Во-вторых, я имею некоторое представление о мире гомосексуалистов. Покойный доктор Магнус Хиршфельд написал несколько книг на эту тему, одну из которых, скажу вам с гордостью, я сама издала. Это тайный и довольно вероломный мир, господин Гюнтер. Рай для шантажистов. Так что, вполне возможно, этот негодяй знаком с моим сыном. Даже любовь между мужчиной и женщиной может стать причиной для шантажа, особенно если речь идет о супружеской неверности или о нарушении чистоты расы, что особенно беспокоит этих наци.
Когда вы установите личность шантажиста, тетя расскажу все Рейнхарду, и пусть уж он сам решает, что делать. Но до тех пор он ничего знать не должен. - Она вопросительно посмотрела на меня. - Вы согласны?
- Ничего не могу возразить против ваших доводов, фрау Ланге. По-видимому, вы все хорошо обдумали. Могу я видеть письма вашего сына?
Доставая папку, лежащую рядом с шезлонгом, она кивнула, но затем вдруг засомневалась.
- А это необходимо? Читать эти письма, я имею в виду.
- Да, - сказал я твердо. - А записки от шантажиста вы сохранили?
- Все здесь. - Она протянула мне папку. - Письма и анонимные записки.
- Он не просил вернуть ему записки?
- Нет.
- Это хорошо. Значит, мы имеем дело с начинающим. Тот, кто уже когда-то занимался таким делом, требовал бы, чтобы вы возвращали его записки при каждой оплате. Чтобы у вас не оставалось никаких улик.
- Да, я понимаю.
Я посмотрел на то, что так оптимистично назвал уликами. Текст записок и адрес на конвертах отпечатаны на машинке, бумага и конверты хорошего качества, без каких-либо особых примет, письма опущены в разных районах Западного Берлина: 3-35, 3-40, 3-50, причем все марки посвящены пятой годовщине прихода нацистов к власти. Это уже кое-что. Годовщина отмечалась 30 января, значит, человек, шантажирующий фрау Ланге, по-видимому, не часто покупает марки.
Письма Рейнхарда Ланге были написаны на плотной бумаге, которую имеют глупость покупать только влюбленные - она стоит так дорого, что ее волей-неволей приходится принимать всерьез. Почерк аккуратный и разборчивый, даже старательный, чего бы я не сказал о содержании. Завсегдатай турецких бань не нашел бы в них ничего предосудительного, но в нацистской Германии любовных писем Рейнхарда Ланге было достаточно, чтобы их неосторожный автор совершил прогулку в концлагерь с грудью, украшенной розовыми треугольниками.
- Доктор Ланц Киндерман, - прочитал я имя на конверте, источающем аромат лимона. - Что вы о нем знаете?
- Когда-то Рейнхарда убедили лечиться от гомосексуализма. Сначала он принимал различные эндокринные препараты, но они оказались неэффективными. Психотерапия давала какую-то надежду на излечение. Мне кажется, несколько высокопоставленных членов партии и мальчики из "Гитлерюгенда" прошли тот же курс лечения. Киндерман - психотерапевт, и Рейнхард впервые познакомился с ним, поступив в его клинику в надежде вылечиться. Вместо этого он вступил в связь с Киндерман ом, который сам оказался гомосексуалистом.
- Простите мое невежество, но что такое психотерапия? Я думал, такие вещи давно запрещены?
Фрау Ланге покачала головой.
- Я точно не знаю. Но думаю, что упор делается на лечение психических заболеваний как составной части общего физического здоровья пациента. Не спрашивайте меня, чем это отличается от метода Фрейда, кроме того, что тот еврей, а Киндерман - немец. Клиника Киндермана исключительно для немцев. Для богатых немцев, страдающих алкоголизмом и наркоманией, для тех, кого привлекают наиболее эксцентричные способы лечения - хиропрактика и тому подобное. Или для тех, кому нужен дорогой отдых. Среди пациентов Киндермана - заместитель фюрера Рудольф Гесс.
- Вы когда-нибудь встречали доктора Киндермана?
- Один раз. Мне он не понравился. Такой нагловатый австриец.
- Все они такие, - пробормотал я. - Как вы думаете, мог бы он решиться на шантаж? В конце концов, все письма адресованы ему Если это не Киндерман, тогда кто-то, кто знает его. Или, по крайней мере, тот, у кого была возможность украсть письма.
