Позвольте этим людям образовать поистине вольные отряды, а не стоящие вне закона. Научите их обращаться с оружием и выберите рыцарей из их числа. Ваши сборщики налогов приходят редко, но когда приходят, забирают все подчистую, ибо ваши подданные, живущие там, бедны и малочисленны. Позвольте им платить дань установленного размера, не разорительную. Окажите им помощь, обеспечьте4 защиту – и вы увидите, как они будут богатеть и умножать свою численность год от года и станут надежными друзьями вашего престола. Королева Дизизи и короли, пославшие меня…
– Не вправе требовать от вас верности, – перебил меня Арнтор. – А я вправе. Или измена и подстрекательство к мятежу и есть преобразования, которых вы от меня ждете?
– Нет, ни в коем случае, ваше величество. – По глазам Арнтора я видел, что потерпел неудачу, но предпринял последнюю попытку. – Король Ская правит как добрый и мудрый отец, ваше величество, и поэтому мы называем его Вальфатером и почитаем за честь служить ему, даже если поражение неизбежно. Эльфы просят вас также стать отцом своему народу.
Арнтор протянул руку:
– Снимите перевязь, сэр Эйбел. Отдайте ремень, меч и все остальное вашему королю.
Я услышал, как Гейнор тихо ахнула, но подчинился приказу.
– Шпоры можете оставить.
Арнтор подозвал двух рыцарей и сказал, куда они должны меня отвести. Они сопровождали меня с обнаженными мечами, но необходимости в такой мере предосторожности у них не было.
– Здесь никаких королевских пиров, – сказал один из рыцарей, сопроводивших меня в подземную темницу. Он вложил меч в ножны и протянул мне руку. – Я сэр Манасен.
Второй тоже обменялся со мной рукопожатием.
Пока мы разговаривали, подошел тюремщик; Манасен сказал ему, что он должен посадить меня в камеру по приказу короля, но обращаться со мной хорошо, и добавил, что пришлет слугу с едой, одеялами и чистой соломой.
Затем меня заперли в камере со стенами из цельного камня в природном состоянии, смрадной, узкой и очень темной, и оставили одного часов на восемь, наверное. На протяжении всего этого времени я развлекался единственно тем, что мысленно повторял части послания, которые успел передать, обдумывал остальные и пытался представить, не мог ли я выступить более убедительно.
От навязчивых мыслей меня отвлекло появление слуги Манасена, принесшего мне еду, большой мешок чистой соломы и кувшин вина. Отдав мне все, он затеял спор с тюремщиком, потребовав, чтобы меня поместили в камеру с окошком. Тюремщик ответил решительным отказом, заявив, что такие камеры предназначены для особ благородного происхождения.
Я не особо прислушивался к ним, но услышал достаточно, чтобы исполниться решимости заполучить себе камеру с окошком. За столом короля я не успел насытиться и теперь умирал от голода. Присланная Манасеном еда была простой – жареное мясо, большой кусок сыру и яблоко, – но вкусной, и я съел все без остатка.
Я обгрызал сердцевинку яблока, когда слуга удалился, а надзиратель вошел в камеру. Это был дородный мужчина, вооруженный железным ключом не многим короче моей голени, но я знал, что в схватке взял бы над ним верх. Он сел без приглашения, поставил свой фонарь на пол, положил ключ рядом и спросил, не угощу ли я его вином. Я налил ему полную кружку.
– Там, наверху, держатся о вас очень высокого мнения.
– Сэр Манасен и сэр Эрак разговаривали со мной доброжелательно, по крайней мере.
– Когда находишься здесь, внизу, хорошо иметь добрых друзей. – Тюремщик произнес это самым значительным тоном.
– Иметь друзей всегда хорошо, – кивнул я. – У меня было много добрых друзей в Йотунленде и еще больше в Скае.
Упоминание о Скае он пропустил мимо ушей.
– В стране льдов? Вы действительно там были?
– Этой зимой. Поверь, я был рад выбраться оттуда.
– А что, там всё большого размера? Большие коровы и все такое прочее?
– Нет, – сказал я, – только обитатели страны, да и то не все, поскольку ангриды держат рабов из человеческого племени. Под Утгардом есть темница. Я в ней не сидел, но спускался посмотреть. Я не знаю, каковы размеры здешней тюрьмы, но, думаю, в Утгарде она больше, поскольку там все-таки содержатся ангриды.
Надзиратель отхлебнул вина.
– Хотелось бы увидеть.
