Разве я не говорила тебе, что ты еще и глупец? Типичный твердолобый полицейский. Если бы ты был настоящим мужчиной, ты бы изнасиловал меня. Да куда тебе!
- Если тебе хочется страданий, мы можем поехать в морг. - Я развел ее бедра, затем оттолкнул от себя. - Но только не в постели. Здесь нужна любовь.
Она перестала извиваться и на минуту, как мне показалось, осознала, что я прав. Потом, улыбнувшись, приподнялась и плюнула мне в лицо.
После этого мне ничего не оставалось, как уйти.
* * *
Я ощущал внутри холодную и безысходную тоску. Такой же холодной и одинокой была и моя холостяцкая квартира на Фазаненштрассе. Вернувшись туда, я тут же выпил целую бутылку бренди, чтобы избавиться от тоски. Кто-то однажды сказал, что счастье отрицает весь предыдущий опыт, это отказ от желаний и устранение боли. Бренди немного помогло мне заглушить боль. Но, прежде чем я заснул прямо в кресле, не снимая пальто, я понял, как много мне нужно было бы забыть и отринуть.
Глава 22
Воскресенье, 6 ноября
Способность выжить, особенно в наши тяжелые времена, можно считать большим достижением. И дается это нелегко. Жизнь в нацистской Германии требует от человека напряжения всех его сил. Но, сумев выжить, начинаешь понимать, что нужно найти хоть какой-то смысл в своем существовании. В самом деле, зачем тебе здоровье и безопасность, если жизнь твоя лишена смысла?
Нельзя сказать, чтобы я очень жалел себя. Как и большинство людей, я искренне верил, что всегда есть кто-то, кому еще хуже. Однако сейчас я знал наверняка, кому еще хуже. Евреям. Их уже и так преследовали, но если Вайстору удастся добиться своего, их страдания неизмеримо возрастут. Что можно будет тогда сказать о них и обо всех нас? И когда Германия избавится от этой напасти?
В конце концов, говорил я себе, это не моя забота, евреи сами навлекли на себя гнев людей. Но, даже если это и так, какая нам радость от их боли? Стало ли нам лучше от того, что им хуже? Стал ли я чувствовать себя свободнее от того, что их преследуют?
Чем больше я думал об этом, тем больше понимал, что необходимо не только прекратить убийства, но и помешать Вайстору, иначе на головы евреев обрушится ад. Я все острее чувствовал, что если не сделаю этого, то пострадает мое человеческое достоинство.
Я не рыцарь в сверкающих доспехах. Я всего лишь потрепанный невзгодами человек в мятом пальто, стоящий на углу улицы с очень смутным представлением о том, что обычно называют моралью. Конечно, я не очень разборчив в средствах, когда дело касается моего кармана, к тому же переделывать молодых головорезов в праведников я умею не лучше, чем петь в церковном хоре. Но в одном я уверен: я больше не буду смотреть в другую сторону, пока воры грабят магазин.
Я бросил на стол перед собой пачку писем.
- Мы нашли это, когда обыскали ваш дом, - сказал я. Усталый и растрепанный Рейнхард Ланге взглянул на них без особого интереса. - Может быть, вы потрудитесь объяснить мне, как они попали к вам?
- Они мои. - Он пожал плечами. - Я не отрицаю этого. - Вздохнул и опустил голову на руки. - Послушайте, я уже подписал заявление. Что вы еще от меня хотите? Я ведь помог вам, не так ли?
- Мы почти закончили, Рейнхард. Осталось пара мелочей, которые я хотел бы выяснить. Кто убил Клауса Херинга?
- Я не знаю, о чем вы говорите.
- У вас короткая память. Он шантажировал вашу мать письмами, похищенными у вашего любовника, который оказался его начальником. Я полагаю, он считал, что деньги лучше требовать с нее. Короче говоря, ваша мать наняла частного сыщика, чтобы выяснить, кто вымогал у нее деньги. Этим сыщиком был я. Это произошло еще до того, как я вернулся в Алекс. Она очень умная женщина, ваша мать. Жаль, что вы не унаследовали хотя бы часть ее ума. Как бы там ни было, а она допускала мысль, что вы и тот, кто шантажировал ее, могли состоять в интимных отношениях. Поэтому, когда я узнал имя шантажиста, она захотела, чтобы вы уже сами наняли частного сыщика - этого мерзкого типа Рольфа Фогельмана, точнее, нанял его Отто Ран на ваши деньги. По случайному совпадению, когда Ран занимался поисками сыщика, он даже написал мне. Я не имел удовольствия обсудить с ним это предложение, поэтому очень долго не мог вспомнить его имя. Однако дело обстоит именно так.
