И вот сейчас, во втором часу ночи, не пробыв в Ромске и половины суток, мать не только поняла крупность беды, но и – в этом Игорь Саввович был уверен – пошла дальше: думала о том, что делать после того, как катастрофа станет прошлым.
– Я боюсь, что Светлана не понимает опасности, – сказала мать. – Ей кажется, что произошел досадный казус, не больше… Поэтому она так беззащитно растерянна.
– Светлана – хороший человек, – задумчиво сказал Игорь Саввович. – И так доверчива, что ее можно запутать в любой истории.
Последние слова Игорь Саввович произнес таким тоном, словно признавался, что его тоже «запутали» и он знает о том, что скоро придется, как в сказке, раздавать «меньшему ложку, старшему поварешку».
– Утро вечера мудренее, – с прощальной улыбкой сказала мать – Ты не забыл, что я тебя редко хвалю, Игорь? Маленьким ты обижался, требовал: «Скажи, что яхороший!» Теперь это смешно, правда?.. Мне нравится, как ты сейчас себя ведешь. Ты настоящий мужчина, Игорь!
– Спокойной ночи, мама!
– Спокойной ночи, сын!
Глава шестая
Супруги
Игорь Саввович был уверен, что Светлана не спит, но на всякий случай вошел в спальню на цыпочках, оказавшись в темноте, понял, что жена задвинула портьеры, чтобы в комнату не проникал разноцветный отблеск неоновой «Химчистки». Было жарко, душно и так тихо, что слышалось собственное дыхание. Игорь Саввович замер – нужно было глазам привыкнуть к темноте. Постепенно из тьмы выступили контуры мебели: едва различимые кровати, две тумбочки, платяной шкаф, трельяж. Кровати оказались пустыми.
– Светлана! – шепотом позвал Игорь Саввович.
– Я не сплю! – послышался ее голос, но не с кровати, а неизвестно откуда. Игорь Саввович подумал, что ослышался, но спальня вдруг осветилась всеми неоновыми цветами. Светлана, оказывается, стояла за плотно сдвинутыми шторами и смотрела в окно.
– Не могу уснуть, – устало сказала она. – Сожрала две таблетки нембутала, не помогло…
Из окна в спальню струился поток прохладного воздуха, свежий ночной запах тополей, придорожной травы, но всю эту благодать безжалостно убивал неоновый свет «Химчистки». Когда раньше Игорю Саввовичу приходилось выбирать между духотой и неоном, он немедленно сдвигал тяжелые портьеры, а сегодня ему казалось правильным и необходимым страдать от вызывающего разноцветья неоновых букв. «Посыпаю голову пеплом!» – с юмором подумал он и больше не вспоминал о плохом соседе – городской химчистке.
– Раздевайся, ложись…
Игорь Саввович разделся, лег, накрылся до пояса простыней. Ноги оказались в зоне свечения фиолетовой буквы, бедра – зеленой, с красной буквой не повезло – освещала переднюю спинку кровати; красный цвет ляжет на лицо, если Игорь Саввович чуточку приподнимется на подушке.
– Теперь я усну, – сказала Светлана. – Я сразу засыпаю, как только ты заснешь.
Это заинтересовало Игоря Саввовича.
– Разве я всегда засыпаю раньше тебя? – глядя в потолок, спросил он.
– Всегда! – уверенно ответила Светлана. – Ты долго лежишь на спине с открытыми глазами, затем закрываешь глаза и опять долго лежишь, потом переворачиваешься на левый бок и сразу же затихаешь. Я отключаюсь через несколько минут.
Оказывается, с точки зрения Светланы, существовал целый ритуал засыпания мужа, состоящий из неких постоянных величин. Однако Светлане не было известно, что, повернувшись на бок, Игорь Саввович затихал оттого, что старался поплотнее прижать к постели истерзанную страхами и болью левую половину тела. Это длилось долго, и Светлане так и не пришлось узнать, что муж засыпает на правом боку и часа на два позже ее.
– Я храплю? – спросил Игорь Саввович. – Брось деликатничать, скажи правду.
– Храпишь. Я осторожно кладу пальцы тебе на лоб, и ты сразу перестаешь…
Забавно, что о храпе по ночам Игорь Саввович мог узнать только и только от жены – это объяснялось просто. С детского возраста у Игоря Саввовича была собственная отдельная комната, в студенческих общежитиях он никогда не жил, в пионерских лагерях и студенческих отрядах не бывал, на Весенинском сплавном участке сразу получил две комнаты, в Ромске снял целую квартиру.
