Чужой между своими, он старался стать
своим между чужими, был в европейском обществе каким-то приемышем. В Европе
на него смотрели, как на переодетого татарина, а дома видели в нем
родившегося в России француза" (В. Ключевский).
IX
Радищев, которого интеллигенты признают родоначальником Ордена был
масоном. "Таинственность их бесед, - пишет Пушкин в статье о Радищеве, -
воспламенила его воображение". Результатом этого "воспламенения" было
"Путешествие из Петербурга в Москву" по определению Пушкина "сатирическое
воззвание к возмущению".
Ближайшие предшественники интеллигенции, наиболее выдающиеся
идеологи и вожди декабристов, также были масонами. Когда русские войска,
после изгнания Наполеона пошли в Европу, многие из декабристов вступили во
французские и немецкие ложи. Масонка Соколовская в книге "Русское
масонство" сообщает, что "в 1813 году берлинской ложей "Трех Глобусов" была
основана военная ложа "Железного Креста" для прусских и русских офицеров
при главной армии союзников". Также известно, что 4 мая 1814 года в честь
возвращения короля "Людовика Желанного" в ложе La Pafaite Union в Париже
присутствовали масоны английские, русские и всех наций. В 1817 году в
Мобеусе била основана ложа "Георгия Победоносца", в которой участвовало 35
русских офицеров и три француза, которые очевидно являлись руководителями,
ибо занимали первенствующие должности. (Haumant, Culture Fraincaise en
Russies, 322)
"Когда пробил последний час пребывания во Франции, - читаем в
"Записке декабриста" изданной в Лейпциге в 1870 году, - цвет офицеров
гвардейского корпуса вернулся домой с намерением пересадить Францию в
Россию. Так образовались в большей части лучших полков масонские ложи с
чисто политическим оттенком". После запрещения масонства, декабристы,
используя конспиративный опыт масонства и связи по масонской линии, создают
тайные революционные общества. Цель этих обществ та же самая, которая была
и у масонских военных лож, существовавший в полках - "пересадить Францию в
Россию", то есть совершить в России революционный переворот.
В книге "Идеалы и действительность в русской литературе" анархист
кн. Кропоткин утверждает, что "несмотря на правительственные преследования
и мистические христиане и масоны (некоторые ложи следовали учению
Розенкрейцеров) оказали глубокое влияние на умственную жизнь России".
В. Зеньковский в первом томе "Истории Русской Философии", что
"русское масонство XVIII и начала XIX веков сыграло громадную роль в
духовной мобилизации творческих сил России. С одной стороны, оно привлекало
к себе людей, искавших противовеса атеистическим течениям XVIII века, и
было в этом смысле выражением религиозных запросов русских людей этого
времени. (Вернее: сказать оно ловило своей мнимой религиозностью в свои
сети отошедших от Православия русских европейцев. - Б. Б.). С другой
стороны, масонство, увлекая своим идеализмом и благородными мечтами о
служении человечеству, само было явлением внецерковной религиозности,
свободной от всякого церковного авторитета. С одной стороны, масонство
уводило от "вольтерьянства" (мнимо - Б. Б.), а с другой стороны - от
Церкви: (это основная цель. - Б. Б.) именно поэтому масонство на Руси
служило основному процессу секуляризации, происходившему в XVIII веке в
России".( Т. I, стр. 105).
В "Русской идее" Н. Бердяев утверждает, что духовное значение
масонства на европеизировавшиеся слои общества "было огромно. Первые
масонские ложи возникли еще в 1731-32 гг. Лучшие русские люди были
масонами. Первоначальная русская литература имела связь с масонством.
Масонство было первой свободной самоорганизацией общества в России, только
оно и не было навязано сверху властью". "В масонстве произошла формация
русской культурной души, оно вырабатывало нравственный идеал личности.
Православие было, конечно, более глубоким влиянием на души русских людей,
но в масонстве образовались культурные души петровской эпохи и
противопоставлялись деспотизму власти и обскурантизму... В масонской
атмосфере происходило духовное пробуждение...
