Другие страны предложили моральную и информационную поддержку, но американцы ожидали вооруженной помощи. Все случилось в полном соответствии с желаниями Соединенных Штатов и их многочисленных союзников.
Америка была не склонна отказываться от автономного права на свои действия, чтобы не идти на возможные компромиссы с широкой коалицией. Остальные государства были рады отдать инициативу Америке, поэтому отстранились от операции. Некоторые страны в зоне конфликта, Саудовская Аравия в том числе, были встревожены, получив предложения позволить американским вооруженным силам действовать с их территории, поскольку справедливо опасались, что могут подвергнуться осуждению в исламском мире за поддержку атак, направленных против мусульманского соседа.
Американские партнеры по НАТО также проявляли осторожность из опасений, что они тоже могут столкнуться с возмездием со стороны радикально настроенного мусульманского мира. В конце концов, хотя террористы и представляли коллективную угрозу, они позаботились и о том, чтобы оставить в полном одиночестве своего истинного противника. Вот почему внешняя солидарность не имела глубоких корней. Вот почему терроризм вряд ли сделает Америку сторонницей совместных международных действий.
С другой стороны, не остается сомнений, что терроризм будет искоренен быстрее, чем бездумные, изоляционистские настроения в американском обществе. Да, Соединенные Штаты решительно ответили на атаки на Нью-Йорк и Вашингтон. Но призыв к объединению во всемирной битве против террора, сопровождался и альтернативной логикой, которая, вероятно, будет понята со временем. Основной доктриной отцов-основателей Америки была позиция, что Америке следует отстраниться от дел других стран, коль скоро они не будут затрагивать американских интересов. Соединенные Штаты – сильный противник и вряд ли позволят нападать на себя безнаказанно. Но в том случае, если ноша лидерства станет слишком тяжела, и американцы начнут думать, что внешние обязательства противоречат их собственной безопасности, они зададут законный вопрос, стоят ли выгоды мирового первенства такой цены.
Укорененность доктрины отцов-основателей в американском обществе объясняет, в частности, почему, как выразился один ученый, «израильтяне обеспокоены тем, не сочтут ли теперь американцы, что дальнейшая поддержка Израиля может дорого им обойтись»(30). Эта логика также объясняет, почему Франсуа Эйсбур, один из ведущих французских аналитиков, дал в «Le Monde» на следующий день после нападения террористов следующий комментарий: «Пугает то, что те же соображения, которые привели к самоизоляции Америки от мирового сообщества после Первой мировой войны, могут снова определять поведение Соединенных Штатов в стремлении наказать варваров, совершивших нападение 11 сентября. В этом отношении Перл-Харбор 2001 года может стать началом эры, открытой Перл-Харбором 1941 года»(31).
События сентября 2001 года могут в конечном счете привести к тому, что Америка будет уделять гораздо больше внимания безопасности собственного дома и прилагать гораздо меньше усилий к решению проблем, далеких от ее границ. Администрация Буша прекрасно продемонстрировала энтузиазм в деле ведения войны против терроризма. Но еще до событий сентября 2001 года первоначальным намерением Буша и его администрации было уменьшение, а не углубление американской сопричастности к делам других стран. Именно сочетание этих исходных намерений с концентрацией внимания на защите своей страны, подкрепленное политическими призывами создать заслоны от внешних опасностей, в большей мере характеризует долговременные тенденции, чем действия, вызванные «шоком и гневом». Крайне сомнительно, что угроза террора будет иметь длительные последствия и внушит больше ответственности Конгрессу, а также больше заинтересует общественность. Двухпартийная разобщенность исчезла сразу после 11 сентября, и общественность Соединенных Штатов твердо выступила за военное вмешательство в дела Афганистана и других стран-спонсоров международного терроризма. Но все это были временные явления, возникшие под давлением момента; несколько месяцев спустя партийная разобщенность снова вернулась на Капитолийский холм, а в умах общественности снова появился разброд. Как сообщал один из репортеров 2 декабря: «Сейчас Конгресс почти полностью отказался от кратковременного объединения двух партий ради высших целей»(32).