– А я ни разу не слышал, чтобы ты храпела, – сказал Игорь Саввович. – Тебя почти не слышно.
Они лежали на спине, глядели в многоцветный потолок, они понимали, что откладывать нельзя – опасно – и, значит, нужно начинать длинный тяжелый разговор, но они уже так устали, что сил не хватало, и хотелось одного: лежать неподвижно и молча, смирившись с непременной на сегодняшнюю ночь бессонницей; и они лежали тихо, прислушиваясь, как мимо проклятой химчистки, металлически и тревожно постукивая каблучками, торопится домой запоздавшая женщина.
– Мне в голову пришла забавная мысль, – весело сказал Игорь Саввович. – Скоро будет пять лет, как мы женаты, но, по-моему, ни разу не поссорились. – Оживившись, он быстро повернулся к Светлане. – Я не ошибаюсь? Послушай, может быть, ты помнишь что-нибудь похожее на ссору, а? Ну, как это бывает у других: начали с пустяка, кричали друг на друга, хлопали дверями, потом не разговаривали, потом мирились… Было такое?
Игорь Саввович увидел, как Светлана сосредоточилась, на лбу прорезалась вертикальная складка, которая появлялась всякий раз, когда жене трудно думалось. Выходит, что Светлана тоже впервые задалась вопросом: ссорились они когда-нибудь или нет?
– Не помню, – наконец сказала Светлана. – Да нет, мы с тобой никогда не ссорились вот так, как ты говоришь…
– А как ссорились? – спросил Игорь Саввович, снова ложась на спину. – Как мы с тобой ссорились, Светлана?
Она помолчала.
– Никак! – услышал он. – Представь, мы никогда не ссорились.
Ему показалось, что Светлана собирается лечь на бок, но раздумала и слова по-прежнему произносила в потолок:
– Не понимаю, к чему ты клонишь? Не к тому ли, что в деревне говорят: «Не бьет, значит, не любит!»
Игорь Саввович легко и незаметно даже для самого себя пропустил мимо ушей слово «любит», пытаясь не потерять ход мысли, опрометчиво переменил позу – подвинулся к передней спинке кровати, и в глаза ударил красный неоновый свет. Ощущение было таким, словно неожиданно и зря отвесили мощную пощечину. Игорь Саввович весь передернулся, тяжело задышав, сполз с подушки. Минута, не меньше, понадобилась ему, чтобы немножко успокоиться.
– Ты спросила, к чему я клоню? – желчно повторил он. – Я никуда не клоню! Вот уже несколько дней, и ты это видишь, я собираю сведения о некоем Игоре Саввовиче Гольцове. Кто такой? Где работает? Как работает? Какой он? Добрый, злой, безвольный, сильный? Черт возьми, я бы никогда не догадался заняться этим делом, если бы следователь Селезнев не поставил вопрос ребром: «Кто есть кто?» – Он неожиданно тихонечко засмеялся. – Вот я и кричу на жену. Если и ты закричишь, произойдет первая ссора… Молчишь? Почему?
Светлана молчала оттого, что курила. Пока Игорь Саввович произносил длинную злую тираду, успела достать сигарету, прикурить, и он – некурящий докторский сын – чувствовал душный запах дорогого табака. Это был первый случай в их жизни, когда Светлана закурила в спальне.
– Игорь, утром ты идешь к следователю, – сказала она. – Поговори со мной откровенно… Скажи правду! Это лучше, чем жуткая неизвестность… – Она поперхнулась от волнения табачным дымом. – Почему моя мама и полковник Сиротин с таким страхом ожидают возвращения из командировки папы? Мама плачет, но ничего не говорит, а мой крестный – старик Кульманаков сказал: «Что же ты с отцом произвела, дура глупая!» – Светлана помолчала. – А сегодня утром к нам домой позвонил председатель Кировского райисполкома – фамилию не помню – и убитым голосом попросил зайти к нему завтра утром… Погоди, не перебивай меня! – умоляюще попросила Светлана, хотя Игорь Саввович и не думал останавливать жену. – Около часу дня в институт ворвалась актриса Голубкина, затолкав меня в самый укромный угол, сказала: «Можете спасти отца, если будете говорить, что заявление на гараж отнес в райисполком ваш муж». Потом она умоляла меня не говорить никому о тех пятистах рублях, которые она получила от меня как аванс… Что все это значит?
Светлана села на постели, обхватила руками коленки; сигаретный дым, расцвеченный всеми оттенками вывески «Химчистка», окутывал ее голову. Это было неожиданно красиво, походило на радугу.