Наиболее философским масоном был Шварц, он был, может быть, первым в
России философствующим человеком. Шварц имел философское образование. Он в
отличие от Новикова интересовался оккультными науками и считал себя
розенкрейцером".
"Масон Новиков был главным деятелем русского просвещения XVIII
века". "Первым культурным свободолюбивым человеком был масон и декабрист,
но он не был еще самостоятельно мыслящим... Декабристы прошли через
масонские ложи. Пестель был масон. Н. Тургенев был. масоном и даже
сочувствовал иллюминатству Вейсгаупта, то есть самой левой форме
масонства... Кроме масонских лож, Россия была покрыта тайными обществами,
подготовлявшими политический переворот... Пестеля можно считать первым
русским социалистом; социализм его был, конечно, аграрным. Он -
предшественник революционных движений и русской интеллигенции... Масоны и
декабристы подготовляют появление русской интеллигенции XIX века, которую
на Западе плохо понимают, смешивая ее с тем, что там называют
intellectuels. Но сами масоны и декабристы, родовитые русские дворяне, не
были еще типичными интеллигентами и имели лишь некоторые черты,
предваряющие явление интеллигенции".
X
Лучшие, наиболее патриотически настроенные декабристы, как С.
Волконский, как М. И. Муравьев-Апостол, после разгрома заговора
декабристов, поняли какой опасностью он грозил России в случае
осуществления и осуждали его. Муравьев-Апостол признавался, что "всегда
благодарит Бога за неудачу 14 декабря" и говорил, что по идеям это было не
русское движение. Когда однажды в годовщину восстания декабристов, члены
Ордена Р. И. преподнесли ему, как одному из последних декабристов, лавровый
венок, он страшно рассердился и заявил:
"В этот день надо плакать и молиться, а не праздновать".
Но организаторы Ордена Р. И. и их последователи сделали из
масонов-декабристов политических Кумиров. "Мы мечтали о том, - пишет А.
Герцен, - как начать новый союз по образцу декабристов". Декабристы создали
свои тайные политические союзы по масонским идейным и организационным
образцам. Поэтому и все, кто создавал новые политические союзы по образцам
декабристов, фактически создавали их по образцам масонства.
Русские университеты, как и многие другие высшие учебные заведения
России, давно уже были превращены русскими масонами в центры масонской
революционной пропаганды. Бывший масон Жозеф де Местр еще при жизни
Александра I предсказал, что Россию погубит "Пугачев, который выйдет из
Университета". Вспоминая ученье в университете Герцен пишет: "Мы были
уверены, что из этой аудитории выйдет та фаланга, которая пойдет вслед за
Пестелем и Рылеевым, и что мы будем в ней".
А друг Герцена Огарев пишет в "Исповеди лишнего человека":
Я помню комнату аршинов пять,
Кровать да стул, да стол с свечею
сальной...
И тут втроем мы, дети декабристов
И мира нового ученики, ученики Фурье и
Сен-Симона..
Мы поклялись, что посвятим всю жизнь
Народу и его освобожденью,
Основою положим социализм.
И, чтоб достичь священной нашей цели,
Мы общество должны составить втайне...
Предсказание Жозефа де Местр к несчастью для России исполнилось.
Герцен, Бакунин, Белинский создатели масонствующего Ордена Р. И. и были
"Пугачевыми из университета". Основатели Ордена в идейном отношении шли за
масонами. Это проглядывает во всем и в симпатии масонским идеям, масонским
символам, в следовании масонской тактике и стратегии. Масон-декабрист
Рылеев называет свой журнал именем ложи масонов-иллюминатов - "Полярной
Звездой". Когда Герцен начинает издавать в Лондоне журнал он, тоже называет
его... "Полярная Звезда". Еще более откровенно выражает свою симпатию к
масонству Герцен, вместе с Огаревым, в приветственном письме к декабристу
Н. Тургеневу, члену самого революционного масонского ордена Иллюминатов
(см. стр. 199). Может быть, Герцен, Огарев, Бакунин и Белинский и не
состояли членами тайной русской или какой-нибудь иностранной ложи, но
исповедуя масонские идеалы, они были духовными учениками русского и
иностранного Братства Мистической Петли, как именуют свою организацию
масоны. Они добровольно захлестнули вокруг своей шеи идейную петлю
масонства и, с яростным фанатизмом, стремились набросить подобную же
идейную петлю на весь русский народ, что, в конце концов, и удалось сделать
их последователям.
