Потом в Москву шли обстоятельные «телеги» с описанием всех художеств, и было большой удачей, если кончалось строгим выговором по партийной линии, понижением по службе и навсегда подмоченной репутацией. А чаще увольняли из органов с такой характеристикой, что было проблемой устроиться даже юристконсультом в самую захудалую контору.
Еще с тех времен Панкратов запретил себе расслабляться в командировках. Просит душа – пей дома, заперев квартиру на все замки и отключив телефоны. Хоть залейся. А в деловых поездках знай меру. Совсем не пить не выходило. Ну как откажешься от предложения хорошего знакомого посидеть вечерком в домашней обстановке? Особенно когда человека давно знаешь и испытываешь к нему уважение и душевную приязнь.
Генерального директора производственного объединения «Туласпирт» Немчинова, приглашение которого Панкратов с удовольствием принял в один из первых дней командировки, он знал еще по «Русалко». Немчинов выгодно отличался от ближайших сотрудников Серенко. Опытный экономист, немногословный, на совещаниях всегда выступал по делу. К кипучей деятельности шефа относился со сдержанной иронией, что постепенно сблизило его с Панкратовым. Они даже перешли на «ты», хоть и называли друг друга по имени-отчеству: «Михаил Юрьевич», «Григорий Андреевич». Возглавив «Госспиртпром», Серенко взял его в центральный аппарат, а когда начал менять топ-менеджмент на местах, сделал генеральным директором екатеринбургского ликероводочного завода «Алкон», находившемся в глубоком финансовом кризисе. Спасти завод не удалось, после банкротства его купила какая-то новая финансово-промышленная корпорация «Град».
На некоторое время Панкратов потерял Немчинова из виду, но узнав, что по представлению Серенко он стал генеральным директором производственного объединения «Туласпирт», переживающем не лучшие времена, не удивился. Немчинов был тем человеком, который способен вытащить объединение из прорыва.
В «Госспиртпроме» тульское объединение было самым крупным производителем спирта (около шести миллионов декалитров в год) и вторым после «Кристалла» производителем водки. Восемь спиртовых и три ликероводочных завода, входившие в «Туласпирт», выпускали продукции почти на два миллиарда рублей в год. Но в казну попадали лишь крохи. Причина была обычной для всех предприятий алкогольной отрасли, контрольные пакеты в которых принадлежали государству: долги «Туласпирта» бюджету и коммерческим банкам составляли 1,2 миллиарда рублей, только на обслуживание долгов уходило больше 70 миллионов рублей в год.
Немчинов принял Панкратова радушно, распорядился выделить ему кабинет в заводоуправлении и приказал без промедления давать всю информацию, которую он запросит. Причину своей командировки в Тулу Панкратов объяснил просто: Национальная алкогольная ассоциация проводит мониторинг отрасли с тем, чтобы иметь полную картину положения на алкогольном рынке, что поможет в выработке рекомендаций правительству. Так оно и было. Панкратов умолчал только о последних словах Пекарского, которыми тот закончил инструктаж:
– Посмотрите на ситуацию незамыленным глазом. Есть у нас подозрения, что «Госспиртром» проводит не совсем ту политику, которую усиленно декларирует.
– Подозрения в чем? – спросил Панкратов.
– Этого я вам не скажу. Не потому, что не доверяю. Не нужно, чтобы вы приехали в Тулу с определенным мнением. Предвзятость помешает вам объективно оценить обстановку. Ваш отчет может превратить наши подозрения в уверенность. А может не превратить. В любом случае он будет полезен. Желаю успеха.
Выслушал объяснения Панкратова, Немчинов понимающе усмехнулся:
– Да ладно тебе, Михаил Юрьевич, я не вчера родился. Ваша ассоциация хочет иметь доказательства, что госпредприятия не могут конкурировать с частниками, и потому все попытки ввести госмонополию на спиртное обречены. Так? Что ж, может быть вы и правы. Ты приехал куда надо. «Туласпирт» – сильный аргумент в вашу пользу.
– Ты так легко об этом говоришь, – заметил Панкратов.
– Что толку страдать? Что выросло, то выросло. Кузьма Прутков сказал: «Никогда не принимайте неприятности на личный счет, переводите их на казенный». Я стараюсь следовать этому правилу.
