Вот, Торгильс, возьми это копье и позаботься, навостри лезвие получше на случай, если придется биться с вепрем, хотя это и не наше дело. Завтра, в день охоты, наше дело простое — найти зверя и гнать его, покуда не ослабеет и не начнет защищаться. Тогда мы станем в сторонке, а наши господа пусть убивают его себе во славу.Я взвесил тяжелое копье в руке и подумал, достанет ли у меня храбрости или умения, чтобы отразить нападение зверя.— Да, вот еще что, — сказал Эдгар, бросая мне сверток кожи. — Завтра надень это. Даже молодой кабан, пробегая мимо, может вскользь ударить клыками.Я развернул сверток и увидел пару тяжелых чулок. На уровне колен в нескольких местах они были будто острым ножом прорезаны.Так оно совпало, что христианский Михайлов день празднуется почти в день равноденствия, когда для приверженцев исконной веры преграда, разделяющая наш и потусторонний миры, утончается. Потому я и не удивился, когда Джудит, жена Эдгара, робко подошла ко мне и спросила, не брошу ли я саксонские палочки на закате. Как и прежде, хотелось ей узнать, увидит ли она когда-нибудь свою пропавшую дочку и какое будущее уготовано ее разделенной семье. Я взял белую ткань, которой пользовался Эдгар, и кусочком угля нарисовал узор из девяти квадратов, как научил меня мой наставник в Исландии, прежде чем разложить ткань на земле. Также, в угоду Джудит, я вырезал и пометил восьмую палочку, извилистую палочку-змею, и бросил ее вместе со всеми. Три раза я бросал палочки, и три раза ответ был один и тот же. Но я не мог понять его и боялся объяснить его Джудит, не только потому, что сам был сбит с толку, но и потому, что палочка-змея при каждом броске верховенствовала. Это был знак смерти, и смерти определенного человека, потому что палочка-змея ложилась поперек палочки-господина. Но было еще и некое противоречие, ибо все три броска открывали четко и недвусмысленно знаки и символы Фрейра, который правит дождем и урожаем, дает процветание и богатство. Фрейр — бог рождения, а не смерти. Я недоумевал и сказал Джудит что-то успокоительное, промямлив о Фрейре и будущем. Она ушла счастливая, полагая, как я думаю, что преобладание Фрейра — этого бога изображают с огромным детородным членом — означает, что когда-нибудь ее дочь подарит ей внуков.Утро охоты ознаменовалось взволнованным лаем собак, громкими криками псаря, пытавшегося навести в своре порядок, и громогласными кличами наших господ, прибывшими ради охоты. Возглавлял охоту дядя Эльфгифу, эрл, и в тот день именно его слава должна была просиять. Эльфхельм привел с собой множество друзей, почти всех, кто был на пиршестве жатвы, и я снова заметил двух телохранителей. Даже они, несмотря на свои увечья, были готовы преследовать кабана. Женщин среди этих охотников не было. Это мужское занятие.Мы разобрались с возбужденной сворой и тронулись, господа — на своих лучших лошадях, мы с Эдгаром — на пони, а дюжина или около того крестьян и рабов бежали обок. Им предстояло держать лошадей, когда мы найдем кабана. Тогда начнется пешая охота.Эдгар уже определил, куда побежит кабан, когда его поднимут. Так что по дороге мы оставляли небольшие группы собак с их поводчиками там, где их нужно будет спустить, чтобы отрезать путь бегущему кабану и заставить его повернуть.Спустя час первый басовитый лай старших собак сообщил, что они вышли на след. Потом неистовый рев своры оповестил, что кабан обнаружен. Почти сразу же раздался визг, и я заметил, как Эдгар и эрл переглянулись.— Осторожней, господин, — сказал Эдгар. — Этот зверь не из тех, что убегают. Он стоит и дерется.Мы спешились и пошли по лесу. В этот день охота, однако, не задалась. Не было погони, не было громких криков, не трубили в рог, не довелось использовать собак, которых мы с таким тщанием разместили. Вместо этого мы просто вышли на кабана, стоявшего у подножья огромного дерева, — он скрипел зубами, и вкруг пасти его висели клочья пены. То не был зверь, загнанный в угол. То был зверь вызывающий. Он бросал вызов напавшим на него, и окружившая его свора обиженно выла и лаяла. Собаки не смели приблизиться к нему, и я понял, почему: две из них уже лежали на земле со вспоротыми животами, мертвые, еще одна пыталась отползти, скребя землю передними лапы, потому что задние были сломаны. Псарь выбежал вперед, чтобы оттащить свору. Кабан стоял, черный и грозный, щетина на спине торчала дыбом. Низко опустив голову к земле, он смотрел своими убийственными подслеповатыми глазами.