Сравнительно быстрое возвращение к привычному распорядку произошло потому, что Соединенные Штаты продолжали рассчитывать на долгий путь борьбы, а не на войну. После Перл-Харбора американские лидеры получили опасных и непредсказуемых врагов в лице империалистической Японии и нацистской Германии, против которых мобилизовали нацию и были готовы многим пожертвовать. Угроза со стороны Советского Союза также держала страну в состоянии готовности на протяжении долгих десятилетий «холодной войны», поддерживая либеральный интернационализм и международные обязательства Америки. Терроризм представляет собой гораздо более неуловимого врага. Вместо того чтобы встретить видимого соперника вооруженными колоннами и авианосцами, Америка столкнулась с врагом, использующим партизанскую тактику, тот вид вооруженной борьбы, который был продемонстрирован во Вьетнаме и отнюдь не укреплял ни дух американских вооруженных сил, ни дух американских граждан. Соединенные Штаты решительно уничтожали талибов в Афганистане, но многие члены «Аль-Кайеды» бежали, растворившись в деревенской глубинке или на родной земле Пакистана. В такого рода войне терпение и такт являются более полезным оружием, чем военная сила.
При условии того, что усилия по борьбе с терроризмом – разведка, контрразведка, тайные операции – по большей части скрыты от глаз общественности, этот новый вызов вряд ли вызовет всплеск патриотизма, который объединит нацию под государственным флагом. Вместо того чтобы побуждать американцев вступать в армию или переориентировать производство на военные нужды, терроризм прежде всего вынуждает гражданина запираться дома за крепкими дверьми со множеством замков. После атак на Нью-Йорк и Вашингтон и паники по поводу сибирской язвы в почтовых отправлениях президент Буш просил американцев не о том, чтобы они приносили жертвы на алтарь отечества, а о том, чтобы они вернулись к нормальной жизни, с походами по магазинам и путешествиями на самолетах. В то время как американские солдаты сражались и умирали в Афганистане, телекомпания Эй-Би-Си пыталась переманить Дэвида Леттермана с его шоу, чтобы заменить ночную программу «Nightline» – одну из немногих аналитических программ, уделяющих пристальное внимание ситуации в мире. Сегодня, как и до сентября 2001 года, привлекать внимание американской публики к международным делам становится все затруднительнее.
Почему Америка, имея такие возможности, столь неуклюже отреагировала на исторические перспективы, открывшиеся после окончания «холодной войны»? Почему, когда возможности столь очевидны, а ставки так высоки, сильная в других отношениях Америка не воспользовалась случаем?
Незаметное окончание «холодной войны» отчасти дает ответ на этот вопрос. Около 22 часов 30 минут 9 ноября 1989 года берлинцы начали разбирать стену которая десятилетиями разделяла их город. К великому удивлению русских, американцев и всех, кто находился между ними, как между молотом и наковальней, великий идеологический раскол XX века постепенно сошел на нет и почти без кровопролития. Между Варшавским договором и НАТО не было войны Москва добровольно позволила союзным государствам уйти со сцены, возглавив, хотя и с грустью, распад советского блока. Советский Союз, возможно, был первой империей в истории, распавшейся без кровавой борьбы. Советский коммунизм умер тихо, к счастью для всех.
Необычным было то, что Советский Союз распался на части во многих отношениях удачно, хотя имели место и побочные эффекты. Не было призывов к восстанию, ничего похожего на залитые кровью окопы Соммы или выжженные развалины Хиросимы. Люди просто осознали, что необходимо сделать нечто серьезное, чтобы прервать повторяющиеся циклы силового соперничества и войн. Бескровная победа Запада была признанием его ценностей и институтов. Поэтому Соединенные Штаты пережили этот момент, практически не изменив внешнеполитического курса. Внешняя политика Джорджа Буша-старшего получила прозвище «status quo plus». Билл Клинтон изо всех сил пытался отказаться от этого ярлыка, но опирался в сущности на ту же логику.