- Признаюсь, я бы не стала подозревать Киндермана по той простой причине, что письма изобличают их обоих. - Она на минуту задумалась. - Знаю, что это глупо, но я никогда не задумывалась над тем, как эти письма могли попасть к кому-то другому. Но теперь, когда вы об этом заговорили, я полагаю, что их, должно быть, украли. У Киндермана, скорее всего.
Я кивнул.
- Хорошо, теперь разрешите задать вам более трудный вопрос.
- Мне кажется, я знаю, что вы хотите спросить, господин Понтер, сказала она, глубоко вздохнув. - Рассматривала ли я такую возможность, что вымогателем может оказаться мой собственный сын? - Она критически посмотрела на меня и добавила: - Похоже, что я в вас не ошиблась, не так ли? Я все время ждала, когда вы зададите этот циничный вопрос. Теперь я знаю: вам можно доверять.
- Цинизм сыщика - это то же самое, что зеленые пальцы у садовника, фрау Ланге. Иногда он приносит мне неприятности, но чаще всего спасает от недооценки людей. Поэтому, надеюсь, вы простите меня, если я выскажу предположение, что это главная причина, по который вы не хотите сообщать ему о нашем расследовании, и вы об этом уже думали. - Я увидел мимолетную улыбку на ее лице и добавил: - Видите, я вовсе не недооцениваю вас, фрау Ланге. Она кинула. - У него могут быть финансовые затруднения, как вы думаете?
- Нет. Как член правления "Издательства Ланге" он получает большую зарплату. Кроме того, ему поступают доходы от крупного треста, который был основан для него его отцом. Правда, он любит играть. Но самое худшее, по-моему, то, что он владелец совершенно бесполезного издания "Урания".
- Какого издания?
- Это журнал. По астрологии и тому подобной ерунде. С того самого дня, как он купил его, этот журнал только пожирает деньги, больше ничего. - Она закурила другую сигарету и пососала ее, сложив губы трубочкой, как будто собиралась засвистеть. - К тому же он знает, если у него когда-нибудь действительно не будет денег, ему достаточно только прийти ко мне и попросить.
Я жалобно улыбнулся.
- Меня нельзя назвать особенно умным, но вы никогда не думали о том, чтобы усыновить кого-нибудь, вроде меня? - Она захохотала, а я добавил: Наверное, он очень счастливый молодой человек.
- Он очень испорченный, вот он какой. И совсем не так молод. - Она уставилась в пространство, машинально следя глазами за сигаретным дымом. Для богатой вдовы вроде меня Рейнхард является тем, что деловые люди называют "товаром, продаваемым с убытком, для привлечения покупателя". Нет более сильного разочарования в жизни, чем разочарование в единственном сыне.
- Неужели? А я слышал, что, когда стареешь, дети становятся счастьем.
- Знаете, для циника вы что-то чересчур сентиментальны. Уверена - у вас нет своих детей. Так что разрешите мне сказать вам одну вещь, господин Гюнтер. Дети - отражение нашего возраста. Это самый быстрый способ постареть, который я знаю. Зеркало нашего угасания. Моего особенно.
Собака зевнула и соскочила с ее колен, как будто она уже много раз слышала эти слова. На полу она потянулась и подбежала к двери, затем повернулась и нетерпеливо посмотрела на свою хозяйку. Однако это проявление собачьего высокомерия не произвело на нее никакого впечатления. Фрау Ланге встала и выпустила животное из комнаты.
- Так что же мы будем делать? - спросила она, возвращаясь к своему шезлонгу.
- Подождем следующей записки. Я сам отнесу деньги. Но до этого, я думаю, мне не мешало бы несколько деньков полежать в клинике Киндермана. Хорошо бы поближе познакомиться с другом вашего сына.
- Это и есть так называемые расходы?
- Я попытаюсь пробыть там как можно меньше.
- Уж постарайтесь, - произнесла она тоном директора школы. - Один день в клинике Киндермана стоит сто марок.
Я присвистнул.
- Очень респектабельное заведение.
- А теперь прошу меня извинить, господин Гюнтер, - сказала она. - Я должна подготовиться к деловому свиданию.
Я положил деньги в карман, и мы обменялись рукопожатиями, после чего я взял папку и направился к двери.
Я прошел по грязному коридору и пересек зал. Вдруг чей-то голос прокаркал:
- Подождите-ка меня. Фрау Ланге не любит, если я не провожаю ее гостей сама.
