Мне следовало бы сказать «мужчин и женщин», ибо хотя женщин, последовавших за своими мужьями, было немного, сражались они поистине отважно. Чуть позже я расскажу об этом – во всяком случае, попытаюсь.
Последний из наших конных воинов уже скрылся из виду, когда я выбрался на берег, мокрый по пояс, с полными воды сапогами. Я предполагал повести всадников за собой, выстроив широкой дугой, и нанести неприятелю удар с тыла, как и говорил Этеле. Теперь они шли за Таугом и Робером. Обоим не занимать храбрости, и даже Тауг, несмотря на свою молодость, имеет представление о тактике боя. Возможно, они сделают все, как я планировал, а если нет, от меня все равно уже ничего не зависит.
Я же теперь возглавлял шайку разного сброда и должен был сделать все, что в моих силах, дабы привести Целидон к победе ценой наименьших потерь. Для нас выстроиться полукругом не представлялось возможным. Я решил двинуться налево вдоль берега, истребляя на своем пути всех остерлингов, какие встретятся, и ударить с фланга по частям, переходящим вброд реку.
Мы сами перебрались на противоположный берег, не встретив сильного сопротивления, огромной толпой, грозящей превратиться в неуправляемое стадо. Я остановил людей и заставил выстроиться рядами, как их учили. При переправе лучники, разумеется, держали свои луки над водой, чтобы тетивы не намокли. Я расставил их по флангам, чтобы они не подпускали пращников и лучников неприятеля. Атака дюжины всадников распугала бы таких воинов, как скворцов, но конной атаки не последовало. У всадников и без нас было достаточно работы.
Бойцов с самыми крепкими щитами я выстроил в первую шеренгу, а во вторую – копьеносцев, чтобы выставили копья между щитами. Остальных я собрал в кучу позади, а Вистану поручил поддерживать порядок в задних рядах и следить за тем, чтобы люди подбирали копья и щиты за павшими товарищами. Я шел в шести шагах впереди, с самым решительным видом, через каждые несколько шагов оборачиваясь, чтобы прокричать приказ или ободряющие слова. Нам требовались флаги. Нам требовались трубы и барабаны. Ничего этого у нас не было, но кто-то (я догадываюсь, кто именно) своим примером заставил идущих в задних рядах женщин петь и хлопать в ладоши – и возможно, это было даже лучше, чем трубы и барабаны. «Прибавить шагу! – время от времени покрикивал я. – Шагай веселее!»
И мы шагали бодро. «Дизири! Дизири! Дизири!» Некоторым остерлингам уже доводилось слышать этот клич; но знали они его или нет, нас было много. Пусть мы были плохо обучены и еще хуже вооружены, этого явно не видели враги, пускавшиеся от нас в бегство.
Мы продвинулись на удивление далеко в западном направлении к тому времени, когда столкнулись с сотней противников, исполненных решимости оказать сопротивление. Их капитан сражался палицей с подвижной главой, излюбленным оружием остерлингов. Этерне перерубила железную цепь, которой глава крепилась к древку, и он остался с одной палкой в руке. Он бросился на меня, пытаясь на бегу вытащить меч, но я отсек ему руку по локоть, прежде чем рассечь пополам шлем.
Два десятка его солдат набросились на меня, точно терьеры. Я помню, как перерубил два копья и вонзил меч в брюхо длинному малому, у которого был такой вид, словно последний месяц он питался одной травой. Еще помню, я гадал, хватит ли у Вистана ума проследить за тем, чтобы оружие убитых мною остерлингов перешло к тем, кто в нем нуждается. И больше почти ничего не помню. Хорошо, когда удары сильные, но еще лучше – гораздо лучше, – когда удары стремительно следуют один за другим. Гарваон научил меня этому, и я наносил удары по возможности быстрее, не думая о Гарваоне и вообще ни о чем не думая: рубящий, рубящий, рубящий, колющий. Поднять щит на уровень глаз. Быстро! Быстро, пока к противнику не подоспела помощь. Нанести колющий удар из-под щита, сильный и молниеносный. Нога выведена из строя – пнуть по колену, быстро и сильно. Полоснуть мечом, пока он не очухался. Я ударил одного остерлинга по зубам нижним краем щита и увидел торчащее у него в груди копье прежде, чем успел довести дело до конца.