– Я догадываюсь, что все пути ведут к моей машине и гаражу, но… Игорь, я боюсь думать дальше. Что мы купили? Ворованную вещь? Произвели незаконную покупку, и нам позволили это сделать? Боже, я не разговариваю, я лепечу… Объясни, какое преступление мы совершили?
Когда Светлана умолкла, Игорь Саввович переживал ровное, спокойное, мирное настроение. Голос Светланы, надрывные вопросы, мучительно напряженная поза, дрожащие пальцы вызывали жалость и мысли о том, какая она маленькая, хрупкая, терпеливая, добрая и преданная. От матери и отца, как Игорь Саввович от своих родителей, Светлана унаследовала старинное представление о браке, семье, муже и жене. В доме Карцевых и Гольцовых на словах по-разному, а по смыслу одинаково относились к семье, как к святыне. Однажды, например, выяснилось, что мать Светланы и мать Игоря Саввовича, говоря о семье, применяли одно и то же военное слово – тыл, который должен быть прочным, крепким, верным, если человек хотел спокойно жить и работать. Игорь Саввович и Светлана в силу воспитания были семьей, инстинктивно тянулись друг к другу, считали естественным говорить «мы», «нам», «наша», но Светлана только что произнесла «моей машиной», хотя употребляла «мы», когда шла речь о покупке гаража. И она имела право на это местоимение, так как покупала гараж она, Светлана Карцева, а муж, Игорь Гольцов, дал согласие на покупку и даже уплатил деньги. Итак, «мы», когда речь идет о покупке гаража, и «мой», коли говорится об уже приобретенном. Это надо было прочно намотать на ус человеку, отправляющемуся через шесть-семь часов на допрос к следователю Селезневу.
– Меня не надо просить быть откровенным, – сказал Игорь Саввович. – Мне просто-напросто нельзя идти к Селезневу, не поговорив с тобой… Ты кури, кури. Разговор будет длинным, как в моей комнатке. Помнишь?
Речь шла о холостяцкой квартире Игоря Саввовича в Ромске, куда Светлана сначала прибегала в темноте, а убегала, пока еще не рассвело. Почти пять лет прошло с тех пор, но воспоминания были нежны и радостны.
– Перебраться к тебе? – быстро спросила Светлана. – Или нет – потом, потом… Говори!
Игорь Саввович включил лампу для чтения, взял с тумбочки зеленую толстую книгу, развернул, полистал, быстро нашел необходимое.
– Она называется «И все-таки орешник зеленеет», – сказал он. – Это поздний Сименон, мудрый пожилой человек… Вот послушай, что он пишет, хотя кусок длинный… «Каждая супружеская пара – что бы там ни говорили – объединяет не только две индивидуальности, но и две семьи, два клана. Дух новой семьи, ее атмосфера, ее уклад жизни всегда компромисс между двумя укладами жизни, и один из них неизбежно одерживает верх. Это битва, в которой всегда есть победитель и побежденный; естественно, что у побежденного остается чувство если не вражды, то досады»… Все! – Он захлопнул книгу, небрежно бросил на тумбочку. – Цэ трэба разжуваты, вот что я вам скажу, гражданочка… А что ты думаешь по сему поводу?
Жена по-прежнему курила, смотрела прямо перед собой, рубашка свалилась, обнажив маленькое, круглое и блестящее плечо – на нем лежал фиолетовый блик.
– По логике, Сименон наш случай не включает в игру, – раздумчиво произнесла Светлана. – Теперь я, кажется, понимаю, отчего ты начал вспоминать, ссорились ли мы когда-нибудь… – Она быстро обернулась к нему, посмотрела, отвернулась. – Я не испытываю к тебе ни вражды, ни досады. А ты?
Светлана взяла из длинной цитаты главное, однако вместе с этим как бы сфокусировала сложность на важном, но – увы! – не единственном, и сложность исчезла, и приходилось сызнова брать быка за рога. Игорь Саввович подумал еще немного, затем сказал:
– Я тоже не испытываю ни вражды, ни досады… А вот ты обратила внимание на «два клана»? – Он слова произносил осторожно, словно впотьмах пробирался по незнакомой комнате. – Мы с тобой выросли все-таки в непохожей обстановке. Грубо говоря, ты деревенская, я городской, но мы ни разу не почувствовали, что кланы – разные… Мы с тобой из одного профсоюза, как любил говорить мой институтский приятель… Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Понимаю.
