Очень странно и вот почему! Если Валентинов, его Сплавное Высочество, Сплавная Библия и Совесть Сплава, изволят видеть в Гольцове своего будущего преемника, то за дело Сергей Сергеевич Валентинов берется явно не с того конца. Ну, скажите на милость, куда исчез рационализм главного инженера в тех вопросах, которые касались сплавного производства? Что произошло, если, фанатик по природе, Валентинов по какой-то загадочной причине норовит подобраться к своему предполагаемому преемнику со стороны нравственной, неустанно заботится, этакий добряк, о его духовном здоровье, а вот деловой частью, инженерией в Гольцове не интересуется? Почему, а? И это тот самый Валентинов, который одного из заместителей выжил только за то, что бедняга медленно пользовался логарифмической линейкой?
– Ладушки! – пробормотал Игорь Саввович.
Рита вернулась в комнату в легком брючном костюме, потоншевшая, как бы выросшая от этого, поставила на столик серебряный поднос. Когда женщина, устанавливая поднос, нагнулась к низкому столику, Игорь Саввович увидел под большим вырезом костюма две маленьких острых груди и понял что Рита, как и его жена Светлана, не носит лифчик. Рита умылась и сняла косметику; духи были смягченными, грустными, усталыми, как бы специально ночными.
– Давай выпьем по рюмке, – деловито сказала Рита. – Нелька права: надоела трезвость.
– Давай!
Они выпили, съели одну на двоих конфету.
– Хороший коньяк! – похвалил он. – Ты устала?
– До изнеможения. Если бы не окатилась ледяной водой, свалилась бы с ног…
Рита сейчас походила на запах своих духов – такая же смягченная, грустная, усталая, ночная. Большие глаза, черные, немигающие, неврастенические, были сфокусированы на губах Игоря Саввовича, и он понял, что испачкал губы конфетой.
– Смешно! – сказал он. – Здорово измазался?
– Нет! Хорошо!
Забыв поставить рюмку, Рита вращала ее в пальцах, и в хрустале посверкивали смеющиеся лучики. Игорь Саввович смотрел на женщину и сердито думал о том, что мир сошел с ума, рехнулся, ослеп! Почему Рита незамужем? Где те тысячи и десятки тысяч мужчин, которые, увидев Риту, должны были затрепетать от счастья, идти за ней неотступной жениховской вереницей, пробивая ради Риты алмазные горы, превращая пустыни в оазисы, меняя течение рек, сражаясь на шпагах и пистолетах? Прикоснуться пальцем к руке женщины, ощутить пальцами сладостную нежность ее холеной кожи – только за одно это можно было идти под расстрел, напевая: «Гори, гори, моя звезда…»
– Знаешь что, старуха, – тихо сказал Игорь Саввович, – а ты агромадно красивая баба. – Он грустно помолчал немножко. – Тебя бы надо чуточку…
– Подпортить?
– Ага! Но думаю, не выйдет… Слушай, давай.напьемся.
– Давай… А сумеем? – Она оживилась. – Нужно только решить, почему напьемся. С радости? С горя?
Он тоже приободрился.
– Выбирай: горе или радость? Ну?
Рита молчала, и он медленно погасил улыбку. Они снова переглянулись, молча поставили рюмки на столик. Пить от радости они, естественно, не могли, а с горя…
– Дела! – протянул Игорь Саввович. – Интересное кино! Горе, а?!
Игорь Саввович не помнил, как отменили хлебные карточки: мать и отчим получали «ученый» паек, а когда он повзрослел, уже повсюду торговали пражскими и берлинскими костюмами. Квартира из пяти комнат, домработница, дача, автомобиль в шестнадцать лет, отец – ректор мединститута, мать – профессор. Поездки к морю, свой вход в квартиру, по утрам – букет цветов на столе. Савва Игоревич любил и любит Игоря, мать в нем души не чает; друзья ценят и уважают, девушки считают за честь пройтись с Игорем по улице. К тридцати годам Игорь Гольцов – заместитель главного инженера одного из крупнейших сплавных трестов в стране…
– Вспоминаешь? – рассеянно спросила Рита. – Обнаружил?
Она тоже, бедняжка, проверяла свою жизнь «на горе», и было предельно интересно, какие горести пережила за двадцать семь лет дочь летчика-испытателя Василия Хвоща? Неудачную любовь к студенту-первокурснику? Ошибку, когда тресту Ромсксплав не хватило на три недели горюче-смазочных материалов из-за того, что плановики под руководством Маргариты Васильевны просчитались? А может быть, доставлял тебе горе инженер Гольцов? Ну-с, держите речь, Маргарита Васильевна, дочь летчика-испытателя и директора средней школы, самой крупной в Ромске.