– Получается?
– Не всегда…
Немчинов жил в новом доме в центре Тулы, в четырехкомнатной квартире, удивившей Панкратова почти полным отсутствием мебели: старый диван-кровать, пара раскладушек, несколько стульев. Только кухня была обставлена стандартным гарнитуром с хлипким столом и такими же хлипкими табуретками, да на паркете в просторной гостиной стояли телевизор с большим экраном и современный музыкальный центр с россыпью лазерных дисков. Панкратов перебрал диски, в основном классика. Хозяин квартиры был, судя по всему, меломаном.
– Григорий Андреевич, сколько ты уже в Туле? – поинтересовался Панкратов, пока Немчинов выгружал из холодильника выпивку и закуску.
– Скоро год.
– А почему не перевозишь семью?
– Нет смысла. Потом снова сниматься с места. Ты же не думаешь, что я буду вечно жить в Туле? Дрянной городишко.
– Чем?
– Всем.
– А тогда зачем тебе такая квартира?
– Положена. Потом продам. Много не получу, не Москва, но все деньги. Устраивайся, Михаил Юрьевич, – гостеприимно предложил Немчинов, показывая на стол, в центре которого стояла бутылка «Русского стандарта» в окружении крупно порезанного сервелата, красной икры и семги из вакуумной упаковки. – Ничего, что по-холостяцки?
– Вообще-то я привык к хрусталю, и чтобы прислуживал дворецкий, – отозвался Панкратов. – Но для разнообразия сойдет.
Немчинов засмеялся и наполнил стограммовые граненые стопари.
– Давай. О делах ни слова, ну их к черту. Со свиданьицем!
Он оказался не только меломаном, но и завзятым театралом. Когда выяснилось, что и Панкратов этому делу не чужд (благодаря настойчивости жены), разговор пошел живой, заинтересованный. Как оказалось, Панкратов видел и те спектакли, которых Немчинов не сумел посмотреть во время наездов в Москву. Он даже зауважал собеседника:
– Ну, Михаил Юрьевич, удивил. Я-то думал, что ты крот бумажный. Давай за искусство, оно украшает жизнь!
За разговором прикончили бутылку, прогулялись за второй. От театра перешли к общим знакомым: кто где. Панкратов вспомнил Сергеева, бывшего генерального директора «Туласпирта», с которым познакомился, когда работал в бригаде Генеральной прокуратуры, расследующей убийство депутата Госдумы Сорокина. Немчинов Сергеева не застал, но много о нем слышал и отзывался не очень доброжелательно: с него у «Туласпирта» начались все проблемы. В подробности вдаваться не стал, а на вопрос, где он сейчас, ответил коротко и словно бы неохотно:
– Умер.
– Вот как? Когда?
– В девяносто девятом году.
– От чего?
Немчинов неопределенно пожал плечами:
– От чего умирают люди? От жизни. Жизнь для здоровья вообще вредная штука. Каждый прожитый день приближает нас к смерти, а не к бессмертию. И с этим ничего не поделаешь: закон природы.
В третьем часу ночи он решительно накрыл ладонью свой стакан.
– Мне хватит. Ты человек свободный, а мне завтра работать. Вернее, уже сегодня.
– Мне тоже хватит, – согласился Панкратов. – Как у вас здесь с такси?
– С такси у нас здесь по-разному. Можно и час прождать. Я же говорю, дрянной город. Так что лучше ночуй у меня, места хватит.
Проснулся Панкратов в десятом часу утра. Немчинова не было. На кухонном столе без следов ночного пиршества стоял полный стопарь, накрытый бутербродом с красной икрой. Рядом записка: «Поправляйся. Если бы ты знал, как я тебе завидую. Когда будешь уходить, просто прихлопни дверь. Увидимся».
Бутерброд Панкратов через силу сжевал, а водку вылил в раковину. Обошел квартиру, проверяя, все ли форточки заперты. И снова поразился бесприютности, временности жилья. Это странное ощущение общей неустроенности, неуверенности в жизни преследовало Панкратова все время его пребывания в Туле.
