Слушая их противоречивые рассказы, я понял одно: Магбьодр – человек, с которым следует считаться. Он не только занял шотландский трон насильственным путем, но и жену приобрел с помощью оружия. Груох была женой предыдущего мормера Морея, сожженного вместе со своей свитой в полсотни человек, в распре с Магбьодром. И что еще примечательней – Магбьодр женился на вдове, а затем согласился сделать ее сына от первого мужа своим наследником. Король и королева скоттов, подумал я, должно быть, весьма необычная пара.
Дорога на юг в поисках Магбьодра вела меня по дикому краю болот и каменистых нагорий. Эта земля, именуемая Маунт, изобилующая туманами, изрезана узкими долинами, густо поросшими зарослями кустарников и лесом, весьма удобными для засад, и там я понял, почему в слышанных мною рассказах о распрях между скоттами столь часто говорилось о неожиданных нападениях и внезапных набегах. А нагнав наконец короля, подумал, что он весьма благоразумно разместился со своей свитой в непреступной крепости, расположенной на горном склоне, откуда хорошо видна вся округа. Крепость защищало тройное кольцо земляных насыпей с частоколом по верху, каковой, как я заметил, с трудом поднявшись наверх, продолжали укреплять его воины.
Меня встретили с подозрением. Стражник задержал меня у внешних ворот, обыскал на предмет спрятанного оружия и только потом спросил, зачем я пожаловал. Я сказал, что прибыл с посланием от Харальда Норвежского и прошу аудиенции у короля. Воин явно сомневался. Он заявил, что чужеземцы не допускаются во внутреннюю крепость. Таков, мол, приказ, и исполняется он неукоснительно, потому как нортумбрийцы грозят вторгнуться в их пределы. А что, если я их соглядатай? На это я заметил, что союзниками нортумбрийцев всегда были даны, и что король Харальд и его норвежцы воюют с датчанами с тех пор, как Харальд взошел на трон.
– Может быть, – возразил стражник, отводя меня к своему начальнику, – но, по-моему, все вы, северяне, одинаковы – разбойники, и вам лучше держаться подальше от тех краев, где вам не место.
Его начальник подверг меня нарочитому допросу, после чего оставил ждать в караульне, и только спустя несколько часов я, наконец, предстал перед человеком рослым и мужественным, бывшим, пожалуй, лет на десять моложе меня, с красноватым обветренным лицом и с длинными желтыми волосами. Это был король скоттов, известный норвежцам как Магбьодр, но своему народу как Макбетад мак Финдли.
– Где ты научился нашему языку? – спросил он, постукивая по стоящему перед ним столу лезвием кинжала. Я решил, что оружие он держит не просто напоказ. Король не доверял чужеземцам.
– В Ирландии, ваше величество. В монастыре.
Король нахмурился.
– Ты не похож на христианина.
– Я не христианин. Я попал в монастырь по принуждению. Поначалу как раб. Но я не принял этой веры.
– Жаль, – сказал Макбетад. – Сам я христианин. Как получилось, что ты стал рабом?
– Меня взяли в плен в бою.
– А где это было?
– У места под названием Клонтарф, ваше величество.
Ритмичное постукивание кинжалом вдруг замедлилось.
– У Клонтарфа? Это было давно. Ты с виду не настолько стар, чтобы участвовать в этом.
– Я был подростком, лет пятнадцати.
– Тогда ты должен знать мормера из Мара. Он дрался и погиб в этой битве.
– Нет, ваше величество. Я не знал его. Я был среди людей ярла Сигурда.
Макбетад смотрел на меня, пытаясь понять, правду ли я говорю. В задумчивости он продолжал постукивать лезвием кинжала по покрытой зарубинами столешнице.
– Я удивлен, – сказал он. – Харальд Норвежский посылает своим представителем человека, служившего Сигурду. Всю жизнь оркнейский ярл был смертельным врагом моего отца. Они бились, по меньшей мере, в трех битвах, и, благодаря этому своему волшебному стягу, Сигурд всегда брал верх. А потом люди с Оркнеев украли наши земли.
Начало моей первой встречи с Макбетадом складывается весьма неудачно, подумал я. Видно, никудышный из меня посол.
– Стяг не помог Сигурду при Клонтарфе, – заметил я, пытаясь смягчить обстановку. – Он погиб, препоясавшись им.
– И откуда тебе это известно? – На этот раз вопрос прозвучал резче.