– Штой-то стало тревожно! – забавно выпячивая нижнюю губу, сказала Рита. – Штой-то не получается – пить с горя!
Настенные хромированные часы без цифр и делений на циферблате показывали тридцать пять минут второго, толстые стены довоенного здания хорошо хранили тишину большой и удобной квартиры, и поэтому было слышно, как звонко тикают часы, слегка похожие на страшные бергмановские часы из его знаменитого фильма «Земляничная поляна». В фильме у заведенных часов не было стрелок.
– Знаешь, почему ты сегодня пошел ко мне? – добродушно спросила Рита. – Хочешь, объясню, а ты только скажи, что это так… Не солжешь?
Он согласно кивнул.
– От лени, скуки и страха! – сказала Рита. – Лень и скуку отбрасываем! Сейчас поймешь, почему! – Она помолчала. – Что будем делать, Игорь? Я-то чувствую, как ты страдаешь, приходишь в отчаяние. А я… Я бессильна, Игорь, хотя знаю, как помочь… Будь ты моим, я бы справилась. – Голос женщины теперь вздрагивал. – Но я никогда не буду твоей… Так хоть на ночь прогоню твои страхи! Не мучься выбором – оставаться или не оставаться? Не обижай себя и меня… Помни: ты болен! Надо что-то делать!
Правда и только правда! Рита раньше Светланы заметила, что с Игорем Саввовичем неладно, несколько раз осторожно вступала в разговор, советовала сначала взять отпуск, а потом сама отказалась от этой мысли. О, как давно это было, и, может быть, два года назад, послушай он Риту, дело не зашло бы так далеко.
– Ты все сказала? – спросил Игорь Саввович. – Я ведь жду…
– Все! – ответила Рита. – Теперь скажи: права я?
– Права! – сказал Игорь Саввович. – Только никто не знает и, думаю, не поймет, что со мной…
Игорь Саввович напряженно размышлял о природе непривычной для города тишины в Ритином доме. Правда, были толстые стены, известные этим качеством всему городу, правда, тремя стенами дом выходил во двор и сквер, но такой тишины, как сегодня, и в этом доме никогда не было. Где шуршащие и фыркающие автомобили, гул реактивных самолетов, при взлете проносящихся над центром города, где гитары, транзисторы, сирены санитарных и пожарных машин, пьяные песни и голоса, цокоток дамских туфель, перемешанный с визгливым хохотом? Где дребезжанье и рокот подметальных автомобилей?
– Слушай, – удивленно протянул Игорь Саввович, – сегодня суббота?
– Суббота.
– Тьфу ты, черт! Как просто! Весь город уехал в лес. Вот отчего тихо! – Игорь Саввович почесал в затылке. – А где славное советское студенчество? Почему оно не бушует?
– Каникулы. Что с тобой, Игорь?
– Каникулы? Ай-ай-ай! Все перепутал… Будем все-таки пить?
– Не хочется.
– Вот и мне не хочется.
– Помолчим.
– Помолчим.
На именинах Риты он не видел, естественно, ее спальню; наверное, там стояла просторная двуспальная кровать или модная теперь кушетка, которую можно было в мгновение превратить в роскошное ложе даже на троих. Судя по архитектуре старинной двухкомнатной квартиры, спальня была квадратной, с небольшим окном во двор.
– Ты сегодня виделся со Светланой? – спросила Рита.
– Угу! Совершенно случайно. – Игорь Саввович повеселел. – Устроила на подъеме к Воскресенке грандиозную дорожную пробку…
– Не иронизируй. Она хорошая баба! – перебила Рита.
– Знаю.
Старинный глобус на медной ножке и с медным же венцом отчего-то успокаивал, настраивал на созерцательный и тихий лад; отчего-то от глобуса веяло дачным камином, треском поленьев, теплом. Детские грезы о львах и пустынях, оазисах и крокодилах; бедуины с белыми головами, индейцы с перьями у виска, золото Калифорнии – вот что вспоминалось при взгляде на глобус, старинный и блистающий начищенной медью, каминно-уютный. Молодец Рита, умница, если поняла, какое это чудо – старинный глобус на медной ножке.
– Ты опять права, Рита! – сказал Игорь Саввович. – Черт знает, что говорю… Гони меня! Поплетусь себе…
Она глядела в потолок, тоже сонная.