II
Панкратов был связан с алкогольным рынком много лет, знал все его тонкости, имел заслуженную репутацию эксперта, к мнению которого прислушивались не только Пекарский, но и другие крупные водкозаводчики, но так и не смог взять в толк главного: каким образом производство водки может быть нерентабельным. Это не автомобили, сбыту которых может помешать импорт, не бытовая техника, которая залеживается на складах, потому что конкуренты выпустили новые, более совершенные модели, не одежда или обувь, вышедшие из моды. На водку есть постоянный спрос всегда, даже в самые тяжелые времена. Себестоимость водки составляет не более десяти процентов от ее магазинной цены. Каким же образом даже крупные предприятия с современным оборудованиям, со сложившимися рабочими коллективами, с опытными технологами и с руководителями, далеко не дураками, умудряются оказаться на грани банкротства? А ведь оказываются, сплошь и рядом. Этого Панкратов уразуметь не мог. Не в каждом конкретном случае, а вообще, как некую закономерность. Этого не могло быть. Это противоречило всем законам экономики и здравому смыслу. И все-таки это было. Непостижимо!
Ему понадобилась не слишком много времени, чтобы понять, как в таком катастрофическом финансовом положении оказался «Туласпирт». Расследованию способствовала и атмосфера, царившая в объединении. Внешне все выглядело так же, как при прежнем генеральном директоре Сергееве. Тот же солидный, с ковром и мебелью вишневого дерева кабинет, та же приемная с цветами, та же (или такая же) длинноногая секретарша с внешностью фотомодели. Та же стерильная чистота в цехах, тот же напряженный рабочий ритм.
Все было таким же и не таким – будто бы выцветшим, припыленным. И ковер на полу в кабинете генерального потерт, и гостевые кожаные кресла потеряли лоск. Но главное – люди были другими. Они еще без задержки получали зарплату и премии за выполнение плана, но словно бы чувствовали, что эта стабильность вот-вот закончится. Ощущение смутной тревоги заставляло их быть откровенными с Панкратовым, как будто этот спокойный доброжелательный человек с темными мешками под глазами мог развеять их сомнения, сообщить им уверенность, что все устроится.
Еще во время давней встречи с Сергеевым Панкратов заподозрил, что положение генерального директора, проигравшего губернаторские выборы, не может быть таким уж благополучным. Но тогда он отметил это мимолетно, его интересовало другое. Теперь же он попытался восстановить события тех дней и понял, что Немчинов прав, считая, что с Сергеева пошли все проблемы объединения.
Они начались во время предвыборной кампании. Руководители Пронского спиртового завода, вышедшего к тому времени из состава «Туласпирта», поддержали кандидатуру Стародубцева и внесли немалые деньги в его избирательный фонд. В ответ из предвыборного штаба Сергеева слили в прессу информацию о том, что на Пронском спиртзаводе широко практикуется так называемый лжеэкспорт, когда продукцию отгружают в адрес подставных фирм как бы на экспорт, но продают в России и не платят налогов, так как экспортная продукция акцизом не облагается. Нагрянула налоговая полиция, факты подтвердились. Счета Пронского завода арестовали, а деньги, незаконно перечисленные в избирательный фонд Стародубцева, были обращены в доход государства. Все бы этим и кончилось, но налоговики то ли по собственной инициативе, а вернее – с подачи сторонников Стародубцева, провели тотальную проверку на всех заводах «Туласпирта» и выявили фактов лжеэкспорта на 300 миллионов рублей. Юристы объединения оспорили решение налоговиков в арбитраже, начались затяжные судебные тяжбы.
К этому времен относилось и решение Сергеева отказаться от разлива водок «Столичная» и «Русская». За них нужно было платить роялти внешнеторговому объединению «Союзплодоимпорт», которому эти торговые марки, раскрученные на Западе, принадлежали еще с советских времен. Он переориентировал производство на выпуск собственных водок «Левша», «Россия» и «Лужковская» (нареченную так не в честь московского мэра, а по названию Лужковского спиртзавода). Дорогостоящая рекламная кампания эффекта не дала, новые водки не прижились на перенасыщенном московском рынке, «Туласпирт» понес большие убытки.