— Следи за ушами, господин, следи за ушами, — предупредил Эдгар.Эрл был храбр, в этом можно было не сомневаться. Он сжал древко своего копья и двинулся вперед, бросая кабану вызов. Я заметил, как уши зверя прижались к голове — верный признак, что он вот-вот бросится. Черное тело кабана задрожало и внезапно взорвалось в движении. Ноги, копыта мелькали так быстро, что слились в одно неясное пятно.Эрл знал свое дело. Он стоял на месте, наклонив кабанье копье чуть не к самой земле, чтобы принять удар на рожон. Расчет был точен. Кабан пронзил себя листовидным лезвием и мощно взревел от гнева. Казалось, удар был смертельный, однако эрл, похоже, замешкался, и тем же ударом, всей тяжестью кабаньей туши его сбило с ног и отшвырнуло в сторону. Он упал, и стоявшие неподалеку услышали, как у него затрещала рука.Кабан бросился вперед, копье торчало у него из бока. Он промчался сквозь круг собак и людей, не встретив сопротивления. Он бежал, обезумев от боли, темно-красная струйка крови стекла по его боку. Мы пустились следом — впереди Эдгар с кабаньим копьем в руках. Собаки выли от страха и возбуждения. Зверь ушел недалеко, рана его была слишком тяжела. Мы же без труда преследовали его по слуху — он мчался напролом со страшным шумом. Вдруг грохот стих. Эдгар тут же остановился и, глотая ртом воздух, поднял руку.— Всем стоять! Стоять!Он двинулся вперед очень медленно и осторожно. Я было пошел за ним по пятам, но он жестом велел мне держаться на расстоянии. Мы крались среди деревьев, но ничего не было ни видно, ни слышно. Кровавый след кабана вел в непролазную гущу шиповника и подроста, сплошные колючки и ветки, сквозь которые не пробраться даже собакам. Сорванные листья и сломанные сучья обозначали вход в заросли, пробитый вслепую несущимся кабаном.За спиной послышался чей-то болезненный вздох. Оглянувшись, я увидел эрла, — он сжимал свою сломанную руку. Спотыкаясь, он вслед за нами пробирался по лесу. С ним — трое его высокородных гостей. Вид у всех был потрясенный и невеселый.— Сейчас, господин, отдышусь, приготовлюсь, — сказал Эдгар, — и пойду за ним.Эрл ничего не сказал. У него кружилась голова от боли и потрясения. Осознав, что собирается предпринять Эдгар, я хотел было присоединиться к нему, но крепкая рука легла мне на плечо.— Стой смирно, малый, — проговорил чей-то голос, и я оглянулся. Меня удерживал Кьяртан, однорукий телохранитель. — Ты будешь ему только помехой.Я глянул на Эдгара. Сняв кожаные чулки, чтобы ему ничто не мешало, он повернулся к своему господину и приветствовал его, коротко вскинув кабанье копье, потом встал лицом к зарослям, переложил копье в левую руку, сжав древко у самого основания железного рожна, стал на колени и вполз в отверстие. Прямиком к поджидающему зверю.Мы затаили дыхание, ожидая немедленного смертоносного броска кабана, но ничего не происходило.— Может статься, кабан уже сдох, — прошептал я Кьяртану.— Надеюсь. А коли не так, придется Эдгару, стоя на коленях, воткнуть рожон в грудь кабану, а пятку древка упереть в землю — только это ему и остается.По-прежнему ничего не было слышно, кроме нашего дыхания и поскуливания какой-то нервной собаки. Мы напрягали слух, стараясь уловить хоть какой-нибудь шум из зарослей. Ни звука.Затем — невероятно! — раздался голос Эдгара, гортанные выкрики нараспев, почти рычание:— Прочь! Прочь! Прочь!— Клянусь поясом Тора! — пробормотал Кьяртан. — Я слышал это, когда мы дрались с королем Этельредом при Эшингтоне — там я потерял руку. Это боевой клич саксов. Так они дразнят врага. Он бросает вызов кабану.И тут же раздался треск ломающихся ветвей, что-то заворочалось в зарослях, и кабан выскочил, спотыкаясь, пошатываясь и оскальзываясь — его уже не держали ноги. Так, спотыкаясь, он пробежал мимо нас и еще сотню шагов, потом еще раз споткнулся и рухнул на бок. Ревущая свора сомкнулась над ним, теперь он был беспомощен. Псарь побежал с ножом, чтобы перерезать кабану горло. Однако я не видел, как все это кончилось, потому что, став на четвереньки, уже полз по проходу за Эдгаром. Скоро я наткнулся на него — он лежал, сложившись пополам от боли, кабанье копье запуталось в зарослях, руки зажимали живот.