У Америки оставалось слишком много сил, чтобы это принесло ей пользу. Лидирующее положение, предоставленное Соединенным Штатам распадом Советского Союза, усилило самодовольство победителя. Советский Союз не только перестал бороться, он совершенно распался. Российская экономика сократилась более чем на 50% за период с 1990 по 1У98 годы. Украина переживала упадок. К 1995 году ее предприятия не могли даже заплатить рабочим заработную плату. Вдоль главной дороги, ведущей от Киева на юг, рабочие развалившихся предприятий выстраивались плечом к плечу в одну линию, продавая обувь и шины, которые они только что произвели. И это был для них единственный способ получить деньги. Прибавьте к этой картине хронический экономический спад в Японии и финансовый кризис, охвативший большую часть Восточной Азии, и вы поймете, что Соединенные Штаты остались на мировой вершине в гордом одиночестве. Сама невозможность соперничать с Америкой порождала стабильность; все подчинились создавшемуся положению, потому что у них. не было выбора. Америка в силу своего превосходства могла поддерживать порядок, не прилагая усилий.
Но подобный избыток власти увеличивает вероятность ошибок. Соединенные Штаты совершили несколько неосмотрительных шагов, не предусмотрев неблагоприятных последствий. Вашингтон расширил границы НАТО на восток, несмотря на громкие протесты со стороны России. У Москвы, однако, не было иного выбора, кроме как уступить и признать превосходство Америки. Если Россия хотела получить кредит или попасть на рынки стран Альянса, ей требовалось получить благословение Америки. Во время войны в Косово американские самолеты случайно нанесли бомбовый удар по китайскому посольству в Белграде. Тем не менее после нескольких месяцев напряженной работы отношения с Китаем были вновь налажены. Пекин сознавал, что вступление во Всемирную торговую организацию и осуществление многих других целей, зависят от американского одобрения. Даже когда происходили преднамеренные или случайные столкновения с друими крупными нациями, они не сбивали Соединенные Штаты с курса.
Очевидно, что Америка, подвергшись террористическим атакам на свою территорию, пострадала от собственного благодушия. И администрация Буша пала достойный ответ, разрушив террористическую сеть за границей и предприняв шаги для укрепления безопасности страны. Однако новое «увлечение» Америки преследованием террористов и враждебно настроенных наций делает еще более вероятным то, что другие, прямо не связанные с этой ситуацией направления главной стратегии, останутся без должного внимания.
Коснемся вопросов национальной ракетной обороны. 10 сентября 2001 года сенатор Джозеф Биден, председатель Комитета по международной политике Сената США, произнес длинную речь, в которой объяснил, почему Америке следует больше беспокоиться об угрозе со стороны террористов, обладающих «примитивными» технологиями, чем о наличии ядерных ракет у недружелюбно настроенных государств. Он также объяснил, почему выход из договора по ПРО и развертывание национальной системы противоракетной обороны может привести к новому витку гонки вооружений. Биден пришлось также объяснить, хотя бы вкратце, почему демократы отказались одобрить выделение 8,3 миллиардов долларов для финансирования программы противоракетной обороны, которые просила администрация Буша. Хотя атака 11 сентября полностью подтвердила прогноз Бидена – террористы оказались способными причинить серьезный ущерб с пугающей легкостью, – политические дискуссии по вопросам противоракетной обороны в одночасье прекратились.
21 сентября демократы объявили, что решили снять свои возражения и разрешить финансирование программы ПРО в полном объеме. Дальнейшие дискуссии утратили смысл прежде всего из-за озабоченности конгрессменов обороной страны от террористов. В декабре администрация Буша официально подтвердила, что Соединенные Штаты выходят из договора по разоружению.