– Возможно, когда-нибудь увидишь. Это ужасное место, как я сказал, но там сидело очень мало узников. Мне сказали, что король Гиллинг обычно предавал своих противников казни.
Надзиратель потряс головой:
– У нас так не принято, но и наша тюрьма тоже не заполнена до отказа.
– Здесь есть камеры с окошками. Мне бы хотелось сидеть в такой.
Он моментально принял холодный вид:
– Никак нельзя, сэр. Только для знатных узников.
– Я рыцарь.
– Знаю. Этого недостаточно.
– Я готов внести умеренную плату за постой.
– Мы поговорим, когда я допью вино. – И он залпом осушил кружку.
Я вылил в нее остатки вина из кувшина.
– Видите ли, со всеми обращаются по-разному: с одними на один манер, с другими на другой. Знаю, вы меня понимаете. Вот вы, у вас есть друзья. Когда он пришел с соломой и едой для вас, я ж не возражал, как вы заметили. Я впустил малого самым любезным образом, верно ведь?
– Безусловно, и я тебе признателен.
– Я знал, что вы оцените. Вы рыцарь и благородный господин, как видно с первого взгляда. Только я ведь не обязан впускать посторонних. Я мог бы сказать: принеси пропуск от граф-маршала, а там посмотрим. Его хозяину потребовался бы день или два, чтобы получить такой пропуск, но лакей в жизни не получил бы.
Я кивнул.
– Я человек добрый, но также и бедный. Бедный человек, сэр, не может быть добрым задаром.
Дверь моей камеры, находившаяся за спиной надзирателя, оставалась открытой, и желтый свет фонаря падал на противоположную стену коридора. На мгновение огромная черная бесшумная тень заслонила пятно света – и исчезла.
Я спросил, сколько стоит его доброта.
– Всего один скильд в месяц, сэр. Совсем немного, правда ведь, сэр? За один-единственный скильд – заметьте, серебряный, – выдаваемый мне в полнолуние, вы найдете меня добрым и услужливым, сэр. Только перевести вас в камеру с окошком я никак не могу. Граф-маршал, он не разрешит.
– Разрешит. Он часто сюда приходит?
– Раз в две недели, сэр, дабы убедиться, что здесь все в порядке.
– Этого достаточно. Сейчас как раз полнолуние, верно? Кажется, прошлой ночью я видел полную луну.
Тюремщик облизнул губы:
– Да, сэр. Так точно.
– Значит, сейчас самое время внести плату за первый месяц.
– Да, сэр. Или можно выбрать другой срок выплаты, сэр: когда луна на ущербе или во второй четверти – в общем, когда пожелаете.
– Понимаю. – Я кивнул. – Кажется, в септре двадцать четыре скильда?
– Ну да, конечно. – Он снова облизнулся.
– Ты человек слова? Человек чести?
– Да, сэр. Стараюсь быть таким, сэр.
– Только это и может сказать любой из нас. Я сэр Эйбел, как тебе известно. Можно узнать твое имя?
– Фиах, сэр. К вашим услугам.
Я извлек из кошелька одну из йотунлендских золотых монет.
– Здесь больше золота, чем в септре. Но я не знаю насколько и потому готов оценить монету в двадцать четыре скильда. Ты согласен?
– Сперва мне нужно взглянуть на нее.
Я вручил надзирателю монету. Он потер ее о рукав, поднес к фонарю, чтобы золото заблестело, и отдал обратно.
– Вроде с ней все в порядке, сэр. Я попробую достать разменные деньги.
Я помотал головой:
– Я хочу предложить сделку. Ты продаешь свою доброту за скильд в месяц, значит, этой монеты хватит на два года. Вообще-то на больший срок, но мы сошлись на двух годах. Я отдам ее тебе за доброе отношение ко мне на протяжение всего времени моего заключения, продлится оно три года или пять. Но если меня выпустят через неделю, ты ничего не будешь мне должен. Монета останется у тебя, и мы расстанемся друзьями.
Он помотал головой.
– Почему нет?
– У нас так не принято.
Кажется, я вздохнул:
– У вас, надзирателей?
Он встал, подняв с пола ключ и фонарь.
– Вы не знаете здешних порядков. Вы даете мне скильд.
– У меня нет скильда. Все мелкие платежи производит мой оруженосец. Он даст тебе скильд, коли ты пустишь его повидаться со мной.
Тюремщик недовольно хмыкнул и двинулся прочь, но почти сразу повернулся ко мне:
– Дайте мне монету, и я принесу вам скильды, как я сказал.
Я помотал головой.