Они бежали, а над берегом реки далеко слева от меня и впереди висело клубящееся облако пыли, в котором виднелись флаг и несколько плюмажей, – облако, ревущее столь оглушительно, что рев слона рядом с ним казался тихим и жалобным, точно детский плач. Мы атакуем облако – облако, которое является армией, – с фланга. Мы изрядно потреплем и задержим его, и возможно, этого окажется достаточно; но окажется этого достаточно или нет, оно повернет и сокрушит нас. Я приказал своим отважным, на все готовым, необученным и плохо вооруженным солдатам идти в наступление и сам побежал впереди с криком «Дизири!» Наши стрелы сыпались градом на облако. Они могли принести пользу. Лучше умереть, чем уклониться от сражения и знать, что Робер и Ламвелл сражались бы на моем месте как истинные герои, каковыми и являлись.
А потом над нашими головами взревел дракон, изрыгающий пламя. Покружив в небе (я на миг остановился и задрал голову), он устремился вниз, прямо на меня, и спустился так низко, что поднятый огромными крыльями ветер взметнул сухую пыль с земли. Вырвавшееся из пасти пламя опалило меня, и ужасные челюсти сомкнулись на мне; но последние лучи угасающего солнца не давали ему материализоваться полностью. Он еще не мог оторвать меня от земли или раздавить, и наши стрелы легко пробивали его чешую, поражая жизненно важные органы.
Он взмыл ввысь с диким воплем, вскоре превратившимся в торжествующий. Солнце садилось, и огненное дыхание, прежде бледное, как пламя свечи при солнечном свете, становилось все ярче и жарче с каждой секундой. Дракон кружил в небе, осматривая остерлингскую армию, которую он подчинил себе. Тени, совсем недавно четко очерченные, постепенно расплывались, растворяясь в наступающей темноте. И дракон, Бен, стал реальным существом, каким являлся я, каким был Сетр в Эльфрисе, – чудовищем из нефрита и гагата.
Раньше я не думал о Гарваоне, я и теперь не думал ни о нем, ни о Своне, который сражался с Сетром и остался в живых. У меня не было на это времени. Не было времени ни на что, кроме как прокричать что-то невразумительное людям, следующим за мной, взмахнуть мечом и ринуться в схватку с драконом.
Рыцари в старинных доспехах галопом проскакали мимо меня. Я почувствовал, как земля у меня под ногами дрожит от топота сотни подкованных копыт. Пики ломались при ударе о чешуйчатый панцирь чудовища, а две попали прямо в огненную пасть. Именно тогда я сделал то, что надеялся сделать, когда разговаривал с Арнтором; то, что когда-то сделал Майкл на берегу пруда. Все, что я рассказывал Таугу, стало явью для меня, а эльфы, даже сама Дизири, превратились в моем сознании в видения, в мысленные образы, которые можно вызывать и прогонять по желанию. Я призвал их, как бог, и они явились на мой зов.
Остерлинги впереди и люди позади меня разом остановились, и во внезапно наступившей тишине я услышал гул над головой, подобный жужжанию миллиона пчел. Я поднял глаза и увидел в небе тучу стрел.
На помощь пришла Дизири и вместе с ней двухтысячное войско: моховики и саламандры, ледяные эльфы и маленькие бодаханы, которые не отличались воинственным духом, но сражались (когда сражались) из чувства долга, не прося и не даруя пощады.
О той битве сложены легенды и песни, Бен. Я знаю, ты никогда их не услышишь, а мой рассказ не сможет с ними соперничать. Я в общих чертах опишу ход битвы, но и только.
Тауг и Робер нанесли остерлингам удар с тыла, как я надеялся. Мы атаковали во фланг – рыцари Меча, эльфы и люди, следовавшие за мной. Остерлинги держались дольше, чем каан имел основания ожидать, посылая в доблестнейших на свете рыцарей тучи стрел. Арнтор разверз уста, и драконы обратились против них, и они дрогнули и бежали; остерлинги, находившиеся на южном берегу, увидели беспорядочное отступление своих соплеменников и тоже пустились в бегство. Устремившись в погоню, мы нанесли неприятелю огромные потери. И еще большие, когда враг остановился и попытался отстоять позиции на северном берегу. Там сражались лучшие воины Остерленда, спаги и собственное войско каана, и лишь немногие остались в живых.
Помимо этого, я могу описать лишь несколько эпизодов. Когда мы атаковали во фланг и завязался ожесточенный бой, я, словно в лихорадочном бреду, увидел двух слепцов, вооруженных длинными, крепкими палками и ведомых вперед девочкой-подростком и женщиной с мечом. Ты легко догадаешься, кем были эти четверо. Но не догадаешься, что Бертольд Храбрый получил удар копьем в живот еще на восходе луны.