Я положил руку на дверную ручку и почувствовал на ней что-то липкое. "Без сомнения, тепло твоей души". И пока я раздраженно распахивал входную дверь, Черный Котелок плыла ко мне.
- Не беспокойтесь, - ответил я, изучая свою руку. - Лучше идите и занимайтесь тем, для чего вас тут держат, в этом мусорном ящике.
- Я уже давно у фрау Ланге, - проворчала она. - Она никогда на меня не жаловалась.
А не могла ли мысль о шантаже прийти и в эту голову? - подумал я. Ведь нужно иметь веские причины, чтобы держать дома сторожевую собаку, которая не лает. В привязанность тут тоже поверить трудно, по крайней мере, к такой женщине. Скорее можно привязаться к речному крокодилу. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, потом я спросил:
- Ваша хозяйка всегда так много курит?
Черный Котелок немного подумала, нет ли в моем вопросе какого подвоха. В конце концов она решила, что нет.
- У нее всегда сигарета во рту, вот что я вам скажу.
- Ну что ж, это, вероятно, все объясняет. Держу пари, что в густых клубах дыма она вас просто не замечает.
Котелок в сердцах выругалась и захлопнула дверь перед моим носом.
Возвращаясь на машине в центр города по Курфюрстендам, я думал о множестве разных вещей: о деле фрау Ланге и о тысяче марок, лежавших у меня в кармане. О коротком отдыхе в прекрасном комфортабельном санатории за ее счет и о представившейся мне возможности хотя бы на время избавиться от Бруно и его трубки, не говоря уж об Артуре Небе и Гейдрихе. Может быть, мне даже удастся избавиться от бессонницы и депрессии.
Но больше всего занимал мои мысли один вопрос: как это я мог дать свою визитную карточку и номер телефона какому-то австрийскому типу, о котором никогда ничего не слышал?!
Глава 3
Среда, 31 августа
Район к югу от Кенигштрассе, Ванзее, застроен всякого рода частными клиниками и больницами, очень фешенебельными и сверкающими - для натирки полов и окон там используется не меньше эфира, чем на пациентов. Что касается лечения, то все врачи в них - поборники равноправия. Человек может по размерам напоминать африканского слона, и все равно его лечат так, как будто он перенес контузию; две накрашенные медсестры помогают ему поднимать всякие тяжести - зубные щетки и туалетную бумагу, если он, конечно, в состоянии заплатить. В Ванзее ваш счет в банке имеет большее значение, чем ваше кровяное давление.
Клиника Киндермана стояла в стороне от дорог, в окружении большого ухоженного сада, спускающегося к небольшой заводи на озере. В саду, помимо множества вязов и каштанов, была пристань с колоннадой, сарай для лодок и готическая беседка, построенная столь основательно, что она производила впечатление очень важного сооружения - напоминала средневековую телефонную будку.
Само здание клиники представляло собой большую, наполовину из дерева башню с фронтоном, с зубчатыми выступами и стрельчатыми окнами, украшенную маленькими башенками, благодаря чему она больше напоминала замок на Рейне, чем санаторий. Я бы не удивился, если бы увидел на крыше пару виселиц и услышал бы крики, доносящиеся из глубокого подземелья. Но все было тихо, вокруг ни души. Только с озера сквозь деревья долетали отдаленные голоса четверых мужчин, плывших в лодке, в ответ на которые грачи разражались хриплыми криками.
Открывая дверь, я подумал, что, вероятно, в сумерках, когда летучие мыши уже подумывают о том, чтобы отправиться на охоту, здесь можно встретить несколько доходяг больных, ковыляющих по дорожкам.
Мне отвели комнату на четвертом этаже, из окна которой открывался прелестный вид на кухни. Это была самая дешевая комната, стоившая восемьдесят марок в сутки. Втиснувшись в нее, я подумал, что, приплатив еще пятьдесят марок, можно бы получить что-нибудь побольше, чем ящик для белья. Но клиника была переполнена. Мне досталась единственная свободная комната, сообщила медсестра, проводившая меня сюда.
Медсестра как медсестра. Вроде балтийской рыбачки, только без навязчивой деревенской болтовни. К тому времени, когда она разобрала мою кровать и предложила мне раздеться, я уже почти задыхался от возбуждения. Сначала служанка фрау Ланге, теперь эта, которой губная помада шла не больше, чем птеродактилю. Нельзя сказать, чтобы тут не было сестер покрасивее. Я видел множество их внизу. Но, должно быть, они решили, что тесноту комнаты может компенсировать эта огромная медсестра.