– Вы думаете, ваши друзья не оставят вас в беде. Но я-то знаю, как всегда бывает. Они будут навещать вас некоторое время. А потом перестанут приходить, и нам достанется все это. – Он указал огромным железным ключом на кошелек, висевший у меня на поясе.
Я подавил желание сказать, что сбегу отсюда прежде, чем случится нечто подобное. Возможно, сдерживаться не стоило.
– Советую вам хорошенько вылизать тарелки, сэр, поскольку в ближайшие годы вам не видать хорошей пищи.
Я промолчал.
– Отдайте мне монету, и я схожу к ростовщику. Коли он скажет, что с ней все в порядке, вы получите двадцать скильдов сдачи. И мое доброе отношение вдобавок.
Он выдержал паузу, но я продолжал хранить молчание; наконец он сказал:
– Она достанется нам, и года не пройдет. И я больше не собираюсь попусту тратить на вас слова.
Дверь из железных прутьев с грохотом захлопнулась за ним, и я пронаблюдал, как он поворачивает огромный ключ в замке. Я хотел крикнуть Оргу, чтобы он не трогал тюремщика, и одновременно хотел приказать, чтобы он схватил его; в конечном счете я не сделал ни первого ни второго.
Я услышал удаляющиеся шаги Фиаха – шесть или семь шагов, – а потом хруст его костей.
Когда Орг закончил трапезу, я велел ему отпереть дверь камеры, спрятал ключ и отправился обследовать свою темницу.
Глава 34
МОЙ НОВЫЙ МЕЧ
Той ночью я спал в своей камере, жалея (если честно), что не имею возможности запереть дверь изнутри. Я снова находился на «Западном купце». (С момента моего возвращения из Ская этот сон снился мне уже не раз.) Я видел злобные голодные лица остерлингов и знал, что они собираются высадиться на остров Глас и что там находится моя мать. Я пошел к капитану и приказал повернуть корабль; он не услышал и не увидел меня, а когда я столкнул у него со стола песочные часы, они сами собой вернулись на прежнее место.
Я проснулся, дрожа всем телом, и обнаружил, что лежу в тюремной камере. Не испытывая желания засыпать, покуда сон не утратит свою власть надо мной, я отправился на поиски одеял.
В Ширволе проникнуть в темницу, не пройдя предварительно по внутреннему двору, было трудно. В Тортауэре дело обстояло иначе; еще раньше я обнаружил лестницу, ведущую к толстой дубовой двери, заложенной засовом. Теперь я поднялся по лестнице, отодвинул засов и вышел в кухню, где два десятка поваров и поварят храпели на соломенных тюфяках. Очевидно, здесь готовили еду для узников и относили вниз. Я задул фонарь, поставил на ступеньку и тихонько притворил за собой дверь. Мальчишка-прислужник проснулся и вытаращился на меня. Я приложил палец к губам и велел ему спать дальше; он кивнул и заснул, или, по крайней мере, притворился спящим. Что он подумал при виде рыцаря, рыскающего по кухне среди ночи, я даже не представляю.
За кухней находился коридор, отнюдь не узкий, который вел в огромный пиршественный зал, где я недавно сидел с Арнтором, Гейнор и Морканой. Движимый любопытством, я отыскал дверь, через которую входили они, и в коридоре за ней обнаружил огромное зеркало, превосходившее размерами все виденные мной в Митгартре. Здесь, полагаю, король, королева и принцесса проверяли свой внешний вид, прежде чем прошествовать в пиршественный зал.
В голову мне пришла одна идея. Я стянул с кухни брусок твердого мыла, выстругал из него мыльный карандаш и написал на зеркале фразу «Ваши мысли – наши жизни» сначала эльфийскими письменами, а потом, сверху вниз по краям зеркала, рунами Ская. Возвратившись в свою камеру с похищенными одеялами, я снова заснул, и если меня и посещали сны, то только приятные.
Находясь в подземелье, я не имел возможности увидеть восход солнца, но услышал голоса сменных надзирателей, звавших и искавших Фиаха, и заключил, что настало утро. Я поднялся с постели и попросил одного из тюремщиков принести мне теплой воды и полотенце. Он поколебался, но в конце концов ответил отказом.
– Тогда я сам принесу, – сказал я.
Он рассмеялся и пустился вдогонку за своими товарищами, разыскивавшими Фиаха. Когда он удалился на значительное расстояние, я прошел в тюремную караульную, набрал в тазик воды из бака, подогрел на огне и отнес в одну из камер, предназначенную для знатных господ. В караульной я нашел чистую рубаху, которую использовал в качестве полотенца. Я умылся с мылом, послужившим мне ночью карандашом, вернулся в свою прежнюю камеру и перенес оттуда чистую солому в новую.