– Не выгоню! – тихо и спокойно сказала она. – Из всех известных мне мужиков ты самый лучший. В постели или без постели – какие пустяки! Я не знаю почему, но ты лучше всех… Наверное, потому, что не жаден до так называемого массового счастья – жратвы, питья, квартир, баб…
Она встала, деловито произнесла:
– Пойду стелиться, как говорят в деревне, а ты иди в ванную. Твое полотенце висит слева – с красной каемкой…
Глава третья
Работа
Понедельник начался жарой, галдежной дракой мальчишек за окнами, досадной накладкой – во время бритья отказала новехонькая электрическая бритва, пришлось добриваться безопасной и, конечно, порезаться в двух местах. Светлана гостила у родителей, не хотелось в неприбранной кухне есть холодную курицу, читая торопливые буквы: «Игорек! Пообедай в тресте, пораньше приходи домой. Целую». Вдобавок ко всему хлеб куда-то запропастился. Съев полкурицы, Игорь Саввович заметил у себя под носом полную деревянную хлебницу. «Ко всем чертям! И дальше!» – с наслаждением подумал он и со злости оставил полкурицы на столе, под прямыми солнечными лучами.
На службу Игорь Саввович приехал вовремя, без трех минут девять. Поднявшись по холодной каменной лестнице на второй этаж, пошел вразвалочку сквозь тоннелеподобный коридор с дверями-ловушками, пятнистой синтетической дорожкой на полу и стенными газетами на стенах – справа и слева. За дверями уже постукивало, поскрипывало, разговаривало и смеялось – контора без трех минут девять работала на полном ходу. Вот вам и понедельник – день тяжелый! Возле дверей с одинаково крупными табличками «С. С. Валентинов» и «И. С. Гольцов» он задержался… Страхи, боли в сердце, руки, мокрые от пота, шум в ушах – все было на месте, в полном боевом порядке. «Хвост пистолетом!» – скомандовал Игорь Саввович и с задранной головой, развернутыми плечами победоносно вошел в приемную.
– Доброе утро, Виктория Васильевна!
Секретарь главного инженера и его заместителя была рыхла, дебела, рассыпчата, полна чрезвычайно, но такой живой и подвижной толстухи, как эта, Игорь Саввович никогда не встречал. При появлении заместителя главного инженера толстуха ветерком вспорхнула со стула.
– Здравствуйте, Игорь Саввович! – радостно проговорила она. – Разрешите доложить о делах?
– В письменной форме, – сухо ответил он. – И в полном объеме, пожалуйста!
Недавно, буквально две-три недели назад, Игорь Саввович с удивлением обнаружил, что почтенная Виктория Васильевна при появлении в приемной самого главного инженера Валентинова со стула молниеносно не вскакивает, а, наоборот, брюзгливо докладывает Валентинову о звонках и прочей дребедени, и вид у толстухи при этом такой, словно Валентинов перед нею провинился. После этого Игорь Саввович поверил окончательно, что Виктория Васильевна влюблена в главного инженера.
– Здесь – все! – по-солдатски отрапортовала секретарша, протягивая нежно-розовую папку. – Звонили: полковник Сиротин, ваша жена, какой-то Васильев…
В кабинете Игоря Саввовича было изысканно нище. Стол, кресло, два стула, тумбочка с телефонами и – все! Никаких шкафчиков с технической литературой, никаких схем, чертежей, диаграмм и фотографий. Не было даже сейфа – этого атрибута всех начальственных кабинетов.
Кабинет был сумрачным, несмотря на большое окно с очень низким подоконником. Выходил кабинет в переулок, в стену областного архива, и даже в солнечный день сумрак и прохлада жили здесь. Гигантское окно изгибалось аркой, стены были такой толщины, что на подоконнике можно было лежать. Центр города Ромска был набит толстостенными зданиями дореволюционной постройки.
– Ладушки! – тихо сказал Игорь Саввович. – Ладушки!
Выписать в отделе материально-технического снабжения побольше толовых шашек, предназначенных для взрыва ледяных заторов, не заботясь о себе – умирать, так с музыкой! – взорвать к такой-то матери старинную хоромину с крепостными стенами, чтобы исчезло все без исключения – стол, кресло, стулья, телефон, окно с низким подоконником, кабинетный – воздух, дурацкий ковер с опушкой!
Игорь Саввович сел на рабочее место, брезгливо поставил локти на стол, криво усмехнулся:
– Начнем, пожалуй! Контора пишет.