– Он перенял стяг у меня, когда победа отвернулась от нас и некому больше было держать знамя. Он обвязался им, сказав, что нищий должен нести свою мошну. Потом ринулся к гущу боя. На верную смерть. Как он пал, я не видел.
И вновь Макбетад недоверчиво уставился на меня.
– Ты хочешь сказать, что был знаменосцем Сигурда и при этом уцелел?
– Да, ваше величество.
– И ты не знал предсказания, что всякий, кто развернет стяг с вороном в бою, одержит победу, но тот, у кого оно в руках, умрет в момент победы?
– Я слышал это предсказание, ваше величество. Но при Клонтарфе случилось так, что предсказание не исполнилось. Моя судьба была иной. Норны решили, что я должен выжить, а ярл потерпит поражение.
Когда я упомянул норн, Макбетад замер. Кончик кинжала замедлил ритм и остановился. Настало молчание.
– Ты веришь в норн? – тихо спросил он.
– Верю, ваше величество. Я держусь исконной веры. Норны решают нашу судьбу, когда мы рождаемся.
– А в другие времена? Решают ли они нашу судьбу в последующие годы?
– Этого я не знаю. Но то, что норны определят нам, в конце концов сбудется. Мы можем оттянуть осуществление их решения, но не можем избежать его.
Макбетад осторожно положил кинжал на стол.
– Я хотел отослать тебя прочь, не выслушав того послания, которое ты привез от Харальда Норвежского. Но, быть может, твое появление здесь тоже было предначертано судьбами. Я желаю, чтобы сегодня вечером ты встретился со мною и с моей женою наедине. Как знать, не поможешь ли ты нам. Тебе, вероятно, уже известно, что моя жена больна.
– Я не лекарь, ваше величество, – предупредил я.
– Здесь нужен не лекарь, – молвил король. – Здесь нужен кто-то, кто сможет объяснить то, что кажется противным всем основам. Я ведь благочестивый христианин. Но я видел норн.
На этот раз замолчал я.
Королевский управляющий выделил мне место для сна – небольшую нишу, немногим больше стенного шкафа, рядом с королевскими покоями, а кормиться поставил вместе с дружиной крепости. Слушая их разговоры, я выяснил, что все они состоят в личной свите Макбетада и держатся весьма высокого мнения о военном искусстве своего предводителя. Единственный раз в суждениях промелькнуло некоторое сомнение, когда разговор коснулся королевы. Один старый воин посетовал: мол, Макбетад настолько занят болезнью королевы, что не уделяет достаточного внимания подготовке отражения ожидаемого набега. Ярл Нортумбрии Сивард дал прибежище двум сыновьям предыдущего шотландского короля, того, кого убил Макбетад, и воспользовался их притязаниями на трон, чтобы оправдать свое нападение.
Тем же вечером за мной явился управляющий и повел меня в личные покои короля. Я оказался в комнатке, где стоял только стол и несколько простых тесовых стульев. Свет давала единственная свеча на столе, поставленная достаточно далеко от женщины в длинном темном плаще, сидящей в дальнем конце комнаты. Она сидела в тени, сложив руки на коленях и возбужденно ломая пальцы. Кроме нее в комнате был только Макбетад, и вид у него был встревоженный.
– Не посетуй за темноту, – начал он после того, как управляющий удалился, закрыв за собой дверь. – Яркий свет причиняет королеве боль.
Я посмотрел на женщину. Плащ у нее был с наголовником, и она опустила его так низко, что лица почти не было видно. Но тут свеча коротко вспыхнула, и я заметил напряженное, усталое лицо, выглядывающие из-под капюшона глаза в темных кругах, бледную кожу и высокие скулы. Даже в тот короткий миг щека, повернутая ко мне, быстро и отчетливо дернулась. Одновременно я ощутил укол боли, какой бывает, когда случайно ударишься локтем о камень, такой, от которого рука немеет. Но удар я ощутил не в руке, а в голове. Я понял, что сижу вблизи человека, обладающего сверхъестественной силой.
