Тим Северин
Последний Конунг


Викинг Ц 3



Тим Северин
Последний Конунг

Карты





Пролог

Святому благоверному господину моему аббату Геральдусу, покорствуя воле твоей, отсылаю сию третью, остатнюю, часть писаний лжемонаха того, Тангбранда. В несчастливый же день обнаружил я в нашем книгохранилище те еще, первые, пергаменты! Да простится мне грех – любопытство и нетерпение, соблазнившие глаза мои на прочтение оных.
А и в сих листах мне открылись лжесвидетельства, преискусно в сию повесть впряденные соблазнения ради легковерных читателей. Ибо змий сей, пригревшийся на груди у нас, клевету возводит и на братии наших во Христе, обвиняя в низости и нечестивости, и в бесстыдстве своем похваляет святотатцев и разбойников. А и пуще того – средь схизматиков Востока пребывая, не способен он обуздать свое жало змеиное.
Наипаче же прочего огорчительно, что сей лжемонах во Святую Землю ходил, совершил то паломничество, каковое является наибольшим желанием человека неимущего и недостойного, мне подобного. А что зрел он там, то порочит он нечестивым своим и языческим недоверием, тем желая сокрушить веру верующего в Слово Воплощенное. И вот, истинно сказано в Святом Писании: правда ложью обращается для злосердого и неверующего.
И преступно не менее прочего то его греховное словоизвержение, где касается он дел высоких, государственных. Ибо то есть посягательство на английский престол, и слова его посчитают изменою те, кому сии дела ведать положено.
А и хватит толковать о нем – да оставим сего благочестивейшего, да воздаст ему за все труды его наисмиреннейшие Суд Праведный.
И когда же придет конец лжи и козням самозванца сего? В страхе Божьем уповаю на его спасение, ибо не сказано ли, что и птаха малая не влетит в тенета без произволенъя Божьего, а когда Бог того пожелает, то и кончится все благополучием?

Этельред, ризничий и библиотекарь.

Писано в месяце януарии в год от Рождества Господа нашего одна тысяча семьдесят третий.