XI
"Западная жизнь, - завидует член Ордена Андреевич в "Опыте философии
русской литературы", - переходила от одного "безумия" к другому: от
крестовых походов к грандиозной борьбе с чертом, с колдунами и ведьмами, к
религиозно-социальным революциям XIV-XVI веков. Безумие религиозного
фанатизма, упрямая и настойчивая борьба городов и сословий за свои права,
рыцарство, империя и папство в их сложных взаимных отношениях, наполняют
своим шумом историю Запада, обращая ее в процесс постоянного брожения".
Все эти безумия, фанатизм, религиозные перевороты и социальные
революции, процесс постоянного умственного брожения (подогреваемый все
время масонством. - Б. Б.), страшно нравится Андреевичу, и он с
негодованием пишет: "Наша история знает мало безумий, мало массовых
увлечений. Она не пережила ни одной умственной эпидемии, ни одного периода
окрашенного фанатизмом, ни одной идеи, которая заставила бы двигаться
массы. Даже в расколе и беспорядках Смутного времени русскому человеку не
удалось проснуться" (Андреевич. Опыт философии русской литературы. С. П.
1905 г. Стр. 127).
Умственные безумия и фанатизм появились на Руси только после того,
как Петр I постарался превратить Россию в нечто среднее между Голландией и
Германией, а русских превратить с помощью указов в европейцев. Эти идеи
приняли у Петра навязчивую форму и носили явный характер умственного
поветрия.
А увлечение масонством и вольтерьянством носили уже совсем
отчетливый характер умственной эпидемии.
Когда умственно нормальный человек знакомится с "идейными исканиями"
членов Ордена Р. И., он сразу по горло погружается в трясину философской и
политической патологии. От философских и политических теорий и политической
практики членов Ордена несет патологической атмосферой сумасшедшего дома, в
который навек заключены неизлечимые безумцы. "Вспоминая прошлое, - пишет в
"Бывшее и несбывшееся" Ф. Степун (т. I, стр. 62), - иной раз трудно
удержаться от мысли, что все наше революционное движение было каким-то
поветрием, сплошным бредом, не объяснимыми ни социально-политической
отсталостью русской жизни, ни особой чуткостью русской души к несчастьям
ближнего, а скорее всего поветрием, некоторой эпидемической болезнью
сознания, которая заражала и подкашивала всех, кто попадался ей на пути".
Порвав с Православием, члены Ордена Р. И., только недавно ушедшие
из-под власти религиозного просвещения, продолжали воспринимать всякую
идеологию религиозно, то есть догматически. Расставшись с церковной верой,
они создали себе суррогат ее в виде верований философских и политических. В
статье "Наша университетская наука" Писарев утверждал, что "Сильно развитая
любовь ведет к фанатизму, а сильный фанатизм есть безумие, мономания, идея
фикс". Такого рода фанатизмом, доходившего часто до настоящего
умопомешательства и обладали многие из Ордена. Бакунин признавался в своей
"Исповеди", что в его "природе была всегда любовь к фантастическому, к
необыкновенному, неслыханным приключениям, к предприятиям, открывающим
горизонт безграничный".
История русского западничества и история "идейных исканий" Ордена Р.
И. - беспрерывная цепь, сменяющих друг друга идейных эпидемий. После
запрещения масонства, увлечение масонством сменяется увлечением германской
идеалистической философией, которая усвоила многие идеи европейского
масонства. В тридцатых годах представители нарождающейся русской
интеллигенции увлекаются пантеистической философией Шеллинга. Затем
пантеистической же философией Гегеля, который смотрел на христианство, как
на временную форму раскрытия в человеческом сознании Абсолютной Идеи. В
сороковых годах начинается преклонение перед позитивной философией
Спенсера, Канта и Маркса, рассматривавших религиозное мировоззрение как уже
устаревшую форму умственного развития, которая сменится почитанием высшего
положительного познания.
