тот оттолкнул его к лошадям. Собаки с рычанием пытались ухватить пленника за ноги, по-змеиному выгибая шеи.
– Связать его, – приказал Всадник кобольдам, и те принялись, мешая, друг другу, обматывать Брока длинной веревкой. – Тьфу ты! Проваливайте, недотепы! – Он сам крепко стянул торра-альтанцу запястья и потащил его к Пипу.
– Где остальные? – с отчаянием в голосе спросил мальчик.
Брок не ответил, и Пип в ужасе понял, что солдат пришел один.
Палец дернул его вперед; острая кромка ошейника, сделанного из волчьего капкана, врезалась в кожу. Пип был вынужден, громко ругаясь, бежать трусцой, чтобы не отстать от лошадей. В конце концов охотники остановились у ручья. Палец развязал Брока, плеснул ему на руки немного воды, смазал рану вонючим ведьминым лекарством и снова стянул солдату запястья.
– Не хочу, чтобы загноилось, а то идти не сможешь. Не на лошадь же тебя грузить, такого-то здоровенного, – проворчал он.
Брок постепенно приходил в себя, хотя лицо у него по-прежнему оставалось болезненно бледным. Охотники погнали пленников дальше, и солдат на ходу повернулся к Пипу:
– Какого лешего, спрашивается, ты сбежал? Видишь, что теперь?
– Ничего я не сбежал, и спасать меня тоже не просил, и где вообще мастер Спар? Он-то бы хоть в лапы им не попался, как старый дурак, – ответил мальчик. Ему было жалко Брока, но торра-альтанцы не любили признаваться, что им больно.
– А, разбаловал тебя барон. Что за безрассудство! Уважай ты старших, как положено – не попали бы мы в такую переделку. А то разобиделся, видишь ли, взял да и свалил, так?
– Да не свалил я! Я Троговы следы нашел, вот. – Оба посмотрели на пса, лежавшего, словно мертвый, на крупе пегого пони. Рядом висел мешок с волчатами.
– Все равно нельзя было одному уходить.
– Да ты вроде и сам один, – поддел Пип.
– Тут другое. Я не хотел, чтобы леди Брид искала тебя по всему лесу, когда вокруг черномордые волки кишат.
– Так что теперь она будет искать Трога, искать меня, а еще вдобавок – и тебя, – заключил Пип.
– Вот молодежь, – пробормотал Брок себе под нос. – До осады-то все по-другому было. Тогда не посмел бы пацан со мной так говорить.
Охотники вели их на восток, еще глубже в чащу Лова, уходя даже от самых дальних лесных деревушек. Пип сомневался, что в этой округе могут оказаться люди, даже углежоги. Тут никто не жил, кроме волков да редкого молодого оленя, едва различимого на фоне бурого и бледно-серого зимнего леса. Издалека еле слышно доноси лось журчание воды пожалуй, это Белоструй, подумал Пип, река, текущая с Волчьих Зубов и в конце концов впадающая в Лешую.
Всадник, видимо, тоже услышал этот звук, потому что сменил направление и двинулся в ту сторону. Высокие деревья, заросли куманики, и кусты зимнего шиповника тянулись к воде, словно желая напиться. Поначалу охотники не могли пробраться к реке – все заросло, но потом нашли тропинку, выбитую конскими подковами.
Травянистые берега полого сбегали к воде, в которой перекатывались, негромко шурша, гладкие голыши. На той стороне стоял и пил огромный олень с густой косматой гривой и могучими рогами, очень старый, судя по количеству отростков. А шкура у него была белая. У Пипа захватило дыхание: он достаточно долго прожил в лесах, чтобы знать, какая это редкость. Малышом он слышал, как дровосеки говорили, что белого оленя видят только раз в сто лет; белый олень предвещает время больших перемен.
– Отец Леса, – прошептал мальчик. Кобольды притихли.
– Волчий зуб, ты только посмотри! – выдохнул Всадник, потянувшись к луку. – Шкура белого оленя! Да еще рога!
Пип в страхе взглянул на него. Не может же охотник убить белого оленя, стража леса! Ни за что!
– Нет, нет, – закричал мальчик как сумасшедший, пытаясь спугнуть оленя. – Уходи отсюда! Беги!
Кобольды залопотали. Уши у оленя тут же дрогнули, на мгновение он посмотрел на них, а потом бросился бежать, и из-под изящных задних ног полетели брызги воды. Всадник пустил стрелу, и в тот самый миг, когда олень почти уже скрылся за старой ольхой, она вонзилась ему в ногу над коленом.
Палец прыгнул в реку и, борясь с течением, попытался догнать ускользнувшую добычу.
