А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Она сказала: она вновь родилась в моем ребенке и убила его. Откуда ты это знаешь? – спросил он, и она ответила: я знаю это так же, как мы оба знаем, что где-то, когда-то, прежде чем мы встретились, мы были вместе. И теперь эта мечта где-то там, плывет по волнам в бутылке, пока кто-то не найдет ее. Пульс в его запястьях бился у ее сосков.
Ее волосы разметались по насыпи у нее над головой, как перья. Одна нога напряглась, другая слегка согнулась, когда она почувствовала внутри его язык; она опустила руки, коснувшись его снежно-белых волос. Он медленно двигал языком, пока ее спина не выгнулась вдоль склона; пальцы ее ног поджались в грязи. Она начала мотать головой из стороны в сторону, и вокруг нее испарения канала заплясали в лучах света, как в хрустале; перед ее глазами мелькнула потерявшаяся чайка, ищущая воды; по ее ногам скользнул шарф случайного гондольера, ищущего свою лодку. На одно краткое мгновение ей показалось, что вода начинает просачиваться обратно в канал; она подняла голову и увидела, что это она сама; с каждым трепещущим спазмом его языка она все больше выпускала из себя, пока ее бедра не замерцали в тумане. Он медленно опустил руки и схватил ее сзади, притягивая поближе к себе; в свою очередь, она притягивала его, и его седые волосы коснулись ее живота. Она представила, что она сама – длинный, тускло освещенный коридор. Она представила, что вдоль нее тянутся фонари и факелы, блекло освещая его путь. Чем глубже он терялся в ней, тем мощней струилось из нее, пока ей не показалось, что она сама заполнит весь канал. Когда он нашел то неуловимое, что было скрыто в ней, она замерла, не в силах шевельнуться; он коснулся этого, и она вцепилась ему в волосы. Он снова коснулся этого, и ее метнуло в темную тень моста, нависшую над ней. Он дал глазам отдохнуть и, прижавшись к белокурому холмику, поцеловал ее туда, где ее жгло и затопляло. Он встал и прижал ее к груди, и она почувствовала, как он потянулся вниз, раздвинул ее рукой и вошел в нее стоя. Он был так тверд и так горел, что, казалось, прорвал себе дорогу сквозь нее; она почувствовала, как ее ноги отрываются от земли и она упирается в одну из балок Риалто. Он укутал ее нагое тело в свой плащ, и она обвила бедрами его ляжки, уцепившись за его загривок. Порой она двигалась и чувствовала, как он движется в ней, как кончик его прикасается к чему-то еще глубоко внутри. Она видела, как по ту сторону канала старуха несет фонарь, и когда та шла по мосту, оба они слышали, как ее шаги эхом отдаются над ними. Груди Лорен колыхались у него на плечах; он нежно укусил ее в горло. Казалось, они стояли так неизмеримо долго, и их совместная сердцевина тлела. Она прижалась щекой к его лбу, он пригладил ее волосы. По каналу неизвестно откуда задул ветер. Я люблю тебя, Адриан, сказала она. Не Адриан, ответил он, я никогда не был Адрианом. Адриан – имя, что пришло ко мне на рассвете в тот день. Не знаю почему – мое имя не Адриан. Я люблю тебя, Мишель, сказала она. Он кивнул с закрытыми глазами. Что бы ни случилось, сказала она, я хочу, чтобы ты всегда помнил, что я любила тебя в самой глубине души. Он снова кивнул. Я не хотела, сказала она. Знаю, ответил он. Она чувствовала подкладку старого плаща на своем нагом теле. Ты все еще так тверд, и я все еще мокну; это будет ужасно, когда мы кончим, это нас убьет? Может быть, ответил он. Она поглядела на его профиль и сказала: мне нужно быть там, когда он вернется. Он кивнул, все еще не открывая глаз. Она коснулась его век и поглядела на него. Ей хотелось умереть с ним – если такова ее судьба.

***
Он оставил ее в отеле; она сказала, что хочет побыть там одна. Она видела, как ужасно для него снова быть брошенным в тумане наедине с собой. Но он видел коридоры раздора, что вились в ней.
И тогда он пошел обратно той же дорогой, которой они пришли, посреди Большого канала, пока не обогнул излучину и не увидел вдалеке мост Риалто. И тут он услышал музыку, начавшую таять, словно пианиста уносило в море. Он слыхал ее раньше; она плыла из окна утром, когда начался кросс, когда он стоял в тени вокзала, наблюдая за ней, стоявшей внизу на ступеньках. Теперь он пошел на звук. Вдоль края канала лежали останки старых кораблей и скарб древних армий; всю дорогу музыка оставалась впереди него. И тогда он увидел их.