Дело не в том, что у американцев не возникало потребности осмыслить стратегические вопросы, – они просто не могли этого сделать. Поколение «холодной войны» продолжало обсуждать геополитические проблемы, по крайней мере на страницах научных журналов. Но этого явно было недостаточно для появления поколения научных стратегов. Профессиональная структура американского научного общества не ориентирована на формирование широкого кругозора и рассмотрение именно такого рода общих вопросов, необходимых, чтобы стимулировать новый виток размышлений о большой стратегии. С другой стороны, студенты факультетов международных отношений в университетах стремятся заниматься проблемами в высшей степени абстрактными и по большей части, представляющими небольшую ценность для политики. В основном преобладает математическое моделирование, отрыв от реального мира усугубляется. Политологи не могут читать ведущие научно-политические журналы, даже если бы и хотели (а они и не хотят), потому что те перегружены научным жаргоном и математическими уравнениями.
С другой стороны, во многих «мозговых центрах» наблюдается противоположная крайность. Чтобы участвовать в оживленных политических дискуссиях, идущих по круглосуточным каналам новостей, (Си-Эн-Эн, «Fox News», Си-Эн-Би-Си, Эм-Эс-Эн-Би-Си, Си-Си-Пи-Эй-Эн и т. д.), политические аналитики должны сочинять ударные фразы наподобие рекламных слоганов и краткие обзоры международных новостей. При этом желание достучаться до масс в такой работе преобладает над здравым смыслом. «Мозговые центры» поэтому выдают продукт, срок жизни которого не превышает нескольких недель, в то время как университеты готовят ученых, мало подходящих для политики. Результат – бесплодные интеллектуальные игры, не интересующееся внешней политикой общество и пренебрежение к серьезным дискуссиям, необходимым для формирования большой стратегии,
Свершившаяся компьютерная революция только усугубила ситуацию, отвлекая самые лучшие и яркие умы – на Интернет, в фирмы с венчурным капиталом и в агентства по бизнес-консультированию. Самые лучшие учебные политические заведения страны – Гарвард, Принстон, Джорджтаун, университет Джонса Хопкинса – не придают особого значения «выращиванию» из своих выпускников дипломатов и общественных деятелей. Они стремятся выпускать технократов, способных соперничать на рынке труда со своими коллегами из других бизнес-школ. Эти специалисты по завершении образования умеют отлично пользоваться Microsoft Excel и PowerPoint. Они овладели искусством написания проектов. Но у них почти полностью отсутствуют знания по основам истории и междисциплинарные знания, необходимые для того, чтобы стать новыми американскими стратегами.
Беглый взгляд на тех, кто призывал к оружию во времена правления президента Клинтона, свидетельствует о том, что проблема назрела. Кстати, ведущим стратегом в администрации Клинтона (в той мере, в которой администрация Клинтона имела стратегию) был министр финансов Роберт Рабин. Он оставил свою работу в качестве главы компании «Goldman Sachs», одного из ведущих мировых инвестиционных банков, и взялся за штурвал Америки и всей мировой экономики. Рабин начал с того, что возглавил вновь созданный Национальный экономический совет и быстро возглавил внутреннее окружение Клинтона. Затем, в январе 1995 года, он сменил Ллойда Бентсена в министерстве финансов. Летом 1999 года, перед уходом из администрации и возвращением на Уолл-стрит, Рабин передал бразды правления своему заместителю, экономисту, выпускнику Гарварда Лоуренсу Саммерсу. Экономические вопросы не могли оказаться в лучших руках. Рабин войдет в историю как одна из самых заметных и талантливых личностей, украшавших министерство финансов, со времен Александра Гамильтона, ведущего члена кабинета Джорджа Вашингтона.