Всадник выругался, взглянул на свой лук так, будто в промахе виновато оружие, а потом посмотрел на Пипа.
– Проклятый мальчишка, вечно ты лезешь под руку! Охотник резко дернул цепь. Ошейник врезался в кожу, и мальчик, потеряв равновесие, упал на колени. Тогда Всадник подскочил и яростно пнул его в живот.
– Оставь парня! – крикнул Брок, попытавшись оттолкнуть кеолотианца, но веревка его не пустила. Всадник ударил Брока в лицо. Тот упал, сплевывая кровь.
– Оставить парня, говоришь? А ты такой особенный, что ужинать сегодня не хочешь? Олень бы нам ой как пригодился!
– Лучше умереть, чем есть мясо священного оленя, – тихо сказал Пип и склонился над Броком, чтобы помочь ему подняться.
Всадник обмотал цепь вокруг кулака и ударом ноги сбил мальчика на землю. Боли Пип не боялся. В детстве ему пришлось перетерпеть немало ушибов и порезов, а потом, в стычках с другими мальчишками в крепости – еще больше. Решив доказать свою силу, он научился подавлять боль, чтобы дольше, крепче и отважнее драться. Подумаешь – пинок в живот!
Он поднял голову и посмотрел себе на руки. Кожу пятнали капли крови – ободрался об острые камни. Пип холодно посмотрел на Всадника и улыбнулся, медленно-медленно.
– Если ты ранил белого оленя, расплачиваться придется твоей душе.
Бородатый кеолотианец захохотал.
– Ну, этим ты меня не напугаешь. Я человек цивилизованный, держусь Новой Веры. Божье всепрощение защитит меня от предрассудков.
К тому времени, как вернулся Палец, Брок уже стоял на ногах. Пип с облегчением увидел на лице у охотника раздосадованное выражение.
– Убежал, как сквозь землю провалился, – сказал тот. Над глазом у него была глубокая царапина.
– Что у тебя с лицом? – спросил Всадник без всякого сочувствия.
Пип подошел к берегу и опустил в быстрый ручей руки с саднящими царапинами. Ледяная вода, бежавшая со снежных вершин, заглушила боль.
– Веткой падуба хлестнуло, – сплюнул Палец. – Будто нарочно.
Пип посмотрел на него, пытаясь не улыбаться. Лес был живой, как огонь, – им управлял собственный дух.
Сердитый Всадник повел отряд быстрым шагом на север вдоль русла Белоструя, туда, где тот сливался с Лешей. Броку было трудно идти с такой скоростью, по лицу у старого солдата тек густой пот, хоть в лесу и стоял крепкий морозец. Пип беспокоился о нем; кроме того, его тревожило, что земля под ногами сделалась твердой как камень, и следов на ней не оставалось.
– Если так дело дальше пойдет, мастеру Спару нас ни в жизнь не отыскать, – тихо пожаловался мальчик Броку. – Если он нас за два дня не нашел…
Брок долго молчал, глубоко вздыхая и будто соглашаясь с Пипом. Затем, облизнув губу – она треснула и кровоточила, – произнес:
– Надо оставить какой-нибудь знак, что мы тут проходили.
Он поковырял каблуком землю, но без толку. Пип дождался, пока Палец отвернется, шагнул на край тропинки, где почва была помягче, и подобрал подходящий камень, удобно легший в ладонь. Брок довольно кивнул.
Волчата в мешке принялись возиться, и Палец раздраженно на них рявкнул.
– Им еда нужна, – сказал Пип. – Парочка трупиков вашего вожака вряд ли порадует. Псу тоже надо поесть.
– Вожака, говоришь? – закашлялся Палец. – Слышь, Всадник? Как думаешь, что бы он сказал, такое услышав?
Пип не понял, что его так восхитило, и стал думать о двух голодных детенышах. Но тут Всадник велел делать привал, и сам поспешно шагнул к волчатам.
Брок осел на землю, тяжело дыша. Пип не переставал о нем беспокоиться. Старику приходилось идти слишком быстро, к тому же силы отнимала сочащаяся кровью рука. Он уловил взгляд мальчика и покраснел.
– Не вздумай меня жалеть. Я посильней тебя буду. Лучше поразмысли, какие неприятности доставил мастеру Спару и девушке-красавице.
Интересно, подумал Пип, что бы сказала Брид, услышь она, как ее называют красавицей. И почему старики вроде Брока вечно норовят делать вид, будто они за все в ответе? Вот Брид охотники ни за что не поймали бы! Нет, так глупо попасться мог только старик… и сам Пип.