Игорь Саввович тоже сел. Со стороны они, наверное, выглядели странно: сидят два человека на кроватях, глядят прямо перед собой, сосредоточенные, каждый на свой лад взволнованный, отчужденный, потому что разговаривают не от естественного желания общаться, а вынуждены обстоятельствами. Оба чувствовали, что теперь, когда речь повелась о кланах, победителях и побежденных, придется зайти далеко, так далеко, что для объяснений может не хватить короткой летней ночи.
– Скажи, Светлана, тебе на самом деле нравится твоя работа? – спросил Игорь Саввович. – Смешно, конечно, что я спрашиваю об этом на пятом году нашего супружества, но скажи: ты увлечена? Я видел тебя за кафедрой – ты мне показалась настоящей. А так ли это в действительности?
Последнюю фразу Игорь Саввович добавил потому, что по себе знал, как могут быть похожи люди, один из которых истинно увлечен работой, а другой только играет энтузиаста. Например, сам Игорь Саввович на многих людей, в том числе достаточно опытных, производил впечатление увлеченного человека. Постоянные телефонные звонки, папка с документами на столе, думающие нахмуренные брови…
– Я люблю свою работу, – ответила Светлана. – Это сейчас единственное, в чем я абсолютно уверена… Игорь, я знаю, почему ты спрашиваешь об этом.
– Почему?
– Тебе хочется понять, отчего ты ненавидишь свою работу?
«Вот это формулировочка!» – ошеломленно подумал Игорь Саввович. Ненавидишь! Больше года он возглавлял отдел новой техники, пятый год – заместитель главного инженера, и когда же Светлана впервые поняла, что он каждый день идет на работу, как на лобное место? Игорь Саввович Гольцов даже сейчас, когда жизнь его ударила лбом о стенку и заставила с лихорадочной поспешностью разбираться в самом себе, трусливо прятался от мысли, что совершена изначальная непоправимая ошибка. А что может быть страшнее, чем узнать в тридцать лет, что занимаешься не своим делом, ненавидишь то, что занимает в твоей жизни треть суток по времени и властно даже над снами.
– Светлана, послушай, Светлана, – проговорил Игорь Саввович. – Когда ты узнала, что я ненавижу трест и все связанное с ним? И почему молчала?
Дым сигареты от движения воздуха изогнулся, опустившись, окрасился в зеленое, похожее на растрепанную колеблющуюся водоросль.
– Давно, – сказала Светлана. – Но я молчала. Почему? – Она жадно затянулась сигаретой. – Думала, что образуется. Не знала, что предложить взамен. Боялась, наконец… В последнее же время…
– Ну! Продолжай, пожалуйста.
– Последние год или полтора я жила в постоянном страхе за тебя, хотя и сейчас не понимаю, чего боялась… Несчастья? – Игорь Саввович почувствовал, что жена горько усмехнулась. – Несчастье пришло, но это бирюльки перед тем, что с тобой происходило и происходит. Я видела, как тебе плохо, а помочь не могла… Казалось, что ты… Нужное слово трудно подыскать… Мне казалось, что ты погружаешься в сон, теряешь личность, словно у тебя нет имени и фамилии. Ходишь во сне, говоришь во сне, думаешь во сне, ни живой ни мертвый. – Сигарета кончилась, слышалось, как Светлана тушит ее в пепельнице. – Я знаю, ты был у врача. Но тебе неизвестно, что профессор пригласил меня, как только ты ушел от него. У психиатров это принято – разговаривать с близкими родственниками. Профессор со мной беседовал два часа…
– Ты можешь разговаривать без пауз? – сердито спросил Игорь Саввович. – И не выбирай, пожалуйста, выражения. Кстати, не надо прикуривать вторую сигарету.
– Надо! – отозвалась жена. – Происходит давно позабытое: разговорная ночь. – Щелкнула зажигалка. – Профессор беседовал со мной два часа, расхаживал по кабинету, так и не сел до моего ухода, не отвечал на телефонные звонки… К чему это я рассказываю? Да к тому, что ты завел профессора в тупик. Бояндуров сказал: «У вашего мужа, предположительно, наблюдается глубочайшая эндогенная депрессия, но причины ее возникновения непонятны. Странный случай! Нет и намека на малейший внешний фактор, могущий вызвать болезнь… Ваш муж слишком благополучный и процветающий человек, чтобы искать отрицательные эмоции». Я решила тебе не рассказывать о встрече с профессором, хотя из клиники врача трижды звонили, чтобы ты показался Бояндурову. Я промолчала…
– Почему?
