Казалось, смерть такого ничтожного человека не должна была сделать
никакого переворота в течении дел. Но такова бедность России в государственных
людях, что и Кочубея некем заменить".
Недостаток людей заставил Николая I использовать и бывшего масона
Сперанского, которого декабристы прочили в президенты русской республики после
убийства всех Романовых. Сперанскому было поручено такое важное дело, как
составление Кодекса действовавших в России законов. Сперанскому Николай I не
доверял. Главой II Отделения Собственной Его Величества Канцелярии был назначен
Балугьянский, которому однажды Николай I заявил, чтобы он не спускал глаз с
Сперанского:
"— Смотри же, чтобы он не наделал таких проказ, как в 1810 году, ты у
меня будешь за него в ответе".
Назначение бывших масонов на высшие государственные посты не было
результатом непредусмотрительности Николая I. Во-первых, как мы указывали, ему
не из кого было выбирать, приходилось пользоваться теми людьми, которые имели
опыт управления государством, а во-вторых, во времена Николая I считалось
достаточным, если люди дадут клятву не состоять больше в обществах признанных
правительством вредными для государства. В "просвещенные, демократические
времена" Ленина и Сталина всем масонам, конечно, сразу бы оторвали головы. Но во
времена "деспота" Николая I, подобные "политические меры" не было принято
осуществлять.
Не все масоны, конечно, честно исполняли данную клятву и перестали вести
работу в интересах масонства. Часть масонов дав подписку, что они выходят из
масонских лож и впредь не будет состоять ни в каких тайных обществах, продолжали
состоять членами существовавших нелегально масонских лож, как это доказывает
секретная директива Великой Провинциальной Ложи, разосланная тайным масонским
ложам в сентябре 1827 года, спустя год после запрещения масонства в России.
Те же из масонов, которые на самом деле порвали связь с масонством не
были, конечно, в силах мгновенно изменить свое мировоззрение. Перестав быть
масонами формально, они еще долго, а другие навсегда, оставались приверженцами
идей пущенных в обращение масонством. Дать подписку о выходе из масонской ложи —
это одно, а перестать так мыслить, как привык мыслить долгие годы — совсем
другое. Встречаясь друг с другом, члены запрещенных масонских лож, как и раньше
видели друг в друге политических единомышленников и при случае всегда были
готовы оказать поддержку друг другу.
На первый взгляд русское масонство производило впечатление потухшего
костра, но это было обманчивое впечатление. Духовная зараза усиленно
внедрявшаяся а течение 85-ти лет не могла исчезнуть легко и бесследно.

III

Имели ли политические салоны Кочубея, Хитрово-Фикельмон и Нессельроде
какое-нибудь отношение к недавно запрещенному масонству? Не могли не иметь,
поскольку большинство знатных фамилий Петербурга уже несколько поколений были
масонами. Кочубей, начиная с дней юности, был масоном. Хитрово — дочь Кутузова,
масона высоких степеней, с детства вращалась в масонской среде и была знакома с
многими масонами. Политический салон жены министра иностранных дел Нессельроде
тоже был местом встреч бывших масонов аристократов. Вел. Кн. Михаил Павлович
называл графиню Нессельроде "Господин Робеспьер".
У графини Нессельроде в дом по-русски говорить не полагалось. "Дом
русского министра иностранных дел был центром, так называемой, немецкой
придворной партии, к которой причисляли и Бенкендорфа, тоже приятеля обоих
Нессельроде. Для этих людей иностранец Геккерн был свой человек, а Пушкин был
чужой" (Тыркова-Вильямс. Жизнь Пушкина, II, страница 407).
Дадим общую оценку указанных трех важнейших политических салонов
Петербурга устами современников, принадлежавших к высшему свету Петербурга. Кн.
Лобанов-Ростовский в своих записках называет, что высший свет "ханжеское
общество людей мнивших себя русской аристократией". Внучка Кутузова Д. М.
Фикельмон писала Вяземскому: "...я ненавижу это суетное, легкомысленное,
несправедливое, равнодушное создание, которое называют обществом ... Оно так
тяготеет над нами, его глухое влияние так могуче, "что оно немедля
перерабатывает нас в общую форму... мы пляшем мазурку на все революционные арии
последнего времени". Дореволюционная историография и дореволюционное
литературоведение старалось представить дело так, что русское масонство не
оказало на политические судьбы России никакого внимания. Но это, конечно, не
так.