Когда ваша мать рассказала вам, что Херинг шантажировал ее, вы, естественно, обсудили это дело с Киндерманом, и он посоветовал вам справиться с проблемой своими силами. Вам и Отто Рану. В конце концов, что значит еще одно мокрое дело, когда их было уже столько до этого?
- Я никогда никого не убивал. Говорю вам.
- Но все же участвовали в убийстве Херинга, не так ли? Я думаю, вы вели машину. Возможно, даже помогали Киндерману подвешивать на веревку труп Херинга, чтобы имитировать самоубийство.
- Вы ошибаетесь.
- На них была форма СС, верно?
Он угрюмо кивнул.
- Как вы это узнали?
- Я нашел эсэсовский значок, врезавшийся в ладонь Херинга, который носят на фуражке. Думаю, он сопротивлялся. Скажите, а тот человек в машине тоже сопротивлялся? Человек с повязкой на глазу? Тот, который наблюдал за квартирой Херинга. Зачем его убили? Чтобы он не опознал вас?
- Нет...
- Все было шито-крыто. Вы зарезали его и представили дело так, чтобы все поверили: это Херинг убил его, а потом сам повесился - в порыве раскаяния. И не забыли, конечно, прихватить письма. Так кто же убил человека в машине? Это была ваша идея?
- Нет, я даже не хотел в этом участвовать.
Я схватил его за отвороты пиджака, оторвал от кресла и начал хлестать по щекам.
- Ну, хватит. Я уже наслушался твоего нытья. Скажи мне, кто убил его, или я пристрелю тебя.
- Это сделал Ланц. Вместе с Раном. Отто держал его руки, когда Киндерман всадил в него нож. Это было ужасно. Ужасно.
Я отпихнул его назад в кресло. Он наклонился к столу и зарыдал, закрывшись рукой.
- Знаете, Рейнхард, влипли вы по-крупному, - произнес я, зажигая сигарету. - Раз вы там были, значит, вы соучастник преступления. А кроме того, вы знали об убийствах всех этих девушек.
- Говорю вам, - всхлипнул он, - они бы убили меня. Я никогда не пошел бы на это, но я боялся.
- Это не объясняет, как вы вообще оказались замешаны в этом деле.
Я взял заявление Ланге и просмотрел его.
- Не думайте, что я сам не задавал себе этот вопрос.
- Ну и каков же ответ?
- Это Киндерман убедил меня. Человек, которым я восхищался. Человек, в которого я верил. Он убедил меня, что все, что мы делаем, делается во благо Германии, что это наш долг.
- Суду это не понравится, Рейнхард. Киндерман совсем не похож на Еву, совратившую Адама.
- Но это правда, говорю вам.
- Может быть, и так, но мы уже не носим фиговые листочки. Если хотите защищаться, придумайте что-нибудь поубедительнее. Это совет юриста, можете на него положиться. И еще, по-моему, вам теперь понадобятся все хорошие советы, которые вам удастся получить. Насколько я понимаю, вы единственный, кому требуется адвокат.
- Что вы хотите этим сказать?
- Скажу вам прямо, Рейнхард. В вашем заявлении достаточно улик, чтобы отправить вас прямиком в концлагерь. Но что касается остальных, то не уверен. Все они из СС, знакомы с рейхсфюрером. Вайстор - личный друг Гиммлера, и, знаете, я очень боюсь, Рейнхард, что вы станете козлом отпущения. Всех остальных, дабы не поднимать скандала, тихо уберут из СС, но не более того. А вот на вас, единственном, отыграются.
- Этого не может быть!
Я кивнул.
- Если бы у меня было еще что-нибудь, кроме вашего заявления... Что-нибудь, что помогло бы снять с вас обвинение в убийстве. Разумеется, вам придется отвечать по статье 175. Но вы могли бы отделаться пятью годами в концлагере вместо гарантированного смертного приговора. У вас был бы шанс. Я помедлил. - Ну так как, Рейнхард?
- Хорошо, - сказал он через минуту. - Я могу вам кое-что рассказать.
- Говорите.
Он заколебался, не зная, верить мне или нет. Да что уж там, я и сам в себе сомневался.
- Ланц - австриец из Зальцбурга, - заговорил наконец он.
- Это мне известно.
- Он изучал медицину в Вене. После получения степени - а он занимался психическими заболеваниями - его пригласили на работу в Зальцбургскую психиатрическую лечебницу. Там он и встретил Вайстора. Или Вилигута, как он называл себя тогда.
- Он тоже был врачом?
