– Ну-ка, попытайся встать, – говорил он. – Кто-нибудь поблизости даст нам кров.
Он подсунул под меня руку и помог мне сесть. Потом поставил меня на ноги. Я стоял, покачиваясь. У меня было такое ощущение, будто меня били толстым кожаным ремнем. Я огляделся. Позади волны все еще грохотали и обрушивались на берег, и в отдаленье я увидел останки нашего корабля. Теперь он прочно и надежно сидел на мели, накреняясь набок. Единственная мачта переломилась и упала за борт. Ближе, на мелководье, перевернутый челнок мотался взад и вперед на бурунах. Время от времени гребень высокой волны накрывал лодчонку, и она беспомощно кружилась. У берега спиной к нам по колено в воде стояла ватага людей – с дюжину мужчин. Одни пристально смотрели на лодчонку, другие – на волны, набегающие на берег.
– Просить у них помощи нет смысла, – заметил мой собеседник.
Потом я заметил два тела, лежащие на песке, неподалеку от следивших за морем. И подумал, что это тела корабельщиков с рыбацкого судна, утонувших, когда перевернулся челнок. Когда я видел их в последний раз, они были одеты. Теперь же раздеты догола.
– Стервятники. Грабят корабли, потерпевшие бедствие. Бессердечные люди, – посетовал мой собеседник. – Это самое опасное место побережья. Ваш корабль не первый попал сюда и затонул. – Он бережно повернул меня и помогал мне, так что я смог доковылять до далекой линии утесов.
Какой-то рыбак сжалился над нами. У него была маленькая хижина, пристроенная к подножью утеса, где он хранил сети и прочую рыбацкую утварь. На угольях костерка он разогрел похлебку из полукопченой рыбы и лука и накормил нас. Я сидел на груде мешков, меня била дрожь. Скоро здесь пройдет повозка, говорил он, возчик – его родственник, он проезжает здесь каждый день, он отвезет нас в город. Там нам поможет священник из церкви. Слушая его, я обнаружил, что понимаю его речь – это был франкский язык, хотя и с примесью моего родного норвежского, а еще в нем звучали слова, которые я слышал, живя в Англии. Со спутником же своим я разговаривал на латыни.
– Где я? – спросил я у рыбака.
Он удивился.
– В Понтье, ясное дело. На земле герцога Ги. По закону, мне следовало бы отвезти вас в его замок в Борене и передать ему как потерпевших кораблекрушение. Все, что смыто в море, по праву принадлежит герцогу. Таково установление об останках кораблей и грузов. Но меня за это не поблагодарят, теперь, после того, что у нас случилось с этим англичанином. С тем самым, что теперь влез на трон, не имея на то прав.
Несомненно, сам Один приложил руку к этому кораблекрушению. Похлебка согревала меня, силы возвращались в мое тело.
– Как его зовут, того англичанина? – продолжал я расспрашивать. Губы мои потрескались, болели, на них все еще оставался соленый привкус.
– Гарольд Годвинсон, – ответил рыбак. – Его выбросило на берег, вот как тебя, вместе с дюжиной его приближенных. У нас тут каждый год с дюжину кораблей терпят крушение, всегда при северо-западном шторме. Он был знатный человек – это всякий поймет, в такой он был разукрашенной одежке. Даже эти вон, грабители кораблей, поняли, что лучше поостеречься. Кто знает, что может случиться, так они рассудили. Слишком жирная рыба – как бы не подавиться. Ну, они и отвели его прямо к герцогу, ожидая награды, хотя зря ждали. Герцог сунул этого человека и его придворных в свою темницу, а сам стал вызнавать, кто он такой, и когда вызнал, сколь он на самом деле важен и богат, тут же послал корабль в Англию – мой старший брат был на нем первым помощником кормчего – и потребовал за него изрядный выкуп. Только и наш герцог получил с этого не больше прибыли, чем грабители. Вести о потерпевшем дошли до Вильгельма Бастарда, и не успели мы и глазом моргнуть, как шайка его тяжеловооруженных всадников уже стояла у нас на пороге и растолковывала нашему герцогу, что он должен выдать узника, а не то его замок сожгут и его голова будет на шесте. Такую-то угрозу не пропустишь мимо ушей, коль за ней стоит сам Вильгельм Бастард. Да к тому же герцог Ги присягал ему, так что тот в своем праве велеть ему и приказывать. Вот и вышло, что узника выпустили из темницы, разодели заново в пух и прах, и в последний раз, когда мы его видели, отбывал он в Руан, да с таким сопровождением, будто он давно потерянный брат Вильгельма.