В составе команды советников Клинтона по международным отношениям и обороне тоже были очевидные таланты, но они пользовались ограниченным влиянием вследствие приоритета, отданного мировой экономике. Среди этих людей было несколько человек, разбиравшихся в вопросах большой стратегии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Америка была не склонна отказываться от автономного права на свои действия, чтобы не идти на возможные компромиссы с широкой коалицией. Остальные государства были рады отдать инициативу Америке, поэтому отстранились от операции. Некоторые страны в зоне конфликта, Саудовская Аравия в том числе, были встревожены, получив предложения позволить американским вооруженным силам действовать с их территории, поскольку справедливо опасались, что могут подвергнуться осуждению в исламском мире за поддержку атак, направленных против мусульманского соседа.
Американские партнеры по НАТО также проявляли осторожность из опасений, что они тоже могут столкнуться с возмездием со стороны радикально настроенного мусульманского мира. В конце концов, хотя террористы и представляли коллективную угрозу, они позаботились и о том, чтобы оставить в полном одиночестве своего истинного противника. Вот почему внешняя солидарность не имела глубоких корней. Вот почему терроризм вряд ли сделает Америку сторонницей совместных международных действий.
С другой стороны, не остается сомнений, что терроризм будет искоренен быстрее, чем бездумные, изоляционистские настроения в американском обществе. Да, Соединенные Штаты решительно ответили на атаки на Нью-Йорк и Вашингтон. Но призыв к объединению во всемирной битве против террора, сопровождался и альтернативной логикой, которая, вероятно, будет понята со временем. Основной доктриной отцов-основателей Америки была позиция, что Америке следует отстраниться от дел других стран, коль скоро они не будут затрагивать американских интересов. Соединенные Штаты – сильный противник и вряд ли позволят нападать на себя безнаказанно. Но в том случае, если ноша лидерства станет слишком тяжела, и американцы начнут думать, что внешние обязательства противоречат их собственной безопасности, они зададут законный вопрос, стоят ли выгоды мирового первенства такой цены.
Укорененность доктрины отцов-основателей в американском обществе объясняет, в частности, почему, как выразился один ученый, «израильтяне обеспокоены тем, не сочтут ли теперь американцы, что дальнейшая поддержка Израиля может дорого им обойтись»(30). Эта логика также объясняет, почему Франсуа Эйсбур, один из ведущих французских аналитиков, дал в «Le Monde» на следующий день после нападения террористов следующий комментарий: «Пугает то, что те же соображения, которые привели к самоизоляции Америки от мирового сообщества после Первой мировой войны, могут снова определять поведение Соединенных Штатов в стремлении наказать варваров, совершивших нападение 11 сентября. В этом отношении Перл-Харбор 2001 года может стать началом эры, открытой Перл-Харбором 1941 года»(31).
События сентября 2001 года могут в конечном счете привести к тому, что Америка будет уделять гораздо больше внимания безопасности собственного дома и прилагать гораздо меньше усилий к решению проблем, далеких от ее границ. Администрация Буша прекрасно продемонстрировала энтузиазм в деле ведения войны против терроризма. Но еще до событий сентября 2001 года первоначальным намерением Буша и его администрации было уменьшение, а не углубление американской сопричастности к делам других стран. Именно сочетание этих исходных намерений с концентрацией внимания на защите своей страны, подкрепленное политическими призывами создать заслоны от внешних опасностей, в большей мере характеризует долговременные тенденции, чем действия, вызванные «шоком и гневом». Крайне сомнительно, что угроза террора будет иметь длительные последствия и внушит больше ответственности Конгрессу, а также больше заинтересует общественность. Двухпартийная разобщенность исчезла сразу после 11 сентября, и общественность Соединенных Штатов твердо выступила за военное вмешательство в дела Афганистана и других стран-спонсоров международного терроризма. Но все это были временные явления, возникшие под давлением момента; несколько месяцев спустя партийная разобщенность снова вернулась на Капитолийский холм, а в умах общественности снова появился разброд. Как сообщал один из репортеров 2 декабря: «Сейчас Конгресс почти полностью отказался от кратковременного объединения двух партий ради высших целей»(32).