Окошко там было маленькое и высокое. Но как оно меняло дело! Свежий воздух и свет зимнего солнца проникали в камеру, и хотя там было холодно, во всей темнице было так же холодно, если не холоднее. Закутавшись в одеяло, я чувствовал себя вполне уютно.
К тому же я мог выглянуть наружу, встав на перевернутый тазик. Смотреть особо было не на что, если не считать мерзлой, припорошенной снегом земли да бродивших по двору свиней, но я наблюдал за ними не без интереса.
После слуги Манасена первым моим посетителем стала Ури. Я позвал ее, и она сразу же встала передо мной, вытянувшись в струнку и глядя на меня испуганными глазами.
– Вы могли бы сейчас быть с королевой Дизири, господин. Мне отвести вас к ней?
Я пожал плечами:
– Равным образом она могла бы сейчас быть со мной.
– Она королева, господин.
– А я всего-навсего обычный паренек из Америки.
Лицо у нее приняло еще более испуганное выражение.
– Вы рыцарь, господин. Рыцарь из Митгартра.
– И не только. Я один из рыцарей Вальфатера.
– М-мне н-ничего про это не известно, господин. Как скажете.
– Я думал, что когда передам послание королю Арнтору, Дизири придет за мной. Я прождал ее в тюремной камере всю ночь и надеялся увидеть сегодня утром. Я умылся и оделся – в надежде, что она придет.
– Д-да, господин.
– Не происходят ли в Эльфрисе беспорядки, которые могли бы задержать Дизири? Мятеж, поднятый кем-нибудь вроде Сетра?
– Мне ни о чем подобном не известно, господин.
– Я виделся с ней, когда находился в Редхолле. С тех пор в Эльфрисе не могло пройти много времени – день или два, самое большее.
– Меньше, господин. Пойдемте со мной в Эльфрис, и мы узнаем. Я боюсь королевы, но вы меня защитите, я уверена.
Я помотал головой:
– Детьми мы играли вместе, Ури. Дизири и я. Теперь я вспомнил.
Ее голос прозвучал мягко:
– Правда, господин?
– Правда. – До сей минуты я не знал, что помню. – Я думал, они стерли из моей памяти все эти воспоминания, Ури, но они просто спрятали их под посланием. Она жила во дворце, башнями которого служили огромные деревья. Вокруг простирался сад – полный полевых цветов, мхов, ручейков и речушек. Я был сильнее Дизири, но старался не пользоваться своим преимуществом, и она наказывала меня, когда сердилась: шлепала своей маленькой ладошкой. – Я рассмеялся. – Удары не сильнее, чем нанес бы зайчонок лапкой, но если я хихикал, она грозилась напустить на меня своих стражников – вооруженных мечами моховиков, которые охраняли нас. Они убили бы меня по ее приказу, но она ни разу не выполнила своей угрозы.
– Вы ведь не отправите меня с посланием к ней, господин? Это может сделать Баки. Они не причинят ей вреда.
– Однажды я выпил кровь Баки.
– Я п-помню, господин.
– Она сказала, что кровь исцелит меня, Ури, и я действительно исцелился. Насколько иначе сложилась бы моя жизнь, не выпей я кровь Баки?
– Не знаю, господин. Ваши вопросы… вы умнее меня. Если вы позвали меня, чтобы мучить своими вопросами, я должна терпеть. Но не могу ли я услужить вам каким-нибудь иным образом?
Я сказал, что беспокоюсь за Облако и Гильфа, и попросил Ури найти их и освободить, коли они желают, а потом вернуться ко мне и доложить.
Следующая посетительница явилась ко мне вскоре после ухода Ури, и я задался вопросом, не Ури ли привела ее. Это была Моркана, но на сей раз она не выступила из сгустившейся тени, как в Редхолле, а пришла как самый обычный человек, только в сопровождении целого отряда стражников – не мертвецов, а вооруженных топорами могучих воинов в бригантинах и шлемах, которые трепетали перед нею так же, как тюремщики трепетали перед ними.
Она отправила по пять стражников в один и другой конец коридора, чтобы ни они, ни надзиратели не слышали нас.
– Я здесь ни при чем, сэр Эйбел. Не думайте, что я так мщу вам.
Я сказал, что у меня и в мыслях не было ничего подобного.
– Вы отвергли меня в Редхолле. Я предлагала свою любовь не многим мужчинам. И лишь двое меня отвергли. – Она рассмеялась мелодичным холодным смехом. – Можете угадать, кто второй? Отвечайте!