Рыбак откашлялся, прочищая горло, повернул голову и сплюнул точно за дверь своей лачуги.
– А вот и мой родственничек со своей повозкой и ослом. Давайте-ка, шевелитесь.
– Благослови тебя Господь, – сказал мой спутник. – Трижды благослови. Сегодня ты совершил христианский поступок, и Бог тебя вознаградит.
– Надеюсь, лучше, чем герцог. Он тот еще скареда, – буркнул рыбак недовольно.
Маленькая повозка продвигалась медленно. Ее худо слаженные колеса болтались на одной-единственной оси, и повозка кренилась и подскакивала на кочках, поросших морской травой. Мне стало так жаль надрывающегося осла, что я соскользнул с груды мокрых вонючих сетей и пошел пешком рядом с задним откидным бортом, держась за повозку для верности. Должно быть, судя со стороны, я уже оправился после утопления, и мой спутник больше не мог сдерживать любопытство.
– Как ты оказался на этом корабле, брат, и как твое имя? – спросил он.
Я ожидал этого вопроса и приготовил, как мне казалось, вполне удовлетворительный ответ.
– Зовут меня Тангбранд. Я проповедовал в северных краях от нашей общины в Бремене, хотя, боюсь, слово мое легло в каменистую почву.
– Вот оно что, Бремен. Говорят, тамошний епископ имеет власть над северными королевствами. Но ты первый из его людей, кого я встретил.
Я успокоился. Вряд ли кто-то выжил после кораблекрушения, кто мог бы навести тень сомнения на мой рассказ.
– Но ты не сказал, для чего ты оказался на борту затонувшего судна.
– Епископ послал меня искать новых проповедников для нашей миссии. Северяне – народ упрямый, и нам не обойтись без помощи, коль мы хотим успешно распространять слово Спасителя.
Мой спутник вздохнул.
– Как это верно. Слишком многие умы и уши закрыты для восприятия великой и приводящей в трепет тайны. Воистину, правильно сказано, что Христос, распятый на кресте, обращен был лицом на запад. Всякому ясно, что в этом направлении слово Божье распространилось беспрепятственно. Его всемогущая десница указывала на север, каковой должно смягчить святым словом веры, Его же шуйца была направлена в сторону варварских народов юга. Только люди востока прокляты, ибо к ним он повернулся спиной.
– А ты, брат, как ты оказался на берегу в час моей нужды? – спросил я, стараясь отвести разговор от моего прошлого и узнать побольше о моем благочестивом спутнике.
– Меня зовут Мор, меня назвали так в честь помощника основателя общины, давшей нам устав. Я родом из той местности в Бургундии, где община давно уже процветает.
Ответ озадачил меня. Я молчал, надеясь, что он скажет еще что-нибудь, проясняющее его слова.
– А иду я в монастырь Святой Неделимой Троицы, чтобы преподнести настоятелю Иоанну житие, прославляющее его предшественника, праведного господина настоятеля Вильяма. Послал меня автор жития, ибо сам он уже по преклонным годам и плохому здоровью не в состоянии путешествовать.
– Кто же автор жития?
– Мой наставник и друг, Рудольф Глабер. Как и я, он из Бургундии. Долгие годы он трудился, собирая свидетельства и описывая жизнь господина настоятеля Вильяма. А еще он написал пять книг житийных историй о других значительных людях нашего времени. Он и теперь пишет уже шестую книгу, ибо твердо намерен оставить для потомков записки о множестве событий, коими необычно богато время после тысячелетия со дня пришествия Христа, нашего Спасителя.
Я внимательней посмотрел на Мора. На мой взгляд, лет ему было где-то между сорока и пятьюдесятью, маленький, жилистый, с кирпично-красным лицом – либо то загар от долгого пребывания на солнце, либо следствие неумеренного употребления крепких напитков.
– Прости мне мое невежество, брат, – сказал я. – Но ты упомянул об общине. Что это значит?
Мое невежество озадачило его.
– А то, что в монастыре братья подчиняются единой воле, равны в принятии решений, работают и следуют порядку молитв и псалмов, еды и питья.
– Похожи на солдат, – заметил я.
Лицо его просияло – мое слово ему понравилось.
– Вот именно, воины на службе у Христа.