- О Господи, да нет же! Он был пациентом. Профессиональный военный австрийской армии. Но он последний представитель старинной династии германских волхвов, чьи корни уходят в доисторические временна. Вайстору по наследству передалось ясновидение, это позволяет ему описывать жизнь и религиозные ритуалы древних германских язычников.
- Как кстати!
- Язычников, которые поклонялись германскому богу Кристу, их религию позднее украли евреи и представили в виде учения Христа.
- Они заявили об этой краже?
Я закурил еще одну сигарету.
- Вы сами хотели все знать, - оскорбился Ланге.
- Нет-нет. Пожалуйста, продолжайте. Я слушаю.
- Вайстор изучал руны, одним из главных элементов которых является свастика. Фактически в рунах и символах Солнца отражены формы кристаллов, например пирамидальная форма. Отсюда же происходит и слово "хрусталь".
- Что вы говорите!
- В начале двадцатых у Вайстора появились симптомы параноидальной шизофрении. Ему казалось, что его преследуют католики, евреи и масоны. Это началось после смерти его сына, что означало конец династии волхвов по линии Вилигута. Он обвинил в этом свою жену и со временем стал очень агрессивен. В конце концов Вайстор попытался задушить ее и впоследствии был признан невменяемым. Уже в лечебнице он несколько раз покушался на жизнь соседей по палате. Но постепенно, после лечения наркотиками, его сознание пришло в норму.
- И его врачом был Киндерман?
- Да, до того как Вайстора выписали, в 1932 году.
- Не понял. Киндерман знал, что Вайстор - опасный сумасшедший, и выписал его?
- У Ланца антифрейдистский подход к психотерапии, в работах Юнга он видел материал для изучения истории и культуры расы. Целью его исследований было изучение духовных уровней человеческого подсознания, которые помогали бы реконструировать древние культуры. Вот почему он начал работать с Вайстором. Ланц видел в нем ключ к своему собственному направлению в юнговской психотерапии, которое, как он надеется, с благословения Гиммлера даст ему возможность основать научно-исследовательский институт, наподобие Института Геринга. Это еще один психотерапевтический...
- Да, я знаю.
- Ну вот. Сначала исследования проводились всерьез. Но затем он понял, что Вайстор - шарлатан и использует свое так называемое наследственное ясновидение лишь для того, чтобы убедить Гиммлера в высоком статусе своих предков. Но к тому времени было уже слишком поздно. А Ланц во что бы то ни стало хотел получить свои институт.
- Но для чего ему институт? У него же уже есть клиника.
- Ему этого мало. Он хочет стоять в одном ряду с Фрейдом и Юнгом.
- А как насчет Отто Рана?
- Не более чем безжалостный фанатик. Одно время был охранником в Дахау. - Он остановился, грызя ногти. - Не дадите ли сигарету?
Я бросил ему пачку и смотрел, как он закуривает, рука его дрожала, будто в лихорадке. Глядя, с какой жадностью он курит, можно было подумать, что это не сигарета, а чистый белок.
- Ну так что же?
Ланге тряхнул головой.
- История болезни Вайстора, в которой говорится о его сумасшествии, все еще у Киндермана. Ланц считает, что это его полис, гарантирующий преданность Вайстора. Понимаете, Гиммлер не выносит психических больных. Ну, в связи со всякой чепухой о здоровье нации. Так что, если бы он об этом узнал...
- ...тогда игра действительно была бы закончена.
* * *
- Каков же план ваших действий, комиссар?
- Гиммлер, Гейдрих, Небе - все они уехали на эсэсовский Суд Чести в Вевельсбург.
- А где находится этот чертов Вевельсбург? - спросил Беккер.
- Совсем недалеко от Падерборна, - сказал Корш.
- Я собираюсь последовать за ними. Посмотреть, не удастся ли мне разоблачить Вайстора и его грязные делишки в присутствии Гиммлера. На эту прогулку я возьму с собой Ланге в качестве свидетеля.
Корш встал и подошел к двери.
- Хорошо, комиссар. Я пойду за машиной.
- Думаю, вам не придется этого делать. Я хочу, чтобы вы оба остались здесь. Может выйти не совсем так, как я планирую. Не забывайте, что этот тип, Вайстор, - лучший друг Гиммлера. Я сомневаюсь, что рейхсфюрер с благодарностью выслушает мои откровения. Более того, он может их просто проигнорировать. В этом случае будет лучше, если под ударом окажусь только я. В конце концов, что он мне может сделать? Ну, выкинет из полиции, а я ведь и так здесь только для того, чтобы распутать это дело, когда закончу, вернусь к своему прежнему занятию. А у вас двоих впереди карьера. Не такая уж соблазнительная, это верно, - усмехнулся я, - но все-таки будет жаль, если вы попадете к Гиммлеру в немилость.