Они были в каких-то футах от того места, где всего несколько минут назад были они с Лорен; их велосипеды усеяли берега, они в отчаянии бросили их у дороги. Они сидели, в измученном смятении вглядываясь в туман. Когда Мишель двинулся к ним, несколько человек подняли головы при звуке его шагов, и тогда остальные начали вставать. Когда он подошел к мосту, они хлынули было к нему, но затем шагнули назад и залепетали на нескольких языках. Мишель переводил взгляд с одного на другого.
И тут он услышал голос сзади. Джейсон протиснулся сквозь толпу, глядя на Мишеля, на его седую шевелюру и древние глаза, и сказал:
– Это ты?
– Это я, – сказал Мишель. – Вы потерялись.
– Ну ни фига себе.
– Вы что, не слышали вертолетов, не видели факелов? Вас ищет весь город.
– Мы никого не слышали и не видели, – ответил Джейсон. – Мы в самом начале повернули не туда, и я часами ездил взад-вперед по одному каналу, взад-вперед – по другому. Весь город словно испарился.
– Вы посреди Большого канала, в центре города, – сказал Мишель. Он ткнул пальцем. – Площадь Сан-Марко прямо вон там, в конце…
– Я же сказал тебе, – ответил Джейсон, – мы ехали по этому каналу весь день и всю ночь. Слушай, если ты знаешь, где мы, то пошли.
Они взяли свои велосипеды и последовали за ним в город.
Она спала, когда услышала, как открывается дверь; в это первое мгновение она не знала, Мишель это или Джейсон. Он прислонил велосипед к стене. Он был раздет до пояса и нес буханку хлеба и бутылку виски. Он не взглянул на нее, даже когда она села на постели, и не сказал ни слова; он лишь подвинул стул у окна, приготовившись поесть и особенно выпить. Стояло совсем раннее утро, свет только начинал просачиваться сквозь туман на улице. Наконец она сказала:
– С тобой все хорошо?
Он не ответил. Он измотался и перепачкался.
– Где ты был?
Он взял хлеб и сделал глоток виски. Он уставился себе между коленей, сгорбившись на стуле, его белесые волосы свешивались на лицо. Наконец он сказал:
– Ты влюблена в него?
– Да.
Он кивнул. Он продолжал ковырять хлеб, словно собирался съесть его.
– Особой разницы нет, знаешь ли.
Она ничего не сказала.
– Чего ты хочешь? – спросил он.
– Я считаю, нам надо на время расстаться.
– Мы уже и так надолго расставались. Десять месяцев, год…
– Дольше, – сказала она. – Мы расстались гораздо раньше.
Он стукнул бутылкой об стол; он был в глубокой, застывшей ярости. Он встал и впервые взглянул прямо на нее.
– Что ж, – сказал он, – я вижу, я уже не номер один.
Он излучал гнев, и она не могла на него смотреть.
Он собрался уходить, и она спросила:
– Куда ты идешь?
– А тебе-то что?
– Но что ты будешь делать?
Выходя, он хлопнул дверью.
Из своей комнаты в локанде Мишель видел витрину хрустальной лавки через дорогу. Стоял предрассветный час; он вернулся, чтобы искупаться, отдохнуть – и ждать, пока не наступит время звонить Лорен. Он сказал Лорен, что позвонит ей в отель, и собирался так и поступить, несмотря на возвращение Джексона. Из окна своей комнаты он увидел хулигана, решившего заняться лавкой; туман расступился ровно настолько, чтобы видны были лицо, рука и бьющееся стекло. Все было залито синевой; хруст стекла был неслышим, и каждый методичный взрыв лопался, как немой пузырь. На верхней полке был расставлен ряд стеклянных головок, ангельски соблазнительных; он четко видел их даже на таком расстоянии. Он привязался к этим головкам и пожелал, чтобы хулиган не заметил их. Мальчишке было около шестнадцати; в его действиях не было видно ни следа удовольствия. Мишель поразмыслил, уж не политическая ли это акция, вроде взрыва вокзала.
Еще до полудня он спустился в холл локанды. Лорен подошла к телефону, она плакала. Мишель слышал в трубке гам в фойе отеля Лорен; она не могла говорить. Она все срывалась.
– Я сказала ему, что хочу разойтись.
Она едва сумела это выговорить.
– Он там?
Его озаботило то, как горестно прозвучал ее голос.
– Он ушел, потом вернулся, а теперь снова пропал. Мишель, куда он пойдет? Ему некуда идти.