– Он неторопливо развязал тесемки розовой папки, нахмурившись, начал одну за другой вынимать телеграммы, радиограммы, пронумерованные бумажки и записки. Раз, два, три, четыре, пять – вышел зайчик погулять! Игорь Саввович нажал белую кнопку, мгновенно появилась Виктория Васильевна, сделала радостную собачью стойку.
– Слушаю, Игорь Саввович!
– Как сегодня складывается день у Валентинова?
– В десять ноль-ноль Сергей Сергеевич открывает совещание по Коло-Юльскому плоту, приезжает секретарь обкома партии товарищ Левашев.
– Спасибо!
Сняв с мраморной подставки автоматическую ручку с золотым пером, Игорь Саввович подмигнул себе, затем деловито нахмурился и начал расхристанным, крупным, ученическим почерком записывать суть радиограмм, телеграмм, бумажек, записок. Каждую запись он нумеровал, и получился довольно большой список:
1. В Тагарской сплавной конторе не хватает такелажа. 2. В Анисимовской конторе нет барж. 3. На Крестовском сплавном участке Кривошеинской конторы кончилась проволока для сплоточных машин. 4. В Ромской сплавной конторе треть буксировочных катеров ремонтируется. 5. На Тегульдесском сплавном участке, швартуясь, пароход разбил сплоточную машину.
Набралось восемнадцать пунктов; секундочку подумав, Игорь Саввович деловито взялся за трубку внутреннего телефона.
– Говорит Гольцов… Что думает отдел материально-технического снабжения об отсутствии такелажа у Прончатова?
– Здравствуйте, Игорь Саввович! – прогудел басом начальник отдела. – А что я могу думать о такелаже, Игорь Саввович, если еще в пятницу Сергей Сергеевич меня час продержал на ковре, а такелажа все равно нету… Кстати, по этому вопросу я через пять минут опять буду у Сергея Сергеевича…
Положив трубку, Игорь Саввович совсем мелким почерком возле первого пункта написал: «Вопросом занят С. С». После этого он поднял трубку второго телефона – городского, но особенного, по которому можно было вызвать только самых ответственных людей в городе Ромске. Игорь Саввович набрал четыре одинаковые цифры.
– Начальник районного управления пароходства Фридман слушает!
– Здравствуй, Леонид Семенович! Разговариваю с тобой, стоя на коленях… Что ты с нами делаешь, дорогой? Где баржи для анисимовцев?
Трубка захохотала сочным упитанным баритоном:
– Баржи там же, где ты был позавчера, дорогой друг! Ах, нехорошо, ах, как нехорошо! Лучшие люди области, украшение речников Сибири ждут хорошего человека Гольцова, чтобы показать ему настоящую рыбалку, а Гольцов? Я тебя спрашиваю, что Гольцов? Гольцов ходит по больницам и бывает еще кое-где… Слушай! Ты имел бы такую жизнь, какую президент Форд не видит во сне. Ну скажи, сколько кило рыбы мы взяли? Хе-хе! Он молчит! Мы.взяли два пуда, вот сколько мы взяли рыбы…
– Когда будут баржи?
Начальник пароходства, наверное, держал трубку далеко от уха, так как Игорь Саввович слышал звуки пристанской жизни – гуднул старенький буксир, тарахтели катера, гулко взбивая воду плицами, швартовался пассажирский пароход. Кабинет Леонида Фридмана окнами выходил на реку, в самое пекло.
– Когда будут баржи? – Фридман опять хохотнул. – Он меня спрашивает, когда будут баржи. Ты лучше спроси своего Валентинова, что он хочет от старого усталого еврея Фридмана? В пятницу он звонит о баржах в обком Цукасову, а Цукасова нет – он сидит на электроламповом заводе. Так твой Валентинов поднимает на ноги самого Левашева. Главному инженеру Валентинову нужно обязательно говорить с членом ЦК, чтобы сделать старому Фридману хорошую жизнь… – Он вдруг рассвирепел: – Слушайте, вы, идиоты! Ты и Валентинов, слушайте сюда! У старика Фридмана баржи в жилетном кармане, но Фридман не хочет их доставать – ленится! Старому Фридману не надо перевыполнять план, двести рублей премиальных он каждый месяц находит на улице. У него маленькая семья, у этого миллионера Фридмана! Седьмому ребенку шесть лет, внуку – восемь, и все хотят есть, и хотят есть масло… Член ЦК Левашев понимает, что у Фридмана нет барж, а Гольцов и Валентинов – они не понимают. Впрочем, с кем я говорю? С Валентиновым и Гольцовым, которые путают слова «гуманизм» и «поножовщина».