Корш и Беккер переглянулись. Затем Корш сказал:
- Перестаньте, комиссар, не порите ерунды. Ваша затея опасна. Мы знаем это, и вы тоже.
- И не только это, - подхватил Беккер. - Как вы доберетесь туда с арестованным? Кто поведет машину?
- Действительно, комиссар. До Вевельсбурга больше трехсот километров.
- Я возьму служебную машину.
- А если Ланге попробует выкинуть по пути какой-нибудь фортель?
- Он будет в наручниках, я не думаю, что с ним возникнут проблемы. - Я взял шляпу и пальто. - Извините, парни, но придется вам сделать, как я решил.
Я направился к двери.
- Комиссар! - окликнул меня Корш. Он протянул руку. Я пожал ее. Затем пожал руку Беккеру и отправился за своим арестованным.
* * *
Клиника Киндермана выглядела такой же чистой и ухоженной, как и тогда, когда я впервые побывал здесь в конце августа. Только сейчас стояла полная тишина: ни грачей на деревьях, ни лодки на озере. Лишь шум ветра и опавшие листья, которые стремительно неслись по тропинке, словно саранча.
Я подтолкнул Ланге к входной двери.
- Мне стыдно входить сюда в наручниках, как будто я настоящий преступник. Меня здесь хорошо знают, - сказал он.
- А вы и есть самый настоящий преступник. Хотите, чтобы я обвязал вам голову полотенцем? - Я еще раз подтолкнул его. - Послушайте, только по своей доброте я не заставляю вас входить сюда вообще без штанов.
- А как насчет моих гражданских прав?
- Ах ты, черт возьми! Вы что, забыли, где живете последние пять лет? Это нацистская Германия, а не древние Афины. А теперь заткните свой поганый рот.
В коридоре нас встретила медсестра. Она хотела было поздороваться с Ланге, но увидела наручники. Я помахал своим удостоверением перед ее испуганным лицом.
- Полиция. У меня ордер на обыск кабинета Киндермана. - Это соответствовало правде. Я сам его себе выписал. Но медсестра была явно из той же компании, что и Ланге.
- Туда нельзя входить, - всполошилась она. - Я должна...
- Мадам, несколько недель назад германским войскам хватило такой же маленькой свастики, как у меня на удостоверении, чтобы войти в Судеты. Так что будьте уверены, она позволит мне залезть к вашему доброму доктору в трусы, если я этого захочу.
Я пихнул Ланге вперед.
- Давайте, Рейнхард, показывайте дорогу.
Кабинет Киндермана находился в задней части клиники. По сравнению с городской квартирой это было небольшое помещение, но для приемной доктора более чем достаточное. Там стояла длинная низкая кушетка, письменный стол из орехового дерева; несколько картин в современном стиле, на которых, похоже, были изображены обезьяньи мозги, а также книги в дорогих кожаных переплетах, чем, наверное, и объяснялся недостаток кожи в стране.
- Сядьте так, чтобы я видел вас, Рейнхард, - приказал я ему. - И не делайте резких движений. Я легко пугаюсь и, чтобы скрыть смущение, прихожу в бешенство. Как эти докторишки называют такое поведение?
Около окна стоял большой шкаф с выдвижными ящиками. Я открыл его и начал просматривать папки с бумагами.
- Компенсаторное поведение, - припомнил я. Два слова, но, по-моему, хорошо отражают суть. - И кого только не лечил ваш друг Киндерман! В этом шкафу имен не меньше, чем в списке гостей на большом приеме в рейхсканцелярии. Постойте-ка, а это, похоже, ваши бумаги. - Я вытащил папку и бросил ему на колени. - Не хотите посмотреть, что там про вас написано, Рейнхард? Возможно, это объяснит, как вы попали в одну компанию с этими ублюдками.
Он уставился на папку с бумагами.
- Все очень просто, - тихо сказал он. - Как я уже объяснял, я заинтересовался психологией, когда подружился с доктором Киндерманом. - Он вызывающе посмотрел на меня.
- Я расскажу вам, как вы вляпались, - усмехнулся я. - Вам было скучно. С вашими деньгами вы просто не знали, чем заняться. Так всегда бывает с такими, как вы, кто родился богатым. Вы никогда не знали цену деньгам. А они знали, Рейнхард, и они сделали из вас дурачка.
- Глупости, Понтер. Вы несете чепуху.