– Я иду к тебе, – сказал он.
Добравшись до отеля, он все высматривал Джейсона; он пошел к ее номеру и постучал к ней с опаской, не зная, вернулся ли тот. Лорен открыла – она была одна. Она не взглянула на него, открывая дверь, а он не поцеловал ее. Она плакала, а потом он обнимал ее на постели и все думал, что случится, если вернется Джейсон. Он не вернется, сказала она. Она была вымотана; Мишель хотел отвести ее к себе в локанду. Она пробормотала, засыпая: я знаю, он не вернется, если я вообще его знаю. Наконец она заснула, и Мишель сидел, прижимая ее к себе.
Когда Джейсон вернулся, он застал Мишеля на постели с Лорен; мужчины лишь переглянулись. Лорен проснулась и в смятении села. Джейсон подошел к окну, словно занятый своими делами, и Лорен глянула на Мишеля. Джейсон уселся на стул у изножья кровати, не глядя на них. Ни один ничего не говорил другому, все сидели и ждали: двое мужчин, каждый из которых дожидался ухода соперника, и женщина, поставленная перед выбором.
Наконец, посреди тишины, Джейсон пошевелился на стуле и прочистил горло. Он с трудом подбирал слова.
– Э-э, Мишель, – сказал он. – Это, должно быть, особенно трудно для тебя. Мне очень жаль.
Мишель не мог придумать, что сказать в ответ. Прошло еще несколько минут, и Джейсон наконец обратился к Лорен:
– Мы можем поговорить?
Она взглянула на Мишеля, он взглянул на нее. Все внутри у него переворачивалось. Его ужасало то, что если он оставит ее сейчас, то потеряет ее; его ужасала власть, которую имел над ней Джейсон.
– Я позвоню тебе, – сказала она.
– С тобой все будет в порядке?
– Да.
Он вышел, прошел через фойе отеля и вернулся в локанду, где у себя в номере стал дожидаться, пока кто-нибудь не постучит в дверь и не скажет, что ему звонят.
Когда Мишель ушел, Джейсон встал со стула, подошел к окну и там дожидался конца дня. Казалось, он простоял там несколько часов, в то время как Лорен сидела на постели и ждала, пока он повернется к ней лицом. Снаружи затворялись ставни на домах города, день клонился к концу, и Лорен показалось, что она почти слышит отзвук тумана в каналах – как ток воды, которой в них не было. В комнате стемнело, свет сузился до лампы, горевшей на столе; несколько раз она видела, как его тело заметно содрогается. Иногда он двигал головой – так, что Лорен видела его профиль, – и потом снова вперивался в окно, все еще не готовый сказать ей то, что хотел. Несколько раз она хотела спросить: «В чем дело?» – но не спрашивала, предоставляя ему сделать шаг, когда он будет готов; если бы ей пришлось его провоцировать, это было бы не то. Когда тишина чуть не проглотила их, он наконец развернулся, почти злобно – и тогда злоба стерлась, и то, что она увидела в его глазах, испугало ее. Она увидела, что умом он понимает, что потерял ее, и все, что в нем осталось, – это такое отчаяние, что ему пришлось бы отказаться от самого себя, чтобы признаться в этом. Она не хотела этого слышать. Она собиралась было тряхнуть головой, не соглашаясь, когда он выпалил, прежде чем стало слишком поздно: «Я сделаю все, что ты захочешь». И снова отвернулся к темноте, оставив ее с Джейсоном, которого она никогда не знала.