Ощущение было знакомое. Я испытывал его всякий раз, когда встречался с мужчинами и женщинами, сведущими в сейде, искусстве волшебства. Обычно ощущение это было сильнее, ибо и я наделен был даром, который норвежцы именуют ofreskir – ясновидение. Но сейчас все было по-другому. Сила, исходящая от женщины в плаще, была, без сомнения, силой вельвы, ведовским даром, но сила эта была искажена и переменчива. Она доходила до меня волнами – так далекий горизонт мерцает молниями в летний вечер, не резкими и страшными сполохами, когда Тор швыряет свой молот Мьелльнир, но непрестанным неровным блеском, каковой хуторяне, живущие в глуши, считают отражением в небе косяков рыбы, всплывших на поверхность моря.
Снова заметил я руки женщины. Она ломала пальцы и терла руки одна о другую, словно мыла в воде, а не в воздухе.
– Здешний народ знает трех вейрд, – вдруг торопливо заговорил Макбетад. В голосе его звучала боль. – Как христианин, я полагал, что это просто языческое суеверие. Покуда не встретил их трех, одетых в лохмотья. Это было в Морее, когда я был еще мормером, а не королем.
Король заговорил о норнах сразу, без предисловий. Очевидно, этот вопрос мучил его.
– Они, как три старые карги, стояли бок о бок у дороги. Я бы проехал мимо, не окликни они меня. Может быть, не остановись я и не выслушай их, с моей женой все было бы в порядке.
– Вы видели норн в Морее? – спросил я, ощущая какую-то неловкость. – Во время битвы при Клонтарфе их видели поблизости, в Кайтнессе. Они ткали саван из человеческих кишок. Они праздновали кровавую битву. Что они вам сказали?
– Речи их были темны и неразборчивы – беззубые старухи пришептывали и шамкали. Но одна из них вымолвила прорицание. Сказала, что я стану королем скоттов, и предупредила об измене среди моих приближенных. В то время я думал, что все это чушь и весьма заурядная – такое может придумать любой дурак.
– Если это и вправду были норны, значит, с вами разговаривала Верданди. Она определяет то, что будет. Две ее сестры, Ур и Скульд, заняты тем, что наступило, и тем, чем все завершится.
– Я – христианин, я знать об этом ничего не знаю. Я бы не обратил внимания на их слова, когда бы не Груох.
Я снова посмотрел на женщину в капюшоне. Теперь она раскачивалась взад и вперед на своем стуле, по-прежнему безостановочно ломая руки. Она наверняка слышала все, о чем мы говорили, но не произнесла ни единого слова с тех пор, как я вошел в комнату.
– Груох такая же добрая христианка, как и я, – продолжал Макбетад, несколько осторожней. – Точнее сказать, она больше христианка, чем я. Она милосердна и добра. Нельзя пожелать лучшей супруги.
С некоторым запозданием я понял, что Макбетад любит свою королеву. Это открытие стало для меня неожиданностью и объяснило его тревогу, а последовавший за этим рассказ обнаружил, как любовь к жене заманила в ловушку их обоих.
– Я рассказал Груох о прорицании вейрды, и она тоже отмахнулась от него как от языческого пустословья. Но все же заметила, что я имею больше прав на шотландский трон, чем тот слабый человек, в то время сидевший на нем – я имею в виду моего родича Дункана. И даже не обмолвилась о том, что сама она столь же высокого рождения. Может быть, этой мысли у нее вовсе и не было, но мне показалось, что была. Ее слова подтолкнули меня к решению свергнуть короля. Не ради меня самого, хотя всем известно, что чем сильнее король, тем счастливее его королевство. Такова «правда королей». Ради своей жены я решил, что когда-нибудь воссяду на священный камень и объявлю себя королем скоттов. Тогда Груох станет королевой. Это ее неотъемлемое право, и это будет моим даром ей.
– И получилось так, как предсказали норны?
– Я бросил вызов королю Дункану и победил его в открытом бою. Не я один хотел, чтобы его не стало. Меня поддерживали больше половины остальных мормеров и танов.
– Я слышал разговоры, будто король погиб, будучи вашим гостем.
Макбетад скривился.
– Это все досужие россказни, черные домыслы, распускаемые теми, кому хотелось бы видеть на троне одного из сыновей Дункана. Нет сомнений, их руками водили бы нортумбрийцы. Дункан пал не жертвой заговора. Он погиб, ибо был слабым и беспечным военачальником. Он повел своих людей в Морей, чтобы уничтожить меня, но его лазутчики опростоволосились – не обнаружили нашей засады. После битвы я казнил лазутчиков за то, что они худо выполнили свой долг. Коль кто-то и был виновен в смерти Дункана, так это они.
