философского века. Средоточием
этих новых людей был тогда, так называемый Молодой двор наследника престола
Петра Федоровича." (36)
"Душой образованного кружка при этом дворе была супруга Наследника
Екатерина Алексеевна, с другом своим княгиней Дашковой: та и другая были
воспитаны во французском духе и с самых молодых лет пропитались идеями
Беля, Монтескье, Вольтера и других французских знаменитостей." (37)
"За исключением немногих лиц, получивших более или менее солидное
образование, на самом деле понимать философские идеи, русское дворянство
отличалось очень недальним образованием: но большей части оно училось у
разных французских проходимцев гувернеров, бывших в своем отечестве
кучерами, поварами, парикмахерами, круглых невежд, которые ничего не могли
сообщить своим питомцам, кроме презрения ко всему русскому и своего
собственного и умственного и нравственного развращения." (38)
Побывав за границей владелец "Крещенной Собственности" заканчивал
порчу своей души и по выражению Сумарокова, превращался "из напудренного
человека в напудренную скотину".
Философские идеи большинству были известны только понаслышке, только
с чужих слов. Все свое хулилось, все иноземное было предметом преклонения.
Все невежды старались прослыть философами и атеистами, как позже, после
появления интеллигенции, старались заслужить самый высший чин - чин
"критически-мыслящей личности", передачей души какой-нибудь новомодной
европейской философии.
"Вольнодумство широко распространилось в русском елизаветинском
обществе, начиная с обеих столиц и кончая глухими провинциями. Больше всего
им было заражено дворянство и особенно высший свет Петербурга. Отсюда оно
проникло в низшие классы чиновников, даже купцов, мещан и прислуги. Кто не
"вольтерьянствовал" (вольнодумствовал), тот считался отсталым и
необразованным.
Молодежь - ученики гимназий и университета - принялись искать
свежего материала для переводов в популярных произведениях заграничной
литературы. Переводились книги не только по заказу и для денег, но и просто
из интереса к литературной работе. Больше всего, конечно, переводилось
романов, но переводились и книги иного, более серьезного содержания." (39)
Н. Иванов правильно подчеркивает в своей книга "От Петра до наших
дней", что чужеродные начала, внесенные Петром I в русскую стихию,
продолжали развиваться в высших слоях русского общества и при его дочери,
захватывая все новые слои и спускаясь в средние слои общества.
Масонские идеи, вбитые Петром в русские головы, не умерли. Они были
подхвачены Феофаном Прокоповичем, Татищевым и Кантемиром, развиты и
углублены высшими слоями общества Елизаветинской эпохи".
Автор "Руководства по истории русской Церкви" А. Доброклонский, дает
масонствующей французской философии следующую характеристику:
"То была философия рационализма, натурализма и материализма,
пагубная для религии так же, как для нравственности и общественного строя.
В лице своих представителей оно или совсем отвергало христианство,
проповедуя деизм (Вольтер), или признавало за ним только политическое
(Монтескье) и нравственное (Руссо) значение, не признавая вполне его
догматического учения. отрицая веру в чудеса, откровение, божественность
Христа и т. д.; в лице многих представителей не хотели ничего знать, кроме
материи и ее движения (Гольбах и др.); вместо христианской морали,
основанной на любви и самоотвержении, проповедовали или одно себялюбие
(Гельвециус) с чувственными наслаждениями (Ла-Метри) или деятельность
согласную с природой человека (Руссо); зло осмеивала духовенство, как
невежественное сословие, препятствующее успехам цивилизации, ненавидела
монашество с его подвигами воздержания; требовала полной терпимости для
всякого рода религии".
В России также, как и в Западной Европе, явилась мода на эту
философию. В царствование Елизаветы Петровны уже воспиталось целое
поколение ее почитателей. К ним принадлежали такие высокопоставленные лица.
как граф М. Воронцов и Шувалов, кн. Дашкова и супруга наследника престола
Екатерина Алексеевна.
Эта философия имела успех, как среди русских масонов, так и среди
европеизировавшихся слоев высшего русского общества.
В конце царствования Елизаветы, под влиянием этой философии
воспиталось уже целое поколение русских европейцев.
Русский либеральный критик, значит западник, Овсяник-Куликовский был
вынужден признать, что "всякая денационализация ослабляет умственную силу
личности" и что "в XVIII столетии в великосветской среде, где усвоение
французской духовной культуры было зачастую слишком поверхностным, а своей
русской совсем не было, в результате выходили какие-то национальные
выродки, лишенные моральной и интеллектуальной устойчивости". А потом
прогрессивно настроенные писатели выдавали этих национальных выродков,
результат проделанной Петром антинациональной революции, за результаты
уродливой русской культуры.
XVIII. ХАРАКТЕР РУССКОГО МАСОНСТВА В ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ЕГО РАЗВИТИЯ
"...При императрице Елизавете, - сообщает в своей записке о русском
масонстве известный впоследствии масонский деятель Бобер, - масонство
начало было распространяться в России, но члены его так опасались за себя и
за свое хорошее дело, что собирались только изредка и совершенно
втихомолку, и не в обыкновенном помещении, а иногда на чердаке отдаленного
большого дома".
Но это были необоснованные опасения. Дочь Петра Первого и не думала
их преследовать. Масоном был фаворит самой Императрицы Ив. Ив. Шувалов.
Духовным наставником И. И. Шувалова был работавший у него секретарем Генрих
Чуди, член масонской ложи Шотландской системы. Имея такого покровителя
русские масоны могли действовать совершенно спокойно. Так же, как и
вольтерьянцы. А вольтерьянцы, это переходное звено к масонам, также имели
высоких покровителей. Центр русского вольтерьянства находился в Малом
дворе. Идейным руководителем этого центра являлась супруга наследника
русского престола Екатерина, будущая императрица-"философ", известная в
русской историографии под именем "Екатерины Великой".
Духовная обстановка для распространения масонства складывалась самая
благоприятная и оно в царствование дочери Петра I начинает быстро
развиваться.
В 1747 г. Н. Головни, находившийся на дипломатической службе в
Пруссии и заподозренный в шпионаже в пользу Прусского короля, признался
допрашивавшему его А.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167