Один раз я упал, и остерлингский капитан, сбивший меня с ног, встал надо мной и приготовился нанести следующий удар. Думаю, он знал, кто я такой, и надеялся, что я взмолюсь о пощаде, дабы он мог похваляться этим впоследствии. Спасшее меня существо походило на огородное пугало, слепленное из мха и грязи, из веток, коры и зеленых листьев. Я узнал своего спасителя и, сняв старый шлем, обнял прелестную Дизири прямо там, на поле битвы.
Арнтор встретился с Черным кааном у самой воды. Черный каан пал от рокового меча, и хотя тяжесть кольчуги влекла бездыханное тело ко дну, оно было унесено течением и так потом и не найдено. Арнтор оставался в живых до момента, когда узнал о нашей полной победе, но не долее. Мардер и Бахар накрыли тело короля плащом и никому не позволили взглянуть на него; оно было сожжено той ночью на погребальном костре, сложенном из сломанных копий, стрел и расколотых щитов. Если бы я увидел тело, возможно, я сумел бы объяснить, почему Гейнор столь решительно отвергала Арнтора. Но я не видел и потому не делаю никаких предположений.
Он был лишен обаяния и безудержного честолюбия своего брата, и, наверное, это хорошо. Он имел склонность к жестокости и коварству, но держал в узде эти качества лучше, чем большинство подобных людей. Он был отважен и справедлив без жалости – или, по крайней мере, редко испытывал жалость. Его род давал Целидону более мудрых королей и более искусных военачальников, но ни одного более хитрого. Он никогда не смягчался сердцем, и если имел множество преданных слуг, то друзей не имел.
Позже произошел еще один эпизод, о котором я поведаю ниже.
Когда битва закончилась и я убрал Этерне в ножны, я собрал людей, сражавшихся под моим командованием. Только тогда я узнал о ранении Бертольда Храброго и понял, что он наверняка умрет. В противном случае я, возможно, не решился бы сделать то, что сделал.
Среди собравшихся были Тауг и Робер и старая Герда, которая во время боя помогала перевязывать раненых и теперь еле держалась на ногах от усталости. А также Линнет, Этела и Вил. У Вистана на голове была повязка, наложенная Ульфой и закрывавшая пол-лица, и Анс поддерживал его под руку с таким видом, словно боялся, что он лишится чувств или вообще испустит дух. Я велел Вистану сесть поближе к костру и послал за Поуком и Гильфом, которого мы перед боем посадили на двойную цепь, чтобы спасти ему жизнь. Я почти ничего не говорил, покуда они не присоединились к нам.
– Друзья мои, – начал я, устремляя взгляд на изможденные лица людей, теснившихся позади тех, кто сидел в первых рядах, возле самого костра. – Я в неоплатном долгу перед вами. Я не могу вознаградить вас по заслугам, и возможно, вы никогда не получите награды за то, что спасли свою страну. Единственное, чем я могу вознаградить вас, – это сказать вам правду и на ваших глазах сделать то, что я намерен сделать сейчас и буду делать, пока меня не остановят. Что произойдет скоро.
Они зашевелились, но никто не заговорил.
– Первое: правда. Я предполагал вести вас в бой, сидя верхом на Облаке. Я лишился ее. Вы помните, что во время нашего похода на юг Облака со мной не было, покуда мы не встретились с солдатами Дракона. В великодушии своем Лотур вернул ее мне. Вероятно, он ожидал, что в благодарность за такую услугу я нарушу клятву, данную его отцу. Тогда мне настал бы конец, как произойдет очень скоро. Я не оправдал ожиданий Лотура, но в самый тяжелый момент его отец забрал у меня Облако. Это сильно повредило нам, и вся вина здесь лежит на мне. Я признаюсь вам в этом сейчас.
Несколько человек неуверенно запротестовали. Я поднял руку, призывая их к молчанию.
– Такова правда, и теперь вы ее знаете. Это еще не все. В Скае Вальфатер, величайший и добрейший из правителей, находящихся в подчинении у Верховного Бога, наделил меня чудесной силой. Спустя много лет я обратился к нему с просьбой отпустить меня обратно в Митгартр. Он согласился при условии, что я не стану использовать свои способности здесь, и я поклялся, что не стану… Я клятвопреступник, ибо нарушил данную Вальфатеру клятву, когда остерлинги осаждали Редхолл. Некоторые из вас находились там и никогда не забудут бурю, которую я вызвал. Сегодня ночью я собираюсь снова нарушить клятву, открыто и столько раз, сколько успею.