После победы Стародубцева на губернаторских выборах стало ясно, что дни Сергеева по посту генерального директора «Туласпирта» сочтены. Заручившись поддержкой Мингосимущества, управлявшего в то время государственными акциями алкогольных предприятий, губернатор назначил на конец 1998 года собрание акционеров объединения, на котором должна была решиться судьба Сергеева. Как она решится, сомнений ни у кого не было. Представитель губернатора получил доверенность на право голосовать контрольным пакетом акций «Туласпирта», это давало ему возможность сменить руководство.
Но Сергеев был не намерен сдаваться. Его жена начала спешно скупать у рабочих акции объединения. Блокирующий пакет дал бы ей возможность воспрепятствовать решению о смене генерального директора. Но времени оставалось мало, она успела консолидировать только 11 процентов. И все-таки губернаторским планам не дано было осуществиться. На собрании акционеров председатель комиссии, проверявшей полномочия участников, неожиданно потребовал у представителя губернатора паспорт, сверился с какими-то бумагами и объявил: «Ваша доверенность недействительна. Вы не имеете права голосовать».
Как оказалось, в Мингосимуществе, оформляя доверенность, перепутали две цифры в номере паспорта. Собрание отложили. Сотрудница юридического отдела «Туласпирта», заметившая неточность, стала начальницей службы, сразу перепрыгнув через две или три карьерных ступеньки. Время было выиграно. Жена Сергеева продолжила скупку акций, и неизвестно, чем бы кончилось противостояние с губернатором, если бы не внезапная смерть Сергеева.
Панкратов насторожился. Опыт подсказывал ему, что такие случайности не бывают случайными. Вдова Сергеева сразу заявила, что мужа убили, требовала возбуждения уголовного дела, но ей было отказано из-за отсутствия признаков преступления. Найти ее Панкратову не удалось. Вскоре после смерти мужа она, как говорили, распродала все имущество, акции и недвижимость, и уехала за границу.
Панкратов отыскал водителя персональной «Волги» Сергеева, который обслуживал его последние годы. Из «Туласпирта» он давно уволился, открыл частную автотранспортную контору, радиотакси, сидел в диспетчерской, в которую превратил одну из комнат своей квартиры, принимал по телефону заказы и распределял их по частникам, владельцам подержанных иномарок и «Жигулей». Дела в конторе шли не очень хорошо, но он не терял оптимизма, верил, что все наладится. Денег у людей все больше, а зачем нужны деньги? Чтобы превращать необходимость в удовольствие.
На просьбу Панкратова рассказать о последних днях шефа он помрачнел:
– Да меня об этом уже допрашивали!
– Я вас не допрашиваю, просто интересуюсь. Я был знаком с Сергеевым. Он не производил впечатления болезненного человека. Наоборот – крепкий, спортивный.
– Он и был спортивный. Раз в неделю обязательно выезжал за город и делал пробежку, километров по десять. Он называл это размять кости.
– Что же случилось?
– Не знаю. Я так и сказал на допросе: ничего не знаю. В тот день мы съездили на базар, он купил арбуз, парной баранины. Приготовил, он любил сам готовить, когда было время. Пообедал. Примерно через полчаса ему стало плохо, он упал у себя в комнате на втором этаже. Когда его нашли, он был уже мертвый. Вот и все, что я знаю.
В свидетельстве о смерти Сергеева, которое Панкратов нашел в архиве районного ЗАГСа, стояло: сердечная недостаточность. Он знал, что когда внезапно умирает нестарый, не смертельно больной человек, обязательно проводится вскрытие. Врач-патологоанатом, жилистый старик глубоко пенсионного возраста, этот случай хорошо помнил. А запомнил он его потому, что вскрытие ничего не показало. Здоровое сердце, здоровый желудок, здоровые легкие. Ничего, что могло бы привести к летальному исходу.
– Как это? – удивился Панкратов. – В свидетельстве написано: сердечная недостаточность. А вы говорите, что сердце было здоровое.
– Как у быка, – подтвердил врач. – Всем бы такое сердце. А что написано… Нужно же что-нибудь написать. Меня это не касается. Я дал свое заключение. А как с ним поступили – не мое это дело.
– Сколько вы практикуете? – поинтересовался Панкратов.
– Сорок лет. А что?
– Никогда не поверю, чтобы человек с таким опытом не мог определить причину смерти. Хотя бы предположительно.