Чтобы понять почему Гоголь так тревожился за судьбы России,
необходимо вспомнить духовную атмосферу первой половины девятнадцатого
века.
XII
Увлечение Гегелем в девятнадцатом веке было равно по силе увлечению
Вольтером в восемнадцатом. Духовная и душевная атмосфера русских
философских кружков сороковых годов - странная смесь: философских идей,
энтузиазма, романтизма и фантастики. Эпоху увлечения немецкой
идеалистической философией, по словам Д. И. Чижевского, автора исследования
"Гегель в России", изданного на немецком и русском языках, характеризует:
беспокойство, философская тоска, "анархия духа" и философская страсть, но
прежде всего - стремление к осмыслению мира, истории и человека, к
осмыслению всего конкретного. Но еще больше эпоху сороковых годов
характеризует духовная неуравновешенность - духовная истеричность,
увлечение философией, философский энтузиазм незаметно вырождавшийся в
философскую истерию".
"...Философские понятия распространялись у нас весьма сильно, -
писал Киреевский, - нет почти человека, который не говорил бы философскими
терминами, нет юноши, который не рассуждал бы о Гегеле, нет почти книги,
нет журнальной статьи, где незаметно было бы влияние немецкого мышления;
десятилетние мальчики говорят о конкретной объективности..."
"...Имя Гегеля, - вспоминает Фет, - до того стало популярным на
нашем верху, что сопровождавший временами нас в театр слуга Иван, выпивший
в этот вечер не в меру, крикнул при разъезде вместо: "коляску Григорьева" -
"коляску Гегеля!" С той поры в доме говорилось о том, как о Иване
Гегеле..." Этот комический эпизод очень верно передает атмосферу увлечения
Гегелем в России в сороковых годах. Можно было себе представить, сколько
было крику о Гегеле, если даже пьяный слуга кричит, чтобы подавали коляску
Гегелю.
"...Люди, любившие друг друга, расходились на целые недели, -
сообщает Герцен, - не согласившись в определении "перехватывающего духа",
принимали за обиду мнения об "Абсолютной личности и ее по себе бывшие". Все
ничтожнейшие брошюры, выходившие в Берлине и других губернских и уездных
городах немецкой философии, где только упоминалось о Гегеле, выписывались,
зачитывались до дыр, до пятен, до падения листов в несколько дней... как...
заплакали бы все эти забытые Вердеры, Маргейнеке, Михелете, Отто, Башке,
Шиллеры, Розенкранцы и сам Арнольд Руге, если бы они знали, какие побоища и
ратования возбудили они в Москве, между Маросейкой и Моховой, как их читали
и как их покупали"...
Увлечение Гегелем приняло форму общественной истерии, форму,
напоминавшую своей силой общественные истерии в Европе, в Средние века. "Я
гегелист, как он, как все", - высмеивал это увлечение немецким идеализмом,
Григорьев в своей пьесе "Два эгоизма".
Прав Чижевский, когда говорит, что душевную атмосферу русских
философских кружков можно назвать: энтузиастической, "эксхатологической",
"романтической" и "фантастической". Это была, действительно, фантастическая
эпоха. Новоявленные философы желали немедленно воплощать свои философские
идеалы в жизнь. И. С. Тургенев однажды несколько часов яростно спорил с
Белинским о бытии Божьем. Улучив минуту, он предложил прекратить временно
спор и идти поесть.
- Как, - закричал в возмущении Белинский, - мы еще не решили вопроса
о бытии Божьем, а вы хотите есть.
В. И. Оболенский после издания "Платоновых разговоров", целую неделю
играл на флейте без .. сапог. Друг Герцена Огарев, решивший жить "под
знаком Гегеля", решил подавлять все чувства любви: "я не должен поддаваться
любви, - пишет он, - моя любовь посвящена высшей универсальной любви... я
принесу свою настоящую любовь в жертву на алтарь всемирного чувства".