- Ну да? Тогда почитайте то, что там, в папке. И все узнаете.
- Пациент не должен видеть свою историю болезни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
- Если тебе хочется страданий, мы можем поехать в морг. - Я развел ее бедра, затем оттолкнул от себя. - Но только не в постели. Здесь нужна любовь.
Она перестала извиваться и на минуту, как мне показалось, осознала, что я прав. Потом, улыбнувшись, приподнялась и плюнула мне в лицо.
После этого мне ничего не оставалось, как уйти.
* * *
Я ощущал внутри холодную и безысходную тоску. Такой же холодной и одинокой была и моя холостяцкая квартира на Фазаненштрассе. Вернувшись туда, я тут же выпил целую бутылку бренди, чтобы избавиться от тоски. Кто-то однажды сказал, что счастье отрицает весь предыдущий опыт, это отказ от желаний и устранение боли. Бренди немного помогло мне заглушить боль. Но, прежде чем я заснул прямо в кресле, не снимая пальто, я понял, как много мне нужно было бы забыть и отринуть.
Глава 22
Воскресенье, 6 ноября
Способность выжить, особенно в наши тяжелые времена, можно считать большим достижением. И дается это нелегко. Жизнь в нацистской Германии требует от человека напряжения всех его сил. Но, сумев выжить, начинаешь понимать, что нужно найти хоть какой-то смысл в своем существовании. В самом деле, зачем тебе здоровье и безопасность, если жизнь твоя лишена смысла?
Нельзя сказать, чтобы я очень жалел себя. Как и большинство людей, я искренне верил, что всегда есть кто-то, кому еще хуже. Однако сейчас я знал наверняка, кому еще хуже. Евреям. Их уже и так преследовали, но если Вайстору удастся добиться своего, их страдания неизмеримо возрастут. Что можно будет тогда сказать о них и обо всех нас? И когда Германия избавится от этой напасти?
В конце концов, говорил я себе, это не моя забота, евреи сами навлекли на себя гнев людей. Но, даже если это и так, какая нам радость от их боли? Стало ли нам лучше от того, что им хуже? Стал ли я чувствовать себя свободнее от того, что их преследуют?
Чем больше я думал об этом, тем больше понимал, что необходимо не только прекратить убийства, но и помешать Вайстору, иначе на головы евреев обрушится ад. Я все острее чувствовал, что если не сделаю этого, то пострадает мое человеческое достоинство.
Я не рыцарь в сверкающих доспехах. Я всего лишь потрепанный невзгодами человек в мятом пальто, стоящий на углу улицы с очень смутным представлением о том, что обычно называют моралью. Конечно, я не очень разборчив в средствах, когда дело касается моего кармана, к тому же переделывать молодых головорезов в праведников я умею не лучше, чем петь в церковном хоре. Но в одном я уверен: я больше не буду смотреть в другую сторону, пока воры грабят магазин.
Я бросил на стол перед собой пачку писем.
- Мы нашли это, когда обыскали ваш дом, - сказал я. Усталый и растрепанный Рейнхард Ланге взглянул на них без особого интереса. - Может быть, вы потрудитесь объяснить мне, как они попали к вам?
- Они мои. - Он пожал плечами. - Я не отрицаю этого. - Вздохнул и опустил голову на руки. - Послушайте, я уже подписал заявление. Что вы еще от меня хотите? Я ведь помог вам, не так ли?
- Мы почти закончили, Рейнхард. Осталось пара мелочей, которые я хотел бы выяснить. Кто убил Клауса Херинга?
- Я не знаю, о чем вы говорите.
- У вас короткая память. Он шантажировал вашу мать письмами, похищенными у вашего любовника, который оказался его начальником. Я полагаю, он считал, что деньги лучше требовать с нее. Короче говоря, ваша мать наняла частного сыщика, чтобы выяснить, кто вымогал у нее деньги. Этим сыщиком был я. Это произошло еще до того, как я вернулся в Алекс. Она очень умная женщина, ваша мать. Жаль, что вы не унаследовали хотя бы часть ее ума. Как бы там ни было, а она допускала мысль, что вы и тот, кто шантажировал ее, могли состоять в интимных отношениях. Поэтому, когда я узнал имя шантажиста, она захотела, чтобы вы уже сами наняли частного сыщика - этого мерзкого типа Рольфа Фогельмана, точнее, нанял его Отто Ран на ваши деньги. По случайному совпадению, когда Ран занимался поисками сыщика, он даже написал мне. Я не имел удовольствия обсудить с ним это предложение, поэтому очень долго не мог вспомнить его имя. Однако дело обстоит именно так.