– И ваша жена заболела после этого?
Макбетад покачал головой.
– Нет. Она внучка короля и знает цену, какую приходится платить за власть, за то, чтобы захватить или удержать ее. Болезнь проявилась спустя три года. Она развивается медленно и неотвратимо, но я надеюсь, что ты сумеешь объяснить ее, ибо, боюсь, это как-то связано с исконной верой.
Он повернулся к жене. Она подняла голову. Они смотрели друг на друга так, что стало ясно – Груох любит мужа не меньше, чем он любит ее.
– Я был слишком занят своими королевскими обязанностями, чтобы заметить, что происходит, – медленно пояснил Макбетад. – После того как я занял престол, она стала спрашивать, отчего появились вейрды, и коль скоро они не более чем языческое суеверие, как случилось, что их предсказание исполнилось. Сомнения мучили ее. Наши христианские священники сказали, что это работа дьявола. Они убедили ее, что она, сама того не зная, стала посредником Темного. Она решила, что нечиста. Вот почему она, как ты наверняка заметил, то и дело моет руки.
– И какое лечение предложили священники? – спросил я и, не удержавшись, добавил: – Они ведь уверены, что у них есть рецепты на все случаи жизни.
Макбетад встал и подошел к жене. Он наклонился, нежно поцеловал ее, а затем откинул наголовник, чтобы достать амулет, висящий у нее на шее на кожаном шнурке. И тогда я увидел, что королева Груох была некогда поразительно хороша собой. В волосах, нечесаных и всклокоченных, но все еще густых и роскошных, мелькали рыжевато-золотистые отблески, хотя большая часть выцвела до блеклой бронзы. От левого виска назад через всю голову тянулась странная белая прядь, придавая ее облику что-то дикое и тревожное.
Макбетад положил амулет на стол передо мной. Это была тонкая медная трубочка. Я вынул из нее плотно свернутый клочок пергамента и разгладил его на столе, чтобы прочесть начертанное на нем. Слова были написаны руническими, греческими и латинскими знаками. «"In nomine domini summi sit benedictum". Твоя рука досаждает, твоя рука тревожит тебя, Вероника поможет тебе», – прочел я.
– Священник, изготовивший этот амулет, велел моей жене носить его на левой груди, – объяснил Макбетад, – а чтобы он подействовал, она должна хранить молчание. Но, как видишь, амулет не помогает. Впрочем, и вреда от него меньше, чем от других предложенных средств. Ибо иные священники утверждали, что недуг моей жены можно одолеть, коль я буду ежедневно хлестать ее кнутом, сделанным из кожи морской свиньи, таким способом изгоняя демонов, коими она одержима. – И он скривился от отвращения.
Я вспомнил, как дернулась щека королевы, и как молодой басилевс Михаил в Миклагарде дрожал неудержимой дрожью за мгновения до того, как рассудок его помрачался. В Миклагарде невежественные священники тоже поставили диагноз – вмешательство дьявола. Однако врачи смотрели на это иначе. Давным-давно, будучи в Ирландии, я видел, как друид применяет травы и снадобья для исцеления от конвульсий.
– Ваша королева не одержима никакими дьяволами, никакими черными эльфами, – успокоил я короля. – То, что написано на пергаменте, хуже, чем глупость. Коль скоро вы хотите облегчить страдания королевы, выбросьте этот амулет, пусть она говорит, когда хочет, а если случится приступ, дайте ей выпить теплого уксуса, вымочив в нем белену или цикуту, либо легкую настойку растения, называемого «сонной одурью».
Макбетад побледнел.
– Но ведь это излюбленные растения ведьм и колдунов – и вейрд, – сказал он укоризненно. – Ты ведешь ее к этому темному миру, а не от него.
Я пожал плечами.
– Я приверженец исконной веры, – напомнил я, – и не вижу ничего дурного в том, чтобы пользоваться этими растениями, коль скоро они помогают. – Говоря это, я задавался вопросом – знает ли Груох, что она обладает ведовской силой? А ежели знает, то заглушила ли она ее, отринула ли, будучи христианкой? Коль скоро так, то ей приходится претерпевать невыносимое напряжение.
– И это лекарство исцелит мою жену и облегчит ее страдания? – спросил король.
– Этого я сказать не могу, – предупредил я. – Я полагаю, дух ее в смятении. Разрывается между Белым Христом и исконной верой.