– Нет, ваше высочество.
– Лжец из вас никудышный. Он лгал гораздо искуснее. Ужели вы думаете, что негодование пылает в сей прекрасной груди?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Не вправе требовать от вас верности, – перебил меня Арнтор. – А я вправе. Или измена и подстрекательство к мятежу и есть преобразования, которых вы от меня ждете?
– Нет, ни в коем случае, ваше величество. – По глазам Арнтора я видел, что потерпел неудачу, но предпринял последнюю попытку. – Король Ская правит как добрый и мудрый отец, ваше величество, и поэтому мы называем его Вальфатером и почитаем за честь служить ему, даже если поражение неизбежно. Эльфы просят вас также стать отцом своему народу.
Арнтор протянул руку:
– Снимите перевязь, сэр Эйбел. Отдайте ремень, меч и все остальное вашему королю.
Я услышал, как Гейнор тихо ахнула, но подчинился приказу.
– Шпоры можете оставить.
Арнтор подозвал двух рыцарей и сказал, куда они должны меня отвести. Они сопровождали меня с обнаженными мечами, но необходимости в такой мере предосторожности у них не было.
– Здесь никаких королевских пиров, – сказал один из рыцарей, сопроводивших меня в подземную темницу. Он вложил меч в ножны и протянул мне руку. – Я сэр Манасен.
Второй тоже обменялся со мной рукопожатием.
Пока мы разговаривали, подошел тюремщик; Манасен сказал ему, что он должен посадить меня в камеру по приказу короля, но обращаться со мной хорошо, и добавил, что пришлет слугу с едой, одеялами и чистой соломой.
Затем меня заперли в камере со стенами из цельного камня в природном состоянии, смрадной, узкой и очень темной, и оставили одного часов на восемь, наверное. На протяжении всего этого времени я развлекался единственно тем, что мысленно повторял части послания, которые успел передать, обдумывал остальные и пытался представить, не мог ли я выступить более убедительно.
От навязчивых мыслей меня отвлекло появление слуги Манасена, принесшего мне еду, большой мешок чистой соломы и кувшин вина. Отдав мне все, он затеял спор с тюремщиком, потребовав, чтобы меня поместили в камеру с окошком. Тюремщик ответил решительным отказом, заявив, что такие камеры предназначены для особ благородного происхождения.
Я не особо прислушивался к ним, но услышал достаточно, чтобы исполниться решимости заполучить себе камеру с окошком. За столом короля я не успел насытиться и теперь умирал от голода. Присланная Манасеном еда была простой – жареное мясо, большой кусок сыру и яблоко, – но вкусной, и я съел все без остатка.
Я обгрызал сердцевинку яблока, когда слуга удалился, а надзиратель вошел в камеру. Это был дородный мужчина, вооруженный железным ключом не многим короче моей голени, но я знал, что в схватке взял бы над ним верх. Он сел без приглашения, поставил свой фонарь на пол, положил ключ рядом и спросил, не угощу ли я его вином. Я налил ему полную кружку.
– Там, наверху, держатся о вас очень высокого мнения.
– Сэр Манасен и сэр Эрак разговаривали со мной доброжелательно, по крайней мере.
– Когда находишься здесь, внизу, хорошо иметь добрых друзей. – Тюремщик произнес это самым значительным тоном.
– Иметь друзей всегда хорошо, – кивнул я. – У меня было много добрых друзей в Йотунленде и еще больше в Скае.
Упоминание о Скае он пропустил мимо ушей.
– В стране льдов? Вы действительно там были?
– Этой зимой. Поверь, я был рад выбраться оттуда.
– А что, там всё большого размера? Большие коровы и все такое прочее?
– Нет, – сказал я, – только обитатели страны, да и то не все, поскольку ангриды держат рабов из человеческого племени. Под Утгардом есть темница. Я в ней не сидел, но спускался посмотреть. Я не знаю, каковы размеры здешней тюрьмы, но, думаю, в Утгарде она больше, поскольку там все-таки содержатся ангриды.
Надзиратель отхлебнул вина.
– Хотелось бы увидеть.
– Возможно, когда-нибудь увидишь. Это ужасное место, как я сказал, но там сидело очень мало узников. Мне сказали, что король Гиллинг обычно предавал своих противников казни.
Надзиратель потряс головой:
– У нас так не принято, но и наша тюрьма тоже не заполнена до отказа.
– Здесь есть камеры с окошками. Мне бы хотелось сидеть в такой.