Неистовый Бакунин проповедовал философию Гегеля всем знакомым дамам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
своим между чужими, был в европейском обществе каким-то приемышем. В Европе
на него смотрели, как на переодетого татарина, а дома видели в нем
родившегося в России француза" (В. Ключевский).
IX
Радищев, которого интеллигенты признают родоначальником Ордена был
масоном. "Таинственность их бесед, - пишет Пушкин в статье о Радищеве, -
воспламенила его воображение". Результатом этого "воспламенения" было
"Путешествие из Петербурга в Москву" по определению Пушкина "сатирическое
воззвание к возмущению".
Ближайшие предшественники интеллигенции, наиболее выдающиеся
идеологи и вожди декабристов, также были масонами. Когда русские войска,
после изгнания Наполеона пошли в Европу, многие из декабристов вступили во
французские и немецкие ложи. Масонка Соколовская в книге "Русское
масонство" сообщает, что "в 1813 году берлинской ложей "Трех Глобусов" была
основана военная ложа "Железного Креста" для прусских и русских офицеров
при главной армии союзников". Также известно, что 4 мая 1814 года в честь
возвращения короля "Людовика Желанного" в ложе La Pafaite Union в Париже
присутствовали масоны английские, русские и всех наций. В 1817 году в
Мобеусе била основана ложа "Георгия Победоносца", в которой участвовало 35
русских офицеров и три француза, которые очевидно являлись руководителями,
ибо занимали первенствующие должности. (Haumant, Culture Fraincaise en
Russies, 322)
"Когда пробил последний час пребывания во Франции, - читаем в
"Записке декабриста" изданной в Лейпциге в 1870 году, - цвет офицеров
гвардейского корпуса вернулся домой с намерением пересадить Францию в
Россию. Так образовались в большей части лучших полков масонские ложи с
чисто политическим оттенком". После запрещения масонства, декабристы,
используя конспиративный опыт масонства и связи по масонской линии, создают
тайные революционные общества. Цель этих обществ та же самая, которая была
и у масонских военных лож, существовавший в полках - "пересадить Францию в
Россию", то есть совершить в России революционный переворот.
В книге "Идеалы и действительность в русской литературе" анархист
кн. Кропоткин утверждает, что "несмотря на правительственные преследования
и мистические христиане и масоны (некоторые ложи следовали учению
Розенкрейцеров) оказали глубокое влияние на умственную жизнь России".
В. Зеньковский в первом томе "Истории Русской Философии", что
"русское масонство XVIII и начала XIX веков сыграло громадную роль в
духовной мобилизации творческих сил России. С одной стороны, оно привлекало
к себе людей, искавших противовеса атеистическим течениям XVIII века, и
было в этом смысле выражением религиозных запросов русских людей этого
времени. (Вернее: сказать оно ловило своей мнимой религиозностью в свои
сети отошедших от Православия русских европейцев. - Б. Б.). С другой
стороны, масонство, увлекая своим идеализмом и благородными мечтами о
служении человечеству, само было явлением внецерковной религиозности,
свободной от всякого церковного авторитета. С одной стороны, масонство
уводило от "вольтерьянства" (мнимо - Б. Б.), а с другой стороны - от
Церкви: (это основная цель. - Б. Б.) именно поэтому масонство на Руси
служило основному процессу секуляризации, происходившему в XVIII веке в
России".( Т. I, стр. 105).
В "Русской идее" Н. Бердяев утверждает, что духовное значение
масонства на европеизировавшиеся слои общества "было огромно. Первые
масонские ложи возникли еще в 1731-32 гг. Лучшие русские люди были
масонами. Первоначальная русская литература имела связь с масонством.
Масонство было первой свободной самоорганизацией общества в России, только
оно и не было навязано сверху властью". "В масонстве произошла формация
русской культурной души, оно вырабатывало нравственный идеал личности.
Православие было, конечно, более глубоким влиянием на души русских людей,
но в масонстве образовались культурные души петровской эпохи и
противопоставлялись деспотизму власти и обскурантизму... В масонской
атмосфере происходило духовное пробуждение...