Несмотря на смертельную усталость, они вновь беспокойно зашевелились при этих моих словах.
Я подозвал к себе Бертольда Храброго. Он не стоял на ногах, но Поук и Анс подвели его ко мне, поддерживая под руки. Я сорвал с него повязку и исцелил его.
– Стань на колени, – велел я, – и Герда рядом.
Бертольд Храбрый ощупывал свой живот в поисках раны, но подчинился моему приказу. Ульфа привела Герду и заставила ее опуститься на колени тоже. Я возложил руки им на головы и почувствовал, как моя сила изливается из меня. Ее потребовалось много, чтобы вернуть Бертольду Храброму то, что он оставил в каком-то пруду в далеком прошлом.
Когда я открыл глаза, они по-прежнему стояли передо мной на коленях. Тишина удивила меня, ибо я ожидал великого шума, но все остальные могли видеть лишь согбенные спины двух коленопреклоненных людей при неверном свете костра. Волосы Бертольда Храброго снова стали черными, а волосы Герды – цвета спелой пшеницы. Однако мои ладони по-прежнему покоились у них на головах, и даже зрители в первых рядах не могли ничего рассмотреть толком.
Я велел Бертольду Храброму и Герде встать. Они подчинились, и Бертольд Храбрый вскричал: «Я вижу! Я вижу!» Герда крепко обняла его, и они расплакались – хотя она снова была молодой и красивой женщиной со смеющимися глазами.
Этела дернула меня за рукав, тоже вся в слезах. Я знал, чего она хочет, и велел Ульфе подвести ко мне Линнет.
– Вы не мой сын, – промолвила Линнет, – и все же вы – мой сын. Вы умертвите меня?
– Ни в коем случае, – сказал я. – Но я не могу вернуть вам радость жизни. Это мне не по силам. Станьте на колени. У меня мало времени.
Она опустилась на колени. Ум Линнет был поврежден так глубоко и серьезно, что мне казалось, будто я терзаю туго затянутый узел ногтями и зубами; наконец я справился с ним и велел женщине встать. Она улыбнулась, я улыбнулся в ответ, и мы обнялись.
– Мег по-прежнему со мной, – прошептала она. – Она там, на морском острове. Вы не отправите ее домой?
– Нет, – сказал я.
Гильфа, подошедшего следующим, я исцелил быстро и без труда. А потом я понял, что время мое истекло, ибо увидел его, стоящего позади толпы, в отдалении от костра. Я думал, он заговорит, когда я назвал имя Анса. Но он промолчал.
Я же обнаружил, что едва могу шептать. Я положил ладонь на горб Ансу – ничего подобного я прежде не делал.
– Выпрямись.
Как медленно он выпрямлялся! Он думал, что это сон, – я видел это по его лицу. Он думал, что спит и видит сон, и безумно боялся проснуться. Тауг подошел и стал рядом с ним, на всякий случай. Тауг плакал, и я тоже.
Вистан был в числе последних. Прежде чем исцелить его, я вспомнил, как он дрался с Таугом в Утгарде; с тех пор утекло много времени, и он верно служил мне.
– Ты был со мной с самого начала, – сказал я Поуку. – Нехорошо, что ты оказался последним сейчас. Надеюсь, у меня хватит времени.
– У меня есть зрячий глаз, сэр. Возьмите Вила.
Я совсем про него забыл, и Поук подвел ко мне Вила. На мгновение мне показалось, что на сей раз мне недостанет силы. Когда я закончил, он вложил мне в руку что-то – какой-то предмет, гудевший и певший великим множеством голосов.
– Я хочу отблагодарить вас, сэр Эйбел. Этого мало, но у меня больше ничего нет. Когда у меня появится еще какая ценная вещь, вы получите и ее тоже.
– Моя тетива.
– Да, сэр. Снова ваша.
В ту минуту, Бен, я чувствовал смертельную усталость и безграничную радость. Я велел Поуку подойти и подул на слепой глаз.
– Спасибо, сэр! Огромное спасибо! – воскликнул он, и мы крепко обнялись, и я понял, что он тоже исцелен, а я не в силах больше исцелять.
Я хотел сесть, но высокий мужчина в широкополой шляпе направлялся ко мне, и садиться было нельзя.
– Ты закончил, Драконриттер.
Это был не вопрос.
Я опустил голову.