– Я боялась тебя, Игорь! Ты был совершенно некоммуникабелен, иронически зол, переполнен пугающей тяжестью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Я боюсь, что Светлана не понимает опасности, – сказала мать. – Ей кажется, что произошел досадный казус, не больше… Поэтому она так беззащитно растерянна.
– Светлана – хороший человек, – задумчиво сказал Игорь Саввович. – И так доверчива, что ее можно запутать в любой истории.
Последние слова Игорь Саввович произнес таким тоном, словно признавался, что его тоже «запутали» и он знает о том, что скоро придется, как в сказке, раздавать «меньшему ложку, старшему поварешку».
– Утро вечера мудренее, – с прощальной улыбкой сказала мать – Ты не забыл, что я тебя редко хвалю, Игорь? Маленьким ты обижался, требовал: «Скажи, что яхороший!» Теперь это смешно, правда?.. Мне нравится, как ты сейчас себя ведешь. Ты настоящий мужчина, Игорь!
– Спокойной ночи, мама!
– Спокойной ночи, сын!
Глава шестая
Супруги
Игорь Саввович был уверен, что Светлана не спит, но на всякий случай вошел в спальню на цыпочках, оказавшись в темноте, понял, что жена задвинула портьеры, чтобы в комнату не проникал разноцветный отблеск неоновой «Химчистки». Было жарко, душно и так тихо, что слышалось собственное дыхание. Игорь Саввович замер – нужно было глазам привыкнуть к темноте. Постепенно из тьмы выступили контуры мебели: едва различимые кровати, две тумбочки, платяной шкаф, трельяж. Кровати оказались пустыми.
– Светлана! – шепотом позвал Игорь Саввович.
– Я не сплю! – послышался ее голос, но не с кровати, а неизвестно откуда. Игорь Саввович подумал, что ослышался, но спальня вдруг осветилась всеми неоновыми цветами. Светлана, оказывается, стояла за плотно сдвинутыми шторами и смотрела в окно.
– Не могу уснуть, – устало сказала она. – Сожрала две таблетки нембутала, не помогло…
Из окна в спальню струился поток прохладного воздуха, свежий ночной запах тополей, придорожной травы, но всю эту благодать безжалостно убивал неоновый свет «Химчистки». Когда раньше Игорю Саввовичу приходилось выбирать между духотой и неоном, он немедленно сдвигал тяжелые портьеры, а сегодня ему казалось правильным и необходимым страдать от вызывающего разноцветья неоновых букв. «Посыпаю голову пеплом!» – с юмором подумал он и больше не вспоминал о плохом соседе – городской химчистке.
– Раздевайся, ложись…
Игорь Саввович разделся, лег, накрылся до пояса простыней. Ноги оказались в зоне свечения фиолетовой буквы, бедра – зеленой, с красной буквой не повезло – освещала переднюю спинку кровати; красный цвет ляжет на лицо, если Игорь Саввович чуточку приподнимется на подушке.
– Теперь я усну, – сказала Светлана. – Я сразу засыпаю, как только ты заснешь.
Это заинтересовало Игоря Саввовича.
– Разве я всегда засыпаю раньше тебя? – глядя в потолок, спросил он.
– Всегда! – уверенно ответила Светлана. – Ты долго лежишь на спине с открытыми глазами, затем закрываешь глаза и опять долго лежишь, потом переворачиваешься на левый бок и сразу же затихаешь. Я отключаюсь через несколько минут.
Оказывается, с точки зрения Светланы, существовал целый ритуал засыпания мужа, состоящий из неких постоянных величин. Однако Светлане не было известно, что, повернувшись на бок, Игорь Саввович затихал оттого, что старался поплотнее прижать к постели истерзанную страхами и болью левую половину тела. Это длилось долго, и Светлане так и не пришлось узнать, что муж засыпает на правом боку и часа на два позже ее.
– Я храплю? – спросил Игорь Саввович. – Брось деликатничать, скажи правду.
– Храпишь. Я осторожно кладу пальцы тебе на лоб, и ты сразу перестаешь…
Забавно, что о храпе по ночам Игорь Саввович мог узнать только и только от жены – это объяснялось просто. С детского возраста у Игоря Саввовича была собственная отдельная комната, в студенческих общежитиях он никогда не жил, в пионерских лагерях и студенческих отрядах не бывал, на Весенинском сплавном участке сразу получил две комнаты, в Ромске снял целую квартиру.
– А я ни разу не слышал, чтобы ты храпела, – сказал Игорь Саввович. – Тебя почти не слышно.