Он моментально принял холодный вид:
– Никак нельзя, сэр. Только для знатных узников.
– Я рыцарь.
– Знаю. Этого недостаточно.
– Я готов внести умеренную плату за постой.
– Мы поговорим, когда я допью вино. – И он залпом осушил кружку.
Я вылил в нее остатки вина из кувшина.
– Видите ли, со всеми обращаются по-разному: с одними на один манер, с другими на другой. Знаю, вы меня понимаете. Вот вы, у вас есть друзья. Когда он пришел с соломой и едой для вас, я ж не возражал, как вы заметили. Я впустил малого самым любезным образом, верно ведь?
– Безусловно, и я тебе признателен.
– Я знал, что вы оцените. Вы рыцарь и благородный господин, как видно с первого взгляда. Только я ведь не обязан впускать посторонних. Я мог бы сказать: принеси пропуск от граф-маршала, а там посмотрим. Его хозяину потребовался бы день или два, чтобы получить такой пропуск, но лакей в жизни не получил бы.
Я кивнул.
– Я человек добрый, но также и бедный. Бедный человек, сэр, не может быть добрым задаром.
Дверь моей камеры, находившаяся за спиной надзирателя, оставалась открытой, и желтый свет фонаря падал на противоположную стену коридора. На мгновение огромная черная бесшумная тень заслонила пятно света – и исчезла.
Я спросил, сколько стоит его доброта.
– Всего один скильд в месяц, сэр. Совсем немного, правда ведь, сэр? За один-единственный скильд – заметьте, серебряный, – выдаваемый мне в полнолуние, вы найдете меня добрым и услужливым, сэр. Только перевести вас в камеру с окошком я никак не могу. Граф-маршал, он не разрешит.
– Разрешит. Он часто сюда приходит?
– Раз в две недели, сэр, дабы убедиться, что здесь все в порядке.
– Этого достаточно. Сейчас как раз полнолуние, верно? Кажется, прошлой ночью я видел полную луну.
Тюремщик облизнул губы:
– Да, сэр. Так точно.
– Значит, сейчас самое время внести плату за первый месяц.
– Да, сэр. Или можно выбрать другой срок выплаты, сэр: когда луна на ущербе или во второй четверти – в общем, когда пожелаете.
– Понимаю. – Я кивнул. – Кажется, в септре двадцать четыре скильда?
– Ну да, конечно. – Он снова облизнулся.
– Ты человек слова? Человек чести?
– Да, сэр. Стараюсь быть таким, сэр.
– Только это и может сказать любой из нас. Я сэр Эйбел, как тебе известно. Можно узнать твое имя?
– Фиах, сэр. К вашим услугам.
Я извлек из кошелька одну из йотунлендских золотых монет.
– Здесь больше золота, чем в септре. Но я не знаю насколько и потому готов оценить монету в двадцать четыре скильда. Ты согласен?
– Сперва мне нужно взглянуть на нее.
Я вручил надзирателю монету. Он потер ее о рукав, поднес к фонарю, чтобы золото заблестело, и отдал обратно.
– Вроде с ней все в порядке, сэр. Я попробую достать разменные деньги.
Я помотал головой:
– Я хочу предложить сделку. Ты продаешь свою доброту за скильд в месяц, значит, этой монеты хватит на два года. Вообще-то на больший срок, но мы сошлись на двух годах. Я отдам ее тебе за доброе отношение ко мне на протяжение всего времени моего заключения, продлится оно три года или пять. Но если меня выпустят через неделю, ты ничего не будешь мне должен. Монета останется у тебя, и мы расстанемся друзьями.
Он помотал головой.
– Почему нет?
– У нас так не принято.
Кажется, я вздохнул:
– У вас, надзирателей?
Он встал, подняв с пола ключ и фонарь.
– Вы не знаете здешних порядков. Вы даете мне скильд.
– У меня нет скильда. Все мелкие платежи производит мой оруженосец. Он даст тебе скильд, коли ты пустишь его повидаться со мной.
Тюремщик недовольно хмыкнул и двинулся прочь, но почти сразу повернулся ко мне:
– Дайте мне монету, и я принесу вам скильды, как я сказал.
Я помотал головой.
– Вы думаете, ваши друзья не оставят вас в беде. Но я-то знаю, как всегда бывает. Они будут навещать вас некоторое время. А потом перестанут приходить, и нам достанется все это. – Он указал огромным железным ключом на кошелек, висевший у меня на поясе.
Я подавил желание сказать, что сбегу отсюда прежде, чем случится нечто подобное. Возможно, сдерживаться не стоило.