— Расслабься, — сказал я. — Мне придется тащить тебя.Пятясь, я с трудом волок его, пока, наконец, чья-то рука не протянулась поверху и, ухватив Эдгара за плечи, не вытащила на открытое место.Его уложили на землю, Кьяртан склонился над Эдгаром и развел ему руки, чтобы осмотреть рану. И тогда я увидел, что кабаньи клыки пронзили его так, что вывалились внутренности. Он понимал, что умирает, и глаза его были плотно закрыты.Он умер, не сказав ни слова, у ног своего господина, эрла, чью честь защитил.Только тогда до меня дошло, что гадательные палочки на самом деле говорили не о пропавшей дочери Эдгара. Предсказание было истинным, но я оказался слишком туп, чтобы понять его. Палочка-змея предвещала смерть — это-то я понял сразу. Но появление Фрейра означало не процветание и плодородие, но ближайшего сподвижника этого бога, Золотую Щетину, бессмертного вепря, который влечет его колесницу. ГЛАВА 4 Под пасмурным дождливым небом Лондон предстал сырым и жалким. Я вернулся туда через неделю после дня святого Михаила. Я все еще не мог поверить в смерть Эдгара. Пиршества в бурге были невеселы, эрл изувечился, Эдгар умер, а ранние непогоды и сильные ливни напомнили нам, что английская деревня — не то место, где стоит проводить зиму. Смерть Эдгара сильно потрясла меня. Этот жилистый егерь, столь знающий, столь уверенный в себе, казался несокрушимым. Я твердил себе, что угроза смерти для него была неотделима от его ремесла, что он погиб с честью и займет место в Валгалле, или там, где его боги вознаграждают тех, кто умирает достойной смертью. Однако его жену Джудит эта потеря совершенно убила. Утратив сначала дочь, а теперь и мужа, она обезумела от горя. Эрл Эльфхельм поступил благородно. Когда мы доставили тело Эдгара в дом егеря, он обещал Джудит, что не забудет о жертве, принесенной ее мужем. Она может и дальше жить в своем доме, а сын Эдгара получит место помощника того, кто будет назначен на должность нового королевского егеря. Если молодой человек окажется столь же способным, как и его отец, ничто не помешает ему конце концов заместить своего отца. В тот день, когда Эльфгифу и ее свита отправлялась в Лондон, я пришел проститься с Джудит, и она смогла только сжать мою руку и пробормотать:— Торгильс, береги себя. Не забывай, как ты жил с нами. Помни, как Эдгар… — но сказать то, что хотела, она была не в силах и захлебнулась рыданиями.Дождь шел почти непрерывно, пока мы двигались на юго-восток, пока наш унылый обоз тянулся вспять по той же дороге, которая привела нас весной в Нортгемптон. А у меня появилась еще одна забота. «Далеко от двора, далеко от забот» — то была одна из многих поговорок Эдгара, и по мере того, как столица приближалась, я впервые начал осознавать опасность моего романа с Эльфгифу. Я по-прежнему был от нее без ума, жаждал увидеть ее, обнять. Но уже понимал, что в Лондоне риск быть обнаруженными гораздо больше, чем в безлюдном деревенском крае. Ходили слухи, что Кнут теперь, когда летняя военная страда миновала, скоро должен вернуться в Англию. Ясное дело, Эльфгифу как его королева, или точнее, одна из его королев, должна быть здесь, чтобы встретить его. Она решила ждать в Лондоне, потому что Эмма, вторая жена, расположилась в Винчестере, который Кнут считал своей английской столицей. И само собой, шли досужие сплетни о том, в какой город и к какой жене он вернется, если вернется. Оказалось же, что той зимой он в Англию не вернулся, и по-прежнему всеми делами своего королевства велел ведать совместно эрлу Торкелю Длинному и архиепископу Вульфстану.Пока прислуга разгружала повозки перед дворцом, я подошел к управляющему Эльфгифу и спросил, есть ли какие приказания относительно меня, а в ответ услышал, что никаких указаний он не получал. Мое имя отсутствовало в служебном списке свиты королевы. Он велел мне вернуться в мое прежнее жилище, в дом скальдов, куда он и пошлет за мной, если я понадоблюсь.