Сравнительно быстрое возвращение к привычному распорядку произошло потому, что Соединенные Штаты продолжали рассчитывать на долгий путь борьбы, а не на войну. После Перл-Харбора американские лидеры получили опасных и непредсказуемых врагов в лице империалистической Японии и нацистской Германии, против которых мобилизовали нацию и были готовы многим пожертвовать. Угроза со стороны Советского Союза также держала страну в состоянии готовности на протяжении долгих десятилетий «холодной войны», поддерживая либеральный интернационализм и международные обязательства Америки. Терроризм представляет собой гораздо более неуловимого врага. Вместо того чтобы встретить видимого соперника вооруженными колоннами и авианосцами, Америка столкнулась с врагом, использующим партизанскую тактику, тот вид вооруженной борьбы, который был продемонстрирован во Вьетнаме и отнюдь не укреплял ни дух американских вооруженных сил, ни дух американских граждан. Соединенные Штаты решительно уничтожали талибов в Афганистане, но многие члены «Аль-Кайеды» бежали, растворившись в деревенской глубинке или на родной земле Пакистана. В такого рода войне терпение и такт являются более полезным оружием, чем военная сила.
При условии того, что усилия по борьбе с терроризмом – разведка, контрразведка, тайные операции – по большей части скрыты от глаз общественности, этот новый вызов вряд ли вызовет всплеск патриотизма, который объединит нацию под государственным флагом. Вместо того чтобы побуждать американцев вступать в армию или переориентировать производство на военные нужды, терроризм прежде всего вынуждает гражданина запираться дома за крепкими дверьми со множеством замков. После атак на Нью-Йорк и Вашингтон и паники по поводу сибирской язвы в почтовых отправлениях президент Буш просил американцев не о том, чтобы они приносили жертвы на алтарь отечества, а о том, чтобы они вернулись к нормальной жизни, с походами по магазинам и путешествиями на самолетах. В то время как американские солдаты сражались и умирали в Афганистане, телекомпания Эй-Би-Си пыталась переманить Дэвида Леттермана с его шоу, чтобы заменить ночную программу «Nightline» – одну из немногих аналитических программ, уделяющих пристальное внимание ситуации в мире. Сегодня, как и до сентября 2001 года, привлекать внимание американской публики к международным делам становится все затруднительнее.
Почему Америка, имея такие возможности, столь неуклюже отреагировала на исторические перспективы, открывшиеся после окончания «холодной войны»? Почему, когда возможности столь очевидны, а ставки так высоки, сильная в других отношениях Америка не воспользовалась случаем?
Незаметное окончание «холодной войны» отчасти дает ответ на этот вопрос. Около 22 часов 30 минут 9 ноября 1989 года берлинцы начали разбирать стену которая десятилетиями разделяла их город. К великому удивлению русских, американцев и всех, кто находился между ними, как между молотом и наковальней, великий идеологический раскол XX века постепенно сошел на нет и почти без кровопролития. Между Варшавским договором и НАТО не было войны Москва добровольно позволила союзным государствам уйти со сцены, возглавив, хотя и с грустью, распад советского блока. Советский Союз, возможно, был первой империей в истории, распавшейся без кровавой борьбы. Советский коммунизм умер тихо, к счастью для всех.
Необычным было то, что Советский Союз распался на части во многих отношениях удачно, хотя имели место и побочные эффекты. Не было призывов к восстанию, ничего похожего на залитые кровью окопы Соммы или выжженные развалины Хиросимы. Люди просто осознали, что необходимо сделать нечто серьезное, чтобы прервать повторяющиеся циклы силового соперничества и войн. Бескровная победа Запада была признанием его ценностей и институтов. Поэтому Соединенные Штаты пережили этот момент, практически не изменив внешнеполитического курса. Внешняя политика Джорджа Буша-старшего получила прозвище «status quo plus». Билл Клинтон изо всех сил пытался отказаться от этого ярлыка, но опирался в сущности на ту же логику.