Мальчику сунули черствую краюху и объедки, оставшиеся от фазана. Он вонзил зубы в хлеб и, хоть сам чуть не помирал от голода, разжевал немного для волчат. Серый сердито скалился, зато белая сразу потянулась к его руке. Она впервые посмотрела Пипу в глаза и издала звук вроде кошачьего мяуканья. Мальчик с улыбкой погладил ее по голове.
– Бедные крошки, – вздохнул Брок.
Пип был так увлечен кормлением волчат, что едва не забыл о Троге. Пес тихо подвывал. Мальчик протянул ему остатки хлеба, и Трог проглотил его, почти не жуя.
Потом их подняли на ноги и опять потащили за лошадьми. Журчание воды сделалось громче очевидно, место, где сливались две реки, уже близко. Палец насторожился и вглядывался в тени между деревьями, покрывавшими оба берега. Мальчик, не теряя времени, оставлял следы и заламывал ветки везде, где только мог, хоть уже и не особо надеялся, что мастер Спар его найдет.
Да нет, найдет, конечно, и очень скоро. Только вот долго ли он будет искать непослушного, безответственного грубияна? Надо оставить какой-нибудь знак, чтобы мастер Спар уж точно его заметил. Руны, решил Пип. Рунных заклятий он не знал, зато мог составлять из знаков слова.
Возможности выцарапать записку все не было. На конец Всадник остановился, раздумывая, какую тропу выбрать, и Пипа привязали к большому ясеню с растрескавшейся от старости зеленовато-серой корой. Он тут же принялся исподтишка царапать дерево своим камнем.
– Ты чего это задумал? – спросил Брок. – С тобой неприятностей не оберешься.
– Не попробуешь – не получится, – ответил Пип.
– Вот я в жизни не пробовал по воде ходить, а знаю, что не выйдет.
Пип только прищурился, считая эти слова недостойными ответа.
Спустя какое-то время они дошли, наконец, до места, где Белоструй впадал в Лешую. По приказу Всадника разбили лагерь и просидели в нем два долгих голодных дня, доедая черствый хлеб и остатки фазана. Охотники все больше нервничали. Когда второй день стал клониться к вечеру, Всадник вдруг вскочил на ноги, велел товарищу оставаться на месте, покуда он сам пройдется по окрестностям, и скрылся в лесу.
Рыбоглазый овиссиец сел на краю прогалины так, чтобы видеть острый угол двух сливающихся рек. Пипу было чудно: два потока вдруг оказывались одним, соединяясь легко и просто, будто ладони влюбленных.
Всадник отсутствовал довольно долго. Палец явно встревожился. Он проверил тюки, тщательно осмотрел оружие Пипа и Брока, притороченное к седлам, и, довольно крякнув, достал из колчана пару стрел. А затем принялся отвязывать украшенный слоновой костью Пипов лук.
– С ума сойти, какое дорогое оружие для пацана из простых, – проговорил он себе под нос, вглядываясь в тени – не покажется ли Всадник. Рявкнул на кобольдов, потом привалился спиной к стволу старой ивы и стал натягивать тетиву в боевое положение. – Где его носит?..
Ну, решил Пип, вот она и возможность. Дюйм за дюймом он стал продвигаться поближе к вьючному пони, к которому был привязан цепью. Палец смотрел в другую сторону. С каждым шагом сердце мальчика билось все сильнее. Наконец до пони оставался всего фут… и тут Палец с безразличным видом наложил на лук стрелу и направил ее Пипу в живот.
– Слышь, парень, садись-ка ты, где сидел.
– Да я только хотел волчат проверить, как они там, – невинно ответил Пип.
Охотник кивнул.
– Ага, конечно. Я так и думал. Ты ведь о побеге и не мечтаешь. Только и хочешь волчат погладить, мать их так. А у меня, небось, от рождения зубы золотые… Клятый Всадник, куда он запропастился? И эти, с которыми он встречаться должен, где, спрашивается?
– Слушай, а чего ты вообще с кеолотианцем связался? – спросил его Брок. – Ты ведь сам-то из Бельбидии.
Овиссиец отвернулся и щелчком сбил с плеча сосновую иголку.
– Нравится мне, старик, вот и хожу с ним. И не думай меня увещевать, все равно не выйдет. Волки моего мальчика загрызли, так что я их хочу перебить как можно больше, покуда сам не помру. Сотнями, тысяча ми буду их бить! Я, старик, горжусь тем, что делаю. Горжусь, ясно тебе?
– Может, и так, – согласился Брок, – только те-то волки, что на парнишку твоего напали, другие были – руку даю.
– Волк всегда волк, разве нет? Брок покачал головой.
– Ты еще скажи, что человек всегда человек, и между бельбидийцем и ваалаканцем никакой разницы.