– Ты пристыжен. – Его глаз блестел в темноте. – Ты покончил бы с жизнью, если бы я приказал, и покончишь в любом случае.
– Да, Вальфатер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Последний из наших конных воинов уже скрылся из виду, когда я выбрался на берег, мокрый по пояс, с полными воды сапогами. Я предполагал повести всадников за собой, выстроив широкой дугой, и нанести неприятелю удар с тыла, как и говорил Этеле. Теперь они шли за Таугом и Робером. Обоим не занимать храбрости, и даже Тауг, несмотря на свою молодость, имеет представление о тактике боя. Возможно, они сделают все, как я планировал, а если нет, от меня все равно уже ничего не зависит.
Я же теперь возглавлял шайку разного сброда и должен был сделать все, что в моих силах, дабы привести Целидон к победе ценой наименьших потерь. Для нас выстроиться полукругом не представлялось возможным. Я решил двинуться налево вдоль берега, истребляя на своем пути всех остерлингов, какие встретятся, и ударить с фланга по частям, переходящим вброд реку.
Мы сами перебрались на противоположный берег, не встретив сильного сопротивления, огромной толпой, грозящей превратиться в неуправляемое стадо. Я остановил людей и заставил выстроиться рядами, как их учили. При переправе лучники, разумеется, держали свои луки над водой, чтобы тетивы не намокли. Я расставил их по флангам, чтобы они не подпускали пращников и лучников неприятеля. Атака дюжины всадников распугала бы таких воинов, как скворцов, но конной атаки не последовало. У всадников и без нас было достаточно работы.
Бойцов с самыми крепкими щитами я выстроил в первую шеренгу, а во вторую – копьеносцев, чтобы выставили копья между щитами. Остальных я собрал в кучу позади, а Вистану поручил поддерживать порядок в задних рядах и следить за тем, чтобы люди подбирали копья и щиты за павшими товарищами. Я шел в шести шагах впереди, с самым решительным видом, через каждые несколько шагов оборачиваясь, чтобы прокричать приказ или ободряющие слова. Нам требовались флаги. Нам требовались трубы и барабаны. Ничего этого у нас не было, но кто-то (я догадываюсь, кто именно) своим примером заставил идущих в задних рядах женщин петь и хлопать в ладоши – и возможно, это было даже лучше, чем трубы и барабаны. «Прибавить шагу! – время от времени покрикивал я. – Шагай веселее!»
И мы шагали бодро. «Дизири! Дизири! Дизири!» Некоторым остерлингам уже доводилось слышать этот клич; но знали они его или нет, нас было много. Пусть мы были плохо обучены и еще хуже вооружены, этого явно не видели враги, пускавшиеся от нас в бегство.
Мы продвинулись на удивление далеко в западном направлении к тому времени, когда столкнулись с сотней противников, исполненных решимости оказать сопротивление. Их капитан сражался палицей с подвижной главой, излюбленным оружием остерлингов. Этерне перерубила железную цепь, которой глава крепилась к древку, и он остался с одной палкой в руке. Он бросился на меня, пытаясь на бегу вытащить меч, но я отсек ему руку по локоть, прежде чем рассечь пополам шлем.
Два десятка его солдат набросились на меня, точно терьеры. Я помню, как перерубил два копья и вонзил меч в брюхо длинному малому, у которого был такой вид, словно последний месяц он питался одной травой. Еще помню, я гадал, хватит ли у Вистана ума проследить за тем, чтобы оружие убитых мною остерлингов перешло к тем, кто в нем нуждается. И больше почти ничего не помню. Хорошо, когда удары сильные, но еще лучше – гораздо лучше, – когда удары стремительно следуют один за другим. Гарваон научил меня этому, и я наносил удары по возможности быстрее, не думая о Гарваоне и вообще ни о чем не думая: рубящий, рубящий, рубящий, колющий. Поднять щит на уровень глаз. Быстро! Быстро, пока к противнику не подоспела помощь. Нанести колющий удар из-под щита, сильный и молниеносный. Нога выведена из строя – пнуть по колену, быстро и сильно. Полоснуть мечом, пока он не очухался. Я ударил одного остерлинга по зубам нижним краем щита и увидел торчащее у него в груди копье прежде, чем успел довести дело до конца.
