– Даже король не осмелится наставлять тебя в том, мой друг. Для всего войска ты образец рыцарской чести.
Граф был явно польщен.
– Тем не менее в самой песне сказано: «Роланд был смелым, Оливье был мудрым», – добавил Ричард. – И это в точности выражает мои чувства. Совершенный рыцарь может быть порывистым, упрямым, дерзким, если хотите, но совершенный полководец должен быть осмотрительным и мудрым и знать, когда лучше рискнуть, все поставив на кон, а когда отступить. Мужественно встретиться с врагом лицом к лицу – да, это подходящая тема для старинных лэ, это прекрасно и благородно! Но выигрывать сражения – совсем иное дело. И долг полководца как раз выигрывать битвы, а не вызывать восхищение.
Дени, слушавший очень внимательно, был глубоко тронут. Когда Ричард пребывал в таком настроении, он был неотразим.
– Милорд, – сказал Дени, – прошу прощения за то, что вмешиваюсь, ибо я ничего не понимаю в военном деле. Вы правы! Но, безусловно, Роланд был далеко не дураком, даже не доблестным дураком. Я пел песнь о нем столько раз, что уже и не помню, сколько именно, и тем не менее до сих пор никогда не понимал ее истинного смысла.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Ричард.
– Роланд был честным вассалом, – горячо сказал Дени. – То, что он сделал, он сделал не ради тщеславия, но из любви к своему сеньору. Не правда ли? «Я никогда не посрамлю мужество франков», – молвил он. Не о своей чести, но о чести Карла Великого, своего сеньора – вот о чем он более всего заботился. Да, возможно, он поступил глупо. Но человеку надлежит твердо знать одну вещь: как умереть во имя верности. Смерть стоит немногого. Но умереть достойно – о, это опять-таки совсем иное дело.
Он замолк, пораженный собственными словами. У него за спиной раздался одобрительный шепот нескольких рыцарей, ехавших достаточно близко, чтобы расслышать его речь. «Боже мой, – подумал он, – я заговорил как Артур. Должно быть, его блажь заразительна».
Но несмотря на весь свой скепсис, он не мог скрыть восхищения королем. Ричард посмотрел на Дени.
– О, стало быть, ты знаешь, что такое верность, Дени? – мягко спросил он.
Дени встретил пристальный взгляд короля. Внезапно они одновременно улыбнулись друг другу. И он сказал, более легкомысленным тоном:
– Надеюсь узнать, если вы станете моим наставником, милорд.
У него возникло такое чувство, словно они обменялись какими-то тайными посланиями, смысл которых не слишком понятен им обоим.
Потом Ричард сказал, глядя в сторону:
– Я могу научить тебя вот чему: верность и любовь следуют рука об руку, и два этих чувства – жестокие надсмотрщики. Они чаще награждают тебя ударами и пинками, чем подарками. И достаточно ли в тебе мужества, чтобы выдержать это? – И уже тише добавил, будто обращаясь к самому себе: – Но есть ли такое мужество в ком-нибудь?
Некоторое время он ехал молча, низко опустив голову. У поворота дороги он был вынужден остановить коня, резко натянув поводья, так как навстречу ехала повозка. Ричард посторонился, встав на обочине, остальные всадники расступились, пропуская повозку. Это была ярко раскрашенная деревянная тележка, одна из тех, что полюбились сицилийцам с древнейших времен. Ее тащил терпеливый ослик. Правил телегой местный житель, угрюмо и опасливо уставившийся на рыцарей. Повозка была нагружена длинными стеблями тростника или камыша, с тугими стеблями и пушистыми головками, похожими на кошачьи хвосты. Им обычно покрывали деревенские постройки.
– А! Сейчас мы немного развлечемся, – неожиданно воскликнул Ричард. Он вытянул вперед руку, велев крестьянину остановиться. – Вот, tu… vorrei che… vendre… весь воз камыша. Черт побери, ты не говоришь по-французски? – он вытащил маленькую золотую монетку, террин, и подбросил ее на ладони, другой рукой указав на тележку.
– Хотите купить? – хрипло проворчал крестьянин и передернул плечами. – Берите. – Он выхватил монету, моментально припрятал ее и быстро свалил камыш с телеги, гримасничая от несказанного удивления.
Никто не поверит в такую историю, когда он вернется домой. Он ждал, что его разрежут на куски или, по крайней мере, сбросят со скал в море, а вместо того они дали ему террин за кучу тростника. Это только подтверждает, что никогда нельзя сказать заранее, как поступят чужеземцы; они все сумасшедшие, иначе не были бы чужеземцами.