Наиболее философским масоном был Шварц, он был, может быть, первым в
России философствующим человеком. Шварц имел философское образование. Он в
отличие от Новикова интересовался оккультными науками и считал себя
розенкрейцером".
"Масон Новиков был главным деятелем русского просвещения XVIII
века". "Первым культурным свободолюбивым человеком был масон и декабрист,
но он не был еще самостоятельно мыслящим... Декабристы прошли через
масонские ложи. Пестель был масон. Н. Тургенев был. масоном и даже
сочувствовал иллюминатству Вейсгаупта, то есть самой левой форме
масонства... Кроме масонских лож, Россия была покрыта тайными обществами,
подготовлявшими политический переворот... Пестеля можно считать первым
русским социалистом; социализм его был, конечно, аграрным. Он -
предшественник революционных движений и русской интеллигенции... Масоны и
декабристы подготовляют появление русской интеллигенции XIX века, которую
на Западе плохо понимают, смешивая ее с тем, что там называют
intellectuels. Но сами масоны и декабристы, родовитые русские дворяне, не
были еще типичными интеллигентами и имели лишь некоторые черты,
предваряющие явление интеллигенции".
X
Лучшие, наиболее патриотически настроенные декабристы, как С.
Волконский, как М. И. Муравьев-Апостол, после разгрома заговора
декабристов, поняли какой опасностью он грозил России в случае
осуществления и осуждали его. Муравьев-Апостол признавался, что "всегда
благодарит Бога за неудачу 14 декабря" и говорил, что по идеям это было не
русское движение. Когда однажды в годовщину восстания декабристов, члены
Ордена Р. И. преподнесли ему, как одному из последних декабристов, лавровый
венок, он страшно рассердился и заявил:
"В этот день надо плакать и молиться, а не праздновать".
Но организаторы Ордена Р. И. и их последователи сделали из
масонов-декабристов политических Кумиров. "Мы мечтали о том, - пишет А.
Герцен, - как начать новый союз по образцу декабристов". Декабристы создали
свои тайные политические союзы по масонским идейным и организационным
образцам. Поэтому и все, кто создавал новые политические союзы по образцам
декабристов, фактически создавали их по образцам масонства.
Русские университеты, как и многие другие высшие учебные заведения
России, давно уже были превращены русскими масонами в центры масонской
революционной пропаганды. Бывший масон Жозеф де Местр еще при жизни
Александра I предсказал, что Россию погубит "Пугачев, который выйдет из
Университета". Вспоминая ученье в университете Герцен пишет: "Мы были
уверены, что из этой аудитории выйдет та фаланга, которая пойдет вслед за
Пестелем и Рылеевым, и что мы будем в ней".
А друг Герцена Огарев пишет в "Исповеди лишнего человека":
Я помню комнату аршинов пять,
Кровать да стул, да стол с свечею
сальной...
И тут втроем мы, дети декабристов
И мира нового ученики, ученики Фурье и
Сен-Симона..
Мы поклялись, что посвятим всю жизнь
Народу и его освобожденью,
Основою положим социализм.
И, чтоб достичь священной нашей цели,
Мы общество должны составить втайне...
Предсказание Жозефа де Местр к несчастью для России исполнилось.
Герцен, Бакунин, Белинский создатели масонствующего Ордена Р. И. и были
"Пугачевыми из университета". Основатели Ордена в идейном отношении шли за
масонами. Это проглядывает во всем и в симпатии масонским идеям, масонским
символам, в следовании масонской тактике и стратегии. Масон-декабрист
Рылеев называет свой журнал именем ложи масонов-иллюминатов - "Полярной
Звездой". Когда Герцен начинает издавать в Лондоне журнал он, тоже называет
его... "Полярная Звезда". Еще более откровенно выражает свою симпатию к
масонству Герцен, вместе с Огаревым, в приветственном письме к декабристу
Н. Тургеневу, члену самого революционного масонского ордена Иллюминатов
(см. стр. 199). Может быть, Герцен, Огарев, Бакунин и Белинский и не
состояли членами тайной русской или какой-нибудь иностранной ложи, но
исповедуя масонские идеалы, они были духовными учениками русского и
иностранного Братства Мистической Петли, как именуют свою организацию
масоны. Они добровольно захлестнули вокруг своей шеи идейную петлю
масонства и, с яростным фанатизмом, стремились набросить подобную же
идейную петлю на весь русский народ, что, в конце концов, и удалось сделать
их последователям.