– Что-то ты умничаешь. С чего, спрашивается, старику умничать? Настоящим солдатом тебе уже не бывать, больно ты старый. – Палец вскочил и теперь нависал над пленниками. – Только и можешь, что барону своему задницу лизать. Видел я у тебя брошку с драконом, какие у вас в Торра-Альте носят. – Он рванул Броку плащ, содрал с воротника серебряную фибулу, швырнул наземь и втоптал каблуком. – Гордый такой, да? Все из-за вашего баронства, будь оно проклято. Ведь мы ваши демонов на нас натравили. Все знают – это ваш барон волков разводит и посылает через Желтые горы, как чуму какую!
– Неправда! – воскликнул Пип, но только и мог, что топнуть ногой: цепь не пускала.
Палец расхохотался и подергал тетиву его лука. Мальчик сел спиной к дереву и стал мрачно смотреть в воду.
– Все равно кеолотианцам нельзя верить, – сказал он, чтобы оставить за собой последнее слово.
– А я и не верю, – с ухмылкой ответил Палец. – Мне только надо волков убивать, а раз так получилось, что мне за это еще и платят неплохо, то, что ж с того?
Овиссиец пошел проверить Трога и вскоре объявил:
– Заживает лапа-то. – Потом, бросив ненавидящий взгляд на мешок с ворочавшимися внутри волчатами, отвязал его от седла и швырнул Пипу. – На вот, возись. Раз они Всаднику живьем нужны, лучше тебе не зевать. Деньги есть деньги.
Пип покормил обоих детенышей и сунул серого обратно в мешок, а белой стал разглаживать мягкую шерстку. Она была такая красавица! Таинственно-зеленые глаза – просто прелесть. Казалось, они вдумчиво изучают мальчика. При этой мысли он рассмеялся. Крошка тихонько заурчала, и Пип почувствовал себя спокойнее и увереннее. Да, мастер Спар уже недалеко. Они ведь движутся медленно и часто останавливаются, выследить их нетрудно.
Глаза у Пипа стали закрываться. Сидеть столько времени на одном месте оказалось так же утомительно, как и шагать, спотыкаясь, вслед за пони. Прижав к себе волчонка и пригревшись на солнышке, мальчик погрузился в сладкую дремоту, а потом, наверное, и совсем заснул, потому что понял, что видит сон. Он смотрел на узкую полоску берега между руслами двух рек, похожую на острие стрелы. Узловатые дубы стояли стройным кругом и махали на ветру ветвями. Потом, как часто бывает во сне, стало появляться всякое странное. Сперва Пипу показалось, что он видит замок не могучую крепость вроде Торра-Альты, а высокие тонкие башни; камень башен волшебно переливался серебром и перламутром. Но только замок этот был необычайно мал, словно в нем жили феи. И ров, и подъемный мост, и все остальное было совсем крохотным и помещалось между дубами.
Потом замок пропал, а дубы остались, хотя и какие-то не такие. Пипу пришлось поразмыслить, пока он не догадался: они ведь зеленые! А дубы из всех деревьев последними распускают по весне листья. Стояла еще середина рогеня, как же так получилось? Что за странный сон! Пипу все это перестало нравиться. Он попробовал проснуться, но не смог.
Словно издалека донеслась чарующая песня, красивая, но такая печальная!
– Ой!
Пип ухватился за палец. Белый волчонок тяпнул его острыми, как иголки, зубами, и по коже текли капли блестящей красной крови. Пип сунул палец в рот и скорчил рожу.
Сон не отпускал его: больно уж настоящим все казалось, Мальчик глубоко вдохнул, чтобы в голове прояснилось, но без толку. Как странно, подумал он, глядя на голые ветви древних дубов у реки. Пахло цветами. Колокольчиками.
Его размышления прервал Палец, вскочивший на ноги: приближался Всадник.
– Ну? – спросил овиссиец.
Ответа Пип не расслышал. Охотники принялись перешептываться, поглядывая на пленников. Донеслись лишь отдельные слова, произнесенные сердитым Всадником:
– Нету никого на несколько миль вокруг. Не можем же мы всю жизнь тут его любимчиков ждать! Надо идти к Знаменному Откосу.
Глава 11
Каспар держал Папоротника за руку. Хотел и Брид тоже взять, но та вся погрузилась в себя.
Их вели на восток, глубже в лес. Следом за ними, перескакивая с ветки на ветку, двигался, щебеча, черный дрозд. Землю под мягкой тенью деревьев повсюду, насколько мог видеть человеческий глаз, покрывал пышный ковер из нарциссов и колокольчиков. Дикие примулы и тюльпаны яркой россыпью окружали стволы дубов и буков.