– Леонид Семенович, придержи пристяжных…
– Могу! Что ты на это все скажешь? Нет, что ты скажешь?
– Ничего. Спасибо за откровенность. Привет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Ладушки! – пробормотал Игорь Саввович.
Рита вернулась в комнату в легком брючном костюме, потоншевшая, как бы выросшая от этого, поставила на столик серебряный поднос. Когда женщина, устанавливая поднос, нагнулась к низкому столику, Игорь Саввович увидел под большим вырезом костюма две маленьких острых груди и понял что Рита, как и его жена Светлана, не носит лифчик. Рита умылась и сняла косметику; духи были смягченными, грустными, усталыми, как бы специально ночными.
– Давай выпьем по рюмке, – деловито сказала Рита. – Нелька права: надоела трезвость.
– Давай!
Они выпили, съели одну на двоих конфету.
– Хороший коньяк! – похвалил он. – Ты устала?
– До изнеможения. Если бы не окатилась ледяной водой, свалилась бы с ног…
Рита сейчас походила на запах своих духов – такая же смягченная, грустная, усталая, ночная. Большие глаза, черные, немигающие, неврастенические, были сфокусированы на губах Игоря Саввовича, и он понял, что испачкал губы конфетой.
– Смешно! – сказал он. – Здорово измазался?
– Нет! Хорошо!
Забыв поставить рюмку, Рита вращала ее в пальцах, и в хрустале посверкивали смеющиеся лучики. Игорь Саввович смотрел на женщину и сердито думал о том, что мир сошел с ума, рехнулся, ослеп! Почему Рита незамужем? Где те тысячи и десятки тысяч мужчин, которые, увидев Риту, должны были затрепетать от счастья, идти за ней неотступной жениховской вереницей, пробивая ради Риты алмазные горы, превращая пустыни в оазисы, меняя течение рек, сражаясь на шпагах и пистолетах? Прикоснуться пальцем к руке женщины, ощутить пальцами сладостную нежность ее холеной кожи – только за одно это можно было идти под расстрел, напевая: «Гори, гори, моя звезда…»
– Знаешь что, старуха, – тихо сказал Игорь Саввович, – а ты агромадно красивая баба. – Он грустно помолчал немножко. – Тебя бы надо чуточку…
– Подпортить?
– Ага! Но думаю, не выйдет… Слушай, давай.напьемся.
– Давай… А сумеем? – Она оживилась. – Нужно только решить, почему напьемся. С радости? С горя?
Он тоже приободрился.
– Выбирай: горе или радость? Ну?
Рита молчала, и он медленно погасил улыбку. Они снова переглянулись, молча поставили рюмки на столик. Пить от радости они, естественно, не могли, а с горя…
– Дела! – протянул Игорь Саввович. – Интересное кино! Горе, а?!
Игорь Саввович не помнил, как отменили хлебные карточки: мать и отчим получали «ученый» паек, а когда он повзрослел, уже повсюду торговали пражскими и берлинскими костюмами. Квартира из пяти комнат, домработница, дача, автомобиль в шестнадцать лет, отец – ректор мединститута, мать – профессор. Поездки к морю, свой вход в квартиру, по утрам – букет цветов на столе. Савва Игоревич любил и любит Игоря, мать в нем души не чает; друзья ценят и уважают, девушки считают за честь пройтись с Игорем по улице. К тридцати годам Игорь Гольцов – заместитель главного инженера одного из крупнейших сплавных трестов в стране…
– Вспоминаешь? – рассеянно спросила Рита. – Обнаружил?
Она тоже, бедняжка, проверяла свою жизнь «на горе», и было предельно интересно, какие горести пережила за двадцать семь лет дочь летчика-испытателя Василия Хвоща? Неудачную любовь к студенту-первокурснику? Ошибку, когда тресту Ромсксплав не хватило на три недели горюче-смазочных материалов из-за того, что плановики под руководством Маргариты Васильевны просчитались? А может быть, доставлял тебе горе инженер Гольцов? Ну-с, держите речь, Маргарита Васильевна, дочь летчика-испытателя и директора средней школы, самой крупной в Ромске.
– Штой-то стало тревожно! – забавно выпячивая нижнюю губу, сказала Рита. – Штой-то не получается – пить с горя!