Они бежали, а над берегом реки далеко слева от меня и впереди висело клубящееся облако пыли, в котором виднелись флаг и несколько плюмажей, – облако, ревущее столь оглушительно, что рев слона рядом с ним казался тихим и жалобным, точно детский плач. Мы атакуем облако – облако, которое является армией, – с фланга. Мы изрядно потреплем и задержим его, и возможно, этого окажется достаточно; но окажется этого достаточно или нет, оно повернет и сокрушит нас. Я приказал своим отважным, на все готовым, необученным и плохо вооруженным солдатам идти в наступление и сам побежал впереди с криком «Дизири!» Наши стрелы сыпались градом на облако. Они могли принести пользу. Лучше умереть, чем уклониться от сражения и знать, что Робер и Ламвелл сражались бы на моем месте как истинные герои, каковыми и являлись.
А потом над нашими головами взревел дракон, изрыгающий пламя. Покружив в небе (я на миг остановился и задрал голову), он устремился вниз, прямо на меня, и спустился так низко, что поднятый огромными крыльями ветер взметнул сухую пыль с земли. Вырвавшееся из пасти пламя опалило меня, и ужасные челюсти сомкнулись на мне; но последние лучи угасающего солнца не давали ему материализоваться полностью. Он еще не мог оторвать меня от земли или раздавить, и наши стрелы легко пробивали его чешую, поражая жизненно важные органы.
Он взмыл ввысь с диким воплем, вскоре превратившимся в торжествующий. Солнце садилось, и огненное дыхание, прежде бледное, как пламя свечи при солнечном свете, становилось все ярче и жарче с каждой секундой. Дракон кружил в небе, осматривая остерлингскую армию, которую он подчинил себе. Тени, совсем недавно четко очерченные, постепенно расплывались, растворяясь в наступающей темноте. И дракон, Бен, стал реальным существом, каким являлся я, каким был Сетр в Эльфрисе, – чудовищем из нефрита и гагата.
Раньше я не думал о Гарваоне, я и теперь не думал ни о нем, ни о Своне, который сражался с Сетром и остался в живых. У меня не было на это времени. Не было времени ни на что, кроме как прокричать что-то невразумительное людям, следующим за мной, взмахнуть мечом и ринуться в схватку с драконом.
Рыцари в старинных доспехах галопом проскакали мимо меня. Я почувствовал, как земля у меня под ногами дрожит от топота сотни подкованных копыт. Пики ломались при ударе о чешуйчатый панцирь чудовища, а две попали прямо в огненную пасть. Именно тогда я сделал то, что надеялся сделать, когда разговаривал с Арнтором; то, что когда-то сделал Майкл на берегу пруда. Все, что я рассказывал Таугу, стало явью для меня, а эльфы, даже сама Дизири, превратились в моем сознании в видения, в мысленные образы, которые можно вызывать и прогонять по желанию. Я призвал их, как бог, и они явились на мой зов.
Остерлинги впереди и люди позади меня разом остановились, и во внезапно наступившей тишине я услышал гул над головой, подобный жужжанию миллиона пчел. Я поднял глаза и увидел в небе тучу стрел.
На помощь пришла Дизири и вместе с ней двухтысячное войско: моховики и саламандры, ледяные эльфы и маленькие бодаханы, которые не отличались воинственным духом, но сражались (когда сражались) из чувства долга, не прося и не даруя пощады.
О той битве сложены легенды и песни, Бен. Я знаю, ты никогда их не услышишь, а мой рассказ не сможет с ними соперничать. Я в общих чертах опишу ход битвы, но и только.
Тауг и Робер нанесли остерлингам удар с тыла, как я надеялся. Мы атаковали во фланг – рыцари Меча, эльфы и люди, следовавшие за мной. Остерлинги держались дольше, чем каан имел основания ожидать, посылая в доблестнейших на свете рыцарей тучи стрел. Арнтор разверз уста, и драконы обратились против них, и они дрогнули и бежали; остерлинги, находившиеся на южном берегу, увидели беспорядочное отступление своих соплеменников и тоже пустились в бегство. Устремившись в погоню, мы нанесли неприятелю огромные потери. И еще большие, когда враг остановился и попытался отстоять позиции на северном берегу. Там сражались лучшие воины Остерленда, спаги и собственное войско каана, и лишь немногие остались в живых.
Помимо этого, я могу описать лишь несколько эпизодов. Когда мы атаковали во фланг и завязался ожесточенный бой, я, словно в лихорадочном бреду, увидел двух слепцов, вооруженных длинными, крепкими палками и ведомых вперед девочкой-подростком и женщиной с мечом. Ты легко догадаешься, кем были эти четверо. Но не догадаешься, что Бертольд Храбрый получил удар копьем в живот еще на восходе луны.