– Хотелось бы мне это увидеть.
– Непременно увидишь! – воскликнул Мор. – Почему бы тебе не отправиться со мной в монастырь Святой Неделимой Троицы? Сей монастырь занимает второе место после моего монастыря в Клюни, славится строгим уставом и благоразумием, матерью добродетелей.
Именно на это предложение я и надеялся, ибо иметь спутником настоящего монаха – великолепное прикрытие. Следующие его слова еще более меня обрадовали.
– А монастырь стоит в Фекане, на землях герцога Вильгельма.

Глава 13

Неделю мы добирались до Фекана пешком или на крестьянских повозках, когда нас предлагали подвезти. На ночлег останавливались у сельских священников, а дважды спали просто под забором, благо было начало лета, и ночи стояли теплые. Всю дорогу я глядел вокруг в оба глаза, пытаясь определить источники, каковые позволят герцогу Вильгельму осуществить вторжение в Англию. Увиденное произвело на меня сильное впечатление. Земля плодородна и хорошо возделана. Пологие склоны пущены под обширные поля пшеницы, и каждую деревню окружают заботливо ухоженные плодовые сады. Обширные пространства заняты лесами, преимущественно дубовыми; то и дело встречаются ватаги людей с пилами и веревками, или слышится стук топоров в лесу, едут повозки, запряженные волами, груженые наструганными бревнами, пиленым брусом, корнями и кривыми ветками огромных деревьев. Среди всего я узнавал и корабельный лес и приметил, что повозки с таким лесом направляются на север, к побережью того, что местные жители называют Рукав – узкий пролив, отделяющей Францию от Англии.
Повстречалось нам и несколько небольших отрядов тяжело вооруженных воинов. Оружие их было хорошо ухожено, и я решил, что это наемники. Слушая их разговоры, когда они проходили мимо, я определял, что есть там люди из Лотарингии, Фландрии и даже из Швабии. И они желают наняться на службу к герцогу Вильгельму. Когда я сказал об этом Мору, тот скривился.
– Они будут здесь, пока их мечи в ножнах. От герцога неизвестно, чего ждать. Он принес мир на эту землю, но ведь не задаром.
Мы поднялись на вершину невысокого холма и начали спускаться в обширную долину. В отдалении виднелся маленький окруженный стенами город, расположенный по обоим берегам реки.
– Однажды я проходил через город, очень похожий на этот, – хмуро сообщил Мор. – Это была пограничная земля, и горожане совершили ошибку, не признав власть герцога. Они заявили о своей верности одному из его соперников, и скоро оказались в осаде. Они полагали, что их стены несокрушимы и усугубили свою ошибку, оскорбив самого герцога. Иные из горожан, кто посмелее, стояли на стенах, насмешничали, кричали, что дочь кожевенника была шлюхой. Герцог усилил осаду, и когда в городе стало нечего есть и делегация жителей пришла просить о милости, он велел отрубить им руки, а потом повесить на виселицах, поставленных в ряд перед главными воротами. Город, конечно, сдался, но даже и тогда герцог не проявил милосердия. Он отдал город своим воинам на разграбление, а потом сжег его. Когда я там проходил, от города остались только пепел и обгоревшие остовы домов.
Герцог Вильгельм Незаконнорожденный, подумал я, одного сапога пара нашему государю Харальду, когда дело идет о безжалостности.
– А городские священники не вмешались, не просили пощадить свою паству? – спросил я.
– Есть Божья милость, а есть милость герцога, – холодно ответил Мор, – и грехи земли вопиют к небесам. Бедствия, которые мы претерпели со дня тысячелетия Воплощения Христа нашего Спасителя, – это знак того, насколько мы сбились с пути праведного.
– Это правда, и в северных краях был голод, – заметил я, думая о горестной судьбе Руны.
– Голод и еще худшие вещи посланы нам в наказание, – мрачно откликнулся Мор. – Мой друг Глабер писал об этом. Три года кряду весны были, как зимы, и было невозможно пахать землю и сеять зерно. Потом урожай погубили наводнения. Столько людей умерло с голоду, что мертвых не поспевали отпевать в церквях – их просто бросали в ямы по двадцать-тридцать человек. В отчаянии мужчины и женщины рыли землю и поедали некую белую суспензию, похожую на гончарную глину, смешав ее со всем, что найдется, с мукой или отрубями – из того и пекли хлеб, но хлеб этот не насыщал. Иные поедали падаль и угощались человечиной. Странники вроде нас становились жертвами разбойников – их убивали, чтобы продать мясо на рынке. Один торговец даже продавал уже приготовленное человеческое мясо. Когда его схватили, он не отрицал своей позорной вины. Его связали и сожгли. Мясо зарыли в землю, но кто-то выкопал его и съел.