Настенные хромированные часы без цифр и делений на циферблате показывали тридцать пять минут второго, толстые стены довоенного здания хорошо хранили тишину большой и удобной квартиры, и поэтому было слышно, как звонко тикают часы, слегка похожие на страшные бергмановские часы из его знаменитого фильма «Земляничная поляна». В фильме у заведенных часов не было стрелок.
– Знаешь, почему ты сегодня пошел ко мне? – добродушно спросила Рита. – Хочешь, объясню, а ты только скажи, что это так… Не солжешь?
Он согласно кивнул.
– От лени, скуки и страха! – сказала Рита. – Лень и скуку отбрасываем! Сейчас поймешь, почему! – Она помолчала. – Что будем делать, Игорь? Я-то чувствую, как ты страдаешь, приходишь в отчаяние. А я… Я бессильна, Игорь, хотя знаю, как помочь… Будь ты моим, я бы справилась. – Голос женщины теперь вздрагивал. – Но я никогда не буду твоей… Так хоть на ночь прогоню твои страхи! Не мучься выбором – оставаться или не оставаться? Не обижай себя и меня… Помни: ты болен! Надо что-то делать!
Правда и только правда! Рита раньше Светланы заметила, что с Игорем Саввовичем неладно, несколько раз осторожно вступала в разговор, советовала сначала взять отпуск, а потом сама отказалась от этой мысли. О, как давно это было, и, может быть, два года назад, послушай он Риту, дело не зашло бы так далеко.
– Ты все сказала? – спросил Игорь Саввович. – Я ведь жду…
– Все! – ответила Рита. – Теперь скажи: права я?
– Права! – сказал Игорь Саввович. – Только никто не знает и, думаю, не поймет, что со мной…
Игорь Саввович напряженно размышлял о природе непривычной для города тишины в Ритином доме. Правда, были толстые стены, известные этим качеством всему городу, правда, тремя стенами дом выходил во двор и сквер, но такой тишины, как сегодня, и в этом доме никогда не было. Где шуршащие и фыркающие автомобили, гул реактивных самолетов, при взлете проносящихся над центром города, где гитары, транзисторы, сирены санитарных и пожарных машин, пьяные песни и голоса, цокоток дамских туфель, перемешанный с визгливым хохотом? Где дребезжанье и рокот подметальных автомобилей?
– Слушай, – удивленно протянул Игорь Саввович, – сегодня суббота?
– Суббота.
– Тьфу ты, черт! Как просто! Весь город уехал в лес. Вот отчего тихо! – Игорь Саввович почесал в затылке. – А где славное советское студенчество? Почему оно не бушует?
– Каникулы. Что с тобой, Игорь?
– Каникулы? Ай-ай-ай! Все перепутал… Будем все-таки пить?
– Не хочется.
– Вот и мне не хочется.
– Помолчим.
– Помолчим.
На именинах Риты он не видел, естественно, ее спальню; наверное, там стояла просторная двуспальная кровать или модная теперь кушетка, которую можно было в мгновение превратить в роскошное ложе даже на троих. Судя по архитектуре старинной двухкомнатной квартиры, спальня была квадратной, с небольшим окном во двор.
– Ты сегодня виделся со Светланой? – спросила Рита.
– Угу! Совершенно случайно. – Игорь Саввович повеселел. – Устроила на подъеме к Воскресенке грандиозную дорожную пробку…
– Не иронизируй. Она хорошая баба! – перебила Рита.
– Знаю.
Старинный глобус на медной ножке и с медным же венцом отчего-то успокаивал, настраивал на созерцательный и тихий лад; отчего-то от глобуса веяло дачным камином, треском поленьев, теплом. Детские грезы о львах и пустынях, оазисах и крокодилах; бедуины с белыми головами, индейцы с перьями у виска, золото Калифорнии – вот что вспоминалось при взгляде на глобус, старинный и блистающий начищенной медью, каминно-уютный. Молодец Рита, умница, если поняла, какое это чудо – старинный глобус на медной ножке.
– Ты опять права, Рита! – сказал Игорь Саввович. – Черт знает, что говорю… Гони меня! Поплетусь себе…
Она глядела в потолок, тоже сонная.