– Белый Христос ей не помог, – сказал Макбетад. – Четыре года назад, когда меня по-настоящему встревожило здоровье королевы, я совершил с ней паломничество в Рим. Отыскивал всех святых людей, молился, делал щедрые приношения, но безрезультатно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Дорога на юг в поисках Магбьодра вела меня по дикому краю болот и каменистых нагорий. Эта земля, именуемая Маунт, изобилующая туманами, изрезана узкими долинами, густо поросшими зарослями кустарников и лесом, весьма удобными для засад, и там я понял, почему в слышанных мною рассказах о распрях между скоттами столь часто говорилось о неожиданных нападениях и внезапных набегах. А нагнав наконец короля, подумал, что он весьма благоразумно разместился со своей свитой в непреступной крепости, расположенной на горном склоне, откуда хорошо видна вся округа. Крепость защищало тройное кольцо земляных насыпей с частоколом по верху, каковой, как я заметил, с трудом поднявшись наверх, продолжали укреплять его воины.
Меня встретили с подозрением. Стражник задержал меня у внешних ворот, обыскал на предмет спрятанного оружия и только потом спросил, зачем я пожаловал. Я сказал, что прибыл с посланием от Харальда Норвежского и прошу аудиенции у короля. Воин явно сомневался. Он заявил, что чужеземцы не допускаются во внутреннюю крепость. Таков, мол, приказ, и исполняется он неукоснительно, потому как нортумбрийцы грозят вторгнуться в их пределы. А что, если я их соглядатай? На это я заметил, что союзниками нортумбрийцев всегда были даны, и что король Харальд и его норвежцы воюют с датчанами с тех пор, как Харальд взошел на трон.
– Может быть, – возразил стражник, отводя меня к своему начальнику, – но, по-моему, все вы, северяне, одинаковы – разбойники, и вам лучше держаться подальше от тех краев, где вам не место.
Его начальник подверг меня нарочитому допросу, после чего оставил ждать в караульне, и только спустя несколько часов я, наконец, предстал перед человеком рослым и мужественным, бывшим, пожалуй, лет на десять моложе меня, с красноватым обветренным лицом и с длинными желтыми волосами. Это был король скоттов, известный норвежцам как Магбьодр, но своему народу как Макбетад мак Финдли.
– Где ты научился нашему языку? – спросил он, постукивая по стоящему перед ним столу лезвием кинжала. Я решил, что оружие он держит не просто напоказ. Король не доверял чужеземцам.
– В Ирландии, ваше величество. В монастыре.
Король нахмурился.
– Ты не похож на христианина.
– Я не христианин. Я попал в монастырь по принуждению. Поначалу как раб. Но я не принял этой веры.
– Жаль, – сказал Макбетад. – Сам я христианин. Как получилось, что ты стал рабом?
– Меня взяли в плен в бою.
– А где это было?
– У места под названием Клонтарф, ваше величество.
Ритмичное постукивание кинжалом вдруг замедлилось.
– У Клонтарфа? Это было давно. Ты с виду не настолько стар, чтобы участвовать в этом.
– Я был подростком, лет пятнадцати.
– Тогда ты должен знать мормера из Мара. Он дрался и погиб в этой битве.
– Нет, ваше величество. Я не знал его. Я был среди людей ярла Сигурда.
Макбетад смотрел на меня, пытаясь понять, правду ли я говорю. В задумчивости он продолжал постукивать лезвием кинжала по покрытой зарубинами столешнице.
– Я удивлен, – сказал он. – Харальд Норвежский посылает своим представителем человека, служившего Сигурду. Всю жизнь оркнейский ярл был смертельным врагом моего отца. Они бились, по меньшей мере, в трех битвах, и, благодаря этому своему волшебному стягу, Сигурд всегда брал верх. А потом люди с Оркнеев украли наши земли.
Начало моей первой встречи с Макбетадом складывается весьма неудачно, подумал я. Видно, никудышный из меня посол.
– Стяг не помог Сигурду при Клонтарфе, – заметил я, пытаясь смягчить обстановку. – Он погиб, препоясавшись им.
– И откуда тебе это известно? – На этот раз вопрос прозвучал резче.
– Он перенял стяг у меня, когда победа отвернулась от нас и некому больше было держать знамя. Он обвязался им, сказав, что нищий должен нести свою мошну. Потом ринулся к гущу боя. На верную смерть. Как он пал, я не видел.