У Америки оставалось слишком много сил, чтобы это принесло ей пользу. Лидирующее положение, предоставленное Соединенным Штатам распадом Советского Союза, усилило самодовольство победителя. Советский Союз не только перестал бороться, он совершенно распался. Российская экономика сократилась более чем на 50% за период с 1990 по 1У98 годы. Украина переживала упадок. К 1995 году ее предприятия не могли даже заплатить рабочим заработную плату. Вдоль главной дороги, ведущей от Киева на юг, рабочие развалившихся предприятий выстраивались плечом к плечу в одну линию, продавая обувь и шины, которые они только что произвели. И это был для них единственный способ получить деньги. Прибавьте к этой картине хронический экономический спад в Японии и финансовый кризис, охвативший большую часть Восточной Азии, и вы поймете, что Соединенные Штаты остались на мировой вершине в гордом одиночестве. Сама невозможность соперничать с Америкой порождала стабильность; все подчинились создавшемуся положению, потому что у них. не было выбора. Америка в силу своего превосходства могла поддерживать порядок, не прилагая усилий.
Но подобный избыток власти увеличивает вероятность ошибок. Соединенные Штаты совершили несколько неосмотрительных шагов, не предусмотрев неблагоприятных последствий. Вашингтон расширил границы НАТО на восток, несмотря на громкие протесты со стороны России. У Москвы, однако, не было иного выбора, кроме как уступить и признать превосходство Америки. Если Россия хотела получить кредит или попасть на рынки стран Альянса, ей требовалось получить благословение Америки. Во время войны в Косово американские самолеты случайно нанесли бомбовый удар по китайскому посольству в Белграде. Тем не менее после нескольких месяцев напряженной работы отношения с Китаем были вновь налажены. Пекин сознавал, что вступление во Всемирную торговую организацию и осуществление многих других целей, зависят от американского одобрения. Даже когда происходили преднамеренные или случайные столкновения с друими крупными нациями, они не сбивали Соединенные Штаты с курса.
Очевидно, что Америка, подвергшись террористическим атакам на свою территорию, пострадала от собственного благодушия. И администрация Буша пала достойный ответ, разрушив террористическую сеть за границей и предприняв шаги для укрепления безопасности страны. Однако новое «увлечение» Америки преследованием террористов и враждебно настроенных наций делает еще более вероятным то, что другие, прямо не связанные с этой ситуацией направления главной стратегии, останутся без должного внимания.
Коснемся вопросов национальной ракетной обороны. 10 сентября 2001 года сенатор Джозеф Биден, председатель Комитета по международной политике Сената США, произнес длинную речь, в которой объяснил, почему Америке следует больше беспокоиться об угрозе со стороны террористов, обладающих «примитивными» технологиями, чем о наличии ядерных ракет у недружелюбно настроенных государств. Он также объяснил, почему выход из договора по ПРО и развертывание национальной системы противоракетной обороны может привести к новому витку гонки вооружений. Биден пришлось также объяснить, хотя бы вкратце, почему демократы отказались одобрить выделение 8,3 миллиардов долларов для финансирования программы противоракетной обороны, которые просила администрация Буша. Хотя атака 11 сентября полностью подтвердила прогноз Бидена – террористы оказались способными причинить серьезный ущерб с пугающей легкостью, – политические дискуссии по вопросам противоракетной обороны в одночасье прекратились.
21 сентября демократы объявили, что решили снять свои возражения и разрешить финансирование программы ПРО в полном объеме. Дальнейшие дискуссии утратили смысл прежде всего из-за озабоченности конгрессменов обороной страны от террористов. В декабре администрация Буша официально подтвердила, что Соединенные Штаты выходят из договора по разоружению.