К удивлению Каспара, ладошка Папоротника стала меняться, делаться не такой грубой на ощупь. Короткие черные ногти становились мягче, как у человека, хотя кожу по-прежнему покрывал желтоватый пушок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Связать его, – приказал Всадник кобольдам, и те принялись, мешая, друг другу, обматывать Брока длинной веревкой. – Тьфу ты! Проваливайте, недотепы! – Он сам крепко стянул торра-альтанцу запястья и потащил его к Пипу.
– Где остальные? – с отчаянием в голосе спросил мальчик.
Брок не ответил, и Пип в ужасе понял, что солдат пришел один.
Палец дернул его вперед; острая кромка ошейника, сделанного из волчьего капкана, врезалась в кожу. Пип был вынужден, громко ругаясь, бежать трусцой, чтобы не отстать от лошадей. В конце концов охотники остановились у ручья. Палец развязал Брока, плеснул ему на руки немного воды, смазал рану вонючим ведьминым лекарством и снова стянул солдату запястья.
– Не хочу, чтобы загноилось, а то идти не сможешь. Не на лошадь же тебя грузить, такого-то здоровенного, – проворчал он.
Брок постепенно приходил в себя, хотя лицо у него по-прежнему оставалось болезненно бледным. Охотники погнали пленников дальше, и солдат на ходу повернулся к Пипу:
– Какого лешего, спрашивается, ты сбежал? Видишь, что теперь?
– Ничего я не сбежал, и спасать меня тоже не просил, и где вообще мастер Спар? Он-то бы хоть в лапы им не попался, как старый дурак, – ответил мальчик. Ему было жалко Брока, но торра-альтанцы не любили признаваться, что им больно.
– А, разбаловал тебя барон. Что за безрассудство! Уважай ты старших, как положено – не попали бы мы в такую переделку. А то разобиделся, видишь ли, взял да и свалил, так?
– Да не свалил я! Я Троговы следы нашел, вот. – Оба посмотрели на пса, лежавшего, словно мертвый, на крупе пегого пони. Рядом висел мешок с волчатами.
– Все равно нельзя было одному уходить.
– Да ты вроде и сам один, – поддел Пип.
– Тут другое. Я не хотел, чтобы леди Брид искала тебя по всему лесу, когда вокруг черномордые волки кишат.
– Так что теперь она будет искать Трога, искать меня, а еще вдобавок – и тебя, – заключил Пип.
– Вот молодежь, – пробормотал Брок себе под нос. – До осады-то все по-другому было. Тогда не посмел бы пацан со мной так говорить.
Охотники вели их на восток, еще глубже в чащу Лова, уходя даже от самых дальних лесных деревушек. Пип сомневался, что в этой округе могут оказаться люди, даже углежоги. Тут никто не жил, кроме волков да редкого молодого оленя, едва различимого на фоне бурого и бледно-серого зимнего леса. Издалека еле слышно доноси лось журчание воды пожалуй, это Белоструй, подумал Пип, река, текущая с Волчьих Зубов и в конце концов впадающая в Лешую.
Всадник, видимо, тоже услышал этот звук, потому что сменил направление и двинулся в ту сторону. Высокие деревья, заросли куманики, и кусты зимнего шиповника тянулись к воде, словно желая напиться. Поначалу охотники не могли пробраться к реке – все заросло, но потом нашли тропинку, выбитую конскими подковами.
Травянистые берега полого сбегали к воде, в которой перекатывались, негромко шурша, гладкие голыши. На той стороне стоял и пил огромный олень с густой косматой гривой и могучими рогами, очень старый, судя по количеству отростков. А шкура у него была белая. У Пипа захватило дыхание: он достаточно долго прожил в лесах, чтобы знать, какая это редкость. Малышом он слышал, как дровосеки говорили, что белого оленя видят только раз в сто лет; белый олень предвещает время больших перемен.
– Отец Леса, – прошептал мальчик. Кобольды притихли.
– Волчий зуб, ты только посмотри! – выдохнул Всадник, потянувшись к луку. – Шкура белого оленя! Да еще рога!
Пип в страхе взглянул на него. Не может же охотник убить белого оленя, стража леса! Ни за что!
– Нет, нет, – закричал мальчик как сумасшедший, пытаясь спугнуть оленя. – Уходи отсюда! Беги!
Кобольды залопотали. Уши у оленя тут же дрогнули, на мгновение он посмотрел на них, а потом бросился бежать, и из-под изящных задних ног полетели брызги воды. Всадник пустил стрелу, и в тот самый миг, когда олень почти уже скрылся за старой ольхой, она вонзилась ему в ногу над коленом.
Палец прыгнул в реку и, борясь с течением, попытался догнать ускользнувшую добычу.
Всадник выругался, взглянул на свой лук так, будто в промахе виновато оружие, а потом посмотрел на Пипа.