Глава 1

Император в дворцовом бассейне изображает кита. Окунется с головой, наберет в рот воды, потом вынырнет и выпустит фонтанчик. Я наблюдаю за ним краем глаза, не зная, что чувствовать – то ли презрение, то ли приязнь. В конце концов – человек-то он старый. Ему уже за семьдесят. И прикосновение теплой воды к прыщавой коже, равно как и ощущение невесомости, должны быть ему приятны. У него от болезни все тело, руки и ноги так раздулись, что даже ходьба вызывает боль. Я на прошлой неделе своими глазами видел, как после одной из их бесконечных церемоний вернулся он во дворец в таком изнурении, что рухнул на руки слугам, едва огромная бронзовая дверь затворилась за ним. А сегодня у христиан опять праздник, именуемый Великой Пятницей, и посему во второй половине дня должен состояться очередной императорский выход, и опять очень надолго. Так что, поразмыслив, я решил, что император вполне заслужил эти минуты расслабления, хотя видели бы его подданные, как он изображает кита в бассейне, вот было бы им диво, ибо большая часть их почитает басилевса посланником Бога на земле.
Я передвинул тяжелую секиру на плече – под древком на моей алой рубахе образовалось сырое пятно. Пот струйками сбегал из-под края железного шлема, украшенного затейливой золотой мозаикой. Жара в этой палате с бассейном нагоняла на меня сонливость. Я же старался не терять бдительности. Я – воин Этерии, императорского личного полка, моя обязанность – защищать жизнь басилевса Романа Третьего, правителя Византии, равноапостольного. С пятью такими же телохранителями из варяжской дружины я дал клятву оберегать императора от врагов, и он хорошо платит нам за это. У него есть все основания больше доверять нам, чем своим соотечественникам.
В дальнем конце бани толпится кучка приближенных императора, человек пять-шесть. Они разумно держатся подальше от своего господина, и не только ради того, чтобы дать ему возможность уединиться, но еще и потому, что болезнь сделала его весьма раздражительным. Всем уже известно, что басилевс стал слишком вспыльчив. Любой пустяк, неподходящее слово или жест могут вызвать у него приступ гнева. Я уже три года служу во дворце, и на моих глазах он, прежде справедливый и щедрый, постепенно превратился в желчного и злобного старика. На тех, кто привык получать от его щедрот в знак благоволения богатые подарки, теперь он не обращает внимания либо подвергает опале. К счастью, со своей личной гвардией басилевс пока еще подобным образом не обращается, и мы по-прежнему отвечаем ему полной преданностью. Мы никогда не участвовали в заговорах и кознях, какие непрерывно плетутся разными группами царедворцев ради своей выгоды. Рядовые дружинники даже и языка их не знают. Старшинствуют над нами греки-патрикии, а младшие начальники и дружина набираются из северян, и между собой мы говорим по-норвежски. Придворный чиновник, имеющий титул великого толмача Гейтары, должен бы общаться с телохранителями, но это всего лишь пустое место, еще один пышнозвучный титул при дворе, зачарованном иерархией рангов и церемониями.
– Гвардеец! – окрик прервал мои размышления.
Окликнул меня один из придворных. Я узнал хранителя императорской чернильницы. Сей пост, несмотря на свое пышное наименование, был и вправду из наиважнейших. По должности хранитель должен подавать пузырь с чернилами всякий раз, когда басилевс желает подписать какую-либо государственную грамоту. На самом же деле он служит личным письмоводителем императора. Этот пост открывает ему свободный доступ к особе императора – преимущество, какого нет даже у высших сановников, коим приходится получать предварительное разрешение, чтобы предстать перед басилевсом.
Хранитель вновь поманил меня рукой. Я взглянул на басилевса. Роман по-прежнему плескался и пускал струйки в бассейне, закрыв глаза, совершенно ублаготворенный в своем теплом водяном мире. Бассейн недавно углубили в середине, но все равно он довольно мелкий – везде можно достать ногами до дна, не погрузившись в воду с головой. Никакой опасности, похоже, нет. Я подошел к хранителю, он подал мне пергамент. Мелькнула императорская подпись пурпурными чернилами, и хранитель жестом показал, что я должен отнести свиток в соседнюю комнату, небольшой покой, где ждали нотариусы.
Использовать гвардейца как слугу – в этом нет ничего необычного. Дворцовые чиновники столь заботятся о своем достоинстве, что почитают унизительными для себя самые простые действия – скажем, своими руками открыть себе дверь или самому отнести куда надо свиток. Потому я взял пергамент и, подойдя к двери, еще раз глянул через плечо на бассейн – басилевс блаженствовал, наслаждаясь купаньем.