Дело не в том, что у американцев не возникало потребности осмыслить стратегические вопросы, – они просто не могли этого сделать. Поколение «холодной войны» продолжало обсуждать геополитические проблемы, по крайней мере на страницах научных журналов. Но этого явно было недостаточно для появления поколения научных стратегов. Профессиональная структура американского научного общества не ориентирована на формирование широкого кругозора и рассмотрение именно такого рода общих вопросов, необходимых, чтобы стимулировать новый виток размышлений о большой стратегии. С другой стороны, студенты факультетов международных отношений в университетах стремятся заниматься проблемами в высшей степени абстрактными и по большей части, представляющими небольшую ценность для политики. В основном преобладает математическое моделирование, отрыв от реального мира усугубляется. Политологи не могут читать ведущие научно-политические журналы, даже если бы и хотели (а они и не хотят), потому что те перегружены научным жаргоном и математическими уравнениями.
С другой стороны, во многих «мозговых центрах» наблюдается противоположная крайность. Чтобы участвовать в оживленных политических дискуссиях, идущих по круглосуточным каналам новостей, (Си-Эн-Эн, «Fox News», Си-Эн-Би-Си, Эм-Эс-Эн-Би-Си, Си-Си-Пи-Эй-Эн и т. д.), политические аналитики должны сочинять ударные фразы наподобие рекламных слоганов и краткие обзоры международных новостей. При этом желание достучаться до масс в такой работе преобладает над здравым смыслом. «Мозговые центры» поэтому выдают продукт, срок жизни которого не превышает нескольких недель, в то время как университеты готовят ученых, мало подходящих для политики. Результат – бесплодные интеллектуальные игры, не интересующееся внешней политикой общество и пренебрежение к серьезным дискуссиям, необходимым для формирования большой стратегии,
Свершившаяся компьютерная революция только усугубила ситуацию, отвлекая самые лучшие и яркие умы – на Интернет, в фирмы с венчурным капиталом и в агентства по бизнес-консультированию. Самые лучшие учебные политические заведения страны – Гарвард, Принстон, Джорджтаун, университет Джонса Хопкинса – не придают особого значения «выращиванию» из своих выпускников дипломатов и общественных деятелей. Они стремятся выпускать технократов, способных соперничать на рынке труда со своими коллегами из других бизнес-школ. Эти специалисты по завершении образования умеют отлично пользоваться Microsoft Excel и PowerPoint. Они овладели искусством написания проектов. Но у них почти полностью отсутствуют знания по основам истории и междисциплинарные знания, необходимые для того, чтобы стать новыми американскими стратегами.
Беглый взгляд на тех, кто призывал к оружию во времена правления президента Клинтона, свидетельствует о том, что проблема назрела. Кстати, ведущим стратегом в администрации Клинтона (в той мере, в которой администрация Клинтона имела стратегию) был министр финансов Роберт Рабин. Он оставил свою работу в качестве главы компании «Goldman Sachs», одного из ведущих мировых инвестиционных банков, и взялся за штурвал Америки и всей мировой экономики. Рабин начал с того, что возглавил вновь созданный Национальный экономический совет и быстро возглавил внутреннее окружение Клинтона. Затем, в январе 1995 года, он сменил Ллойда Бентсена в министерстве финансов. Летом 1999 года, перед уходом из администрации и возвращением на Уолл-стрит, Рабин передал бразды правления своему заместителю, экономисту, выпускнику Гарварда Лоуренсу Саммерсу. Экономические вопросы не могли оказаться в лучших руках. Рабин войдет в историю как одна из самых заметных и талантливых личностей, украшавших министерство финансов, со времен Александра Гамильтона, ведущего члена кабинета Джорджа Вашингтона.
В составе команды советников Клинтона по международным отношениям и обороне тоже были очевидные таланты, но они пользовались ограниченным влиянием вследствие приоритета, отданного мировой экономике. Среди этих людей было несколько человек, разбиравшихся в вопросах большой стратегии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60