После того как он уехал, король сказал:
– Пожалуйста, не смотрите с таким удивлением, господа, мы не собираемся строить шалаш. Разве вы не помните, в какую игру мы обычно играли, когда были детьми? «Всадники с копьем» и «рыцари»? Давайте устроим состязание.
Он свесился с седла и, подхватив один стебель камыша, начал размахивать им, будто копьем.
– Кто против меня? – закричал он.
Посмеиваясь и обмениваясь шутками, словно мальчишки, рыцари последовали его примеру. Рассеявшись вдоль дороги по пологому склону холма, они принялись атаковать друг друга, нанося удары игрушечными копьями, притворялись, что падают раненными, свешивались с седел, испускали победные кличи при метком попадании.
Дени вступил в поединок с Балдуином де Каррео, стебель которого оказался слабее и сломался у него в руках почти у основания.
– Вы меня победили, – засмеялся он. – Уступаю оружие и доспехи.
– Я недооценивал свою силу, – усмехнулся Дени.
Балдуин вытер пот со лба. Дени, прикрыв глаза рукой от солнца, огляделся вокруг, чтобы найти короля. Ричард оставил графа Неверского, которого только что победил, и, вооружившись свежим стеблем камыша, повернулся лицом к молодому человеку с бычьей шеей и ярко-рыжими волосами, чья туника была испещрена кричащими красными и белыми полосами. Таким образом обыгрывалось его имя, ибо то был Гильем де Барре – французский рыцарь, которому весьма благоволил король Филипп.
Дени был с ним знаком. Он стоял во главе французских сил в Шатору, когда Ричард осадил город. В тот самый день Дени спас королю жизнь. Чуть позже де Барре удерживал Ман, когда король Генрих воевал с французами, был захвачен в плен Ричардом, но нарушил данное им честное слово больше не принимать участия в военных действиях и бежал. Ричард поклялся, что никогда не простит его, и тем не менее здесь они сошлись в веселом поединке. Дени улыбался, размышляя о том, как благодаря крестовому походу был положен конец многим ссорам подобного рода.
Ричард и Гильем рысью поскакали навстречу друг другу и ударили своими стеблями. Камыш Ричарда сломался, и Гильем, усмехнувшись, слабо уколол его в грудь. В его ухмылке была лишь слабая тень, намек на превосходство.
Лицо короля мгновенно изменилось. Оно побагровело, налившись кровью, глаза остекленели и заполыхали огнем. Он погнал коня на Гильема. Они сошлись, нога к ноге, и Ричард замахнулся рукой. Он с силой нанес удар предплечьем, словно дубиной, отчетливо послышался глухой треск. Французский рыцарь покачнулся, но удержался в седле. Защищаясь теперь уже измочаленным стеблем, он хлестнул им Ричарда по лицу.
Все просто окаменели. Улыбка Дени застыла на губах.
Один из английских рыцарей ринулся вперед, восклицая:
– Милорд, милорд! – Он безуспешно старался удержать коня Ричарда за поводья.
– Пусти меня! Я убью его! – пронзительно закричал Ричард.
Он снова ударил де Барре и попытался сбросить его с лошади. Не помня себя от ярости, он вопил, будто женщина, и половина его ударов не достигала цели.
Граф Неверский подъехал к де Барре. Он схватил за повод его коня и оттащил от Ричарда ценой огромных усилий. Эрл Лестерский приблизился к Ричарду с другой стороны и заговорил с ним, понизив голос. Ричард откинулся в седле.
– Подлый, грязный предатель! – кричал он. – Сукин сын! Клятвопреступник! Я кастрирую его. Я вырежу его сердце. – Он слепо шарил рукой, нащупывая кинжал.
– Милорд, в самом деле… опомнитесь, – выдохнул эрл.
Ричард хватал ртом воздух, словно задыхаясь. Сквозь стиснутые зубы он прошипел, обращаясь к де Барре:
– Убирайся с моих глаз. Если я еще когда-нибудь увижу тебя, тебе придет конец.
Де Барре был бледен и находился в каком-то оцепенении. Он бросил быстрый взгляд на графа Неверского. Граф коротко кивнул. Де Барре поворотил коня и ускакал прочь. Граф открыл рот, словно собираясь что-то сказать; потом он безмолвно подал знак остальным французским рыцарям и, поклонившись Ричарду, покинул поле боя.
Ричард обмяк, руки его повисли. Взгляд потух и сделался безжизненным. Спустя какое-то время он произнес бесцветным голосом:
– Едем.
Он медленно поехал вверх по дороге, свита последовала за ним. Дени остался на месте, в одиночестве.
