А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Еще до падении рынка акций в Нью-Йорке, международная экономика пыталась справиться со снижением цен на сельскохозяйственную продукцию, с недостатком капитала в экономике развивающихся стран и с вялым ростом европейской экономики. Едва к этим факторам добавился американский кризис, как международная торговля вошла в пике, сократившись в период между 1929 и 1932 годами более чем на 60%(8). Мировая экономика устремилась «по спирали вниз».
Ситуация усугублялась ориентацией на собственные интересы, преобладавшей в национальных столицах. Вместо того чтобы прилагать совместные усилия по сдерживанию кризиса, отдельные страны попытались отгородиться от международного рынка, чем только ускорили нарастание общего кризиса. И первыми здесь оказались Соединенные Штаты. Конгресс в 1930 году одобрил тарифы Смута–Холи, что привело к потоку карательных тарифов в других странах. На протяжении 1930-х годов международная экономика разделилась на соперничающие торговые блоки, укрывшиеся за протекционистскими барьерами. Эти барьеры, возможно, принесли временную передышку политикам, «домашним» производителям и профсоюзам, но оказали разрушающее действие на международную экономику, вступившую в фазу распада.
В то время как Соединенные Штаты первыми отделились от мировой торговой системы, тем самым подорвав ее, Британия возглавила движение за развал денежной системы. Она отказалась от золотого стандарта в сентябре 1931 года, заверив, что вводит эту меру всего на несколько месяцев, – срок достаточно долгий, чтобы обеспечить умеренную девальвацию фунта для оживления торговли и стимулирования экономического роста. Однако фунт девальвировался в общей сложности на 30%, что и разрушило мировую финансовую систему. Япония отказалась от золотого стандарта в том же году, и йена вскоре потеряла 40% своей стоимости. Последовавшее удорожание доллара и неблагоприятное воздействие этого обстоятельства на американский платежный баланс помогли убедить Вашингтон последовать примеру Великобритании и Японии; Соединенные Штаты отказались от золота в 1933 году. Когда три главных мировых державы объявили об отказе от золотого стандарта, международная экономика осталась практически без управления. Была созвана Всемирная экономическая конференция, чтобы определить контуры новой денежной системы и разработать новый обменный курс, но Соединенные Штаты отказались войти в договор, поскольку преследовали исключительно собственные интересы, в ущерб стабильности мировой экономики.
Девиз «каждый сам за себя», характерный для международной экономики тех лет, очень скоро был подхвачен политической системой. В столь ответственный момент «близорукие» национальные приоритеты возобладали над долгосрочным сотрудниче ством не только в экономике, но и в сфере безопасности. Как заметил один историк того периода, протекционистские тарифы были «экономическим двойником политического изоляционизма»(9). Сосредоточенность сугубо на собственных интересах оказалась тем более опасной, что привела к поистине ужасным последствиям в ряде стран – прежде всего в Германии и Японии.
Экономика Германии находилась до кризиса 1929 года в крайне стесненном положении. Разрушения, причиненные Первой мировой войной, и репарации, наложенные на побежденную Германию Версальской мирной конференцией, затрудняли столь желанное скорое восстановление и делали его практически невозможным. Бурно росла в начале 1920-х годов инфляция. В период между январем и ноябрем 1923 года, например, отношение марки к доллару выросло приблизительно с 18 000 до более чем 4 триллионов. Банковские клерки заявляли, что платежи производятся взвешиванием кучи банкнот, а не их пересчетом. Адольф Гитлер, в то время практически неизвестный политик-националист, пророчески комментировал тяжелое положение средней лавочницы: «Ее бизнес погиб, ее образ жизни абсолютно разрушен. Она может стать нищенкой. Отчаяние охватило весь народ. Мы стоим перед лицом революции»(10).