XI
"Западная жизнь, - завидует член Ордена Андреевич в "Опыте философии
русской литературы", - переходила от одного "безумия" к другому: от
крестовых походов к грандиозной борьбе с чертом, с колдунами и ведьмами, к
религиозно-социальным революциям XIV-XVI веков. Безумие религиозного
фанатизма, упрямая и настойчивая борьба городов и сословий за свои права,
рыцарство, империя и папство в их сложных взаимных отношениях, наполняют
своим шумом историю Запада, обращая ее в процесс постоянного брожения".
Все эти безумия, фанатизм, религиозные перевороты и социальные
революции, процесс постоянного умственного брожения (подогреваемый все
время масонством. - Б. Б.), страшно нравится Андреевичу, и он с
негодованием пишет: "Наша история знает мало безумий, мало массовых
увлечений. Она не пережила ни одной умственной эпидемии, ни одного периода
окрашенного фанатизмом, ни одной идеи, которая заставила бы двигаться
массы. Даже в расколе и беспорядках Смутного времени русскому человеку не
удалось проснуться" (Андреевич. Опыт философии русской литературы. С. П.
1905 г. Стр. 127).
Умственные безумия и фанатизм появились на Руси только после того,
как Петр I постарался превратить Россию в нечто среднее между Голландией и
Германией, а русских превратить с помощью указов в европейцев. Эти идеи
приняли у Петра навязчивую форму и носили явный характер умственного
поветрия.
А увлечение масонством и вольтерьянством носили уже совсем
отчетливый характер умственной эпидемии.
Когда умственно нормальный человек знакомится с "идейными исканиями"
членов Ордена Р. И., он сразу по горло погружается в трясину философской и
политической патологии. От философских и политических теорий и политической
практики членов Ордена несет патологической атмосферой сумасшедшего дома, в
который навек заключены неизлечимые безумцы. "Вспоминая прошлое, - пишет в
"Бывшее и несбывшееся" Ф. Степун (т. I, стр. 62), - иной раз трудно
удержаться от мысли, что все наше революционное движение было каким-то
поветрием, сплошным бредом, не объяснимыми ни социально-политической
отсталостью русской жизни, ни особой чуткостью русской души к несчастьям
ближнего, а скорее всего поветрием, некоторой эпидемической болезнью
сознания, которая заражала и подкашивала всех, кто попадался ей на пути".
Порвав с Православием, члены Ордена Р. И., только недавно ушедшие
из-под власти религиозного просвещения, продолжали воспринимать всякую
идеологию религиозно, то есть догматически. Расставшись с церковной верой,
они создали себе суррогат ее в виде верований философских и политических. В
статье "Наша университетская наука" Писарев утверждал, что "Сильно развитая
любовь ведет к фанатизму, а сильный фанатизм есть безумие, мономания, идея
фикс". Такого рода фанатизмом, доходившего часто до настоящего
умопомешательства и обладали многие из Ордена. Бакунин признавался в своей
"Исповеди", что в его "природе была всегда любовь к фантастическому, к
необыкновенному, неслыханным приключениям, к предприятиям, открывающим
горизонт безграничный".
История русского западничества и история "идейных исканий" Ордена Р.
И. - беспрерывная цепь, сменяющих друг друга идейных эпидемий. После
запрещения масонства, увлечение масонством сменяется увлечением германской
идеалистической философией, которая усвоила многие идеи европейского
масонства. В тридцатых годах представители нарождающейся русской
интеллигенции увлекаются пантеистической философией Шеллинга. Затем
пантеистической же философией Гегеля, который смотрел на христианство, как
на временную форму раскрытия в человеческом сознании Абсолютной Идеи. В
сороковых годах начинается преклонение перед позитивной философией
Спенсера, Канта и Маркса, рассматривавших религиозное мировоззрение как уже
устаревшую форму умственного развития, которая сменится почитанием высшего
положительного познания.