Мишель не покидал своего номера. Каждый раз, когда звонил телефон, он прислушивался к шагам хозяйки на лестнице; каждый раз, когда слышал шаги на лестнице, он ждал стука в дверь, по которому узнал бы, что ему звонят. Несколько раз телефон звонил, несколько раз он слышал шаги на лестнице, но стука в дверь так и не раздавалось. Он начал вслух говорить в потолок: «Пожалуйста, позвони мне». Ему хотелось пойти к ее отелю, чтобы проверить, горит ли свет в их номере, но он боялся пропустить звонок, он боялся, что она увидит его и подумает, что он следит за ней, он боялся, что в номере будет темно, потому что она занимается с ним любовью. Он так и не заснул. Вместо этого он просто лежал и, к своему изумлению, увидел, что хулиган все еще находится в хрустальной лавке через дорогу. В окне горела одна маленькая свечка, и на всех стеллажах уже блестели брызги стекла; мальчишка сидел и глядел, словно больше ему некуда было идти. За ним, на той самой полке, все еще стоял ряд дутых стеклянных головок, которые Мишель заметил раньше; они уцелели, побоище обошло их стороной. Тут паренек безучастно поднял голову и заметил, что за ним следят; Мишель не мог не взглянуть на стеклянные головы, и через дорогу мальчик не мог не уловить этот тревожный взгляд и не проследить за ним. Он увидел головы. Он перевел глаза на Мишеля и затем беспощадно отправился к головкам, словно исполняя неизбежный долг; а когда разрушение было доведено до конца, что-то промелькнуло перед глазами Мишеля. Это было лицо женщины, видение столь мощное, что оно взорвалось перед ним и тут же снова было утеряно; это было похоже на остальные воспоминания и сны о его прошлом, только ничто раньше не обладало такой мощью, ничто так не затронуло его – ни близнецы, ни что-либо другое. Но теперь он потерял этот образ, он не мог припомнить его; он знал, что это женщина, но это была не Лорен, и не его мать, и не его тетка, и не девочка в розовом платье с бантом, которая ехала с ним в поезде, и ни одно лицо с улицы, которое он мог бы припомнить. Он взглянул обратно на хрустальную лавку, чтобы найти то, что вызвало к жизни это воспоминание, – но хулиган, безнадежно сидевший в западне считанные секунды назад, уже исчез. Головы исчезли. Мишель заволновался – что, если именно стеклянные головы вернули ему воспоминание, и теперь, когда они разбились, он никогда больше не завладеет им? Но тут он понял, что на самом деле причиной было битье стекла и еще этот свет. Странный, преломленный свет, заточенный в самом стекле, не исходящий ни из какого иного источника – ни от солнца, ни от Луны, ни от других светил, – это был свет, который рождался из себя самого, неповторимый, заключенный в себе самом; и тогда воспоминание снова пришло к нему. Этот свет: он был в странной каморке без дверей и окон, и на стене перед ним, в рамке, висела ошеломляющая фотография совсем юной женщины. Воспоминание было так же ярко, как любое другое. Ему была четко видна каждая деталь этой фотографии – скорбные, одинокие глаза, пухлый детский рот, – и он понял, что это женщина с пленки, отданной им в обмен на собственный фильм о матери. Мысленно стоя в этой неизвестной ему комнатке, он долго глядел на фотографию, а затем увидел в самом дальнем и темном углу крохотную дряхлую фигурку с белыми волосами. Человек показался ему знакомым. Мишель отпрянул от старика, от собственных мыслей, от воспоминания, тикавшего ему в ухо, как бомба. За этим кошмаром он не станет пускаться в погоню. Но пока он продолжал пятиться, все в нем опустилось, и ему не осталось ничего, кроме собственной жестокости. Теперь он думал о Лорен и о неистовстве своих чувств, о своих мрачных желаниях. Он подумал о том, отличается ли он чем-нибудь от Джейсона.
Он снова прилег на кровать и ждал. Чем дольше он ждал, тем безнадежней чувствовал себя. Ему хотелось поднять трубку и позвонить ей, но он не знал, что сказать. Он решил все равно дожидаться, пока она не позвонит, как обещала. Но телефон внизу не звонил, не звонил до полчетвертого утра; он услышал его и уверился, что это, должно быть, она, но на лестнице так и не раздались шаги, и стука в дверь так и не было. Он все ждал. К рассвету он понял, что поезд из Парижа был всего лишь прелюдией к тому, что случилось теперь; но от полного, окончательного упадка его удерживали надежда и уверенность, обе воплощенные в Лорен. Для него было непостижимо, что он может потерять ее. Все зашло слишком далеко, чтобы Джейсон смог изменить курс. Все они были в точке, из которой никогда не вернутся, и связь между Лорен и Джейсоном была необратимо разорвана. Лорен должна была это понимать. Джейсон должен был это понимать. Они должны были понимать, что им уже не пережить примирения, ведь они всегда будут знать, что Мишель может ждать за углом. Джейсону придется понять, что его запас шансов иссяк; ему придется жить с сознанием, что она дала ему шанс только потому, что он его вымолил, а Джейсон был не из тех, кто может терпеть такое. Что бы ни случилось, она больше не сможет полностью принадлежать Джейсону; она не сможет больше отдаться ему до конца; ему всего будет не хватать, а Джейсон был не из тех, кто мирится с нехваткой. Всегда будет оставаться та часть ее сердца, где прошел Мишель, всегда останется территория, где Мишель обитал. Джейсон может вселиться туда незаконно, воруя время и не платя аренду; но Мишель однажды был там, и она никогда этого не забудет, и Джейсон тоже никогда не забудет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29