В соседней комнате меня ждал орфанотроп, то бишь попечитель городского сиротского приюта, заведения, каковое содержится за счет имперской казны. Впрочем, и этот титул ни в малейшей степени не отражал его истинного значения. Орфанотроп Иоанн прослыл самым могущественным человеком в империи, не считая басилевса. Сочетание лукавого ума и искусного рвения позволило Иоанну преодолеть все ступени имперской иерархии и стать по сути, пускай не по титулу, первым сановником империи. Этого худощавого человека с длинным лицом и глазами, глубоко сидящими под удивительно черными бровями, все боятся, А еще у него не растет борода, он – евнух, скопец.
Я встал перед ним по стойке «смирно», но чести не отдал. Гвардеец обязан отдавать честь только басилевсу и ближайшим членам императорской семьи, а орфанотроп Иоанн родился явно не в пурпуре. Его род вышел из Пафлагонии, что на берегу Черного моря, и говорят, будто, поселившись в Константинополе, они стали менялами. А еще говорят, будто они чеканили фальшивую монету.
Я отдал пергамент, орфанотроп просмотрел его, а потом сказал мне медленно, произнося каждое слово нарочито четко:
– Отнеси это логофету казначейства.
Я покачал головой и ответил по-гречески:
– Прошу прощения, ваше превосходительство. Я в карауле и не могу покинуть особу императора.
Орфанотроп поднял брови.
– Надо же, гвардеец, а говорит по-гречески, – пробормотал он. – Дворец наконец-то становится цивилизованным местом.
– Можно бы вызвать кого-нибудь из деканов, – предложил я. – Это их обязанность – носить послания.
И понял, что совершил ошибку.
– Это так, но и тебе не мешало бы знать свой долг, – язвительно ответил орфанотроп.
Обиженный этой насмешкой, я резко повернулся и зашагал обратно в купальню. Вернувшись в длинное помещение с высоким куполообразным потолком и стенами, украшенными мозаикой, изображавшей дельфинов и волны, я сразу же понял, что случилось что-то страшное. Басилевс по-прежнему плавал в воде, но теперь он лежал на спине, слабо помахивая руками. Только тучность мешала ему утонуть. Придворных, прежде находившихся здесь, уже не было видно. Я положил секиру на мраморный пол, сорвал с головы шлем и бросился к бассейну.
– Тревога! Тревога! – кричал я на бегу. – Гвардейцы, ко мне!
Несколько прыжков, и я уже на краю бассейна. Как есть, во всем своем облачении, бросился я в воду и поплыл к басилевсу. Мысленно я возблагодарил моего бога Одина за то, что мы, северяне, учимся плавать с самого малолетства.
Басилевс, когда я добрался до него, словно не сознавал моего присутствия. Он едва двигался и время от времени с головой погружался в воду. Одной рукой поддерживая его под подбородок, я встал ногами на дно и потянул императора к краю бассейна, стараясь, чтобы голова его лежала у меня на плече и он не нахлебался воды. Тело его обмякло, а голова, лежащая на моем плече, была совсем лысой, если не считать нескольких всклокоченных волосинок.
– Гвардейцы, ко мне! – снова крикнул я. Потом добавил по-гречески: – Позовите врача!
На этот раз призыв был услышан. Несколько человек из челяди – писцы, слуги, придворные – вбежали в помещение и столпились у края бассейна. Кто-то, встав на колени, ухватил басилевса под мышки и вытащил. Вода с него текла ручьем. Но помощники были неуклюжи и медлительны. Басилевс, лежащий на мраморном краю бассейна, больше прежнего напоминал кита – на этот раз выброшенного на берег и умирающего. Я вылез из бассейна и растолкал придворных.
– Помогите мне поднять его, – сказал я.
– Что здесь происходит, во имя Тора? – раздался голос. Это наконец-то прибыл декурион, начальник моей смены.
Он так свирепо глянул на таращащих глаза придворных, что те расступились. Мы с ним подняли обмякшее тело императора и отнесли к мраморной скамье. У кого-то из служителей купальни хватило сообразительности расстелить на скамье полотенце, прежде чем мы уложили на нее старика, который еще слабо шевелился. Декурион огляделся, сорвал с одного из придворных парчовую накидку и прикрыл ею нагого императора.
– Позвольте мне пройти, пожалуйста.
Это был один из дворцовых врачей, низенький пузатый человечек. Короткими пальцами он приподнял веки императора. Я заметил, как он трясется, как отдернул руку, словно ошпарился. Надо полагать, боится, что басилевс испустит дух от его прикосновения. Но глаза императора пока открыты, он слегка пошевелил головой и огляделся.
В этот момент среди глазеющих придворных произошло движение, их кольцо раздвинулось и пропустило женщину. То была Зоэ, императрица. Видно, ее вызвали из гинекея, женской части дворца. Я впервые увидел ее вблизи, и меня потрясла ее выдержка. Несмотря на свой возраст, она держалась с огромным достоинством. Императрице не меньше пятидесяти лет, и она, пожалуй, никогда не отличалась красотой, но тонкий костяк лица говорил об аристократическом происхождении. Она была дочерью и внучкой императоров, и надменность ее служила тому доказательством.