Нездоровая экономика сделала Германию особенно уязвимой к кризисам на Уолл-стрит и к последующему устранению США из мирового товарооборота. Начала расти безработица, ресурсы государственного страхового фонда занятости были быстро исчерпаны. Нарастающий кризис вынудил канцлера Генриха Брюнинга назначить выборы на сентябрь 1930 года. Поддержка национал-социалистической партии росла вместе с безработицей. Наци, которые до этого имели только 12 мест в рейхстаге, после выборов получили 107 мест. Брюнинг под давлением набравших силу нацистов проводил националистический курс, что вело к дальнейшему увеличению безработицы и заставляло иностранцев изымать свои инвестиции из германской экономики. Когда началось массовое разорение германских банков, международное сообщество решило предоставить Германии коллективный заем, чтобы стабилизировать германскую экономику. Но этот план вызвал протест со стороны Америки и Великобритании. Президенту Герберту Гуверу было некогда интересоваться экономикой Германии в момент, когда бюджетный дефицит Соединенных Штатов быстро увеличивался.
Испугавшись подъема национализма в Германии, Великобритания и Франция летом 1932 года освободили Берлин от продолжения репарационных выплат. Но было слишком поздно. Промышленное производство в Германии упало с 1929 года более чем на 40%, оставив около трети трудоспособного населения без работы. Обострившиеся экономические трудности способствовали расцвету нацизма. Благодаря популярности у простых немцев (наци завоевали 196 парламентских мест на всеобщих выборах в ноябре 1932 года) и искусству закулисных маневров Гитлер в январе 1933 года стал канцлером Германии.
Вскоре он приступил к перевооружению германской армии. Версальский договор ограничил численность этой армии 100.000 солдат в семи пехотных дивизиях. В начале 1935 года Гитлер призвал в армию 550 000 мужчин, которые составили 36 дивизий. Растущие амбиции Германии сопровождались усилением антисемитских настроений. Берлин, один из самых космополитичных городов мира и дом для почти 200 000 евреев, превратился в «полигон» для методичного истребления европейского еврейства. Несмотря на явные настораживающие признаки, Франция, Великобритания и Соединенные Штаты старались отгородиться от проблем Германии. Утратившие стабильность, погруженные в собственные экономические проблемы, главные мировые демократии пассивно наблюдали за перевооружением Германии, ремилитаризацией Рейнской зоны, аншлюсом Австрии и захватом Чехословакии. Лишь когда Германия, получившая в результате своих агрессивных действий доступ к значительным складским запасам военных материалов и вооружений на территории Чехословакии, вторглась в Польшу в сентябре 1939 года, Великобритания и Франция осознали, что они, возможно, будут следующими; у них не оставалось иного выбора, кроме как объявить войну. Но Соединенные Штаты избегали прямого вмешательства в конфликт еще два года, пока база военно-морского флота США в Перл-Харборе не подверглась атакам японцев.
Последовательность событий в Восточной Азии удивительно напоминает события европейские. Взаимосвязанность мировой экономики обусловила «приход» Великой Депрессии в Японию. Большой аграрный сектор страны сильно пострадал от резкого падения цен на сельхозпродукцию. К 1930 году средний доход фермера, выращивающего рис, упал почти на треть. Спад в мировой торговле и возведение протекционистских барьеров (в частности, тарифы Смута – Холи увеличили пошлины на импортируемые в США японские товары в среднем на 23%) разорили многих мелких бизнесменов. В городах процветала безработица, что вело к нарастанию социального недовольства и выступлениям рабочих. Как и в Германии, экономические трудности не замедлили повлиять на еще не успевшие «укорениться» демократические институты, дискредитировали партийную систему, правящую элиту и царившие в экономике картели (дзайбацу). Либеральные принципы, декларированные в конституции Мейдзи, пали жертвой возвращения традиционных ценностей и традиционного общественного устройства, а также укрепления военного могущества страны.