– Не выгоню! – тихо и спокойно сказала она. – Из всех известных мне мужиков ты самый лучший. В постели или без постели – какие пустяки! Я не знаю почему, но ты лучше всех… Наверное, потому, что не жаден до так называемого массового счастья – жратвы, питья, квартир, баб…
Она встала, деловито произнесла:
– Пойду стелиться, как говорят в деревне, а ты иди в ванную. Твое полотенце висит слева – с красной каемкой…
Глава третья
Работа
Понедельник начался жарой, галдежной дракой мальчишек за окнами, досадной накладкой – во время бритья отказала новехонькая электрическая бритва, пришлось добриваться безопасной и, конечно, порезаться в двух местах. Светлана гостила у родителей, не хотелось в неприбранной кухне есть холодную курицу, читая торопливые буквы: «Игорек! Пообедай в тресте, пораньше приходи домой. Целую». Вдобавок ко всему хлеб куда-то запропастился. Съев полкурицы, Игорь Саввович заметил у себя под носом полную деревянную хлебницу. «Ко всем чертям! И дальше!» – с наслаждением подумал он и со злости оставил полкурицы на столе, под прямыми солнечными лучами.
На службу Игорь Саввович приехал вовремя, без трех минут девять. Поднявшись по холодной каменной лестнице на второй этаж, пошел вразвалочку сквозь тоннелеподобный коридор с дверями-ловушками, пятнистой синтетической дорожкой на полу и стенными газетами на стенах – справа и слева. За дверями уже постукивало, поскрипывало, разговаривало и смеялось – контора без трех минут девять работала на полном ходу. Вот вам и понедельник – день тяжелый! Возле дверей с одинаково крупными табличками «С. С. Валентинов» и «И. С. Гольцов» он задержался… Страхи, боли в сердце, руки, мокрые от пота, шум в ушах – все было на месте, в полном боевом порядке. «Хвост пистолетом!» – скомандовал Игорь Саввович и с задранной головой, развернутыми плечами победоносно вошел в приемную.
– Доброе утро, Виктория Васильевна!
Секретарь главного инженера и его заместителя была рыхла, дебела, рассыпчата, полна чрезвычайно, но такой живой и подвижной толстухи, как эта, Игорь Саввович никогда не встречал. При появлении заместителя главного инженера толстуха ветерком вспорхнула со стула.
– Здравствуйте, Игорь Саввович! – радостно проговорила она. – Разрешите доложить о делах?
– В письменной форме, – сухо ответил он. – И в полном объеме, пожалуйста!
Недавно, буквально две-три недели назад, Игорь Саввович с удивлением обнаружил, что почтенная Виктория Васильевна при появлении в приемной самого главного инженера Валентинова со стула молниеносно не вскакивает, а, наоборот, брюзгливо докладывает Валентинову о звонках и прочей дребедени, и вид у толстухи при этом такой, словно Валентинов перед нею провинился. После этого Игорь Саввович поверил окончательно, что Виктория Васильевна влюблена в главного инженера.
– Здесь – все! – по-солдатски отрапортовала секретарша, протягивая нежно-розовую папку. – Звонили: полковник Сиротин, ваша жена, какой-то Васильев…
В кабинете Игоря Саввовича было изысканно нище. Стол, кресло, два стула, тумбочка с телефонами и – все! Никаких шкафчиков с технической литературой, никаких схем, чертежей, диаграмм и фотографий. Не было даже сейфа – этого атрибута всех начальственных кабинетов.
Кабинет был сумрачным, несмотря на большое окно с очень низким подоконником. Выходил кабинет в переулок, в стену областного архива, и даже в солнечный день сумрак и прохлада жили здесь. Гигантское окно изгибалось аркой, стены были такой толщины, что на подоконнике можно было лежать. Центр города Ромска был набит толстостенными зданиями дореволюционной постройки.
– Ладушки! – тихо сказал Игорь Саввович. – Ладушки!
Выписать в отделе материально-технического снабжения побольше толовых шашек, предназначенных для взрыва ледяных заторов, не заботясь о себе – умирать, так с музыкой! – взорвать к такой-то матери старинную хоромину с крепостными стенами, чтобы исчезло все без исключения – стол, кресло, стулья, телефон, окно с низким подоконником, кабинетный – воздух, дурацкий ковер с опушкой!
Игорь Саввович сел на рабочее место, брезгливо поставил локти на стол, криво усмехнулся:
– Начнем, пожалуй! Контора пишет.
– Он неторопливо развязал тесемки розовой папки, нахмурившись, начал одну за другой вынимать телеграммы, радиограммы, пронумерованные бумажки и записки. Раз, два, три, четыре, пять – вышел зайчик погулять! Игорь Саввович нажал белую кнопку, мгновенно появилась Виктория Васильевна, сделала радостную собачью стойку.