Сетуя на свою ненужность, я побрел по размокшим немощеным улицам, обходя разливы грязи и пригибаясь, чтобы уклониться от потоков воды, стекающих с тростниковых крыш. Добравшись до дому, я обнаружил, что двери его заперты и ставни закрыты. Я стучал в дверь до тех пор, пока какой-то сосед не крикнул, что владелица дома уехала навестить свою семью и должна вернуться сегодня к вечеру. К тому времени, когда она наконец вернулась и впустила меня, я вымок до нитки. Она же сказала, что все придворные скальды, работающие на Кнута, по-прежнему сидят в Дании. А те, кто, вроде моего рассеянного Херфида, не получил места при дворе, собрали вещички и уехали. Я упросил ее пустить меня пожить в доме сколько-то дней, пока мое будущее не прояснится.Минула неделя, прежде чем Эльфгифу прислала за мной гонца, и я, воспарив надеждами, вспоминая нашу последнюю встречу в ее дворцовом покое, бросился туда. Однако на этот раз меня провели в приемную комнату, а не в ее личные покои. Эльфгифу сидела у стола, перебирая украшения в шкатулке.— Торгильс, — начала она, и по ее голосу мне сразу же стало ясно, что говорить она намерена о делах. А любовного свидания не будет. И все-таки, я заметил, она выждала, пока гонец, посланный за мной, не выйдет из комнаты. — Мне нужно поговорить с тобой о жизни в Лондоне. — Она замолчала, и я понял, что она пытается найти срединный путь между чувством и осторожностью. — Лондон — не Нортгемптон. У этого дворца много ушей и глаз, и немало тех, кто из ревности или из своей корысти готов на все, чтобы навредить мне.— Госпожа, я никогда не сделаю ничего, что могло бы поставить вас в двусмысленное положение, — выпалил я.— Знаю, — сказала она. — Но ты не умеешь скрывать свои чувства. Твоя любовь начертана на твоем лице. Именно это мне особенно нравилось, когда мы были в деревне. Разве не помнишь, как Эдгар подшучивал над тобой — он говаривал: «Любовь и кашель не скроешь». У него было множество таких поговорок. — И она, задумавшись, помолчала немного. — Стало быть, сколько бы ты ни пытался скрыть свою любовь, полагаю, тебе это не удастся. А если эта любовь будет постоянно маячить передо мной, я не уверена, что не отзовусь и не раскрою перед всеми нашу тайну.Я страдал, и на миг мне подумалось, что она вообще запретит мне видеть ее, однако я неверно ее понял.Она продолжала.— Вот я и размышляла о том, как можно было бы нам встречаться время от времени — не часто, но хотя бы тогда, когда это для нас безопасно.Моя душа воспарила. Я готов был на все, лишь бы видеться с ней. Я готов был подчиниться ее воле, скольких бы мук это мне ни стоило.Эльфгифу перебирала содержимое шкатулки с украшениями, поднимала то ожерелье, то подвеску, пропуская их сквозь пальцы, то, взявши кольцо или брошку, поворачивала ее так и эдак, рассматривая на свету красоту работы или камней. На мгновение она как будто отвлеклась.— Способ есть, но тебе придется быть очень осмотрительным, — сказала она.— Пожалуйста, скажи. Я сделаю все, что ты пожелаешь, — ответил я.— Я устроила тебя к Бритмаэру. Ты его еще не знаешь, но это тот человек, который поставляет мне большую часть моих украшений. Он приходил ко мне сегодня утром показать новые вещицы, и я сказала ему, что на будущее предпочитаю иметь своего посредника, человека, который будет жить у него в доме, который знает мои вкусы, — она сказала это без всякой насмешки, — так что, если что-то интересное привезут из-за границы, я бы могла увидеть это без промедления.— Я ничего не понимаю в ювелирных изделиях, но конечно, я сделаю все, что понадобиться, — пообещал я.— Я попросила Бритмаэра научить тебе кое-чему. У тебя хватит времени на обучение. Разумеется, не он сам станет наставлять тебя, но кто-нибудь из его мастеров станет. А теперь иди. Я пошлю за тобой, когда это будет безопасно.Один из слуг Эльфгифу проводил меня до дома Бритмаэра, что было очень кстати, ибо дом этот стоял довольно далеко от дворца, в самой сердцевине города, рядом с новой каменной церковью Святого Павла, на склоне, ведущем к берегу Темзы. Приречный Лондон напоминал мне Дублин, только был он гораздо больше. Тот же смрад, исходящий от зловонной отмели, затопляемой приливом, та же теснота и путаница грязных переулков, идущих вверх от причалов, то же промозглое скопище серых домов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40