Военные выступили в авангарде движения национального возрождения. Офицерский корпус, воспитанный в духе почитания самурайских традиций и самоотверженного служения, призван был вывести страну из хаоса, в который ее ввергли политики, рвачи-бизнесмены и коррумпированная бюрократия. Японская общественность объединялась в националистические клубы и организации, чтобы содействовать новому курсу. Под предлогом выполнения миссии «национального спасения» военные искореняли ростки парламентаризма, вырывая контроль над страной у политических партий. Группа армейских чинов в мае 1932 года устранила премьер-министра Цуеси Инукаи, освободив дорогу к власти адмиралу Макото Сайто. С этого момента военные стали определять политику Японии.
«Милитаризировавшись», японская внешняя политика стала более агрессивной, как по тону, так и по сути. В 1931 году японская армия оккупировала Маньчжурию, которая затем была успешно аннексирована – это стало первым шагом на пути установления японского господства в Восточной Азии. Военные лидеры действовали по собственному усмотрению. Хотя военный министр Дзиро Минами проинформировал правительство о делах в Маньчжурии, он ясно дал понять гражданским политикам, что армия может действовать «без консультаций с кабинетом» и что «он ожидает одобрения кабинета как чистую формальность»(11). Военно-морской флот также освободился от гражданского контроля и готовился к «броску на юг» и возможному столкновению с американским Тихоокеанским флотом, возлагая надежды на масштабное техническое перевооружение.
Мировые демократии, как и в случае с Германией, пассивно наблюдали, как японские военные захватывают власть в стране и демонстрируют свои хищнические амбиции. Да, Лига Наций собралась для рассмотрения коллективного ответа на оккупацию Маньчжурии Японией. Но в тяжелые времена начала 1930-х годов реакция международного сообщества свелась к возмущенным речам и осуждению поведения Японии. Япония ответила на это выходом из Лиги и приступила к планомерному завоеванию материковой Азии. Лиге Наций и духу коллективной безопасности, который она собой олицетворяла, был нанесен непоправимый ущерб. Японская агрессия продолжалась практически безостановочно вплоть до второй половины 1941 года, когда вторжение Японии в Индокитай и «упреждающий удар» японцев по Перл-Харбору не оставили Америке и ее партнерам другого выхода кроме объявления войны.
Великая Депрессия, как мы убедились, зажгла запал с обоих концов. Она привела в движение в Германии и Японии цепь событий, превративших едва оперившиеся демократии в безжалостных агрессоров. В то же время стабильные мировые демократии оказались в роли пассивных наблюдателей. Каждая из них пыталась переложить бремя ответственности на других, никто не проявил желания объединить вооруженные силы, чтобы предотвратить угрозу. Экономический хаос вылился в политическую разобщенность, которая не только способствовала появлению государств-агрессоров, но и позволила им выплеснуть свою агрессивность вовне.
История преподносит печальные уроки. Она напоминает, что финансовые рынки падают быстрее, нежели поднимаются. Она показывает, что глобализованная экономика скорее распространит обнищание, чем процветание. Вдобавок она делает абсолютно очевидным то обстоятельство, что экономические трудности могут оказывать негативное влияние на характер как внутренней, так и внешней политики. Как известно, история не повторяется. Но стоит обратить внимание на позицию, которую Чарльз Киндлбергер и Джон Кеннет Гэлбрейт, два самых известных американских историка-экономиста, разделяют в своих ставших классическими книгах о Великой Депрессии.
Киндлбергер в 1973 году привел несколько сценариев возможного будущего, вызвавших у него наибольшую тревогу. Основное положение гласило, что «соперничество между США и ЕЭС за лидерство в мировой экономике» может подорвать глобальную экономическую стабильность(12). Ныне, когда Европейское Экономическое Сообщество стало Европейским Союзом, имеет единый рынок и единую валюту и находится в процессе формирования геополитических амбиций, можно сделать вывод, что Киндлбергер был оправданно далек от благодушной оценки грядущей стабильности мировой экономики.