Только что обретенное чувство удовлетворения раскололось, как яичная скорлупа. В его ушах еще звучал истерический визг Ричарда; перекошенное лицо короля стояло перед глазами.
«Любовь, – повторил он про себя, – и верность? О, это уже слишком».
Он пришпорил коня. Тот осторожно ступал по сломанным стеблям камыша. «Тростинка – неужели это все, что я есть? – с горечью размышлял Дени. – Не слишком прочная опора. Честный вассал. Достаточно ли в тебе мужества? Есть ли оно в ком-нибудь?»
Он чувствовал во рту противный привкус желчи. Взбираясь на холм, он понукал коня. Там, высоко в горах, недалеко отсюда, находился разрушенный храм, где он посидит в тишине и, возможно, избавится от тягостных мыслей.
– А за своими деньгами придешь в другой раз, – сказал он вслух.
Храм спокойно взирал на море, незыблемый, позолоченный лучами заходящего солнца. Так же он смотрел на прибытие кораблей из Карфагена, римских парусных судов, византийских, сарацинских и норманнских челнов с фигурами драконов на носу. Дени прошел к скалистому пику, с которого была видна крыша дома Елены. Он постоял там некоторое время, потом вскарабкался по склону расселины, где Гираут стянул у нее корзинку, улыбнувшись при воспоминании об этом. Наконец он поднялся к ступеням храма и сел на плиты, опустив подбородок на руки.
Почему его должны волновать вспышки неукротимой ярости короля? Ему и раньше доводилось видеть, как тот теряет самообладание, причем совершенно внезапно. Разве не говорили, будто Плантагенеты являются прямыми потомками дьявола? Долг вассала состоит в том, чтобы быть послушным, принимать милость и немилость, не думая ни о чем, кроме верности.
Он пожал плечами. «Я не его вассал, – сказал он себе, – пока нет».
Накануне отъезда из Везеле, когда он согласился поступить на службу к Ричарду на срок крестового похода, он вместе с остальными преклонил перед королем колени и поклялся защищать его и принимать его сторону, не делать ничего в ущерб ему и последовать за ним на войну. Подобные клятвы были весьма распространенными во многих частях Франции, но, строго говоря, это нельзя назвать оммажем, то есть клятвой верности сеньору.
Но разве не было другой клятвы, данной и принятой молчаливо, когда они обменялись взглядами не больше часа тому назад? Он раздраженно вскинул голову. Возможно, король вообще не испытывал в тот миг никаких добрых чувств. Если клятва служить королю не подразумевает никаких уз верности, помимо участия в походе Ричарда в Святую Землю, почему он вообразил, будто один взгляд и несколько туманных слов имеют какое-то особое значение?
«Как бы то ни было, всякая клятва – это всего лишь несколько слов», – сказал он себе, криво усмехаясь.
Его конь, щипавший траву чуть поодаль, беспокойно дернулся. Дени вскочил на ноги. Там стояла Елена, немного запыхавшаяся после стремительного подъема на гору.
– Я заметила тебя на скале, – сказала она. – Я поняла, что это ты. Я была не занята. Я подумала – поднимусь быстренько и посмотрю.
Он бросился к ней почти бегом. Схватил и притянул к себе, уткнувшись лицом в ее шею.
– О Боже! – пробормотал он. – О Господи, ну и дела.
Она слегка отстранилась.
– Что случилось?
– Я ошибался. Знаешь, у короля Ричарда действительно есть хвост. – Он отрывисто рассмеялся.
Ее глаза расширились.
– Ох, нет, я просто пошутил. Пошутил! Но он дьявол. Клянусь. Я видел, как он сегодня впал в безумие.
– Он хотел ранить тебя? – спросила она.
– Ранить меня? Ранить меня? Господи милостивый и всемогущий, я боюсь его до смерти! И в то же самое время я никогда не испытывал такой любви к человеку – нет, не любви, благоговения. Да, именно так. Бывает миг, когда ты чувствуешь, что на свете нет, не было и никогда не будет короля, подобного ему, великого как божество. А в следующую минуту ты теряешь голову от страха перед лицом его очевидного безумия.
Он отпустил девушку и беспомощно посмотрел на нее.
– Ты не понимаешь, о чем я говорю, нет? Господи, я бы хотел бежать отсюда. Но я не могу уехать.
– Нет? – Она заулыбалась.
– Нет. У меня есть друг, человек по имени Артур Хастиндж. Он не захочет бросить крестовый поход, а я не могу бросить друга. Он совершенно слепой. Я не смею бросить его. В любом случае, если бы я так поступил, я никогда не простил бы этого себе.