Когда ваша мать рассказала вам, что Херинг шантажировал ее, вы, естественно, обсудили это дело с Киндерманом, и он посоветовал вам справиться с проблемой своими силами. Вам и Отто Рану. В конце концов, что значит еще одно мокрое дело, когда их было уже столько до этого?
- Я никогда никого не убивал. Говорю вам.
- Но все же участвовали в убийстве Херинга, не так ли? Я думаю, вы вели машину. Возможно, даже помогали Киндерману подвешивать на веревку труп Херинга, чтобы имитировать самоубийство.
- Вы ошибаетесь.
- На них была форма СС, верно?
Он угрюмо кивнул.
- Как вы это узнали?
- Я нашел эсэсовский значок, врезавшийся в ладонь Херинга, который носят на фуражке. Думаю, он сопротивлялся. Скажите, а тот человек в машине тоже сопротивлялся? Человек с повязкой на глазу? Тот, который наблюдал за квартирой Херинга. Зачем его убили? Чтобы он не опознал вас?
- Нет...
- Все было шито-крыто. Вы зарезали его и представили дело так, чтобы все поверили: это Херинг убил его, а потом сам повесился - в порыве раскаяния. И не забыли, конечно, прихватить письма. Так кто же убил человека в машине? Это была ваша идея?
- Нет, я даже не хотел в этом участвовать.
Я схватил его за отвороты пиджака, оторвал от кресла и начал хлестать по щекам.
- Ну, хватит. Я уже наслушался твоего нытья. Скажи мне, кто убил его, или я пристрелю тебя.
- Это сделал Ланц. Вместе с Раном. Отто держал его руки, когда Киндерман всадил в него нож. Это было ужасно. Ужасно.
Я отпихнул его назад в кресло. Он наклонился к столу и зарыдал, закрывшись рукой.
- Знаете, Рейнхард, влипли вы по-крупному, - произнес я, зажигая сигарету. - Раз вы там были, значит, вы соучастник преступления. А кроме того, вы знали об убийствах всех этих девушек.
- Говорю вам, - всхлипнул он, - они бы убили меня. Я никогда не пошел бы на это, но я боялся.
- Это не объясняет, как вы вообще оказались замешаны в этом деле.
Я взял заявление Ланге и просмотрел его.
- Не думайте, что я сам не задавал себе этот вопрос.
- Ну и каков же ответ?
- Это Киндерман убедил меня. Человек, которым я восхищался. Человек, в которого я верил. Он убедил меня, что все, что мы делаем, делается во благо Германии, что это наш долг.
- Суду это не понравится, Рейнхард. Киндерман совсем не похож на Еву, совратившую Адама.
- Но это правда, говорю вам.
- Может быть, и так, но мы уже не носим фиговые листочки. Если хотите защищаться, придумайте что-нибудь поубедительнее. Это совет юриста, можете на него положиться. И еще, по-моему, вам теперь понадобятся все хорошие советы, которые вам удастся получить. Насколько я понимаю, вы единственный, кому требуется адвокат.
- Что вы хотите этим сказать?
- Скажу вам прямо, Рейнхард. В вашем заявлении достаточно улик, чтобы отправить вас прямиком в концлагерь. Но что касается остальных, то не уверен. Все они из СС, знакомы с рейхсфюрером. Вайстор - личный друг Гиммлера, и, знаете, я очень боюсь, Рейнхард, что вы станете козлом отпущения. Всех остальных, дабы не поднимать скандала, тихо уберут из СС, но не более того. А вот на вас, единственном, отыграются.
- Этого не может быть!
Я кивнул.
- Если бы у меня было еще что-нибудь, кроме вашего заявления... Что-нибудь, что помогло бы снять с вас обвинение в убийстве. Разумеется, вам придется отвечать по статье 175. Но вы могли бы отделаться пятью годами в концлагере вместо гарантированного смертного приговора. У вас был бы шанс. Я помедлил. - Ну так как, Рейнхард?
- Хорошо, - сказал он через минуту. - Я могу вам кое-что рассказать.
- Говорите.
Он заколебался, не зная, верить мне или нет. Да что уж там, я и сам в себе сомневался.
- Ланц - австриец из Зальцбурга, - заговорил наконец он.
- Это мне известно.
- Он изучал медицину в Вене. После получения степени - а он занимался психическими заболеваниями - его пригласили на работу в Зальцбургскую психиатрическую лечебницу. Там он и встретил Вайстора. Или Вилигута, как он называл себя тогда.
- Он тоже был врачом?