– Советую вам хорошенько вылизать тарелки, сэр, поскольку в ближайшие годы вам не видать хорошей пищи.
Я промолчал.
– Отдайте мне монету, и я схожу к ростовщику. Коли он скажет, что с ней все в порядке, вы получите двадцать скильдов сдачи. И мое доброе отношение вдобавок.
Он выдержал паузу, но я продолжал хранить молчание; наконец он сказал:
– Она достанется нам, и года не пройдет. И я больше не собираюсь попусту тратить на вас слова.
Дверь из железных прутьев с грохотом захлопнулась за ним, и я пронаблюдал, как он поворачивает огромный ключ в замке. Я хотел крикнуть Оргу, чтобы он не трогал тюремщика, и одновременно хотел приказать, чтобы он схватил его; в конечном счете я не сделал ни первого ни второго.
Я услышал удаляющиеся шаги Фиаха – шесть или семь шагов, – а потом хруст его костей.
Когда Орг закончил трапезу, я велел ему отпереть дверь камеры, спрятал ключ и отправился обследовать свою темницу.
Глава 34
МОЙ НОВЫЙ МЕЧ
Той ночью я спал в своей камере, жалея (если честно), что не имею возможности запереть дверь изнутри. Я снова находился на «Западном купце». (С момента моего возвращения из Ская этот сон снился мне уже не раз.) Я видел злобные голодные лица остерлингов и знал, что они собираются высадиться на остров Глас и что там находится моя мать. Я пошел к капитану и приказал повернуть корабль; он не услышал и не увидел меня, а когда я столкнул у него со стола песочные часы, они сами собой вернулись на прежнее место.
Я проснулся, дрожа всем телом, и обнаружил, что лежу в тюремной камере. Не испытывая желания засыпать, покуда сон не утратит свою власть надо мной, я отправился на поиски одеял.
В Ширволе проникнуть в темницу, не пройдя предварительно по внутреннему двору, было трудно. В Тортауэре дело обстояло иначе; еще раньше я обнаружил лестницу, ведущую к толстой дубовой двери, заложенной засовом. Теперь я поднялся по лестнице, отодвинул засов и вышел в кухню, где два десятка поваров и поварят храпели на соломенных тюфяках. Очевидно, здесь готовили еду для узников и относили вниз. Я задул фонарь, поставил на ступеньку и тихонько притворил за собой дверь. Мальчишка-прислужник проснулся и вытаращился на меня. Я приложил палец к губам и велел ему спать дальше; он кивнул и заснул, или, по крайней мере, притворился спящим. Что он подумал при виде рыцаря, рыскающего по кухне среди ночи, я даже не представляю.
За кухней находился коридор, отнюдь не узкий, который вел в огромный пиршественный зал, где я недавно сидел с Арнтором, Гейнор и Морканой. Движимый любопытством, я отыскал дверь, через которую входили они, и в коридоре за ней обнаружил огромное зеркало, превосходившее размерами все виденные мной в Митгартре. Здесь, полагаю, король, королева и принцесса проверяли свой внешний вид, прежде чем прошествовать в пиршественный зал.
В голову мне пришла одна идея. Я стянул с кухни брусок твердого мыла, выстругал из него мыльный карандаш и написал на зеркале фразу «Ваши мысли – наши жизни» сначала эльфийскими письменами, а потом, сверху вниз по краям зеркала, рунами Ская. Возвратившись в свою камеру с похищенными одеялами, я снова заснул, и если меня и посещали сны, то только приятные.
Находясь в подземелье, я не имел возможности увидеть восход солнца, но услышал голоса сменных надзирателей, звавших и искавших Фиаха, и заключил, что настало утро. Я поднялся с постели и попросил одного из тюремщиков принести мне теплой воды и полотенце. Он поколебался, но в конце концов ответил отказом.
– Тогда я сам принесу, – сказал я.
Он рассмеялся и пустился вдогонку за своими товарищами, разыскивавшими Фиаха. Когда он удалился на значительное расстояние, я прошел в тюремную караульную, набрал в тазик воды из бака, подогрел на огне и отнес в одну из камер, предназначенную для знатных господ. В караульной я нашел чистую рубаху, которую использовал в качестве полотенца. Я умылся с мылом, послужившим мне ночью карандашом, вернулся в свою прежнюю камеру и перенес оттуда чистую солому в новую.
Окошко там было маленькое и высокое. Но как оно меняло дело! Свежий воздух и свет зимнего солнца проникали в камеру, и хотя там было холодно, во всей темнице было так же холодно, если не холоднее. Закутавшись в одеяло, я чувствовал себя вполне уютно.