– О! Мужчина, – глухо сказала она. – Я думала…
– Прости, – сказал он. – Я не имел в виду тебя. Я хотел бы, чтобы так было.
– Ты хотел бы, – топнув ногой, воскликнула Елена. – Ты хотел бы. Ты обращаешься со мной как со шлюхой. Ты используешь меня. Я должна бегать на свидания с тобой потому, что ты хочешь этого. Я ложусь и расставляю ноги и на прощание с благодарностью целую руку. И это все, да? Этого довольно?
– Елена, – сказал он, стараясь сдержаться, – не будем ссориться. Нет причины начинать снова обсуждать все это…
– Нет причины? – возвысила она голос. – Какой причины? Ты любишь мужчину, да? Он лучше меня. Двоих мужчин. Ради мужчины ты готов приехать или уехать, остаться или нет – ради мужчины, мужчины! Женщины тебе недостаточно!
– Заткнись, сука, – рявкнул он.
– Скотина! Животное! – завопила она по-итальянски. Она налетела на него как гарпия. С хриплым визгом она вцепилась ему в волосы, расцарапала лицо ногтями и, наконец, повиснув на нем, впилась зубами в ухо, насквозь прокусив мочку. Он ошеломленно зажал рану рукой, отпихивая девушку другой. Кровь текла сквозь его пальцы…
…и ухо болело невыносимо. Но хуже боли было порочное наслаждение.
Дени вспоминал… Ему было восемь лет…
«Эй, ты, как там тебя, подержи этот моток шерсти… Подойди, дитя, подержи мою скамеечку, мою работу мою иголку…» Там холодные, темные углы залов, где можно спрятаться. Там кухня, жаркая и дымная, точно фреска с изображением ада на стене часовни, но полная сладких утешений. Там надо стоять за спинками кресел, пока не затекут ноги, и быть готовым услужить. Там неожиданные шлепки, которые сыпятся со всех сторон. Там одиночество, утрата теплой постели и материнских объятий. Там запахи и вонь конюшни, готовящейся пищи, мочи и шерсти, сопревшей соломы, которая служит постелью. Закрытые ставни зимой и дымящиеся навозные кучи летом. Там железо, которое надо чистить стертыми пальцами. Сухие травы, аромат которых ласкает… и время от времени небрежные проявления нежности – ничего не стоившие подарки.
Голос капеллана Феликса монотонно гудит над их смиренно опущенными головами:
– Но именно так вы познаете законы рыцарства, пройдя через тяготы жизни в услужении. Ваш день придет, молодые люди, vel qui tibi offemnt hoc sacrificium laudis, именно так вы принесете себя в жертву Божьему умыслу, препоясанные мечом справедливости. Поэтому вы должны научиться смиренно нести службу теперь, чтобы позже вы могли стать строгими, но добрыми господами.
– Его единственный господин – лук, – давясь от смеха, прошептал Бальан. – Старик Луковая Голова.
Дени со страхом поднял глаза на Бальана: тот был старшим из пажей, почти оруженосцем, ему исполнилось тринадцать.
– Что ты смотришь, сопляк? – спросил Бальан. Ужас пронизал Дени, словно стальной клинок.
А вот другое видение: тот вечер, когда в замок Бопро приехал прославленный трувер. Он поет песнь о Журдене де Блеви. Есть в этой песне нечто, пугающее Дени. Он не в силах слушать, но слушает; он зажимает руками уши и вновь слушает; он хочет убежать из комнаты, но не может пошевельнуться. Слезы льются у него из глаз, и он горько плачет, сидя на полу вместе с другими пажами.
А позднее, в своем углу зала, отгороженном ширмами, где пажи перешептываются и хихикают, устраиваясь на ночь, точно мышки, Бальан, нависая над ним, говорит:
– Почему ты так ревел?
– Не знаю, – отвечает Дени.
– Лучше скажи мне.
– Не знаю, – шепчет Дени и начинает плакать, подавленный чувством ужасающего одиночества среди этих чужих людей.
– Плакса. Посмотрите-ка на него – маменькин сынок.
Бальан хватает Дени за ухо и начинает крутить его. Дени пытается вырваться, но от этого ему делается еще больнее.
Бальан обращается к другому взрослому мальчику:
– Дрю, Дрю, хватай за ухо и держи поросенка. Так, как держат свиней. Мы заставим его подрасти. Он быстро вырастет.
Крик застревает у него в горле. Остальные медленно подкрадываются поближе, обступают его и завороженно смотрят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54