– Проклятый мальчишка, вечно ты лезешь под руку! Охотник резко дернул цепь. Ошейник врезался в кожу, и мальчик, потеряв равновесие, упал на колени. Тогда Всадник подскочил и яростно пнул его в живот.
– Оставь парня! – крикнул Брок, попытавшись оттолкнуть кеолотианца, но веревка его не пустила. Всадник ударил Брока в лицо. Тот упал, сплевывая кровь.
– Оставить парня, говоришь? А ты такой особенный, что ужинать сегодня не хочешь? Олень бы нам ой как пригодился!
– Лучше умереть, чем есть мясо священного оленя, – тихо сказал Пип и склонился над Броком, чтобы помочь ему подняться.
Всадник обмотал цепь вокруг кулака и ударом ноги сбил мальчика на землю. Боли Пип не боялся. В детстве ему пришлось перетерпеть немало ушибов и порезов, а потом, в стычках с другими мальчишками в крепости – еще больше. Решив доказать свою силу, он научился подавлять боль, чтобы дольше, крепче и отважнее драться. Подумаешь – пинок в живот!
Он поднял голову и посмотрел себе на руки. Кожу пятнали капли крови – ободрался об острые камни. Пип холодно посмотрел на Всадника и улыбнулся, медленно-медленно.
– Если ты ранил белого оленя, расплачиваться придется твоей душе.
Бородатый кеолотианец захохотал.
– Ну, этим ты меня не напугаешь. Я человек цивилизованный, держусь Новой Веры. Божье всепрощение защитит меня от предрассудков.
К тому времени, как вернулся Палец, Брок уже стоял на ногах. Пип с облегчением увидел на лице у охотника раздосадованное выражение.
– Убежал, как сквозь землю провалился, – сказал тот. Над глазом у него была глубокая царапина.
– Что у тебя с лицом? – спросил Всадник без всякого сочувствия.
Пип подошел к берегу и опустил в быстрый ручей руки с саднящими царапинами. Ледяная вода, бежавшая со снежных вершин, заглушила боль.
– Веткой падуба хлестнуло, – сплюнул Палец. – Будто нарочно.
Пип посмотрел на него, пытаясь не улыбаться. Лес был живой, как огонь, – им управлял собственный дух.
Сердитый Всадник повел отряд быстрым шагом на север вдоль русла Белоструя, туда, где тот сливался с Лешей. Броку было трудно идти с такой скоростью, по лицу у старого солдата тек густой пот, хоть в лесу и стоял крепкий морозец. Пип беспокоился о нем; кроме того, его тревожило, что земля под ногами сделалась твердой как камень, и следов на ней не оставалось.
– Если так дело дальше пойдет, мастеру Спару нас ни в жизнь не отыскать, – тихо пожаловался мальчик Броку. – Если он нас за два дня не нашел…
Брок долго молчал, глубоко вздыхая и будто соглашаясь с Пипом. Затем, облизнув губу – она треснула и кровоточила, – произнес:
– Надо оставить какой-нибудь знак, что мы тут проходили.
Он поковырял каблуком землю, но без толку. Пип дождался, пока Палец отвернется, шагнул на край тропинки, где почва была помягче, и подобрал подходящий камень, удобно легший в ладонь. Брок довольно кивнул.
Волчата в мешке принялись возиться, и Палец раздраженно на них рявкнул.
– Им еда нужна, – сказал Пип. – Парочка трупиков вашего вожака вряд ли порадует. Псу тоже надо поесть.
– Вожака, говоришь? – закашлялся Палец. – Слышь, Всадник? Как думаешь, что бы он сказал, такое услышав?
Пип не понял, что его так восхитило, и стал думать о двух голодных детенышах. Но тут Всадник велел делать привал, и сам поспешно шагнул к волчатам.
Брок осел на землю, тяжело дыша. Пип не переставал о нем беспокоиться. Старику приходилось идти слишком быстро, к тому же силы отнимала сочащаяся кровью рука. Он уловил взгляд мальчика и покраснел.
– Не вздумай меня жалеть. Я посильней тебя буду. Лучше поразмысли, какие неприятности доставил мастеру Спару и девушке-красавице.
Интересно, подумал Пип, что бы сказала Брид, услышь она, как ее называют красавицей. И почему старики вроде Брока вечно норовят делать вид, будто они за все в ответе? Вот Брид охотники ни за что не поймали бы! Нет, так глупо попасться мог только старик… и сам Пип.
Мальчику сунули черствую краюху и объедки, оставшиеся от фазана. Он вонзил зубы в хлеб и, хоть сам чуть не помирал от голода, разжевал немного для волчат. Серый сердито скалился, зато белая сразу потянулась к его руке. Она впервые посмотрела Пипу в глаза и издала звук вроде кошачьего мяуканья. Мальчик с улыбкой погладил ее по голове.