- О Господи, да нет же! Он был пациентом. Профессиональный военный австрийской армии. Но он последний представитель старинной династии германских волхвов, чьи корни уходят в доисторические временна. Вайстору по наследству передалось ясновидение, это позволяет ему описывать жизнь и религиозные ритуалы древних германских язычников.
- Как кстати!
- Язычников, которые поклонялись германскому богу Кристу, их религию позднее украли евреи и представили в виде учения Христа.
- Они заявили об этой краже?
Я закурил еще одну сигарету.
- Вы сами хотели все знать, - оскорбился Ланге.
- Нет-нет. Пожалуйста, продолжайте. Я слушаю.
- Вайстор изучал руны, одним из главных элементов которых является свастика. Фактически в рунах и символах Солнца отражены формы кристаллов, например пирамидальная форма. Отсюда же происходит и слово "хрусталь".
- Что вы говорите!
- В начале двадцатых у Вайстора появились симптомы параноидальной шизофрении. Ему казалось, что его преследуют католики, евреи и масоны. Это началось после смерти его сына, что означало конец династии волхвов по линии Вилигута. Он обвинил в этом свою жену и со временем стал очень агрессивен. В конце концов Вайстор попытался задушить ее и впоследствии был признан невменяемым. Уже в лечебнице он несколько раз покушался на жизнь соседей по палате. Но постепенно, после лечения наркотиками, его сознание пришло в норму.
- И его врачом был Киндерман?
- Да, до того как Вайстора выписали, в 1932 году.
- Не понял. Киндерман знал, что Вайстор - опасный сумасшедший, и выписал его?
- У Ланца антифрейдистский подход к психотерапии, в работах Юнга он видел материал для изучения истории и культуры расы. Целью его исследований было изучение духовных уровней человеческого подсознания, которые помогали бы реконструировать древние культуры. Вот почему он начал работать с Вайстором. Ланц видел в нем ключ к своему собственному направлению в юнговской психотерапии, которое, как он надеется, с благословения Гиммлера даст ему возможность основать научно-исследовательский институт, наподобие Института Геринга. Это еще один психотерапевтический...
- Да, я знаю.
- Ну вот. Сначала исследования проводились всерьез. Но затем он понял, что Вайстор - шарлатан и использует свое так называемое наследственное ясновидение лишь для того, чтобы убедить Гиммлера в высоком статусе своих предков. Но к тому времени было уже слишком поздно. А Ланц во что бы то ни стало хотел получить свои институт.
- Но для чего ему институт? У него же уже есть клиника.
- Ему этого мало. Он хочет стоять в одном ряду с Фрейдом и Юнгом.
- А как насчет Отто Рана?
- Не более чем безжалостный фанатик. Одно время был охранником в Дахау. - Он остановился, грызя ногти. - Не дадите ли сигарету?
Я бросил ему пачку и смотрел, как он закуривает, рука его дрожала, будто в лихорадке. Глядя, с какой жадностью он курит, можно было подумать, что это не сигарета, а чистый белок.
- Ну так что же?
Ланге тряхнул головой.
- История болезни Вайстора, в которой говорится о его сумасшествии, все еще у Киндермана. Ланц считает, что это его полис, гарантирующий преданность Вайстора. Понимаете, Гиммлер не выносит психических больных. Ну, в связи со всякой чепухой о здоровье нации. Так что, если бы он об этом узнал...
- ...тогда игра действительно была бы закончена.
* * *
- Каков же план ваших действий, комиссар?
- Гиммлер, Гейдрих, Небе - все они уехали на эсэсовский Суд Чести в Вевельсбург.
- А где находится этот чертов Вевельсбург? - спросил Беккер.
- Совсем недалеко от Падерборна, - сказал Корш.
- Я собираюсь последовать за ними. Посмотреть, не удастся ли мне разоблачить Вайстора и его грязные делишки в присутствии Гиммлера. На эту прогулку я возьму с собой Ланге в качестве свидетеля.
Корш встал и подошел к двери.
- Хорошо, комиссар. Я пойду за машиной.
- Думаю, вам не придется этого делать. Я хочу, чтобы вы оба остались здесь. Может выйти не совсем так, как я планирую. Не забывайте, что этот тип, Вайстор, - лучший друг Гиммлера. Я сомневаюсь, что рейхсфюрер с благодарностью выслушает мои откровения. Более того, он может их просто проигнорировать. В этом случае будет лучше, если под ударом окажусь только я. В конце концов, что он мне может сделать? Ну, выкинет из полиции, а я ведь и так здесь только для того, чтобы распутать это дело, когда закончу, вернусь к своему прежнему занятию. А у вас двоих впереди карьера. Не такая уж соблазнительная, это верно, - усмехнулся я, - но все-таки будет жаль, если вы попадете к Гиммлеру в немилость.