Один раз я упал, и остерлингский капитан, сбивший меня с ног, встал надо мной и приготовился нанести следующий удар. Думаю, он знал, кто я такой, и надеялся, что я взмолюсь о пощаде, дабы он мог похваляться этим впоследствии. Спасшее меня существо походило на огородное пугало, слепленное из мха и грязи, из веток, коры и зеленых листьев. Я узнал своего спасителя и, сняв старый шлем, обнял прелестную Дизири прямо там, на поле битвы.
Арнтор встретился с Черным кааном у самой воды. Черный каан пал от рокового меча, и хотя тяжесть кольчуги влекла бездыханное тело ко дну, оно было унесено течением и так потом и не найдено. Арнтор оставался в живых до момента, когда узнал о нашей полной победе, но не долее. Мардер и Бахар накрыли тело короля плащом и никому не позволили взглянуть на него; оно было сожжено той ночью на погребальном костре, сложенном из сломанных копий, стрел и расколотых щитов. Если бы я увидел тело, возможно, я сумел бы объяснить, почему Гейнор столь решительно отвергала Арнтора. Но я не видел и потому не делаю никаких предположений.
Он был лишен обаяния и безудержного честолюбия своего брата, и, наверное, это хорошо. Он имел склонность к жестокости и коварству, но держал в узде эти качества лучше, чем большинство подобных людей. Он был отважен и справедлив без жалости – или, по крайней мере, редко испытывал жалость. Его род давал Целидону более мудрых королей и более искусных военачальников, но ни одного более хитрого. Он никогда не смягчался сердцем, и если имел множество преданных слуг, то друзей не имел.
Позже произошел еще один эпизод, о котором я поведаю ниже.
Когда битва закончилась и я убрал Этерне в ножны, я собрал людей, сражавшихся под моим командованием. Только тогда я узнал о ранении Бертольда Храброго и понял, что он наверняка умрет. В противном случае я, возможно, не решился бы сделать то, что сделал.
Среди собравшихся были Тауг и Робер и старая Герда, которая во время боя помогала перевязывать раненых и теперь еле держалась на ногах от усталости. А также Линнет, Этела и Вил. У Вистана на голове была повязка, наложенная Ульфой и закрывавшая пол-лица, и Анс поддерживал его под руку с таким видом, словно боялся, что он лишится чувств или вообще испустит дух. Я велел Вистану сесть поближе к костру и послал за Поуком и Гильфом, которого мы перед боем посадили на двойную цепь, чтобы спасти ему жизнь. Я почти ничего не говорил, покуда они не присоединились к нам.
– Друзья мои, – начал я, устремляя взгляд на изможденные лица людей, теснившихся позади тех, кто сидел в первых рядах, возле самого костра. – Я в неоплатном долгу перед вами. Я не могу вознаградить вас по заслугам, и возможно, вы никогда не получите награды за то, что спасли свою страну. Единственное, чем я могу вознаградить вас, – это сказать вам правду и на ваших глазах сделать то, что я намерен сделать сейчас и буду делать, пока меня не остановят. Что произойдет скоро.
Они зашевелились, но никто не заговорил.
– Первое: правда. Я предполагал вести вас в бой, сидя верхом на Облаке. Я лишился ее. Вы помните, что во время нашего похода на юг Облака со мной не было, покуда мы не встретились с солдатами Дракона. В великодушии своем Лотур вернул ее мне. Вероятно, он ожидал, что в благодарность за такую услугу я нарушу клятву, данную его отцу. Тогда мне настал бы конец, как произойдет очень скоро. Я не оправдал ожиданий Лотура, но в самый тяжелый момент его отец забрал у меня Облако. Это сильно повредило нам, и вся вина здесь лежит на мне. Я признаюсь вам в этом сейчас.
Несколько человек неуверенно запротестовали. Я поднял руку, призывая их к молчанию.
– Такова правда, и теперь вы ее знаете. Это еще не все. В Скае Вальфатер, величайший и добрейший из правителей, находящихся в подчинении у Верховного Бога, наделил меня чудесной силой. Спустя много лет я обратился к нему с просьбой отпустить меня обратно в Митгартр. Он согласился при условии, что я не стану использовать свои способности здесь, и я поклялся, что не стану… Я клятвопреступник, ибо нарушил данную Вальфатеру клятву, когда остерлинги осаждали Редхолл. Некоторые из вас находились там и никогда не забудут бурю, которую я вызвал. Сегодня ночью я собираюсь снова нарушить клятву, открыто и столько раз, сколько успею.