Зоэ величаво прошла сквозь толпу и на расстояние вытянутой руки приблизилась к мужу, лежащему на мраморной скамье. На лице ее не отразилось никаких чувств, когда она устремила взгляд на императора, – тот был мертвенно-бледен и дышал с трудом. Мгновение она просто смотрела. Потом, не проговорив ни слова, повернулась и вышла.
Придворные старались не смотреть друг на друга. Все, в том числе и я, знали, что между императором и его женой не было любви. Предыдущий басилевс, Константин, настоял на их браке. Зоэ была любимой дочерью Константина, и в последние дни своего царствования он искал для нее подходящего мужа среди константинопольских аристократов. Отец и дочь оба желали обеспечить передачу власти внутри семьи, хотя Зоэ уже вышла из детородного возраста. Впрочем, это обстоятельство не помешало ей и Роману, когда они вместе взошли на трон, попытаться основать свою династию. Роман оглушал себя огромными дозами возбуждающих средств – по этой причине, говорят, он и облысел, – а его немолодая супруга увешивала себя амулетами, дарующими плодовитость, и советовалась с шарлатанами и знахарями, а те предлагали все более и более невероятные средства, чтобы она забеременела. Когда же все эти старания ни к чему не привели, отношения их обернулись взаимной неприязнью. Роман завел любовницу, а Зоэ спровадили в гинекей, обиженную и разочарованную.
Но это еще не вся история. Не прошло и двух лет, как Зоэ завела любовника. Однажды, когда они совокуплялись, на них наткнулись наши гвардейцы, но сделали вид, что ничего не заметили. Таковую учтивость явили они не из уважения к императрице – она и не скрывала своей связи, – но потому, что ее избранником был младший брат орфанотропа Иоанна. Этих дел, в коих высокая политика смешивается с жаждой власти и похотью, лучше не касаться.
– Разойдитесь! – приказал декурион.
Он занял место в головах басилевса, на расстоянии копья от его лысой макушки, а я поневоле встал в ногах и тоже по стойке «смирно». Моя секира все еще валялась где-то на мраморном полу, но на поясе у меня висел кинжал, и я положил руку на его рукоять. Врач взволнованно вышагивал взад-вперед, ломая в тревоге руки. Вдруг Роман застонал, чуть-чуть приподнял голову с полотенца, служившего ему подушкой, и сделал слабый жест правой рукой. Он будто звал кого-то. Не понимая, на кого он указывает, никто не осмеливался пошевелиться. Благоговение и страх перед величием, испытываемые в присутствие особы императора, еще не покинули зрителей. Взгляд императора медленно перемещался по лицам наблюдающих за ним придворных. Он будто пытался что-то сказать, умолял о чем-то. Его гортань двигалась, но ни звука не доносилось. Потом глаза закрылись, голова упала и скатилась набок. Он тяжело задышал, дыхание вырывалось из него короткими прерывистыми толчками. Вдруг оно прервалось совсем, и рот открылся. Изо рта вылилась густая темно-коричневая жижа, еще два судорожных вздоха – и он испустил дух.
Я стоял неподвижно по стойке «смирно». Весть о смерти императора распространилась по дворцу, послышался топот ног, суматоха и в отдалении стенания и плач. Я не обращал на это внимания. Пока не будет коронован новый басилевс, обязанность гвардейца – охранять тело покойного императора.
– Торгильс, в своей мокрой форме ты похож на деревенского дурачка. Ступай в караульное помещение и доложи дневальному.
Это было сказано по-норвежски, и я узнал голос Хафдана, начальника моего отряда. Тучный Хафдан, ветеран, прослужил в дворцовой гвардии почти десять лет. Он уже сколотил небольшое состояние, откладывая из своего жалованья, и мог бы выйти в отставку, но ему нравилась жизнь гвардейца, а со своей родной Данией он порвал все связи, так что идти ему было некуда.
– Скажи, что мы здесь, при императоре, на страже. И, пожалуй, посоветуй перекрыть входы-выходы из дворца.
Я зашагал прочь, подобрав шлем и секиру, которую кто-то любезно поднял с пола и прислонил к стене. Путь в караульню пролегал по лабиринту коридоров, приемных комнат и внутренних дворов. Роман Третий мог умереть в любом из своих дворцов – в каждом имелся бассейн для купания, – но он предпочел испустить дух в самом просторном из них – Большом Дворце. Этот дворец, стоящий почти на самой оконечности полуострова, столько раз расширялся и перестраивался императорами, обитавшими в нем, что превратился в беспорядочное скопище палат и покоев. Возводить все более великолепные строения стало для каждого обладателя пурпурного трона увлечением, граничащим с манией. Каждый басилевс желал обессмертить свое правление, оставив по себе не менее одного необыкновенного сооружения, будь то новая церковь, монастырь, огромный дворец или какое-либо вычурное общественное здание. Роман без устали тратил миллионы золотых монет на необыкновенный новый храм матери своего Бога, хотя, по мне, церквей и монастырей, ей посвященных, и без того более чем достаточно. Вокруг нового храма Прославления Богоматери собирались разбить сады с аллеями и фонтанами;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36