– Я и предположил. Отравление. Причем не пищевое, а каким-то сильным ядом. Но чтобы доказать это, нужны исследования в токсикологической лаборатории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Еще с тех времен Панкратов запретил себе расслабляться в командировках. Просит душа – пей дома, заперев квартиру на все замки и отключив телефоны. Хоть залейся. А в деловых поездках знай меру. Совсем не пить не выходило. Ну как откажешься от предложения хорошего знакомого посидеть вечерком в домашней обстановке? Особенно когда человека давно знаешь и испытываешь к нему уважение и душевную приязнь.
Генерального директора производственного объединения «Туласпирт» Немчинова, приглашение которого Панкратов с удовольствием принял в один из первых дней командировки, он знал еще по «Русалко». Немчинов выгодно отличался от ближайших сотрудников Серенко. Опытный экономист, немногословный, на совещаниях всегда выступал по делу. К кипучей деятельности шефа относился со сдержанной иронией, что постепенно сблизило его с Панкратовым. Они даже перешли на «ты», хоть и называли друг друга по имени-отчеству: «Михаил Юрьевич», «Григорий Андреевич». Возглавив «Госспиртпром», Серенко взял его в центральный аппарат, а когда начал менять топ-менеджмент на местах, сделал генеральным директором екатеринбургского ликероводочного завода «Алкон», находившемся в глубоком финансовом кризисе. Спасти завод не удалось, после банкротства его купила какая-то новая финансово-промышленная корпорация «Град».
На некоторое время Панкратов потерял Немчинова из виду, но узнав, что по представлению Серенко он стал генеральным директором производственного объединения «Туласпирт», переживающем не лучшие времена, не удивился. Немчинов был тем человеком, который способен вытащить объединение из прорыва.
В «Госспиртпроме» тульское объединение было самым крупным производителем спирта (около шести миллионов декалитров в год) и вторым после «Кристалла» производителем водки. Восемь спиртовых и три ликероводочных завода, входившие в «Туласпирт», выпускали продукции почти на два миллиарда рублей в год. Но в казну попадали лишь крохи. Причина была обычной для всех предприятий алкогольной отрасли, контрольные пакеты в которых принадлежали государству: долги «Туласпирта» бюджету и коммерческим банкам составляли 1,2 миллиарда рублей, только на обслуживание долгов уходило больше 70 миллионов рублей в год.
Немчинов принял Панкратова радушно, распорядился выделить ему кабинет в заводоуправлении и приказал без промедления давать всю информацию, которую он запросит. Причину своей командировки в Тулу Панкратов объяснил просто: Национальная алкогольная ассоциация проводит мониторинг отрасли с тем, чтобы иметь полную картину положения на алкогольном рынке, что поможет в выработке рекомендаций правительству. Так оно и было. Панкратов умолчал только о последних словах Пекарского, которыми тот закончил инструктаж:
– Посмотрите на ситуацию незамыленным глазом. Есть у нас подозрения, что «Госспиртром» проводит не совсем ту политику, которую усиленно декларирует.
– Подозрения в чем? – спросил Панкратов.
– Этого я вам не скажу. Не потому, что не доверяю. Не нужно, чтобы вы приехали в Тулу с определенным мнением. Предвзятость помешает вам объективно оценить обстановку. Ваш отчет может превратить наши подозрения в уверенность. А может не превратить. В любом случае он будет полезен. Желаю успеха.
Выслушал объяснения Панкратова, Немчинов понимающе усмехнулся:
– Да ладно тебе, Михаил Юрьевич, я не вчера родился. Ваша ассоциация хочет иметь доказательства, что госпредприятия не могут конкурировать с частниками, и потому все попытки ввести госмонополию на спиртное обречены. Так? Что ж, может быть вы и правы. Ты приехал куда надо. «Туласпирт» – сильный аргумент в вашу пользу.
– Ты так легко об этом говоришь, – заметил Панкратов.
– Что толку страдать? Что выросло, то выросло. Кузьма Прутков сказал: «Никогда не принимайте неприятности на личный счет, переводите их на казенный». Я стараюсь следовать этому правилу.
– Получается?