Они лежали на спине, глядели в многоцветный потолок, они понимали, что откладывать нельзя – опасно – и, значит, нужно начинать длинный тяжелый разговор, но они уже так устали, что сил не хватало, и хотелось одного: лежать неподвижно и молча, смирившись с непременной на сегодняшнюю ночь бессонницей; и они лежали тихо, прислушиваясь, как мимо проклятой химчистки, металлически и тревожно постукивая каблучками, торопится домой запоздавшая женщина.
– Мне в голову пришла забавная мысль, – весело сказал Игорь Саввович. – Скоро будет пять лет, как мы женаты, но, по-моему, ни разу не поссорились. – Оживившись, он быстро повернулся к Светлане. – Я не ошибаюсь? Послушай, может быть, ты помнишь что-нибудь похожее на ссору, а? Ну, как это бывает у других: начали с пустяка, кричали друг на друга, хлопали дверями, потом не разговаривали, потом мирились… Было такое?
Игорь Саввович увидел, как Светлана сосредоточилась, на лбу прорезалась вертикальная складка, которая появлялась всякий раз, когда жене трудно думалось. Выходит, что Светлана тоже впервые задалась вопросом: ссорились они когда-нибудь или нет?
– Не помню, – наконец сказала Светлана. – Да нет, мы с тобой никогда не ссорились вот так, как ты говоришь…
– А как ссорились? – спросил Игорь Саввович, снова ложась на спину. – Как мы с тобой ссорились, Светлана?
Она помолчала.
– Никак! – услышал он. – Представь, мы никогда не ссорились.
Ему показалось, что Светлана собирается лечь на бок, но раздумала и слова по-прежнему произносила в потолок:
– Не понимаю, к чему ты клонишь? Не к тому ли, что в деревне говорят: «Не бьет, значит, не любит!»
Игорь Саввович легко и незаметно даже для самого себя пропустил мимо ушей слово «любит», пытаясь не потерять ход мысли, опрометчиво переменил позу – подвинулся к передней спинке кровати, и в глаза ударил красный неоновый свет. Ощущение было таким, словно неожиданно и зря отвесили мощную пощечину. Игорь Саввович весь передернулся, тяжело задышав, сполз с подушки. Минута, не меньше, понадобилась ему, чтобы немножко успокоиться.
– Ты спросила, к чему я клоню? – желчно повторил он. – Я никуда не клоню! Вот уже несколько дней, и ты это видишь, я собираю сведения о некоем Игоре Саввовиче Гольцове. Кто такой? Где работает? Как работает? Какой он? Добрый, злой, безвольный, сильный? Черт возьми, я бы никогда не догадался заняться этим делом, если бы следователь Селезнев не поставил вопрос ребром: «Кто есть кто?» – Он неожиданно тихонечко засмеялся. – Вот я и кричу на жену. Если и ты закричишь, произойдет первая ссора… Молчишь? Почему?
Светлана молчала оттого, что курила. Пока Игорь Саввович произносил длинную злую тираду, успела достать сигарету, прикурить, и он – некурящий докторский сын – чувствовал душный запах дорогого табака. Это был первый случай в их жизни, когда Светлана закурила в спальне.
– Игорь, утром ты идешь к следователю, – сказала она. – Поговори со мной откровенно… Скажи правду! Это лучше, чем жуткая неизвестность… – Она поперхнулась от волнения табачным дымом. – Почему моя мама и полковник Сиротин с таким страхом ожидают возвращения из командировки папы? Мама плачет, но ничего не говорит, а мой крестный – старик Кульманаков сказал: «Что же ты с отцом произвела, дура глупая!» – Светлана помолчала. – А сегодня утром к нам домой позвонил председатель Кировского райисполкома – фамилию не помню – и убитым голосом попросил зайти к нему завтра утром… Погоди, не перебивай меня! – умоляюще попросила Светлана, хотя Игорь Саввович и не думал останавливать жену. – Около часу дня в институт ворвалась актриса Голубкина, затолкав меня в самый укромный угол, сказала: «Можете спасти отца, если будете говорить, что заявление на гараж отнес в райисполком ваш муж». Потом она умоляла меня не говорить никому о тех пятистах рублях, которые она получила от меня как аванс… Что все это значит?
Светлана села на постели, обхватила руками коленки; сигаретный дым, расцвеченный всеми оттенками вывески «Химчистка», окутывал ее голову. Это было неожиданно красиво, походило на радугу.