Перед историком, заинтересовавшимся этими вопросами откроются многие
неожиданные тайны, так долго и тщательно скрываемые. Очень скоро у него,
например, возникнет подозрение, а не являются ли великосветские салоны, после
запрещения масонства в 1826 году, тайными масонскими ложами. Политическая
направленность этих салонов, по своему характеру была явно масонской. По
свидетельству Фикельмон члены этих салонов плясали "мазурку на все революционные
арии последнего времени". Гр. Нессельроде была прозвана характерным именем
"Господин Робеспьер".
Существование тайных масонских лож — самое обычное дело для масонской
тактики. По признанию самих масонов, известно, что после запрещения масонства в
России, масоны создали тайные ложи. "Но ревностные братья, — писала незадолго до
первой мировой войны, масонка Соколовская в своей книге "Русское масонство"
(стр. 21), — не переставали собираться тайно. Сохранился документ от 10 сентября
1827 года, свидетельствующий, что после запрещения масонских лож, братья
сплотились ЕЩЕ ТЕСНЕЕ, сделав предусмотрительное постановление о приеме впредь
новых братьев с большею осторожностью. Документ сохранил нам решение масонов,
ввести строгое подчинение масонской иерархии и обязать членов присягою о
невыдаче не только цели собрания, но и их участников. Уголовные дела,
возникавшие после запрещения масонства, СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ О ПРОДОЛЖАВШЕЙСЯ
МАСОНСКОЙ ПРОПАГАНДЕ". "Даже будучи в ссылке, — пишет в "Тайной силе масонства"
А. Селянинов, — декабристские масоны не прекращали своих революционных связей.
Они находились в переписке с известным уже нам масоном — евреем Пиколо Тигром".
Вспомним исторический роман Писемского "Масоны", в котором он изображает
подпольную деятельность масонов в 1835-36 годах. "Масоны" — плод серьезного
изучения Писемским тайной деятельности масонства в сороковых годах, т.е. десять
лет спустя после запрещения.
Многое из описанного в романе Писемский не только слышал от своих
родственников масонов, и их друзей масонов, но кое-что мог наблюдать сам. В
1835-36 г. г. — во время описываемое в романе, ему было уже 13-14 лет. Кроме
того, Писемский специально изучал материалы описывающие деятельность масонства в
средине сороковых годов. "В настоящее время, — писал Писемский в декабре 1878
года переводчику своих произведений на французский язык, их нет в России ни
одного, — но в моем еще детстве и даже отрочестве я лично знал их многих, из
которых некоторые были весьма близкими нам родственниками: но этого знакомства,
конечно, было недостаточно, чтобы приняться за роман... В настоящее время в
разных наших книгохранилищах стеклось множество материалов о русских масонах,
бывших по преимуществу мартинистами; их ритуалы, речи, работы, сочинения... всем
этим я теперь напитываюсь и насасываюсь, а вместе, хоть и медленно, подвигаю и
самый роман мой".
"Масоны" написаны Писемским в результате детального изучения подпольной
деятельности масонства и он в основных чертах верно показывает, что масоны
пользуясь поддержкой высших сановников — бывших масонов — продолжали свою
преступную деятельность. Главный герой романа масон Егор Егорович Марфин,
находится в активных сношениях со Сперанским, с кн. А. Н. Голицыным, с
гроссмейстером одной из закрытых лож. Видные государственные чиновники
внимательно выслушивают Марфина и исполняют его указания, как им поступить в том
или ином случае, все рекомендуемые Марфиным лица немедленно получают службу. С
высшими государственными садовниками Марфин ведет себя дерзко и заносчиво, как
власть имеющий. Губернский предводитель дворянства Крапчик — тоже масон. На балу
данном Крапчиком в честь ревизующего губернию графа Эдлерса Марфин обменивается
с Крапчиком особым масонским рукопожатием и масонскими сигналами. "...И при этом
они пожали друг другу руки и не так, как обыкновенно пожимаются руки между
мужчинами, а как-то очень уж отделив большой палец от других пальцев, причем
хозяин чуть-чуть произнес: "А. Е.", на что Марфин слегка как бы шикнул: "Ши!" На
указательных пальцах у того и другого тоже были довольно оригинальные и
совершенно одинаковые чугунные перстни, на печатках которых была вырезана
Адамова голова с лежащими под ней берцовыми костями надписью наверху: "Sic
Eris". Сенатору, гр. Эдлерсу, в ответ на его слава:
"Мне об вас много говорил министр внутренних дел и министр юстиции", —
Марфин небрежно отвечает:
"Да, они меня знают..."