– Не всегда…
Немчинов жил в новом доме в центре Тулы, в четырехкомнатной квартире, удивившей Панкратова почти полным отсутствием мебели: старый диван-кровать, пара раскладушек, несколько стульев. Только кухня была обставлена стандартным гарнитуром с хлипким столом и такими же хлипкими табуретками, да на паркете в просторной гостиной стояли телевизор с большим экраном и современный музыкальный центр с россыпью лазерных дисков. Панкратов перебрал диски, в основном классика. Хозяин квартиры был, судя по всему, меломаном.
– Григорий Андреевич, сколько ты уже в Туле? – поинтересовался Панкратов, пока Немчинов выгружал из холодильника выпивку и закуску.
– Скоро год.
– А почему не перевозишь семью?
– Нет смысла. Потом снова сниматься с места. Ты же не думаешь, что я буду вечно жить в Туле? Дрянной городишко.
– Чем?
– Всем.
– А тогда зачем тебе такая квартира?
– Положена. Потом продам. Много не получу, не Москва, но все деньги. Устраивайся, Михаил Юрьевич, – гостеприимно предложил Немчинов, показывая на стол, в центре которого стояла бутылка «Русского стандарта» в окружении крупно порезанного сервелата, красной икры и семги из вакуумной упаковки. – Ничего, что по-холостяцки?
– Вообще-то я привык к хрусталю, и чтобы прислуживал дворецкий, – отозвался Панкратов. – Но для разнообразия сойдет.
Немчинов засмеялся и наполнил стограммовые граненые стопари.
– Давай. О делах ни слова, ну их к черту. Со свиданьицем!
Он оказался не только меломаном, но и завзятым театралом. Когда выяснилось, что и Панкратов этому делу не чужд (благодаря настойчивости жены), разговор пошел живой, заинтересованный. Как оказалось, Панкратов видел и те спектакли, которых Немчинов не сумел посмотреть во время наездов в Москву. Он даже зауважал собеседника:
– Ну, Михаил Юрьевич, удивил. Я-то думал, что ты крот бумажный. Давай за искусство, оно украшает жизнь!
За разговором прикончили бутылку, прогулялись за второй. От театра перешли к общим знакомым: кто где. Панкратов вспомнил Сергеева, бывшего генерального директора «Туласпирта», с которым познакомился, когда работал в бригаде Генеральной прокуратуры, расследующей убийство депутата Госдумы Сорокина. Немчинов Сергеева не застал, но много о нем слышал и отзывался не очень доброжелательно: с него у «Туласпирта» начались все проблемы. В подробности вдаваться не стал, а на вопрос, где он сейчас, ответил коротко и словно бы неохотно:
– Умер.
– Вот как? Когда?
– В девяносто девятом году.
– От чего?
Немчинов неопределенно пожал плечами:
– От чего умирают люди? От жизни. Жизнь для здоровья вообще вредная штука. Каждый прожитый день приближает нас к смерти, а не к бессмертию. И с этим ничего не поделаешь: закон природы.
В третьем часу ночи он решительно накрыл ладонью свой стакан.
– Мне хватит. Ты человек свободный, а мне завтра работать. Вернее, уже сегодня.
– Мне тоже хватит, – согласился Панкратов. – Как у вас здесь с такси?
– С такси у нас здесь по-разному. Можно и час прождать. Я же говорю, дрянной город. Так что лучше ночуй у меня, места хватит.
Проснулся Панкратов в десятом часу утра. Немчинова не было. На кухонном столе без следов ночного пиршества стоял полный стопарь, накрытый бутербродом с красной икрой. Рядом записка: «Поправляйся. Если бы ты знал, как я тебе завидую. Когда будешь уходить, просто прихлопни дверь. Увидимся».
Бутерброд Панкратов через силу сжевал, а водку вылил в раковину. Обошел квартиру, проверяя, все ли форточки заперты. И снова поразился бесприютности, временности жилья. Это странное ощущение общей неустроенности, неуверенности в жизни преследовало Панкратова все время его пребывания в Туле.