– Я догадываюсь, что все пути ведут к моей машине и гаражу, но… Игорь, я боюсь думать дальше. Что мы купили? Ворованную вещь? Произвели незаконную покупку, и нам позволили это сделать? Боже, я не разговариваю, я лепечу… Объясни, какое преступление мы совершили?
Когда Светлана умолкла, Игорь Саввович переживал ровное, спокойное, мирное настроение. Голос Светланы, надрывные вопросы, мучительно напряженная поза, дрожащие пальцы вызывали жалость и мысли о том, какая она маленькая, хрупкая, терпеливая, добрая и преданная. От матери и отца, как Игорь Саввович от своих родителей, Светлана унаследовала старинное представление о браке, семье, муже и жене. В доме Карцевых и Гольцовых на словах по-разному, а по смыслу одинаково относились к семье, как к святыне. Однажды, например, выяснилось, что мать Светланы и мать Игоря Саввовича, говоря о семье, применяли одно и то же военное слово – тыл, который должен быть прочным, крепким, верным, если человек хотел спокойно жить и работать. Игорь Саввович и Светлана в силу воспитания были семьей, инстинктивно тянулись друг к другу, считали естественным говорить «мы», «нам», «наша», но Светлана только что произнесла «моей машиной», хотя употребляла «мы», когда шла речь о покупке гаража. И она имела право на это местоимение, так как покупала гараж она, Светлана Карцева, а муж, Игорь Гольцов, дал согласие на покупку и даже уплатил деньги. Итак, «мы», когда речь идет о покупке гаража, и «мой», коли говорится об уже приобретенном. Это надо было прочно намотать на ус человеку, отправляющемуся через шесть-семь часов на допрос к следователю Селезневу.
– Меня не надо просить быть откровенным, – сказал Игорь Саввович. – Мне просто-напросто нельзя идти к Селезневу, не поговорив с тобой… Ты кури, кури. Разговор будет длинным, как в моей комнатке. Помнишь?
Речь шла о холостяцкой квартире Игоря Саввовича в Ромске, куда Светлана сначала прибегала в темноте, а убегала, пока еще не рассвело. Почти пять лет прошло с тех пор, но воспоминания были нежны и радостны.
– Перебраться к тебе? – быстро спросила Светлана. – Или нет – потом, потом… Говори!
Игорь Саввович включил лампу для чтения, взял с тумбочки зеленую толстую книгу, развернул, полистал, быстро нашел необходимое.
– Она называется «И все-таки орешник зеленеет», – сказал он. – Это поздний Сименон, мудрый пожилой человек… Вот послушай, что он пишет, хотя кусок длинный… «Каждая супружеская пара – что бы там ни говорили – объединяет не только две индивидуальности, но и две семьи, два клана. Дух новой семьи, ее атмосфера, ее уклад жизни всегда компромисс между двумя укладами жизни, и один из них неизбежно одерживает верх. Это битва, в которой всегда есть победитель и побежденный; естественно, что у побежденного остается чувство если не вражды, то досады»… Все! – Он захлопнул книгу, небрежно бросил на тумбочку. – Цэ трэба разжуваты, вот что я вам скажу, гражданочка… А что ты думаешь по сему поводу?
Жена по-прежнему курила, смотрела прямо перед собой, рубашка свалилась, обнажив маленькое, круглое и блестящее плечо – на нем лежал фиолетовый блик.
– По логике, Сименон наш случай не включает в игру, – раздумчиво произнесла Светлана. – Теперь я, кажется, понимаю, отчего ты начал вспоминать, ссорились ли мы когда-нибудь… – Она быстро обернулась к нему, посмотрела, отвернулась. – Я не испытываю к тебе ни вражды, ни досады. А ты?
Светлана взяла из длинной цитаты главное, однако вместе с этим как бы сфокусировала сложность на важном, но – увы! – не единственном, и сложность исчезла, и приходилось сызнова брать быка за рога. Игорь Саввович подумал еще немного, затем сказал:
– Я тоже не испытываю ни вражды, ни досады… А вот ты обратила внимание на «два клана»? – Он слова произносил осторожно, словно впотьмах пробирался по незнакомой комнате. – Мы с тобой выросли все-таки в непохожей обстановке. Грубо говоря, ты деревенская, я городской, но мы ни разу не почувствовали, что кланы – разные… Мы с тобой из одного профсоюза, как любил говорить мой институтский приятель… Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Понимаю.