Корш и Беккер переглянулись. Затем Корш сказал:
- Перестаньте, комиссар, не порите ерунды. Ваша затея опасна. Мы знаем это, и вы тоже.
- И не только это, - подхватил Беккер. - Как вы доберетесь туда с арестованным? Кто поведет машину?
- Действительно, комиссар. До Вевельсбурга больше трехсот километров.
- Я возьму служебную машину.
- А если Ланге попробует выкинуть по пути какой-нибудь фортель?
- Он будет в наручниках, я не думаю, что с ним возникнут проблемы. - Я взял шляпу и пальто. - Извините, парни, но придется вам сделать, как я решил.
Я направился к двери.
- Комиссар! - окликнул меня Корш. Он протянул руку. Я пожал ее. Затем пожал руку Беккеру и отправился за своим арестованным.
* * *
Клиника Киндермана выглядела такой же чистой и ухоженной, как и тогда, когда я впервые побывал здесь в конце августа. Только сейчас стояла полная тишина: ни грачей на деревьях, ни лодки на озере. Лишь шум ветра и опавшие листья, которые стремительно неслись по тропинке, словно саранча.
Я подтолкнул Ланге к входной двери.
- Мне стыдно входить сюда в наручниках, как будто я настоящий преступник. Меня здесь хорошо знают, - сказал он.
- А вы и есть самый настоящий преступник. Хотите, чтобы я обвязал вам голову полотенцем? - Я еще раз подтолкнул его. - Послушайте, только по своей доброте я не заставляю вас входить сюда вообще без штанов.
- А как насчет моих гражданских прав?
- Ах ты, черт возьми! Вы что, забыли, где живете последние пять лет? Это нацистская Германия, а не древние Афины. А теперь заткните свой поганый рот.
В коридоре нас встретила медсестра. Она хотела было поздороваться с Ланге, но увидела наручники. Я помахал своим удостоверением перед ее испуганным лицом.
- Полиция. У меня ордер на обыск кабинета Киндермана. - Это соответствовало правде. Я сам его себе выписал. Но медсестра была явно из той же компании, что и Ланге.
- Туда нельзя входить, - всполошилась она. - Я должна...
- Мадам, несколько недель назад германским войскам хватило такой же маленькой свастики, как у меня на удостоверении, чтобы войти в Судеты. Так что будьте уверены, она позволит мне залезть к вашему доброму доктору в трусы, если я этого захочу.
Я пихнул Ланге вперед.
- Давайте, Рейнхард, показывайте дорогу.
Кабинет Киндермана находился в задней части клиники. По сравнению с городской квартирой это было небольшое помещение, но для приемной доктора более чем достаточное. Там стояла длинная низкая кушетка, письменный стол из орехового дерева; несколько картин в современном стиле, на которых, похоже, были изображены обезьяньи мозги, а также книги в дорогих кожаных переплетах, чем, наверное, и объяснялся недостаток кожи в стране.
- Сядьте так, чтобы я видел вас, Рейнхард, - приказал я ему. - И не делайте резких движений. Я легко пугаюсь и, чтобы скрыть смущение, прихожу в бешенство. Как эти докторишки называют такое поведение?
Около окна стоял большой шкаф с выдвижными ящиками. Я открыл его и начал просматривать папки с бумагами.
- Компенсаторное поведение, - припомнил я. Два слова, но, по-моему, хорошо отражают суть. - И кого только не лечил ваш друг Киндерман! В этом шкафу имен не меньше, чем в списке гостей на большом приеме в рейхсканцелярии. Постойте-ка, а это, похоже, ваши бумаги. - Я вытащил папку и бросил ему на колени. - Не хотите посмотреть, что там про вас написано, Рейнхард? Возможно, это объяснит, как вы попали в одну компанию с этими ублюдками.
Он уставился на папку с бумагами.
- Все очень просто, - тихо сказал он. - Как я уже объяснял, я заинтересовался психологией, когда подружился с доктором Киндерманом. - Он вызывающе посмотрел на меня.
- Я расскажу вам, как вы вляпались, - усмехнулся я. - Вам было скучно. С вашими деньгами вы просто не знали, чем заняться. Так всегда бывает с такими, как вы, кто родился богатым. Вы никогда не знали цену деньгам. А они знали, Рейнхард, и они сделали из вас дурачка.
- Глупости, Понтер. Вы несете чепуху.
- Ну да? Тогда почитайте то, что там, в папке. И все узнаете.
- Пациент не должен видеть свою историю болезни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31