Крапчик уводит Марфина во время бала в спальню увешанную масонскими
знаками. "Передний угол комнаты занимала большая божница, завершавшаяся вверху
полукуполом, в котором был нарисован благословляющий Бог с тремя лицами, но с
единым лбом и с еврейской надписью: "Иегова". В числе прочих масонских атрибутов
висел и портрет великого мастера всех Соединенных лож, герцога
Брауншвейг-Люнебургского". В этом масонском капище между Крапчиком и Марфиным
происходит следующий разговор:
— Значит нет никакой надежды на наше возрождение, — заговорил он.
— Никакой, ни малейшей, — отвечал Марфин, постукивая своей маленькой
ножкой. — Я говорю это утвердительно, потому что по сему поводу мне были
переданы слова самого Государя.
— Государя?.. — переспросил предводитель с удивлением и недоверием.
Марфин в ответ утвердительно кивнул головой. Сомнение все еще не сходило
с лица предводителя.
— Мне поведено было объяснить, — продолжал Марфин, кладя свою миниатюрную
руку на могучую ногу Крапчика, — кто, к какой принадлежу ложе, какую занимаю
степень и должность в ней и какая разница между масонами и энциклопедистами,
или, как там выражено, вольтерьянцами, и почему в обществе между ими и нами
существует такая вражда. Я на это написал все, не утаив ничего. Предводитель был
озадачен.
— Но, почтенный брат, не нарушили ли вы тем наш обет молчания? — глухо
проговорил он.
Марфин отвечает, что он написал, что он "христианин и масон, принадлежу к
такой-то ложе... Более двадцати лет исполняю в ней обязанности гроссмейстера".
Марфин заявляет, что ему было передано пожелание Николая I, "чтоб в России не
было, ни масонов, ни энциклопедистов, а были бы только истинно-русские люди,
истинно православные, любили бы свое отечество и оставались бы верноподданными".
Чрезвычайно характерен происшедший затем разговор.
"— Мы и православные и верноподданные! — подхватывает губернский
предводитель.
— Нет, это еще не все, мы еще и другое! — перебил его снова с несколько
ядовитой усмешкой Марфин. — Мы — вы, видно забываете, что я вам говорю: мы —
люди, для которых душа человеческая и ее спасение дороже всего в мире, и для нас
не суть важны ни правительства, ни границы стран, ни даже религия".
Крапчик спрашивает Марфина: "А с вас, скажите, взята подписка о
непринадлежности к масонству?" На этот вопрос следующий характерный ответ:
"— Никакой!.. Да я бы и не дал ее: я как был, есмь и останусь масоном! —
отвечал Марфин.
Губернский предводитель грустно усмехнулся и качал было:
— Опять-таки в наших правилах сказано, что если монаршая воля запретит
наши собрания, то мы должны повиноваться тому безропотно и без малейшего
нарушения.
— Опять-таки вы слышали звон, да не уразумели, где он, — перебил его с
обычною своею резкостью Марфин. — Сказано: "запретить собрания наши", — тому мы
должны повиноваться, а уж никак это не касается нашего внутреннего устройства:
на религию и на совесть узды класть нельзя!"
Имение Марфина Кузьмищево — масонское логово. Марфин собирает в нее своих
друзей масонов, священник сельской церкви в Кузьмищеве и тот масон, пишущий
историю запрещенного масонства.