И вновь Макбетад недоверчиво уставился на меня.
– Ты хочешь сказать, что был знаменосцем Сигурда и при этом уцелел?
– Да, ваше величество.
– И ты не знал предсказания, что всякий, кто развернет стяг с вороном в бою, одержит победу, но тот, у кого оно в руках, умрет в момент победы?
– Я слышал это предсказание, ваше величество. Но при Клонтарфе случилось так, что предсказание не исполнилось. Моя судьба была иной. Норны решили, что я должен выжить, а ярл потерпит поражение.
Когда я упомянул норн, Макбетад замер. Кончик кинжала замедлил ритм и остановился. Настало молчание.
– Ты веришь в норн? – тихо спросил он.
– Верю, ваше величество. Я держусь исконной веры. Норны решают нашу судьбу, когда мы рождаемся.
– А в другие времена? Решают ли они нашу судьбу в последующие годы?
– Этого я не знаю. Но то, что норны определят нам, в конце концов сбудется. Мы можем оттянуть осуществление их решения, но не можем избежать его.
Макбетад осторожно положил кинжал на стол.
– Я хотел отослать тебя прочь, не выслушав того послания, которое ты привез от Харальда Норвежского. Но, быть может, твое появление здесь тоже было предначертано судьбами. Я желаю, чтобы сегодня вечером ты встретился со мною и с моей женою наедине. Как знать, не поможешь ли ты нам. Тебе, вероятно, уже известно, что моя жена больна.
– Я не лекарь, ваше величество, – предупредил я.
– Здесь нужен не лекарь, – молвил король. – Здесь нужен кто-то, кто сможет объяснить то, что кажется противным всем основам. Я ведь благочестивый христианин. Но я видел норн.
На этот раз замолчал я.
Королевский управляющий выделил мне место для сна – небольшую нишу, немногим больше стенного шкафа, рядом с королевскими покоями, а кормиться поставил вместе с дружиной крепости. Слушая их разговоры, я выяснил, что все они состоят в личной свите Макбетада и держатся весьма высокого мнения о военном искусстве своего предводителя. Единственный раз в суждениях промелькнуло некоторое сомнение, когда разговор коснулся королевы. Один старый воин посетовал: мол, Макбетад настолько занят болезнью королевы, что не уделяет достаточного внимания подготовке отражения ожидаемого набега. Ярл Нортумбрии Сивард дал прибежище двум сыновьям предыдущего шотландского короля, того, кого убил Макбетад, и воспользовался их притязаниями на трон, чтобы оправдать свое нападение.
Тем же вечером за мной явился управляющий и повел меня в личные покои короля. Я оказался в комнатке, где стоял только стол и несколько простых тесовых стульев. Свет давала единственная свеча на столе, поставленная достаточно далеко от женщины в длинном темном плаще, сидящей в дальнем конце комнаты. Она сидела в тени, сложив руки на коленях и возбужденно ломая пальцы. Кроме нее в комнате был только Макбетад, и вид у него был встревоженный.
– Не посетуй за темноту, – начал он после того, как управляющий удалился, закрыв за собой дверь. – Яркий свет причиняет королеве боль.
Я посмотрел на женщину. Плащ у нее был с наголовником, и она опустила его так низко, что лица почти не было видно. Но тут свеча коротко вспыхнула, и я заметил напряженное, усталое лицо, выглядывающие из-под капюшона глаза в темных кругах, бледную кожу и высокие скулы. Даже в тот короткий миг щека, повернутая ко мне, быстро и отчетливо дернулась. Одновременно я ощутил укол боли, какой бывает, когда случайно ударишься локтем о камень, такой, от которого рука немеет. Но удар я ощутил не в руке, а в голове. Я понял, что сижу вблизи человека, обладающего сверхъестественной силой.
Ощущение было знакомое. Я испытывал его всякий раз, когда встречался с мужчинами и женщинами, сведущими в сейде, искусстве волшебства. Обычно ощущение это было сильнее, ибо и я наделен был даром, который норвежцы именуют ofreskir – ясновидение. Но сейчас все было по-другому. Сила, исходящая от женщины в плаще, была, без сомнения, силой вельвы, ведовским даром, но сила эта была искажена и переменчива. Она доходила до меня волнами – так далекий горизонт мерцает молниями в летний вечер, не резкими и страшными сполохами, когда Тор швыряет свой молот Мьелльнир, но непрестанным неровным блеском, каковой хуторяне, живущие в глуши, считают отражением в небе косяков рыбы, всплывших на поверхность моря.