К тому же я мог выглянуть наружу, встав на перевернутый тазик. Смотреть особо было не на что, если не считать мерзлой, припорошенной снегом земли да бродивших по двору свиней, но я наблюдал за ними не без интереса.
После слуги Манасена первым моим посетителем стала Ури. Я позвал ее, и она сразу же встала передо мной, вытянувшись в струнку и глядя на меня испуганными глазами.
– Вы могли бы сейчас быть с королевой Дизири, господин. Мне отвести вас к ней?
Я пожал плечами:
– Равным образом она могла бы сейчас быть со мной.
– Она королева, господин.
– А я всего-навсего обычный паренек из Америки.
Лицо у нее приняло еще более испуганное выражение.
– Вы рыцарь, господин. Рыцарь из Митгартра.
– И не только. Я один из рыцарей Вальфатера.
– М-мне н-ничего про это не известно, господин. Как скажете.
– Я думал, что когда передам послание королю Арнтору, Дизири придет за мной. Я прождал ее в тюремной камере всю ночь и надеялся увидеть сегодня утром. Я умылся и оделся – в надежде, что она придет.
– Д-да, господин.
– Не происходят ли в Эльфрисе беспорядки, которые могли бы задержать Дизири? Мятеж, поднятый кем-нибудь вроде Сетра?
– Мне ни о чем подобном не известно, господин.
– Я виделся с ней, когда находился в Редхолле. С тех пор в Эльфрисе не могло пройти много времени – день или два, самое большее.
– Меньше, господин. Пойдемте со мной в Эльфрис, и мы узнаем. Я боюсь королевы, но вы меня защитите, я уверена.
Я помотал головой:
– Детьми мы играли вместе, Ури. Дизири и я. Теперь я вспомнил.
Ее голос прозвучал мягко:
– Правда, господин?
– Правда. – До сей минуты я не знал, что помню. – Я думал, они стерли из моей памяти все эти воспоминания, Ури, но они просто спрятали их под посланием. Она жила во дворце, башнями которого служили огромные деревья. Вокруг простирался сад – полный полевых цветов, мхов, ручейков и речушек. Я был сильнее Дизири, но старался не пользоваться своим преимуществом, и она наказывала меня, когда сердилась: шлепала своей маленькой ладошкой. – Я рассмеялся. – Удары не сильнее, чем нанес бы зайчонок лапкой, но если я хихикал, она грозилась напустить на меня своих стражников – вооруженных мечами моховиков, которые охраняли нас. Они убили бы меня по ее приказу, но она ни разу не выполнила своей угрозы.
– Вы ведь не отправите меня с посланием к ней, господин? Это может сделать Баки. Они не причинят ей вреда.
– Однажды я выпил кровь Баки.
– Я п-помню, господин.
– Она сказала, что кровь исцелит меня, Ури, и я действительно исцелился. Насколько иначе сложилась бы моя жизнь, не выпей я кровь Баки?
– Не знаю, господин. Ваши вопросы… вы умнее меня. Если вы позвали меня, чтобы мучить своими вопросами, я должна терпеть. Но не могу ли я услужить вам каким-нибудь иным образом?
Я сказал, что беспокоюсь за Облако и Гильфа, и попросил Ури найти их и освободить, коли они желают, а потом вернуться ко мне и доложить.
Следующая посетительница явилась ко мне вскоре после ухода Ури, и я задался вопросом, не Ури ли привела ее. Это была Моркана, но на сей раз она не выступила из сгустившейся тени, как в Редхолле, а пришла как самый обычный человек, только в сопровождении целого отряда стражников – не мертвецов, а вооруженных топорами могучих воинов в бригантинах и шлемах, которые трепетали перед нею так же, как тюремщики трепетали перед ними.
Она отправила по пять стражников в один и другой конец коридора, чтобы ни они, ни надзиратели не слышали нас.
– Я здесь ни при чем, сэр Эйбел. Не думайте, что я так мщу вам.
Я сказал, что у меня и в мыслях не было ничего подобного.
– Вы отвергли меня в Редхолле. Я предлагала свою любовь не многим мужчинам. И лишь двое меня отвергли. – Она рассмеялась мелодичным холодным смехом. – Можете угадать, кто второй? Отвечайте!
– Нет, ваше высочество.
– Лжец из вас никудышный. Он лгал гораздо искуснее. Ужели вы думаете, что негодование пылает в сей прекрасной груди?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68