Чтобы понять почему Гоголь так тревожился за судьбы России,
необходимо вспомнить духовную атмосферу первой половины девятнадцатого
века.
XII
Увлечение Гегелем в девятнадцатом веке было равно по силе увлечению
Вольтером в восемнадцатом. Духовная и душевная атмосфера русских
философских кружков сороковых годов - странная смесь: философских идей,
энтузиазма, романтизма и фантастики. Эпоху увлечения немецкой
идеалистической философией, по словам Д. И. Чижевского, автора исследования
"Гегель в России", изданного на немецком и русском языках, характеризует:
беспокойство, философская тоска, "анархия духа" и философская страсть, но
прежде всего - стремление к осмыслению мира, истории и человека, к
осмыслению всего конкретного. Но еще больше эпоху сороковых годов
характеризует духовная неуравновешенность - духовная истеричность,
увлечение философией, философский энтузиазм незаметно вырождавшийся в
философскую истерию".
"...Философские понятия распространялись у нас весьма сильно, -
писал Киреевский, - нет почти человека, который не говорил бы философскими
терминами, нет юноши, который не рассуждал бы о Гегеле, нет почти книги,
нет журнальной статьи, где незаметно было бы влияние немецкого мышления;
десятилетние мальчики говорят о конкретной объективности..."
"...Имя Гегеля, - вспоминает Фет, - до того стало популярным на
нашем верху, что сопровождавший временами нас в театр слуга Иван, выпивший
в этот вечер не в меру, крикнул при разъезде вместо: "коляску Григорьева" -
"коляску Гегеля!" С той поры в доме говорилось о том, как о Иване
Гегеле..." Этот комический эпизод очень верно передает атмосферу увлечения
Гегелем в России в сороковых годах. Можно было себе представить, сколько
было крику о Гегеле, если даже пьяный слуга кричит, чтобы подавали коляску
Гегелю.
"...Люди, любившие друг друга, расходились на целые недели, -
сообщает Герцен, - не согласившись в определении "перехватывающего духа",
принимали за обиду мнения об "Абсолютной личности и ее по себе бывшие". Все
ничтожнейшие брошюры, выходившие в Берлине и других губернских и уездных
городах немецкой философии, где только упоминалось о Гегеле, выписывались,
зачитывались до дыр, до пятен, до падения листов в несколько дней... как...
заплакали бы все эти забытые Вердеры, Маргейнеке, Михелете, Отто, Башке,
Шиллеры, Розенкранцы и сам Арнольд Руге, если бы они знали, какие побоища и
ратования возбудили они в Москве, между Маросейкой и Моховой, как их читали
и как их покупали"...
Увлечение Гегелем приняло форму общественной истерии, форму,
напоминавшую своей силой общественные истерии в Европе, в Средние века. "Я
гегелист, как он, как все", - высмеивал это увлечение немецким идеализмом,
Григорьев в своей пьесе "Два эгоизма".
Прав Чижевский, когда говорит, что душевную атмосферу русских
философских кружков можно назвать: энтузиастической, "эксхатологической",
"романтической" и "фантастической". Это была, действительно, фантастическая
эпоха. Новоявленные философы желали немедленно воплощать свои философские
идеалы в жизнь. И. С. Тургенев однажды несколько часов яростно спорил с
Белинским о бытии Божьем. Улучив минуту, он предложил прекратить временно
спор и идти поесть.
- Как, - закричал в возмущении Белинский, - мы еще не решили вопроса
о бытии Божьем, а вы хотите есть.
В. И. Оболенский после издания "Платоновых разговоров", целую неделю
играл на флейте без .. сапог. Друг Герцена Огарев, решивший жить "под
знаком Гегеля", решил подавлять все чувства любви: "я не должен поддаваться
любви, - пишет он, - моя любовь посвящена высшей универсальной любви... я
принесу свою настоящую любовь в жертву на алтарь всемирного чувства".
Неистовый Бакунин проповедовал философию Гегеля всем знакомым дамам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167