– Слушаю, Игорь Саввович!
– Как сегодня складывается день у Валентинова?
– В десять ноль-ноль Сергей Сергеевич открывает совещание по Коло-Юльскому плоту, приезжает секретарь обкома партии товарищ Левашев.
– Спасибо!
Сняв с мраморной подставки автоматическую ручку с золотым пером, Игорь Саввович подмигнул себе, затем деловито нахмурился и начал расхристанным, крупным, ученическим почерком записывать суть радиограмм, телеграмм, бумажек, записок. Каждую запись он нумеровал, и получился довольно большой список:
1. В Тагарской сплавной конторе не хватает такелажа. 2. В Анисимовской конторе нет барж. 3. На Крестовском сплавном участке Кривошеинской конторы кончилась проволока для сплоточных машин. 4. В Ромской сплавной конторе треть буксировочных катеров ремонтируется. 5. На Тегульдесском сплавном участке, швартуясь, пароход разбил сплоточную машину.
Набралось восемнадцать пунктов; секундочку подумав, Игорь Саввович деловито взялся за трубку внутреннего телефона.
– Говорит Гольцов… Что думает отдел материально-технического снабжения об отсутствии такелажа у Прончатова?
– Здравствуйте, Игорь Саввович! – прогудел басом начальник отдела. – А что я могу думать о такелаже, Игорь Саввович, если еще в пятницу Сергей Сергеевич меня час продержал на ковре, а такелажа все равно нету… Кстати, по этому вопросу я через пять минут опять буду у Сергея Сергеевича…
Положив трубку, Игорь Саввович совсем мелким почерком возле первого пункта написал: «Вопросом занят С. С». После этого он поднял трубку второго телефона – городского, но особенного, по которому можно было вызвать только самых ответственных людей в городе Ромске. Игорь Саввович набрал четыре одинаковые цифры.
– Начальник районного управления пароходства Фридман слушает!
– Здравствуй, Леонид Семенович! Разговариваю с тобой, стоя на коленях… Что ты с нами делаешь, дорогой? Где баржи для анисимовцев?
Трубка захохотала сочным упитанным баритоном:
– Баржи там же, где ты был позавчера, дорогой друг! Ах, нехорошо, ах, как нехорошо! Лучшие люди области, украшение речников Сибири ждут хорошего человека Гольцова, чтобы показать ему настоящую рыбалку, а Гольцов? Я тебя спрашиваю, что Гольцов? Гольцов ходит по больницам и бывает еще кое-где… Слушай! Ты имел бы такую жизнь, какую президент Форд не видит во сне. Ну скажи, сколько кило рыбы мы взяли? Хе-хе! Он молчит! Мы.взяли два пуда, вот сколько мы взяли рыбы…
– Когда будут баржи?
Начальник пароходства, наверное, держал трубку далеко от уха, так как Игорь Саввович слышал звуки пристанской жизни – гуднул старенький буксир, тарахтели катера, гулко взбивая воду плицами, швартовался пассажирский пароход. Кабинет Леонида Фридмана окнами выходил на реку, в самое пекло.
– Когда будут баржи? – Фридман опять хохотнул. – Он меня спрашивает, когда будут баржи. Ты лучше спроси своего Валентинова, что он хочет от старого усталого еврея Фридмана? В пятницу он звонит о баржах в обком Цукасову, а Цукасова нет – он сидит на электроламповом заводе. Так твой Валентинов поднимает на ноги самого Левашева. Главному инженеру Валентинову нужно обязательно говорить с членом ЦК, чтобы сделать старому Фридману хорошую жизнь… – Он вдруг рассвирепел: – Слушайте, вы, идиоты! Ты и Валентинов, слушайте сюда! У старика Фридмана баржи в жилетном кармане, но Фридман не хочет их доставать – ленится! Старому Фридману не надо перевыполнять план, двести рублей премиальных он каждый месяц находит на улице. У него маленькая семья, у этого миллионера Фридмана! Седьмому ребенку шесть лет, внуку – восемь, и все хотят есть, и хотят есть масло… Член ЦК Левашев понимает, что у Фридмана нет барж, а Гольцов и Валентинов – они не понимают. Впрочем, с кем я говорю? С Валентиновым и Гольцовым, которые путают слова «гуманизм» и «поножовщина».
– Леонид Семенович, придержи пристяжных…
– Могу! Что ты на это все скажешь? Нет, что ты скажешь?
– Ничего. Спасибо за откровенность. Привет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48