Несмотря на смертельную усталость, они вновь беспокойно зашевелились при этих моих словах.
Я подозвал к себе Бертольда Храброго. Он не стоял на ногах, но Поук и Анс подвели его ко мне, поддерживая под руки. Я сорвал с него повязку и исцелил его.
– Стань на колени, – велел я, – и Герда рядом.
Бертольд Храбрый ощупывал свой живот в поисках раны, но подчинился моему приказу. Ульфа привела Герду и заставила ее опуститься на колени тоже. Я возложил руки им на головы и почувствовал, как моя сила изливается из меня. Ее потребовалось много, чтобы вернуть Бертольду Храброму то, что он оставил в каком-то пруду в далеком прошлом.
Когда я открыл глаза, они по-прежнему стояли передо мной на коленях. Тишина удивила меня, ибо я ожидал великого шума, но все остальные могли видеть лишь согбенные спины двух коленопреклоненных людей при неверном свете костра. Волосы Бертольда Храброго снова стали черными, а волосы Герды – цвета спелой пшеницы. Однако мои ладони по-прежнему покоились у них на головах, и даже зрители в первых рядах не могли ничего рассмотреть толком.
Я велел Бертольду Храброму и Герде встать. Они подчинились, и Бертольд Храбрый вскричал: «Я вижу! Я вижу!» Герда крепко обняла его, и они расплакались – хотя она снова была молодой и красивой женщиной со смеющимися глазами.
Этела дернула меня за рукав, тоже вся в слезах. Я знал, чего она хочет, и велел Ульфе подвести ко мне Линнет.
– Вы не мой сын, – промолвила Линнет, – и все же вы – мой сын. Вы умертвите меня?
– Ни в коем случае, – сказал я. – Но я не могу вернуть вам радость жизни. Это мне не по силам. Станьте на колени. У меня мало времени.
Она опустилась на колени. Ум Линнет был поврежден так глубоко и серьезно, что мне казалось, будто я терзаю туго затянутый узел ногтями и зубами; наконец я справился с ним и велел женщине встать. Она улыбнулась, я улыбнулся в ответ, и мы обнялись.
– Мег по-прежнему со мной, – прошептала она. – Она там, на морском острове. Вы не отправите ее домой?
– Нет, – сказал я.
Гильфа, подошедшего следующим, я исцелил быстро и без труда. А потом я понял, что время мое истекло, ибо увидел его, стоящего позади толпы, в отдалении от костра. Я думал, он заговорит, когда я назвал имя Анса. Но он промолчал.
Я же обнаружил, что едва могу шептать. Я положил ладонь на горб Ансу – ничего подобного я прежде не делал.
– Выпрямись.
Как медленно он выпрямлялся! Он думал, что это сон, – я видел это по его лицу. Он думал, что спит и видит сон, и безумно боялся проснуться. Тауг подошел и стал рядом с ним, на всякий случай. Тауг плакал, и я тоже.
Вистан был в числе последних. Прежде чем исцелить его, я вспомнил, как он дрался с Таугом в Утгарде; с тех пор утекло много времени, и он верно служил мне.
– Ты был со мной с самого начала, – сказал я Поуку. – Нехорошо, что ты оказался последним сейчас. Надеюсь, у меня хватит времени.
– У меня есть зрячий глаз, сэр. Возьмите Вила.
Я совсем про него забыл, и Поук подвел ко мне Вила. На мгновение мне показалось, что на сей раз мне недостанет силы. Когда я закончил, он вложил мне в руку что-то – какой-то предмет, гудевший и певший великим множеством голосов.
– Я хочу отблагодарить вас, сэр Эйбел. Этого мало, но у меня больше ничего нет. Когда у меня появится еще какая ценная вещь, вы получите и ее тоже.
– Моя тетива.
– Да, сэр. Снова ваша.
В ту минуту, Бен, я чувствовал смертельную усталость и безграничную радость. Я велел Поуку подойти и подул на слепой глаз.
– Спасибо, сэр! Огромное спасибо! – воскликнул он, и мы крепко обнялись, и я понял, что он тоже исцелен, а я не в силах больше исцелять.
Я хотел сесть, но высокий мужчина в широкополой шляпе направлялся ко мне, и садиться было нельзя.
– Ты закончил, Драконриттер.
Это был не вопрос.
Я опустил голову.
– Ты пристыжен. – Его глаз блестел в темноте. – Ты покончил бы с жизнью, если бы я приказал, и покончишь в любом случае.
– Да, Вальфатер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68