II
Панкратов был связан с алкогольным рынком много лет, знал все его тонкости, имел заслуженную репутацию эксперта, к мнению которого прислушивались не только Пекарский, но и другие крупные водкозаводчики, но так и не смог взять в толк главного: каким образом производство водки может быть нерентабельным. Это не автомобили, сбыту которых может помешать импорт, не бытовая техника, которая залеживается на складах, потому что конкуренты выпустили новые, более совершенные модели, не одежда или обувь, вышедшие из моды. На водку есть постоянный спрос всегда, даже в самые тяжелые времена. Себестоимость водки составляет не более десяти процентов от ее магазинной цены. Каким же образом даже крупные предприятия с современным оборудованиям, со сложившимися рабочими коллективами, с опытными технологами и с руководителями, далеко не дураками, умудряются оказаться на грани банкротства? А ведь оказываются, сплошь и рядом. Этого Панкратов уразуметь не мог. Не в каждом конкретном случае, а вообще, как некую закономерность. Этого не могло быть. Это противоречило всем законам экономики и здравому смыслу. И все-таки это было. Непостижимо!
Ему понадобилась не слишком много времени, чтобы понять, как в таком катастрофическом финансовом положении оказался «Туласпирт». Расследованию способствовала и атмосфера, царившая в объединении. Внешне все выглядело так же, как при прежнем генеральном директоре Сергееве. Тот же солидный, с ковром и мебелью вишневого дерева кабинет, та же приемная с цветами, та же (или такая же) длинноногая секретарша с внешностью фотомодели. Та же стерильная чистота в цехах, тот же напряженный рабочий ритм.
Все было таким же и не таким – будто бы выцветшим, припыленным. И ковер на полу в кабинете генерального потерт, и гостевые кожаные кресла потеряли лоск. Но главное – люди были другими. Они еще без задержки получали зарплату и премии за выполнение плана, но словно бы чувствовали, что эта стабильность вот-вот закончится. Ощущение смутной тревоги заставляло их быть откровенными с Панкратовым, как будто этот спокойный доброжелательный человек с темными мешками под глазами мог развеять их сомнения, сообщить им уверенность, что все устроится.
Еще во время давней встречи с Сергеевым Панкратов заподозрил, что положение генерального директора, проигравшего губернаторские выборы, не может быть таким уж благополучным. Но тогда он отметил это мимолетно, его интересовало другое. Теперь же он попытался восстановить события тех дней и понял, что Немчинов прав, считая, что с Сергеева пошли все проблемы объединения.
Они начались во время предвыборной кампании. Руководители Пронского спиртового завода, вышедшего к тому времени из состава «Туласпирта», поддержали кандидатуру Стародубцева и внесли немалые деньги в его избирательный фонд. В ответ из предвыборного штаба Сергеева слили в прессу информацию о том, что на Пронском спиртзаводе широко практикуется так называемый лжеэкспорт, когда продукцию отгружают в адрес подставных фирм как бы на экспорт, но продают в России и не платят налогов, так как экспортная продукция акцизом не облагается. Нагрянула налоговая полиция, факты подтвердились. Счета Пронского завода арестовали, а деньги, незаконно перечисленные в избирательный фонд Стародубцева, были обращены в доход государства. Все бы этим и кончилось, но налоговики то ли по собственной инициативе, а вернее – с подачи сторонников Стародубцева, провели тотальную проверку на всех заводах «Туласпирта» и выявили фактов лжеэкспорта на 300 миллионов рублей. Юристы объединения оспорили решение налоговиков в арбитраже, начались затяжные судебные тяжбы.
К этому времен относилось и решение Сергеева отказаться от разлива водок «Столичная» и «Русская». За них нужно было платить роялти внешнеторговому объединению «Союзплодоимпорт», которому эти торговые марки, раскрученные на Западе, принадлежали еще с советских времен. Он переориентировал производство на выпуск собственных водок «Левша», «Россия» и «Лужковская» (нареченную так не в честь московского мэра, а по названию Лужковского спиртзавода). Дорогостоящая рекламная кампания эффекта не дала, новые водки не прижились на перенасыщенном московском рынке, «Туласпирт» понес большие убытки.
После победы Стародубцева на губернаторских выборах стало ясно, что дни Сергеева по посту генерального директора «Туласпирта» сочтены. Заручившись поддержкой Мингосимущества, управлявшего в то время государственными акциями алкогольных предприятий, губернатор назначил на конец 1998 года собрание акционеров объединения, на котором должна была решиться судьба Сергеева. Как она решится, сомнений ни у кого не было. Представитель губернатора получил доверенность на право голосовать контрольным пакетом акций «Туласпирта», это давало ему возможность сменить руководство.