– Бедные крошки, – вздохнул Брок.
Пип был так увлечен кормлением волчат, что едва не забыл о Троге. Пес тихо подвывал. Мальчик протянул ему остатки хлеба, и Трог проглотил его, почти не жуя.
Потом их подняли на ноги и опять потащили за лошадьми. Журчание воды сделалось громче очевидно, место, где сливались две реки, уже близко. Палец насторожился и вглядывался в тени между деревьями, покрывавшими оба берега. Мальчик, не теряя времени, оставлял следы и заламывал ветки везде, где только мог, хоть уже и не особо надеялся, что мастер Спар его найдет.
Да нет, найдет, конечно, и очень скоро. Только вот долго ли он будет искать непослушного, безответственного грубияна? Надо оставить какой-нибудь знак, чтобы мастер Спар уж точно его заметил. Руны, решил Пип. Рунных заклятий он не знал, зато мог составлять из знаков слова.
Возможности выцарапать записку все не было. На конец Всадник остановился, раздумывая, какую тропу выбрать, и Пипа привязали к большому ясеню с растрескавшейся от старости зеленовато-серой корой. Он тут же принялся исподтишка царапать дерево своим камнем.
– Ты чего это задумал? – спросил Брок. – С тобой неприятностей не оберешься.
– Не попробуешь – не получится, – ответил Пип.
– Вот я в жизни не пробовал по воде ходить, а знаю, что не выйдет.
Пип только прищурился, считая эти слова недостойными ответа.
Спустя какое-то время они дошли, наконец, до места, где Белоструй впадал в Лешую. По приказу Всадника разбили лагерь и просидели в нем два долгих голодных дня, доедая черствый хлеб и остатки фазана. Охотники все больше нервничали. Когда второй день стал клониться к вечеру, Всадник вдруг вскочил на ноги, велел товарищу оставаться на месте, покуда он сам пройдется по окрестностям, и скрылся в лесу.
Рыбоглазый овиссиец сел на краю прогалины так, чтобы видеть острый угол двух сливающихся рек. Пипу было чудно: два потока вдруг оказывались одним, соединяясь легко и просто, будто ладони влюбленных.
Всадник отсутствовал довольно долго. Палец явно встревожился. Он проверил тюки, тщательно осмотрел оружие Пипа и Брока, притороченное к седлам, и, довольно крякнув, достал из колчана пару стрел. А затем принялся отвязывать украшенный слоновой костью Пипов лук.
– С ума сойти, какое дорогое оружие для пацана из простых, – проговорил он себе под нос, вглядываясь в тени – не покажется ли Всадник. Рявкнул на кобольдов, потом привалился спиной к стволу старой ивы и стал натягивать тетиву в боевое положение. – Где его носит?..
Ну, решил Пип, вот она и возможность. Дюйм за дюймом он стал продвигаться поближе к вьючному пони, к которому был привязан цепью. Палец смотрел в другую сторону. С каждым шагом сердце мальчика билось все сильнее. Наконец до пони оставался всего фут… и тут Палец с безразличным видом наложил на лук стрелу и направил ее Пипу в живот.
– Слышь, парень, садись-ка ты, где сидел.
– Да я только хотел волчат проверить, как они там, – невинно ответил Пип.
Охотник кивнул.
– Ага, конечно. Я так и думал. Ты ведь о побеге и не мечтаешь. Только и хочешь волчат погладить, мать их так. А у меня, небось, от рождения зубы золотые… Клятый Всадник, куда он запропастился? И эти, с которыми он встречаться должен, где, спрашивается?
– Слушай, а чего ты вообще с кеолотианцем связался? – спросил его Брок. – Ты ведь сам-то из Бельбидии.
Овиссиец отвернулся и щелчком сбил с плеча сосновую иголку.
– Нравится мне, старик, вот и хожу с ним. И не думай меня увещевать, все равно не выйдет. Волки моего мальчика загрызли, так что я их хочу перебить как можно больше, покуда сам не помру. Сотнями, тысяча ми буду их бить! Я, старик, горжусь тем, что делаю. Горжусь, ясно тебе?
– Может, и так, – согласился Брок, – только те-то волки, что на парнишку твоего напали, другие были – руку даю.
– Волк всегда волк, разве нет? Брок покачал головой.
– Ты еще скажи, что человек всегда человек, и между бельбидийцем и ваалаканцем никакой разницы.