Писемский рисует, как во время пребывания Марфина в Москве, он посещает
церковь, в которой собираются московские масоны. "Помещавшийся у свечного ящика
староста церковный и вместе с тем, должно быть, казначей почтамта, толстый,
важный, с Анною на шее, увидав подходящего к нему Егора Егоровича, тотчас
утратил свою внушительность и почтительно поклонился ему, причем торопливо
приложив правую руку к своей жирной шее, держа почти перпендикулярно большой
палец к остальной кисти руки, каковое движение прямо обозначало шейный масонский
знак ученика".
Марфин вовлекает в масонство отставного капитана и свою будущую жену
Сусанну. Причем принятие Сусанны в масоны было совершено о. Василием в сельской
церкви. "Она вошла и увидала отца Василия не в епитрахили, как обыкновенно
священники бывают на исповеди, но в белом запоне и с орденом на груди. Несмотря
на свою осторожность, отец Василий не выдержал и облекся в масонские доспехи,
чем чрезвычайно осталась довольна Сусанна Николаевна, и когда он благословил ее,
то она с горячим чувством поцеловала его руку". Затем состоялось принятие
Сусанны в ложу и с нее была взята расписка. Марфин пытался издать написанную о.
Василием "Историю масонства в России", но несмотря на влиятельные знакомства ему
это не удалось. Чтобы вознаградить начавшего пить о. Василия Марфин посылает
"Историю масонства в России" местному архиерею Евгению, который встретив Марфина
сказал ему: "Как я вам благодарен, что вы познакомили меня с прекрасным
произведением отца Василия, тем более, что он, как узнаю его по фамилии, товарищ
мне по академии". В результате священник-масон оказывается в должности
профессора церковной истории в местной семинарии.
Ничего невероятного в описанном Писемским нет, если вспомнить, что и
самый влиятельный в Николаевскую эпоху митрополит Филарет был воспитанником в.
юности масонского Дружеского общества.
Высшие слои общества, оказывающие влияние на политическое положение
страны — самые излюбленные масонами слои общества, которые они на протяжении
всей истории избирают ареной своей тайной деятельности. Поэтому вполне возможно,
что будущие историки подтвердят правильность нашего предположения, что
политические салоны Нессельроде, Кочубея и Хитрово-Фикельмон, были ареной
масонских интриг, против лиц враждебных ушедшему в подполье масонству.
"Вдохновители гнусной кампании против Пушкина были граф и графиня Нессельроде,
которые были связаны с главным палачом поэта Бенкендорфом. Граф Карл Васильевич
Нессельроде, ближайший и интимнейший друг Геккерна, был немцем, ненавистником
русских, человеком ограниченного ума, но ловким интриганом, которого в России
называли "австрийским министром иностранных дел"...Графиня Нессельроде играла
виднейшую роль в свете и при дворе. Она была представительницей
космополитического, олихаргического ареопага, который свои заседания имел в
Сен-Жерменском предместье Парижа, в салоне княгини Меттерних в Вене и салоне
графини Нессельроде в доме Министерства Иностранных Дел в Петербурге. Она
ненавидела Пушкина, и он платил ей тем же. Пушкин не пропускал случая клеймить
эпиграмматическими выходками и анекдотами свою надменную антагонистку, едва
умевшую говорить по-русски. Женщина эта паче всего не могла простить Пушкину его
эпиграммы на отца ее, гр. Гурьева, масона, бывшего министра финансов в
царствование императора Александра I, зарекомендовавшего себя корыстолюбием и
служебными преступлениями:
...Встарь Голицын мудрость весил,
Гурьев грабил весь народ.
Графиня Нессельроде подталкивала Геккерна, злобно шипела, сплетничала и
подогревала скандал. Из салона Нессельроде, чтобы очернить и тем скорее погубить
поэта, шла гнуснейшая клевета о жестоком обращении Пушкина с женой, рассказывали
о том, как он бьет Наталью Николаевну (преждевременные роды жены поэта
объяснились ими тем, что Пушкин бил ее ногами по животу). Она же распускала
слухи, что Пушкин тратит большие средства на светские удовольствия и балы, а в
это же время родные поэта бедствуют и обращаются за помощью, что будто бы у
Пушкина связь с сестрой Наталии Николаевны — Александриной, у Наталии Николаевны
— с Царем и Дантесом и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16