Но Сергеев был не намерен сдаваться. Его жена начала спешно скупать у рабочих акции объединения. Блокирующий пакет дал бы ей возможность воспрепятствовать решению о смене генерального директора. Но времени оставалось мало, она успела консолидировать только 11 процентов. И все-таки губернаторским планам не дано было осуществиться. На собрании акционеров председатель комиссии, проверявшей полномочия участников, неожиданно потребовал у представителя губернатора паспорт, сверился с какими-то бумагами и объявил: «Ваша доверенность недействительна. Вы не имеете права голосовать».
Как оказалось, в Мингосимуществе, оформляя доверенность, перепутали две цифры в номере паспорта. Собрание отложили. Сотрудница юридического отдела «Туласпирта», заметившая неточность, стала начальницей службы, сразу перепрыгнув через две или три карьерных ступеньки. Время было выиграно. Жена Сергеева продолжила скупку акций, и неизвестно, чем бы кончилось противостояние с губернатором, если бы не внезапная смерть Сергеева.
Панкратов насторожился. Опыт подсказывал ему, что такие случайности не бывают случайными. Вдова Сергеева сразу заявила, что мужа убили, требовала возбуждения уголовного дела, но ей было отказано из-за отсутствия признаков преступления. Найти ее Панкратову не удалось. Вскоре после смерти мужа она, как говорили, распродала все имущество, акции и недвижимость, и уехала за границу.
Панкратов отыскал водителя персональной «Волги» Сергеева, который обслуживал его последние годы. Из «Туласпирта» он давно уволился, открыл частную автотранспортную контору, радиотакси, сидел в диспетчерской, в которую превратил одну из комнат своей квартиры, принимал по телефону заказы и распределял их по частникам, владельцам подержанных иномарок и «Жигулей». Дела в конторе шли не очень хорошо, но он не терял оптимизма, верил, что все наладится. Денег у людей все больше, а зачем нужны деньги? Чтобы превращать необходимость в удовольствие.
На просьбу Панкратова рассказать о последних днях шефа он помрачнел:
– Да меня об этом уже допрашивали!
– Я вас не допрашиваю, просто интересуюсь. Я был знаком с Сергеевым. Он не производил впечатления болезненного человека. Наоборот – крепкий, спортивный.
– Он и был спортивный. Раз в неделю обязательно выезжал за город и делал пробежку, километров по десять. Он называл это размять кости.
– Что же случилось?
– Не знаю. Я так и сказал на допросе: ничего не знаю. В тот день мы съездили на базар, он купил арбуз, парной баранины. Приготовил, он любил сам готовить, когда было время. Пообедал. Примерно через полчаса ему стало плохо, он упал у себя в комнате на втором этаже. Когда его нашли, он был уже мертвый. Вот и все, что я знаю.
В свидетельстве о смерти Сергеева, которое Панкратов нашел в архиве районного ЗАГСа, стояло: сердечная недостаточность. Он знал, что когда внезапно умирает нестарый, не смертельно больной человек, обязательно проводится вскрытие. Врач-патологоанатом, жилистый старик глубоко пенсионного возраста, этот случай хорошо помнил. А запомнил он его потому, что вскрытие ничего не показало. Здоровое сердце, здоровый желудок, здоровые легкие. Ничего, что могло бы привести к летальному исходу.
– Как это? – удивился Панкратов. – В свидетельстве написано: сердечная недостаточность. А вы говорите, что сердце было здоровое.
– Как у быка, – подтвердил врач. – Всем бы такое сердце. А что написано… Нужно же что-нибудь написать. Меня это не касается. Я дал свое заключение. А как с ним поступили – не мое это дело.
– Сколько вы практикуете? – поинтересовался Панкратов.
– Сорок лет. А что?
– Никогда не поверю, чтобы человек с таким опытом не мог определить причину смерти. Хотя бы предположительно.
– Я и предположил. Отравление. Причем не пищевое, а каким-то сильным ядом. Но чтобы доказать это, нужны исследования в токсикологической лаборатории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58