Игорь Саввович тоже сел. Со стороны они, наверное, выглядели странно: сидят два человека на кроватях, глядят прямо перед собой, сосредоточенные, каждый на свой лад взволнованный, отчужденный, потому что разговаривают не от естественного желания общаться, а вынуждены обстоятельствами. Оба чувствовали, что теперь, когда речь повелась о кланах, победителях и побежденных, придется зайти далеко, так далеко, что для объяснений может не хватить короткой летней ночи.
– Скажи, Светлана, тебе на самом деле нравится твоя работа? – спросил Игорь Саввович. – Смешно, конечно, что я спрашиваю об этом на пятом году нашего супружества, но скажи: ты увлечена? Я видел тебя за кафедрой – ты мне показалась настоящей. А так ли это в действительности?
Последнюю фразу Игорь Саввович добавил потому, что по себе знал, как могут быть похожи люди, один из которых истинно увлечен работой, а другой только играет энтузиаста. Например, сам Игорь Саввович на многих людей, в том числе достаточно опытных, производил впечатление увлеченного человека. Постоянные телефонные звонки, папка с документами на столе, думающие нахмуренные брови…
– Я люблю свою работу, – ответила Светлана. – Это сейчас единственное, в чем я абсолютно уверена… Игорь, я знаю, почему ты спрашиваешь об этом.
– Почему?
– Тебе хочется понять, отчего ты ненавидишь свою работу?
«Вот это формулировочка!» – ошеломленно подумал Игорь Саввович. Ненавидишь! Больше года он возглавлял отдел новой техники, пятый год – заместитель главного инженера, и когда же Светлана впервые поняла, что он каждый день идет на работу, как на лобное место? Игорь Саввович Гольцов даже сейчас, когда жизнь его ударила лбом о стенку и заставила с лихорадочной поспешностью разбираться в самом себе, трусливо прятался от мысли, что совершена изначальная непоправимая ошибка. А что может быть страшнее, чем узнать в тридцать лет, что занимаешься не своим делом, ненавидишь то, что занимает в твоей жизни треть суток по времени и властно даже над снами.
– Светлана, послушай, Светлана, – проговорил Игорь Саввович. – Когда ты узнала, что я ненавижу трест и все связанное с ним? И почему молчала?
Дым сигареты от движения воздуха изогнулся, опустившись, окрасился в зеленое, похожее на растрепанную колеблющуюся водоросль.
– Давно, – сказала Светлана. – Но я молчала. Почему? – Она жадно затянулась сигаретой. – Думала, что образуется. Не знала, что предложить взамен. Боялась, наконец… В последнее же время…
– Ну! Продолжай, пожалуйста.
– Последние год или полтора я жила в постоянном страхе за тебя, хотя и сейчас не понимаю, чего боялась… Несчастья? – Игорь Саввович почувствовал, что жена горько усмехнулась. – Несчастье пришло, но это бирюльки перед тем, что с тобой происходило и происходит. Я видела, как тебе плохо, а помочь не могла… Казалось, что ты… Нужное слово трудно подыскать… Мне казалось, что ты погружаешься в сон, теряешь личность, словно у тебя нет имени и фамилии. Ходишь во сне, говоришь во сне, думаешь во сне, ни живой ни мертвый. – Сигарета кончилась, слышалось, как Светлана тушит ее в пепельнице. – Я знаю, ты был у врача. Но тебе неизвестно, что профессор пригласил меня, как только ты ушел от него. У психиатров это принято – разговаривать с близкими родственниками. Профессор со мной беседовал два часа…
– Ты можешь разговаривать без пауз? – сердито спросил Игорь Саввович. – И не выбирай, пожалуйста, выражения. Кстати, не надо прикуривать вторую сигарету.
– Надо! – отозвалась жена. – Происходит давно позабытое: разговорная ночь. – Щелкнула зажигалка. – Профессор беседовал со мной два часа, расхаживал по кабинету, так и не сел до моего ухода, не отвечал на телефонные звонки… К чему это я рассказываю? Да к тому, что ты завел профессора в тупик. Бояндуров сказал: «У вашего мужа, предположительно, наблюдается глубочайшая эндогенная депрессия, но причины ее возникновения непонятны. Странный случай! Нет и намека на малейший внешний фактор, могущий вызвать болезнь… Ваш муж слишком благополучный и процветающий человек, чтобы искать отрицательные эмоции». Я решила тебе не рассказывать о встрече с профессором, хотя из клиники врача трижды звонили, чтобы ты показался Бояндурову. Я промолчала…
– Почему?
– Я боялась тебя, Игорь! Ты был совершенно некоммуникабелен, иронически зол, переполнен пугающей тяжестью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48