- Когда открывается бар? - спросил я. Ее чувство юмора было не менее впечатляющим, чем ее внешность.
- Употребление алкоголя здесь запрещено, - сказала она, вытаскивая незажженную сигарету у меня изо рта. - И категорически запрещено курить. Доктор Майер скоро придет и осмотрит вас.
- А кто он такой? Второсортный докторишка? Где сам доктор Киндерман?
- Доктор на конференции в Бад-Наухейме.
- А что он там делает? Отлеживается в санатории? Когда он вернется?
- В конце недели. Вы что, пациент доктора Киндермана, господин Штраус?
- Нет. Но надеюсь, что за восемьдесят марок в сутки я им стану.
- Доктор Майер очень способный врач, могу вас уверить. - Она нетерпеливо нахмурилась, заметив, что я не сделал еще ни единого движения, чтобы раздеться, и начала издавать нетерпеливые звуки, напоминающие те, которыми успокаивают какаду. Резко хлопая в ладоши, она велела мне поторопиться и лечь в постель, так как доктор Майер должен осмотреть меня. Поняв, что она вполне способна сама меня раздеть, я решил подчиниться. Моя медсестра была не только уродлива, но и обладала манерами, приобретенными, вероятно, в овощной лавке.
Когда она ушла, я решил почитать в постели. Чтение было не то что захватывающим, а скорее невероятным. Да, именно это слово - невероятным. В Берлине всегда издавались журналы по всяким сверхъестественным и оккультным наукам, например "Зенит" и "Хагал", но от берегов Мааса до Мемеля ничто не могло сравниться с той чушью, которая печаталась в журнале Рейнхарда Ланге "Урания". Мне хватило пятнадцати минут, чтобы, пролистав журнал, убедиться, что Ланге, по всей видимости, законченный болван. Там были статьи с такими названиями: "Вотанизм и истинные источники христианства", "Сверхчеловеческая сила погибших жителей Атлантиды", "Объяснение теории ледниковых периодов", "Эзотерические дыхательные упражнения для начинающих", "Спиритуализм и расовая память", "Доктрина полой Земли", "Антисемитизм как теократическое наследие" и тому подобное. Для человека, который способен публиковать такую ерунду, шантаж собственной матери, подумал я, представляется чем-то вроде светского развлечения в перерывах между ариософскими откровениями.
Даже доктор Майер, сам, очевидно, претендующий на неординарность, не смог удержаться от замечания по поводу выбора моего чтения.
- И часто вы читаете подобные вещи? - спросил он, повертев журнал в руках, словно это был какой-то диковинный предмет, найденный Генрихом Шлиманом при раскопках Трои.
- Нет, не часто. Купил его из чистого любопытства.
- Это хорошо. Повышенный интерес к оккультизму свидетельствует о неустойчивости психики.
- Знаете, я только что об этом подумал.
- Конечно, не каждый со мной согласится, но видения многих религиозных деятелей современности - Святого Августина, Лютера, - скорее всего, имеют невротическую природу.
- Неужели?
- Разумеется.
- А что думает доктор Киндерман по этому поводу?
- О, доктор Киндерман придерживается на этот счет весьма необычных взглядов. Я не вполне уверен, что понял его, но он выдающийся человек. - Он взял меня за запястье. - Да, исключительно выдающийся человек.
Доктор, швейцарец по национальности, был одет в тройку из зеленого твида с большим галстуком-бабочкой, носил очки и длинную белую узкую бороду, что делало его похожим на индийского святого. Закатав рукав моей пижамы, он подвесил над внутренней стороной моего запястья небольшой маятник и в течение некоторого времени наблюдал, как маятник качается и крутится, а затем объявил мне, что количество электричества, выделяемого мною, показывает: у меня повышенная депрессия и чувство обеспокоенности. Это было впечатляющее маленькое представление, хотя не такое уж бесспорное, потому что большинство попадающих в клинику действительно находятся в состоянии депрессии или обеспокоены чем-то, даже если это всего лишь размер их счета.
- Как вы спите? - спросил он.
- Плохо. Часа два в течение ночи.
- У вас случаются кошмары?
- Да, и к тому же я не люблю сыра.
- Бывают ли периодически повторяющиеся сны?
- Ничего особенного.
- А что вы скажете о своем аппетите?
- О нем не стоит и говорить.
- Ваша сексуальная жизнь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31