– Что-то ты умничаешь. С чего, спрашивается, старику умничать? Настоящим солдатом тебе уже не бывать, больно ты старый. – Палец вскочил и теперь нависал над пленниками. – Только и можешь, что барону своему задницу лизать. Видел я у тебя брошку с драконом, какие у вас в Торра-Альте носят. – Он рванул Броку плащ, содрал с воротника серебряную фибулу, швырнул наземь и втоптал каблуком. – Гордый такой, да? Все из-за вашего баронства, будь оно проклято. Ведь мы ваши демонов на нас натравили. Все знают – это ваш барон волков разводит и посылает через Желтые горы, как чуму какую!
– Неправда! – воскликнул Пип, но только и мог, что топнуть ногой: цепь не пускала.
Палец расхохотался и подергал тетиву его лука. Мальчик сел спиной к дереву и стал мрачно смотреть в воду.
– Все равно кеолотианцам нельзя верить, – сказал он, чтобы оставить за собой последнее слово.
– А я и не верю, – с ухмылкой ответил Палец. – Мне только надо волков убивать, а раз так получилось, что мне за это еще и платят неплохо, то, что ж с того?
Овиссиец пошел проверить Трога и вскоре объявил:
– Заживает лапа-то. – Потом, бросив ненавидящий взгляд на мешок с ворочавшимися внутри волчатами, отвязал его от седла и швырнул Пипу. – На вот, возись. Раз они Всаднику живьем нужны, лучше тебе не зевать. Деньги есть деньги.
Пип покормил обоих детенышей и сунул серого обратно в мешок, а белой стал разглаживать мягкую шерстку. Она была такая красавица! Таинственно-зеленые глаза – просто прелесть. Казалось, они вдумчиво изучают мальчика. При этой мысли он рассмеялся. Крошка тихонько заурчала, и Пип почувствовал себя спокойнее и увереннее. Да, мастер Спар уже недалеко. Они ведь движутся медленно и часто останавливаются, выследить их нетрудно.
Глаза у Пипа стали закрываться. Сидеть столько времени на одном месте оказалось так же утомительно, как и шагать, спотыкаясь, вслед за пони. Прижав к себе волчонка и пригревшись на солнышке, мальчик погрузился в сладкую дремоту, а потом, наверное, и совсем заснул, потому что понял, что видит сон. Он смотрел на узкую полоску берега между руслами двух рек, похожую на острие стрелы. Узловатые дубы стояли стройным кругом и махали на ветру ветвями. Потом, как часто бывает во сне, стало появляться всякое странное. Сперва Пипу показалось, что он видит замок не могучую крепость вроде Торра-Альты, а высокие тонкие башни; камень башен волшебно переливался серебром и перламутром. Но только замок этот был необычайно мал, словно в нем жили феи. И ров, и подъемный мост, и все остальное было совсем крохотным и помещалось между дубами.
Потом замок пропал, а дубы остались, хотя и какие-то не такие. Пипу пришлось поразмыслить, пока он не догадался: они ведь зеленые! А дубы из всех деревьев последними распускают по весне листья. Стояла еще середина рогеня, как же так получилось? Что за странный сон! Пипу все это перестало нравиться. Он попробовал проснуться, но не смог.
Словно издалека донеслась чарующая песня, красивая, но такая печальная!
– Ой!
Пип ухватился за палец. Белый волчонок тяпнул его острыми, как иголки, зубами, и по коже текли капли блестящей красной крови. Пип сунул палец в рот и скорчил рожу.
Сон не отпускал его: больно уж настоящим все казалось, Мальчик глубоко вдохнул, чтобы в голове прояснилось, но без толку. Как странно, подумал он, глядя на голые ветви древних дубов у реки. Пахло цветами. Колокольчиками.
Его размышления прервал Палец, вскочивший на ноги: приближался Всадник.
– Ну? – спросил овиссиец.
Ответа Пип не расслышал. Охотники принялись перешептываться, поглядывая на пленников. Донеслись лишь отдельные слова, произнесенные сердитым Всадником:
– Нету никого на несколько миль вокруг. Не можем же мы всю жизнь тут его любимчиков ждать! Надо идти к Знаменному Откосу.
Глава 11
Каспар держал Папоротника за руку. Хотел и Брид тоже взять, но та вся погрузилась в себя.
Их вели на восток, глубже в лес. Следом за ними, перескакивая с ветки на ветку, двигался, щебеча, черный дрозд. Землю под мягкой тенью деревьев повсюду, насколько мог видеть человеческий глаз, покрывал пышный ковер из нарциссов и колокольчиков. Дикие примулы и тюльпаны яркой россыпью окружали стволы дубов и буков.
К удивлению Каспара, ладошка Папоротника стала меняться, делаться не такой грубой на ощупь. Короткие черные ногти становились мягче, как у человека, хотя кожу по-прежнему покрывал желтоватый пушок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43