Снова заметил я руки женщины. Она ломала пальцы и терла руки одна о другую, словно мыла в воде, а не в воздухе.
– Здешний народ знает трех вейрд, – вдруг торопливо заговорил Макбетад. В голосе его звучала боль. – Как христианин, я полагал, что это просто языческое суеверие. Покуда не встретил их трех, одетых в лохмотья. Это было в Морее, когда я был еще мормером, а не королем.
Король заговорил о норнах сразу, без предисловий. Очевидно, этот вопрос мучил его.
– Они, как три старые карги, стояли бок о бок у дороги. Я бы проехал мимо, не окликни они меня. Может быть, не остановись я и не выслушай их, с моей женой все было бы в порядке.
– Вы видели норн в Морее? – спросил я, ощущая какую-то неловкость. – Во время битвы при Клонтарфе их видели поблизости, в Кайтнессе. Они ткали саван из человеческих кишок. Они праздновали кровавую битву. Что они вам сказали?
– Речи их были темны и неразборчивы – беззубые старухи пришептывали и шамкали. Но одна из них вымолвила прорицание. Сказала, что я стану королем скоттов, и предупредила об измене среди моих приближенных. В то время я думал, что все это чушь и весьма заурядная – такое может придумать любой дурак.
– Если это и вправду были норны, значит, с вами разговаривала Верданди. Она определяет то, что будет. Две ее сестры, Ур и Скульд, заняты тем, что наступило, и тем, чем все завершится.
– Я – христианин, я знать об этом ничего не знаю. Я бы не обратил внимания на их слова, когда бы не Груох.
Я снова посмотрел на женщину в капюшоне. Теперь она раскачивалась взад и вперед на своем стуле, по-прежнему безостановочно ломая руки. Она наверняка слышала все, о чем мы говорили, но не произнесла ни единого слова с тех пор, как я вошел в комнату.
– Груох такая же добрая христианка, как и я, – продолжал Макбетад, несколько осторожней. – Точнее сказать, она больше христианка, чем я. Она милосердна и добра. Нельзя пожелать лучшей супруги.
С некоторым запозданием я понял, что Макбетад любит свою королеву. Это открытие стало для меня неожиданностью и объяснило его тревогу, а последовавший за этим рассказ обнаружил, как любовь к жене заманила в ловушку их обоих.
– Я рассказал Груох о прорицании вейрды, и она тоже отмахнулась от него как от языческого пустословья. Но все же заметила, что я имею больше прав на шотландский трон, чем тот слабый человек, в то время сидевший на нем – я имею в виду моего родича Дункана. И даже не обмолвилась о том, что сама она столь же высокого рождения. Может быть, этой мысли у нее вовсе и не было, но мне показалось, что была. Ее слова подтолкнули меня к решению свергнуть короля. Не ради меня самого, хотя всем известно, что чем сильнее король, тем счастливее его королевство. Такова «правда королей». Ради своей жены я решил, что когда-нибудь воссяду на священный камень и объявлю себя королем скоттов. Тогда Груох станет королевой. Это ее неотъемлемое право, и это будет моим даром ей.
– И получилось так, как предсказали норны?
– Я бросил вызов королю Дункану и победил его в открытом бою. Не я один хотел, чтобы его не стало. Меня поддерживали больше половины остальных мормеров и танов.
– Я слышал разговоры, будто король погиб, будучи вашим гостем.
Макбетад скривился.
– Это все досужие россказни, черные домыслы, распускаемые теми, кому хотелось бы видеть на троне одного из сыновей Дункана. Нет сомнений, их руками водили бы нортумбрийцы. Дункан пал не жертвой заговора. Он погиб, ибо был слабым и беспечным военачальником. Он повел своих людей в Морей, чтобы уничтожить меня, но его лазутчики опростоволосились – не обнаружили нашей засады. После битвы я казнил лазутчиков за то, что они худо выполнили свой долг. Коль кто-то и был виновен в смерти Дункана, так это они.
– И ваша жена заболела после этого?
Макбетад покачал головой.
– Нет. Она внучка короля и знает цену, какую приходится платить за власть, за то, чтобы захватить или удержать ее. Болезнь проявилась спустя три года. Она развивается медленно и неотвратимо, но я надеюсь, что ты сумеешь объяснить ее, ибо, боюсь, это как-то связано с исконной верой.