Мор замолчал, и на мгновение мне подумалось – не пытается ли он представить себе, каково на вкус человеческое мясо, ибо я уже заметил, сколь он разборчив в еде и напитках. Даже в самом скромном доме он всячески побуждал хозяйку улучшить вкус пищи при помощи подливок и все время сетовал на скверность нормандской стряпни, каковая, коли верить ему на слово, ни в какое сравнение не шла с тем, к чему он привык в Бургундии.
– Однако все эти беды в прошлом, – осмелился заметить я. – Ныне народ выглядит сытым и довольным.
– Не должно забывать о знамениях, предрекающих великие беды, – возразил Мор. – В некоем городе в Оксерре деревянная статуя Христа на рыночной площади начала лить слезы, а еще волк вошел в церковь, схватил зубами веревку колокола и начать звонить. И своими глазами ты можешь зреть яркую звезду, что явилась в ночном небе в конце апреля, а теперь горит каждую ночь, медленно передвигаясь по небу.
За много лет до того в Ирландии мой учитель, ученый друид, рассказывал мне об этой блуждающей звезде и предсказал ее появление. Но сказать об этом Мору – значит вызвать у него подозрения, что я обучался ведовству, и я ничего не сказал.
– Мир полнится заразой – слепой алчностью, крайней мерзостью, воровством и прелюбодеянием, – продолжал он. – Пособники дьявола смело показывают себя. Я воочию видел одного. В моем монастыре в Бургундии он явился мне в виде карлика. У него была тощая шея, агатово-черные глаза и лоб весь в морщинах и складках. Рот широкий, губы распухшие, уши острые и волосатые под копной косматых грязных волос. Его ноги были покрыты грубой бурой шерстью, и он пускал слюни. Он громко вскрикивал и говорил что-то невнятное, указуя и ругаясь. Я был в таком ужасе, что бежал в часовню, пал ниц перед алтарем и взмолился о защите. Верно говорят, что антихрист скоро выйдет на свободу, ибо сей мерзкий карлик был одним из его предвестников.
Но когда мы добрались до Фекана и монастыря Святой Неделимой Троицы, мне показалось, что монахи, товарищи Мора, не разделяют его мрачного взгляда на будущее. Они подновляли свою церковь так, что стало ясно – они рассчитывают на долгое будущее. В огромном здании кишмя кишели каменщики, чернорабочие, плотники, стекольщики и строители лесов.
Главной достопримечательностью монастыря была могила господина настоятеля Вильяма, чье житие написал Рудольф Глабер. Чудотворное место, как сообщил мне один из монахов приглушенным шепотом. Десятилетний мальчик, смертельно больной, был принесен сюда своей отчаявшейся матерью и оставлен перед могилой. Дитя, оглядевшись, увидело маленького голубя, сидящего на могиле, и так, глядя на него, и уснуло.
– Когда мальчик проснулся, – шептал монах, – он оказался совершенно здоров.
Его благочестивый рассказ заинтересовал меня не так живо, как монастырские сплетни. Монахи монастыря Святой Троицы оказались замечательно осведомлены о том, что происходит в герцогстве. У них всюду имелись свои осведомители, начиная с маленьких деревушек и кончая двором самого герцога, и они живо обсуждали приготовления герцога Вильгельма к войне – сколько кораблей должен поставить каждый из его вельмож, сколько тяжело вооруженных всадников необходимо иметь для того, чтобы эта опасная затея удалась, сколько вина и зерна загружают в большие закрома и так далее. Предстоящий поход вызывал у монахов великое одушевление, и внимательно прислушиваясь к ним, я понял, почему: монастырь Троицы владел богатыми угодьями в Англии, но после того как Гарольд Годвинсон сел на престол, монастырь перестал получать доход с этой своей собственности. Вот монахи и ждали, что герцог Вильгельм вернет то, что им принадлежит, как только займет место Гарольда на английском троне. Монастырь даже обещал поставить Вильгельму военный корабль за счет своих обильных средств.
Я заметил Мору, что в этом есть некое противоречие – что Божий дом поставляет орудия войны, а он рассмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36