Гэлбрейт тревожился за саму Америку; его беспокоила высокая вероятность того, что страна снова может оказаться в порочном круге взлетов и падений. Он предупреждал о необходимости помнить о прошлом, и избегать самоуверенности и неоправданного оптимизма, которые являются источником всякого спекулятивного бума. В 1954 году Гэлбрейт писал: «Спекуляционные ожидания могут иметь как больший, так и меньший иммунизирующий эффект. Неминуемый последующий коллапс автоматически разрушает само настроение общества, благоприятствующее спекуляциям. Отсюда следует, что бум спекуляционных ожиданий практически гарантирует: немедленного их возрождения ожидать не приходится. Со временем события прошлого забываются, поэтому иммунитет постепенно изнашивается. Тем самым становится возможным рецидив. Ничто не могло бы заставить американцев приступить к спекулятивным операциям на фондовой бирже в 1935 году. К 1955 году шансы на подобное развитие ситуации существенно возросли»(13).
Как и предсказывал Гэлбрейт, память Америки со временем ослабела. На протяжении 1990-х годов инвесторы «подогрели» фондовый рынок до опасной температуры, которой тот не знал с 1929 года. Сегодня этот «свежайший» спекулятивный бум уже закончился. Хотя миллионы американцев обнаружили, что их сбережения значительно уменьшились, приземление, к счастью, оказалось мягче того, которое последовало за бумом 1920-х годов.
Но то, что случилось недавно в американской экономике, может произойти и в экономике международной. Легкость, с которой американцы поворачиваются спиной к урокам экономической истории, дает основания полагать, что они могут сделать то же самое и по отношению к геополитическим проблемам. Это особенно важно сейчас, когда глобализация стирает разницу между экономикой и геополитикой и увеличивает уровень экономической взаимозависимости, стирая разграничительные геополитические линии. Стоит задуматься над тем, что фондовый бум 1990-х годов столь же иррационален и опасен, как бум 1920-х годов и, что масштабы современной глобализованной экономики и ее связанность могут оказаться даже более функциональными с точки зрения распространения кризиса, чем те механизмы, которые разнесли шоковые волны Великой Депрессии по всему миру.

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ: ПАНАЦЕЯ ИЛИ УГРОЗА?

Томас Фридман в первой главе своей книги «„Лексус“ и оливковое дерево» утверждает, что он «турист с собственной точкой зрения». Он турист потому, что путешествует повсюду и делает репортажи о том, что видит. У него есть точка зрения, поскольку он смотрит на все через особенные линзы – линзы глобализации. После того как он провел вторую половину 1990-х годов, путешествуя по земному шару и бывая всюду, от корпоративных офисов до отдаленных деревень (преимущественно в первых), Фридман сделал вывод, что глобализация «глубоко проникла в международную систему и формирует внутреннюю политику и внешние отношения практически каждой страны»(14).
Сформулировав этот тезис относительно глобализации, Фридман обрушивается на тех аналитиков, которые пытались представить себе, как будет выглядеть новая мировая система, и совершали одинаковую ошибку, пытаясь «выводить будущее из прошлого и только из прошлого». Впрочем, сам Фридман совершает аналогичную ошибку: он пытается предсказывать будущее на основе настоящего – и только настоящего. Поэтому он представляет публике этакий моментальный снимок настоящего, а не обоснованную гипотезу, которая, возможно, выдержит испытание временем.
Фридман, безусловно, прав в том, что в глобализации содержится немало нового и что эта новизна гарантирует миру определенное количество геополитических последствий. Международные потоки товаров и капиталов достигли грандиозных объемов; мировая экономика ныне более взаимозависима, чем когда-либо ранее. Прямые иностранные инвестиции в Соединенные Штаты увеличились более чем на 500 % в период между 1985 годом и концом века. Американский экспорт товаров и услуг увеличился более чем на 200% за последние два десятилетия.
Глобализация изменилась и в «содержательном» смысле. Торговля и финансы веками присутствовали на международном рынке. Теперь мировым стало само промышленное производство. «Тойота» выпускает автомобили в Соединенных Штатах, «Форд» – в Мексике, «Фольксваген» – в Бразилии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60