Он повернулся к жене. Она подняла голову. Они смотрели друг на друга так, что стало ясно – Груох любит мужа не меньше, чем он любит ее.
– Я был слишком занят своими королевскими обязанностями, чтобы заметить, что происходит, – медленно пояснил Макбетад. – После того как я занял престол, она стала спрашивать, отчего появились вейрды, и коль скоро они не более чем языческое суеверие, как случилось, что их предсказание исполнилось. Сомнения мучили ее. Наши христианские священники сказали, что это работа дьявола. Они убедили ее, что она, сама того не зная, стала посредником Темного. Она решила, что нечиста. Вот почему она, как ты наверняка заметил, то и дело моет руки.
– И какое лечение предложили священники? – спросил я и, не удержавшись, добавил: – Они ведь уверены, что у них есть рецепты на все случаи жизни.
Макбетад встал и подошел к жене. Он наклонился, нежно поцеловал ее, а затем откинул наголовник, чтобы достать амулет, висящий у нее на шее на кожаном шнурке. И тогда я увидел, что королева Груох была некогда поразительно хороша собой. В волосах, нечесаных и всклокоченных, но все еще густых и роскошных, мелькали рыжевато-золотистые отблески, хотя большая часть выцвела до блеклой бронзы. От левого виска назад через всю голову тянулась странная белая прядь, придавая ее облику что-то дикое и тревожное.
Макбетад положил амулет на стол передо мной. Это была тонкая медная трубочка. Я вынул из нее плотно свернутый клочок пергамента и разгладил его на столе, чтобы прочесть начертанное на нем. Слова были написаны руническими, греческими и латинскими знаками. «"In nomine domini summi sit benedictum". Твоя рука досаждает, твоя рука тревожит тебя, Вероника поможет тебе», – прочел я.
– Священник, изготовивший этот амулет, велел моей жене носить его на левой груди, – объяснил Макбетад, – а чтобы он подействовал, она должна хранить молчание. Но, как видишь, амулет не помогает. Впрочем, и вреда от него меньше, чем от других предложенных средств. Ибо иные священники утверждали, что недуг моей жены можно одолеть, коль я буду ежедневно хлестать ее кнутом, сделанным из кожи морской свиньи, таким способом изгоняя демонов, коими она одержима. – И он скривился от отвращения.
Я вспомнил, как дернулась щека королевы, и как молодой басилевс Михаил в Миклагарде дрожал неудержимой дрожью за мгновения до того, как рассудок его помрачался. В Миклагарде невежественные священники тоже поставили диагноз – вмешательство дьявола. Однако врачи смотрели на это иначе. Давным-давно, будучи в Ирландии, я видел, как друид применяет травы и снадобья для исцеления от конвульсий.
– Ваша королева не одержима никакими дьяволами, никакими черными эльфами, – успокоил я короля. – То, что написано на пергаменте, хуже, чем глупость. Коль скоро вы хотите облегчить страдания королевы, выбросьте этот амулет, пусть она говорит, когда хочет, а если случится приступ, дайте ей выпить теплого уксуса, вымочив в нем белену или цикуту, либо легкую настойку растения, называемого «сонной одурью».
Макбетад побледнел.
– Но ведь это излюбленные растения ведьм и колдунов – и вейрд, – сказал он укоризненно. – Ты ведешь ее к этому темному миру, а не от него.
Я пожал плечами.
– Я приверженец исконной веры, – напомнил я, – и не вижу ничего дурного в том, чтобы пользоваться этими растениями, коль скоро они помогают. – Говоря это, я задавался вопросом – знает ли Груох, что она обладает ведовской силой? А ежели знает, то заглушила ли она ее, отринула ли, будучи христианкой? Коль скоро так, то ей приходится претерпевать невыносимое напряжение.
– И это лекарство исцелит мою жену и облегчит ее страдания? – спросил король.
– Этого я сказать не могу, – предупредил я. – Я полагаю, дух ее в смятении. Разрывается между Белым Христом и исконной верой.
– Белый Христос ей не помог, – сказал Макбетад. – Четыре года назад, когда меня по-настоящему встревожило здоровье королевы, я совершил с ней паломничество в Рим. Отыскивал всех святых людей, молился, делал щедрые приношения, но безрезультатно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36